Текст книги "Дети Равновесия. Караван"

Александр Зимний
Дети Равновесия: Караван

Пролог

Дождь барабанил в окно, создавая причудливые узоры, а за бронированным стеклом укладывался спать огромный город. Автомобили реже проносились по широкому шоссе, иногда дорога оказывалась совершенно пустой, и в лужах отражались только фонари.

Эта зима в Пекине, по мнению стоящего у окна высокого мужчины, выдалась излишне тёплой. Снег и без того редко баловал этот город, днём чаще светило солнце, ночью по небу стелились низкие облака, а на асфальте намерзала тонкая корка льда. Пожалуй, дождь был весьма кстати: он смог бы растопить лёд, и тогда можно было бы пройти по улицам, не боясь поскользнуться.

Мужчина отошёл к столу, провёл пальцами по гладкой поверхности, рассматривая идеальный порядок, достал из ящика тонкую, изящную шпильку с изображением традиционного китайского дракона и положил в карман брюк. На службе ему нельзя было выделяться, приходилось укладывать не по уставу длинные чёрные волосы в простой хвост, но за пределами тяжёлых дверей Объединённого Штаба НОАК на удивление молодой полковник китайской разведки Лун Инсин выбирал себе более стильный образ.

Нет, разумеется, ничего вычурного или непристойного: исключительно подобающие его уровню одежда и поведение, но даже шёлковая сорочка подбиралась идеальной. А во время национальных праздников, когда вернулась традиция надевать ханьфу, Инсин позволял себе выглядеть так, как ему хотелось. Правильные черты лица, рысьи глаза, высокие точёные скулы, чётко очерченные губы, чистая гладкая кожа, длинные чёрные волосы, собранные в причудливую причёску, и многослойные одежды создавали уникальный и завораживающий образ: его нередко путали с актёрами или певцами.

Это было единственной слабостью полковника Луна – он знал, что он красив, и не желал этого стыдиться.

Инсин взглянул на часы, отметив, что слишком засиделся – вот-вот минует полночь, – и, подойдя к встроенному шкафу, достал оттуда пальто. Вынул шарф, затем удивлённо посмотрел на дверь, в которую коротко постучали.

– Да?

– Извините, что беспокою, – на пороге появился мужчина. Незнакомый Инсину мужчина, более того – европеец, с бордовыми волосами и удивительными глазами: радужка в них цветом перетекала из алого в винный. Современный костюм, серьёзный взгляд, лёгкая, ничего не значащая полуулыбка, заменяющая приветствие. Идеальное произношение, характерное для жителей северных регионов Китая.

– Кто вы?

Спрашивать банальное «Как вы здесь оказались?», полковник не стал. Тот, кто пробрался на шестой этаж, миновав несколько постов охраны, все заборы и камеры, конечно же, не поделится секретом.

– Меня зовут Эйноррен. И я пришёл с предложением, от которого сложно отказаться. Полковник Лун, о чём вы мечтаете больше всего? – мужчина прошёлся к окну, около которого не так давно стоял Инсин и оглянулся, – Разумеется, я имею в виду то, чего вы сами не можете добиться. Или же то, чего и вовсе не может быть.

– Например?

– Бессмертие, сила, власть, новые способности, возможности, недоступные обычным людям…

– Я бы предположил, что вы шутите, но вы – здесь.

– Да, я здесь, – кивнул Эйноррен.

– И на камерах я вас не увижу?

– Именно.

Инсин повесил пальто обратно на плечики, вернулся за свой стол, жестом предложив гостю занять кресло напротив, и переплёл пальцы рук.

– Значит, вы можете всё перечисленное. Что будет ценой?

– Смотря за что.

– За всё.

Гость сел, побарабанил пальцами по подлокотникам, размышляя, затем хмыкнул:

– Путь ко всему будет не близким и не мгновенным. Чтобы стать поистине бессмертным и практически всесильным в этом мире, придётся сделать минимум девять шагов. Лучше десять. Каждый шаг – чужие смерти. Иногда много смертей.

– Мне уже доводилось убивать.

– Я знаю. Но цена… – Эйн снова задумался. – Давайте постепенно? Первый шаг вы сделаете бесплатно. Чтобы убедиться, что я не лгу.

