Текст книги "Танцы на льду жизни. «Я знаю о любви всё…»"

Глава 11
Дебют на чемпионате Европы

Семнадцатого мая 1986 года умерла великая Людмила Пахомова. Горшков оказался заложником ситуации с парой Анненко – Сретенский, которые не могли проиграть паре Усова – Жулин по определению, в связи со смертью Людмилы Алексеевны. Мы не могли выиграть, как бы мы ни катались. Мама Людмилы Алексеевны не позволила бы этого. Не могу сказать, что мы катались лучше, но пробиться в тот конкретный момент было очень тяжело. В Новогорске обычно проводилось собрание команды перед чемпионатами Европы и мира. «Готовы ли вы к турниру?» – этот вопрос задавался всем членам сборной команды, включая запасных, то есть нас. Ты бубнишь, что готов, и понимаешь, что никуда не едешь.

На собрании сборной команды обязаны были присутствовать запасные, такой бюрократический садизм. Сейчас такого нет, слава богу. Мы были вечно четвертыми, пока Сергей Пономаренко не заболел желтухой. И у нас появился шанс.

На собрании сборной команды обязаны были присутствовать запасные, такой бюрократический садизм. Сейчас такого нет, слава богу. Мы были вечно четвертыми, пока Сергей Пономаренко не заболел желтухой. И у нас появился шанс.

И вот долгожданный чемпионат Европы 1988 года в Праге. Климова и Пономаренко не едут, нас везут третьей парой. Мы впервые на чемпионате Европы, это просто феерия. Но незадолго до чемпионата мне говорят написать статью в «Комсомольскую правду», о том, что комсорг сборной команды, а им был прямой конкурент Пономаренко – Андрей Букин, ни разу не пришел в больницу навестить товарища по сборной. Применительно к сегодняшнему дню это выглядело бы так: Медведева звонит Загитовой и интересуется, как спина, как горло, не привезти ли чего-то из аптеки? В общем, театр абсурда. Я уже и не вспомню, кто надоумил меня стать Павликом Морозовым, но факт остается фактом.

Мы с Майей прилетели в Прагу на день позже остальных, уже не помню почему. Я предложил Майе пойти посмотреть тренировку мальчиков. Увидев на трибуне наших, мы, естественно, пошли присоединиться к команде. Первый серьезный турнир. Мы подспудно искали поддержки у более опытных спортсменов и тренеров. С радостными лицами здороваемся с нашими товарищами по цеху, и, по-моему, Чайковская, говорит: «Смотрите-ка, писатели подъехали!» И все делают вид, что нас не существует. Ощущения были ужасными. Мы сели где-то сбоку, готовые провалиться в подтрибунное помещение. Я человек мнительный, Майя тоже. Это, прямо вам скажу, был удар. Мы очень привыкли, что нас все любили, и было за что, мы были очень доброжелательными людьми, а тут просто всеобщий игнор. Мы досмотрели тренировку и, угрюмые, поплелись в отель.

Статья, конечно, была заказная.

Олимпийский сезон, основной конкурент Бестемьяновой и Букина слег с желтухой. Меня сделали молодым правдорубом, этаким Навальным. Всем же не объяснишь.

Олимпийский сезон, основной конкурент Бестемьяновой и Букина слег с желтухой. Меня сделали молодым правдорубом, эдаким Навальным. Всем же не объяснишь.

Нервничали мы больше обычного, особенно почему-то на тренировках. Мне очень запомнилась тренировка перед оригинальным танцем. В тот олимпийский год это был танец в ритме танго. И вот мы едем под музыку, и Майя срывает поворот (в простонародье твизл), практически падает. Мы не стали продолжать первую серию танца, так как все судьи на трибуне смотрят и прикидывают, кого куда завтра ставить. И вот, улыбаясь, как Степаненко с Петросяном, мы готовимся ко второй серии. Подхватываем музыку, и на том же месте Майка падает! Опять останавливаемся и, не поверите, пытаемся шокировать судей в третьей серии танца (серии всего три). Шанс невелик, но нужно что-то делать. Я взглянул на нашего тренера Наталью Ильиничну, она была бела как мел от ужаса, неловко ей улыбнулся и приготовился к третьей танцевальной серии. Терять было нечего. Мы бросились в танго, как Матросов на амбразуру. Не помогло. На том же, уже можно так сказать, «любимом» твизле Майя рухнула в третий раз! Чтобы вы знали, Майя за всю свою карьеру не срывала элементы никогда! Это стало для нее шоком.