– Кто вы такой, господин с невероятными возможностями?

– Я всего лишь скромный представитель древнего могущественного бога, посланный, чтобы продавать и покупать. Это вся моя функция.

– Значит, что-то подобное могу купить не только я?

– Разумеется, полковник Лун, разумеется. Но вы – первый мой покупатель в этом мире, а первому достаются самые сливки.

– Сколько будет стоить знание о других покупателях и их желаниях?

– Это коммерческая тайна, – развёл руками Эйноррен, – не поймите меня неправильно.

– Всё продаётся и всё покупается, если я верно уловил ваш посыл, – холодно улыбнулся Инсин, глядя в алые глаза. – Назовите цену.

Эйноррен чуть прищурился, потом усмехнулся:

– Теперь я понимаю, как именно вы добрались до такой должности в столь короткий срок, полковник, но это знание мы оставим для следующих покупок. Давайте начнём с бесплатной демонстрации?

Инсин коротко кивнул и едва заметно выгнул бровь, когда неожиданно увидел на себе странный, склизкий на вид, серо-зелёный комочек с хоботком, уходящим под одежду. Брезгливо попытался смахнуть непонятную тварь, но рука прошла сквозь неё.

– Вот эта штука называется Сущностью. Прилипала, как пишется в библиотеке. Вы их можете видеть, а, значит, использовать для того, чтобы получить силу и бессмертие. Согласны? Если скажете «нет», я уйду, не смея вас больше беспокоить. И это тоже исчезнет.

– Использовать их? – Инсин поднял взгляд на Эйноррена, потом опустил ладонь в карман и провёл пальцами по дракону на шпильке. Показалось, или серебро потеплело?

– Да. Они – питательная среда для вашего возвышения. И не только они.

Инсин вынул шпильку, вдел в волосы и посмотрел на гостя:

– Я согласен. Что дальше?

Эйн сотворил в воздухе схему из тонких светящихся нитей:

– Дальше вам предстоит сложный путь. Начнём с малого: Страшила.

Дракон сверкнул нефритовым глазом.

Глава 1

Январь

В этом зале терялись границы: пол, потолок и стены исчезли в причудливом сочетании Света и Тьмы. Уходящие, казалось, в бесконечность, Стихии приветствовали каждого, кто пришёл. Лёгкие завитки текли по одежде, нежно касались открытой кожи, украшали причёски невероятными узорами, достойными кистей лучших художников.

Как только последний из приглашённых на Ритуал прибыл, будто точкой закрывая томительное ожидание, в зале торжественно возникли два потока энергии. Они пробивались сквозь само пространство и время, живя, горя рядом, но не смешиваясь. И, повинуясь древним могучим силам, из марева переплетённых Стихий возник пол: первая грань в этом бесконечном пространстве. Бежевые каменные плиты проступили сквозь развеявшуюся пелену. На них, в тончайших узорах перемежались лёгкий тёплый блеск золота и холодная матовая сталь ночи. Ровная площадка ограничивалась тремя широкими ступенями, на которых стояло рука об руку множество мужчин и женщин. Здесь не было никого чужого: только Дети Тьмы с чёрными волосами и Дети Света с золотыми, наполненными мягким свечением. И мужчины, и женщины были одеты в одинаковые по покрою одежды. Ниспадающие слои тончайшей ткани складывались в удивительно сложные наряды, подчёркивающие фигуры: чёрные, украшенные серебром, и белые, на которых отливали золотом изящные узоры вышивки. Тёмные и светлые стояли парами, а в небольших промежутках между ними сплетались тонкие язычки породнившихся Стихий.

Дети Равновесия застыли в ожидании. Повелители вместе со своими парами (2) спустились с самой верхней ступени вниз, остановившись у самой кромки главного круга. Затем Повелители остались одни – пары отступили, поднимаясь на один уровень выше, стали зрителями, как и все остальные.

Синхронное движение, короткие вспышки создаваемых переходов, и два человека застыли, оказавшись между Повелителями и потоками энергии. Главные герои Ритуала были обнажены: пред Стихиями не следовало чего-либо стыдиться. И не следовало брать с собой хоть что-то из прошлой жизни.