Вечером мы зашли к Дубовой, и Майя, рыдая у нее на плече, сказала, что утопит в близлежащей реке коньки и на старт завтра не выйдет. Наталья Ильинична три часа уговаривала Майю не топить дорогостоящий инвентарь.

Вечером мы зашли к Дубовой и Майя, рыдая у нее на плече, сказала, что утопит в близлежащей реке коньки и на старт завтра не выйдет. Наталья Ильинична три часа уговаривала Майю не топить дорогостоящий инвентарь.

Где-то к одиннадцати вечера Майя сдалась. На утренней тренировке мы откатались хорошо. И на старте вечером отлично. У нас был плюс старт. Это когда на соревнованиях ты собираешься и катаешься лучше, чем на тренировках. На этом чемпионате Европы мы заняли четвертое место, что было очень неплохим результатом для пары дебютантов. Чемпионами стали Бестемьянова и Букин. Анненко и Сретенский стали вторыми. А на третьем месте остались французы – брат и сестра Дюшене – наши соперники на долгие годы. Олимпиаду в Калгари мы смотрели по телевизору. Пономаренко выкарабкался после желтухи. И они с Мариной Климовой практически без прокатов поехали в Канаду. Результаты в Калгари, можно сказать, были суперуспешными. Бестемьянова – Букин получили золото, Климова – Пономаренко – серебро, Анненко – Сретенский стали четвертыми.

Глава 12
Харизма хореографа: Татьяна Степанова

После Олимпиады в Калгари произошли достаточно знаковые для нас события. Бестемьянова с Букиным закончили свою любительскую карьеру, и к нам в группу перешла хореограф пары Анненко – Сретенский Татьяна Владимировна Степанова. Ее вклад в развитие нашей пары невозможно переоценить. У Анненко и Сретенского были сумасшедшие, в хорошем смысле, линии. Нехватка эмоций (надеюсь, они на меня не обидятся) не давала им возможности стать топовой парой, но чистота в ногах и позициях была на высочайшем уровне, нам же с Майей этого сильно не хватало. Эмоций через край, а попа, особенно моя, торчала, мне всегда не хватало выворотности в бедрах. Майе, кстати, тоже.

Нам был неподвластен такой элемент фигурного катания, как «кораблик», – это когда ты красиво скользишь по льду, развернув стопы на 180 градусов. Все наши конкуренты владели этим элементом, а мы – нет.

Нужно было прибавлять в выворотности ног. И вот началась наша работа со Степановой в зале.

Уже после первого урока она сразу про нас с Майей все поняла, и начала нас исправлять. Для того чтобы развернулись кости таза, она давала нам почему-то упражнения с согнутыми коленями. Выглядело это на первый взгляд полным бредом. Пономаренко и Платов, например, развернутые от бога, как лягушки, вообще не понимали ее идей. А у нас с Майей после недели работы со Степановой был сумасшедший прогресс. Как ни странно, для балерины она хорошо разбиралась в технике скольжения и научила меня многим необходимым фишкам в катании. Как я уже писал, моим кумиром на льду был Кристофер Дин. Одним из главных его козырей было очень мягкое и низкое скольжение, так называемое глубокое плие. Для такого катания однозначно нужны были сильные ноги, и я решил заняться этим серьезно. Я потащил свою партнершу в зал тяжелой атлетики, там мы стали приседать со штангой до умопомрачения. Майя с весом 70 кг, я со 110 кг. Каждый день по часу, на протяжении месяца. Где-то в этот промежуток я получил, как оказалось потом, серьезную травму спины, можно сказать, на ровном месте. Кроме приседаний со штангой, мы делали еще много всяких силовых упражнений. Майя, например, подтягивалась около десяти раз. Я мог толкнуть от груди 110 кг. Это нам очень помогло в поддержках.

Как-то, выполняя со штангой серию толчков от груди, я совершил серьезную ошибку. Любую штангу с любым весом нужно ставить на пол ногами, сначала опустить ее до уровня бедер и, присев с обязательно вертикально ровной спиной, аккуратно поставить на пол. Поднимая смешной вес – 30 кг, я сделал серию на резкость и, опуская штангу, сделал грубую ошибку – наклонился под прямым углом.

Нам был неподвластен такой элемент фигурного катания, как «кораблик», – это когда ты красиво скользишь по льду, развернув стопы на 180 градусов. Все наши конкуренты владели этим элементом, а мы нет.

В пояснице что-то хрустнуло, возникла резкая острая боль, меня скрючило. И вот такой буквой «зю» я еле добрался до дома. Раньше я и не догадывался, что такое боль в спине.

Но я был молодой, ретивый, и как только через неделю боль утихла (при помощи обезболивающих уколов и физиотерапевтических процедур), я тут же побежал на тренировку. Однако с той поры у меня очень часто случались болевые приступы, и ноющая, противная боль в крестце сопровождает меня всю жизнь. Хоть я и дипломированный специалист МОГИФКа[4]4
  Московский областной институт физической культуры. – Примеч. ред.


[Закрыть], я не могу сказать с уверенностью, что мы делали всё правильно. Желание сесть на ноги и добиться бешеной силы во всех конечностях было сумасшедшим.

Мы добились очень мягких коленей. Мы сидели так, что попа практически касалась ледяной поверхности. Это было бы очень круто, занимайся мы, например, конькобежным спортом. Танцы же на льду предполагают гордую осанку, где бедра (нижняя поверхность) должны быть параллельны льду, а таз (две выпирающие булки) строго перпендикулярен. Степанова пробовала исправить эту ситуацию и просила нас посылать бедра вперед. Она постоянно говорила нам о том, что вы уже и так достаточно низко сели на ноги, ниже уже не нужно, теперь только бедра вперед. Настал сложнейший момент нашего понимания техники скольжения – бедра вперед, при этом скорости нет. Если скорость есть – зад торчит. Непостижимый парадокс.

В пояснице что-то хрустнуло, возникла резкая острая боль, меня скрючило. И вот такой буквой «зю» я еле добрался до дома. Раньше я и не догадывался, что такое боль в спине.

Но раз мастер говорит, значит, надо верить, – стали убирать зад. Через две недели кропотливой работы и зад убрали, и скорость пришла.

Простите меня, уважаемые любители фигурного катания, за технические нюансы, но это важно. А то вдруг кто-то из читателей захочет стать танцором на льду, а главного не знает.

Сейчас кстати, кроме единиц, все поголовно отставляют зад. Во времена Пахомовой, Моисеевой, Климовой, Усовой, Грищук такого просто нельзя было представить. Я очень надеюсь, вы меня правильно поняли.

Простите меня, уважаемые любители фигурного катания, за технические нюансы, но это важно. А то вдруг кто-то из читателей захочет стать танцором на льду, а главного не знает.

Почему я мало говорю о Дубовой, рассказывая про этот период? Объясню, во‑первых, Климова и Пономаренко тогда были первой парой в группе, и тренер уделял им больше внимания. Во-вторых, мы были сложной парой, без «корабликов», с непростым характером, особенно я. Шло становление ситуации в группе. Приведу пример: Дубова придумывает связку и предлагает нам с Майей ее повторить. Мы пробуем и «разбиваемся насмерть». Пробуем еще раз – тот же результат. Тренер, понимая «бесталанность бездарей», переключается на Марину с Сергеем. Те же все ее идеи обычно воплощали с первой попытки, одаренные были во всех отношениях. Мы же пытались переиначить идеи тренера под себя. Придумывали немного другие решения тренерских задач и предлагали Дубовой в конце тренировки несколько вариантов на выбор. Как правило, один из вариантов ее устраивал. После этих рабочих моментов я стал себя чувствовать немного постановщиком.

Чем меньше дано физически, тем шире тебе открываются горизонты для творчества, ведь если все сделал с первого раза, ты и не мыслишь вовсе, ты просто исполнитель. А если не смог ты, – творец, пробуешь что-то новое, другое.

Чем меньше дано физически, тем шире тебе открываются горизонты для творчества, ведь, если все сделал с первого раза, ты и не мыслишь вовсе, ты просто исполнитель. А если не смог, ты – творец, пробуешь что-то новое, другое.

Спорное мнение, конечно, но, на мой взгляд, очень правильное.

В 1989 году мы решили сделать оба танца с Татьяной Владимировной Степановой в роли хореографа-постановщика. Это был эксперимент для нас. До этого момента все постановки делала Дубова. Наталья Ильинична, как тренер-новатор, пошла на этот шаг легко, видя, как плодотворно мы работаем вместе. Мы поставили произвольный танец на музыку англичанина Густава Холста. Называлась композиция «Марс, войну приносящий» из альбома «Emerson, Lake and Powell». Замысловатое произведение мы разбавили прелюдией Шопена в медленной части. Нам показалось, что эти музыкальные куски прекрасно уживаются друг с другом. Поскольку первая и третья части были драматично-суровыми, их замечательно оттеняла прелюдия Шопена в очень необычном исполнении. Оригинальный танец в ритме чарльстона Татьяна Владимировна предложила сделать в стиле девушки и моряка, который без конца тушил окурки и был таким бесшабашным повесой. Первый турнир с нашим участием был в Лондоне, где судьи в пух и прах разнесли наш оригинальный танец, при этом очень хорошо оценили произвольный.

После приезда из Англии у Дубовой со Степановой возник конфликт по поводу неудачного оригинального танца. Слово за слово, и Степанова уже перешла к Линичук и советовала нам сделать то же самое, говоря о том, что мы никогда и никуда не пробьемся в этой группе. Несмотря на харизму хореографа, мы прекрасно понимали значимость тренера в нашей карьере. Мы, конечно же, остались у Дубовой и просто переставили оригинальный танец, за две тренировки. Мне кажется, и Дубова завелась, и мы очень хотели этого, и танец удался. Роль Степановой в становлении нашей пары была огромной, но жизнь сложилась так, что мы расстались. Татьяна Владимировна же через какое-то время покинула этот мир из-за онкологии. Мы всегда с Майей будем помнить этого талантливейшего человека, который нам очень-очень много дал.

Глава 13
Первые «космические» баллы

Следующим турниром был чемпионат СССР в Киеве, где мы боролись за второе место с нашими извечными соперниками Анненко – Сретенский. Они разорвали нас в клочья. Их яркий произвольный танец на музыку Эдварда Грига зал принял на ура, а мы, можно сказать, ушли под топот собственных копыт. Кошмарные ощущения. Но на чемпионат Европы мы отобрались уже третьей парой. В Киеве наш произвольный танец не имел успеха, это нужно признать, но чутье нам подсказывало, что не нужно метаться, нужно просто продолжать работать в выбранном направлении, тем более что чемпионат Европы был в Великобритании – благосклонной к нам стране, в городе Бирмингеме. Мы приехали туда третьей парой, понимая, что ни на что серьезное претендовать не можем. Так уж сложилось в танцах. За две пары борются федерация и судья, а третья пара некая разменная монета. Так что мы не питали особых иллюзий и решили кататься просто для зрителей. После первого обязательного танца мы стали вторыми, сразу за Климовой и Пономаренко. Мы опережали и пару Анненко – Сретенский, и знаменитых брата и сестру Дюшене. Что это было, сбой системы или мы действительно здорово откатали этот танец, не могу сказать. Единственное, что могу сказать точно, нас любили западные судьи. Не знаю, по какой такой причине, но это факт. Во втором обязательном танце под ритм румбы мы получили «космические» баллы от судей, где была одна оценка 6:0. Это был второй случай в истории танцев на льду! Первый же случился с неповторимыми Торвилл и Дином, тоже, кстати, за румбу. Мы уверенно заняли вторую позицию и стали готовиться к переделанному несколько недель назад оригинальному танцу.

Каждое воскресенье в Королеве я играл по утрам в футбол. Мышцы забивались так, что трудно было ходить. Это был высочайший непрофессионализм с моей стороны.

Небольшой экскурс в историю.

Каждое воскресенье в Королеве я играл по утрам в футбол. Мышцы забивались так, что трудно было ходить. Это был высочайший непрофессионализм с моей стороны.

Но, как вы уже поняли из предыдущего повествования, футбол я просто обожал и никакие чемпионаты Европы и мира не могли встать на пути моей страсти. Сейчас просто уничтожил бы своих учеников, узнай я, что перед ответственнейшими стартами они делают что-то подобное. Но Дубова не догадывалась о моих попытках стать крутым футболистом, и слава богу. Я на никаких ногах получил 6:0! А уж к оригинальному танцу подошел во всей красе. Прокатались мы здорово и еще больше увеличили отрыв от конкурентов. Второй чемпионат Европы в нашей карьере, и мы претендуем на второе место. Фантастика! Помню, что очень плохо спал перед произвольным танцем. Прокручивал его в голове раз за разом, а вдруг публика не поймет? У нас был последний стартовый номер. Мы обожали кататься последними, но для многих этот жребий был катастрофой. Видишь все оценки – перегораешь! Я не помню, что делала Майя. Я же ушел на улицу в наушниках и слушал любимого Al Jarreau, джазового супер-исполнителя и почти придумал показательный номер. Вернулся вовремя. Мы парили надо льдом в этот вечер – много 5:9, две 6:0. Зал встал после проката. Восторг был неописуемым. Мы вторые на Европе!

Кстати, интересный все-таки у нас вид спорта. В Киеве – абсолютно холодный прием программы зрителями, и стоячие овации в Англии. В такие моменты хочется всех целовать и говорить, если бы не тренеры, хореографы, врачи, массажисты – ничего этого бы не было.

На моего первого танцевального тренера Аккермана было страшно смотреть – так как Анненко и Сретенский были его учениками и проиграли мне, его бывшему ученику, которого он очень любил, но альянс с которым так и не сложился. Анненко и Сретенский после этого чемпионата закончили свою спортивную карьеру и ушли в профессионалы. Аккермана же я привлек в свою группу через двадцать пять лет для работы с молодыми парами. Может быть, он уже не был тем молодым амбициозным человеком, но добро нужно помнить.

Кстати интересный все-таки у нас вид спорта. В Киеве – абсолютно холодный прием программы зрителями, и стоячие овации в Англии. В такие моменты хочется всех целовать и говорить, если бы не тренеры, хореографы, врачи, массажисты – ничего этого бы не было.

Следующим форумом всенародного масштаба был чемпионат мира в Париже, на всемирно известном катке «Берси». За две недели до него мы решили подготовить два показательных номера к этому чемпионату. Один из них под музыку Жоржа Брассена «Под крышами Парижа» нам поставила Наталья Ильинична, а второй, на музыку Мишеля Леграна «Опавшие листья», она не смогла поставить, так как заболела и с температурой лежала дома до начала чемпионата мира. Нам нужен был второй показательный номер на случай восхитившейся нашим творчеством публики. Вот представьте себе, зрители кричат: «Браво, бис!!!», а у нас ничего нет. Проблема. Включаем на катке музыку и начинаем творить. Пробуем всякие вещи, главное – попадать в гениальные музыкальные акценты Леграна. Вроде попадаем, и тренерам вроде бы нравится. Так, за два часа мы поставили себе номер, который поднимал потом залы во всем мире. Спасибо заболевшему тренеру. Это была точка отсчета моей хореографической карьеры. Мы ставили этот номер с Майей вместе, но я, как партнер, имел преимущество. После стольких лет отношений генерала и солдата, произошло чудо – солдат стал кем-то. Я видел, что придуманную нами с Майей хореографию полюбили во всем мире, а это было лишь два часа работы. Почему я заострил ваше внимание именно на этом номере? Да потому, что это был мой первый опыт постановки номера как хореографа.

Может быть, в тот день я понял, что могу быть хореографом в принципе. Это сложно осознать, когда ты просто спортсмен-исполнитель. Начало было положено.

Итак, «Берси». Опять второе место. Обыграны французы Дюшене, и, заметьте, в Париже. На показательных выступлениях мы катаем два французских номера, и публика ревет от восторга.

Может быть, в тот день я понял, что могу быть хореографом в принципе. Это сложно осознать, когда ты просто спортсмен-исполнитель. Начало было положено.

С тех пор я стал ставить программы многим фигуристам. Это стало частью моей профессии.

Глава 14
Веселый тур великого Тома Коллинза

После второго места на чемпионате мира нас пригласили в мировое турне. Сначала по Европе, а потом и по США. Море эмоций, впечатлений. Впервые проехав «Tom Collins Tour», мы поняли, что это то, к чему нужно стремиться. «Four Seasons», «Ritz Carlton» – это места, где мы останавливались, пятизвездочные отели, известные во всем мире. Между городами мы часто ездили автобусами по четыре, а то и по семь часов. Автобусы наполнялись различными напитками любой крепости, и к концу путешествия многие из нас еле доползали до кроватей. Наверное, это большой минус Тома Коллинза как организатора огромного турне, но для нас он был богом, человеком, который понимал страдающую душу артиста.

В этом же году мои близкие друзья Артур Дмитриев и Виктор Петренко преподнесли мне в подарок гитару, которая следовала за нами довольно долго. Уставший организм требовал песен.

Расскажу вам, дорогие читатели, как я выучился игре на гитаре. Это просто было стечение обстоятельств, причем не самых приятных. Летом 1980 года мы всей нашей мужской группой танцоров «Спартака» решили сыграть в футбол на Стадионе «Юных пионеров». Все наши матчи были очень напряженными, и никто не хотел проигрывать, что абсолютно естественно среди спортсменов. Дело было в воскресенье, и, как сейчас помню, папа очень отговаривал меня ехать в Москву именно на этот матч. Говорил: «Саш, отоспись, впереди рабочая неделя, только Майя приехала».

В этом же году мои близкие друзья Артур Дмитриев и Виктор Петренко преподнесли мне в подарок гитару, которая следовала за нами довольно долго. Уставший организм требовал песен.

Я понимал, что папа, по сути, прав, но тяга к футболу перевесила, и я поехал. В середине матча я рванул к воротам, и мой друг Пономаренко, пытаясь выбить мяч, ставит мне подножку… Я вылетаю на метр вверх и приземляюсь на кисть левой руки. Боль была адской. Все сразу поняли, что произошло что-то серьезное. Я корчился от боли. Матч тут же завершили, и ребята отвезли меня в ближайший травмпункт. Мне быстро сделали рентген и поставили диагноз: перелом левой лучевой кости. Там же мне наложили гипс и сказали месяц не снимать, пока кости срастаются. Скажу вам честно – от болей я не спал три ночи. Проклинал свою тупость, жалел, что не послушался совета отца, но все уже случилось и оставалось только ждать снятия гипса. Я уже не помню, как провел этот непростой месяц. И вот мне снимают гипс, делают рентген и говорят: кости срослись неправильно, нужно ломать и ставить все на место. Я был в ужасе. Значит, врачи, работавшие в травмпункте в воскресенье, ничего не заметили на снимке, на котором даже я, не будучи медиком, увидел смещение костей. К сожалению, именно на мою долю выпала врачебная ошибка, которая дорого мне стоила.

Ломать руку заново я категорически не захотел. Проблема была в том, что кисть левой руки не поворачивалась влево практически совсем, а мне семнадцать лет, впереди вся жизнь, карьера фигуриста, и меня ждет партнерша. Врач больницы МОНИКИ[5]5
  Московский областной исследовательский клинический институт им. М. Ф. Владимирского. – Примеч. ред.


[Закрыть] сказал: «Если не делать повторную операцию, шансов на восстановление мало, но может помочь игра на гитаре. Беря аккорды на гитаре, вы сможете разрабатывать кисть». Так я стал гитаристом. Я истязал себя по восемь часов в день, превозмогая боль, пытаясь извлечь звуки из красивого инструмента.

Моим первым учителем игры на гитаре был отец. Он очень любил петь под гитару и делал это хорошо. Любимой песней папы была композиция Михаила Ножкина из кинофильма «Судьба резидента» – «Я в весеннем лесу…». Звучало это примерно так: «Я в весеннем лесу», затем шесть секунд уходило на переставление пальцев для следующего аккорда, затем «…пил березовый сок. С ненаглядной певуньей», та же шестисекундная пауза, и «…в стогу ночевал». В общем, папа был не Пако де Лусия, но петь любил. Он показал мне шесть блатных аккордов, которые помогли мне в дальнейшем понять принцип игры на гитаре и немного подправить положение кисти моей ущербной руки. Когда позже я уже вовсю распевал песни Высоцкого и Розенбаума, папа сказал: «Да, это тот случай, когда ученик превзошел учителя».

У папы был фантастический баритон, но отсутствовал слух. У мамы был абсолютный слух, но не было голоса. В этом смысле я взял лучшее от обоих родителей. Кстати, смотря свои программы прошлых лет, я подмечаю особую пластику моей поломанной левой руки, до которой явно не дотягивает правая. Левая поломанная просто грация, а над правой пришлось поработать. Я не шучу. Там создался определенный изгиб, который мне помогал ставить левую руку в программах. В общем, руку я разработал и еще на гитаре играть научился. Как говорится, что Бог не делает, всё к лучшему.

Но вернемся к турне Тома Коллинза. Вспоминаю любопытный момент…

Мы сидим у кого-то в номере (уже не вспомню у кого), заказываем рум-сервис (извините, что по-русски). Ждем сорок минут, нам ничего не несут. Голод дает о себе знать. Находчивый Олег Васильев звонит в рум-сервис и на прекрасном английском языке обьясняет «пиплам» из Америки, что мы безумно голодны и так долго нести еду – это просто нонсенс. Говорит, что мы подадим на них в суд. Американцы же правильные товарищи. Через десять минут они ввозят в наш, не помню чей, номер вагон еды. И с извинениями просят нас простить их за такой конфуз. Не берут денег вообще! И просят прощения за ужасный сервис. Это был один из лучших дней в истории для советских фигуристов. Под мою гитару мы, счастливые, пели песни до утра, объедаясь вкуснейшей едой. Мы поняли фишку.

В следующем городе мы заказали в три раза больше еды и сели у телефона в предвкушении повторить отработанную схему. Ждем. Через двадцать минут вкатилось это все к нам в номер на несметную сумму. На мои слова: «Что-то поздновато», – никто не среагировал, и нам выставили счет. Проклятая Америка, быстро учатся. Но все было оплачено. Русские очень правильные люди.

Нужно рассказать, пока не забыл, еще один эпизод. Нью-Йорк, парковка. Стоят столбы, так называемые метры. Ты находишь место, если повезет, кидаешь 25 центов за 10 минут парковки! Если ты припарковал машину на два часа, допустим ты в ресторане, ты должен выбегать и все время докидывать монетки. Иначе твою машину увезут, и ты ее будешь очень долго искать. Советская схема, только круче, – вообще не найдешь следов своей машины. Там же я увидел, как человек, пытаясь оплатить парковку, не смог этого сделать по причине сломанного метра – этого столбика, который не принимал монеты. Человек накинул на столбик целлофановый пакет, дав понять блюстителям порядка, что столбик-метр неисправен. Это был прорыв, и старт моей творческой мысли. С этого момента я всегда возил в машине пакет. И как только я находил свободное парковочное место, я вешал этот пакет на несчастный столбик, который больше не приносил денег злосчастной Америке. Я чувствовал себя патриотом.

У американских полицейских не возникало даже мысли, что под пакетом работающий столбик-метр. Русских очень тяжело победить не только в фигурном катании!

У американских полицейских не возникало даже мысли, что под пакетом работающий столбик-метр. Русских очень тяжело победить не только в фигурном катании!

В этом турне я освоил профессию грузчика. Я совершенно серьезно. Том Коллинз в каждом аэропорту за разгруженные чемоданы доплачивал нам, русско-язычным людям мужского пола, по 100 долларов. Мы прям впрягались в эту историю. Я этого не стыжусь нисколько, только сильнее стал физически и материально подтянулся немного. Ведь наше родное государство продолжало отбирать у спортсменов почти все деньги. Кстати, три сына Тома Коллинза – Марк, Майкл и Марти – делали то же самое, что и мы. Они ездили с нами по турам потом много лет и выполняли любую тяжелую работу, и папа платил им за это зарплату, нормальную человеческую зарплату. Они не вели себя как дети миллионера, которым Том Коллинз, несомненно, являлся на тот момент. Я вспоминаю, как Марти Коллинз, младший из Коллинзов, подошел и попросил у отца деньги в долг для открытия своего ресторана. Они долго разговаривали, потом обговорили процент, и только тогда Том дал деньги, но под процент. Для русских в большинстве своем – это дикость, а я считаю, что он все делал правильно. И то, что Том, являясь очень богатым человеком, не растил детей в условиях наличия легких, непомерных денег абсолютно верное решение.

Турне Тома Коллинза – это, конечно, огромный пласт нашей с Майей карьеры. Мы проехали 10 туров подряд! Катались со многими легендами фигурного катания. Было много чего интересного и в самих выступлениях, и вне их. Да простит меня уважаемый читатель, но тур после соревнований – это скорее расслабление после тяжелейшего сезона, а не набор формы к следующему. Все мы люди со всеми слабостями, которые нам не чужды. Был такой американский хулиган, прекрасно, кстати, выступавший в шоу, Кристофер Боумен. Шоумен от бога. Публика просто визжала от восторга во время его выступлений. Но на льду это одно, а вот вне льда он был феноменом. Приезжая в любой отель, он прежде всего выяснял, в каком номере остановился Том Коллинз, благо это было несложно в такой доверчивой стране. Впоследствии все затраты на рум-сервис, напитки и прочие затраты на массажи и т. д. он записывал на номер нашего ничего не подозревавшего руководителя турне. Если даже Том о чем-то догадывался, он закрывал на это глаза, – соотечественник все-таки. Причем, я уверен, пара тысяч зрителей ходили на шоу исключительно из-за Боумена.

Его вторым коньком было вскрытие мини-бара. Как вы знаете, в каждом приличном номере отеля всегда присутствует мини-бар со всяческими напитками и закусками долларов так на 500–600. Зная склонность спортсменов к использованию мини-баров в неправильных целях, мини-бары опечатывались, и открыть их было невозможно. Но не для Кристофера. Он очень любил русских и частенько приглашал нас к себе на посиделки с анекдотами и песнями, а у нас не заржавеет. Мы быстро набивались после шоу в его номер и смотрели на работу американского левши-медвежатника. Это было искусство! Брался конек, точнее его лезвие, и просовывался между дверцей и стенкой мини-бара. Происходило отжатие дверцы от стенки и – о чудо! – мини-бар был открыт. Дальше следовали магические действия ушлого американца. Чтобы не навредить товарному виду пивных банок, они вскрывались отверткой снизу. Пиво, естественно выливалось и выпивалось, а потом в банку наливалась обычная вода и банка заклеивалась использованной жвачкой снизу. Бутылочки с джином и водкой потом просто наполнялись водой, а бутылочки с виски и ромом наполнялись холодным чаем. Эйнштейн! Потом при помощи того же лезвия марки Gold Seal мини-бар закрывался. Содержимое бара было единственным, чего он не мог записать на Тома, поскольку номер был его. Представляете изумление людей, въехавших в номер после Кристофера? Мы его очень любили. К несчастью, он ушел из жизни в молодом возрасте от передозировки наркотиков. Очень жаль. Талантливый был парень, но гламурный Лос-Анджелес и гены сыграли свою роль.