Двое мужчин не боялись: они стояли спокойно, с восхищением рассматривая и зал, и собравшихся ради них Детей Равновесия. Выше, шире в плечах, с короткими тёмными волосами и зелёно-карими глазами – будущее Дитя Тьмы. И пониже, стройнее, с длинными, почти белыми волосами и светло-серыми глазами – будущее Дитя Света.

Оба уже знали свою судьбу, оба пришли сюда сознательно, оба не представляли, каково это будет, но их готовность шагнуть в неизвестное чувствовали все присутствующие.

Повелители всё так же синхронно положили ладони на плечи мужчинам: тёмный на левое плечо темноволосого, светлый – на правое плечо светловолосого. Шагнули вперёд, и ещё раз, заставляя людей отступать назад. Приближаться к двум бесконечным потокам чистой Стихии.

Чтобы они вошли в Тьму и Свет спиной: в знак бесконечного доверия, без которого невозможно завершить ритуал.

Ещё через мгновение обоих поглотили Стихии. Люди утонули в них, проскользнули туда, куда было невозможно проникнуть без помощи Повелителей.

* * *

Здесь было всё и ничто одновременно. Здесь была граница между Светом и Тьмой, и на этой границе стояли те, кому ныне суждено было стать парой Равновесия. За этими простыми словами таилось не романтичное настроение, не дружба, а очень простое и страшное: если умрёт один, умрёт и другой.

Они замерли друг напротив друга. Несколько мгновений смотрели глаза в глаза, запоминая на всю оставшуюся долгую жизнь, каково это: быть человеком.

Вспыхнули буквы: две письменности, два цвета, два языка – одна клятва.

Они начали читать одновременно, и хотя никто не рассказывал, как именно будет проходить ритуал, каждый понял, что должен делать именно здесь и сейчас.

Клятва звучала, ширилась, и Стихии начали вгрызаться в тела, обжигая кожу, затем проникая глубже, изменяя каждую клеточку, каждую мышцу, каждую кость, причиняя боль, но люди продолжали читать. Остановиться – значило умереть и убить друг друга.

Бессмертие требовало перерождения.

Рождаться – всегда больно и страшно.

– Терен экта. Дуаргай лихарто, хагат!

– Ала ирт. Кант-лайя, вирай!

«Нас нет. Мы возвращаемся, мир!»

Боль заполонила сознание, оставляя перед глазами только горящие огнём буквы незнакомого языка, который они понимали духом, тем осколком далёкого прошлого, что желал пробудиться в привычном теле. В привычном мире. В привычной Стихии.

Боль билась в теле, искрилась острыми шипами, рвала на части, выжимая слёзы, но они продолжали читать…

И меняться.

* * *

А потом боль ушла, и они рухнули на то, что здесь было полом, застонав от того, насколько стало хорошо. Медленно поднялись, переглянулись, заново узнавая друг друга, чувствуя тонкую незримую нить, которая теперь навсегда стала ограничением, заставляющим беречь себя от смерти – чтобы не погиб другой.

– Пойдём, Анерис, – короткий шёпот светлого на языке, который понимали оба. На светлом языке.

– Пойдём, Антариен, – короткое согласие тёмного на языке, который понимали оба. На тёмном языке.

И они вернулись на площадку, ступив из потоков Стихий: изменённые.

Уже не люди.

Дети Равновесия.

Повелители улыбнулись: ритуал был завершён. Теперь можно было праздновать и радоваться. Они создали на вернувшихся мужчинах одежды, и зал грянул ликованием.

Пиршество перенеслось в другое помещение: со столами, уставленными самыми невероятными блюдами и напитками. С диванчиками и креслами, на которых можно было уютно расположиться. С миниатюрными фонариками, подвешенными в воздухе, переливающимися всевозможными цветами.

Андрей, вернувший во Тьме себе имя Анерис, стоял неподалёку от одного из диванчиков, рассматривая зал, в котором стены представляли из себя бесконечный узор переплетённых извивов чёрного и золотого. Потолок терялся в темноте – нарочитой, словно намеренно созданной для ощущения уюта от света огоньков, путешествующих в воздухе. Они горели, светили, но были совершенно неосязаемы – он проверил. Порохов до сих пор ощущал себя совершенно не в своей тарелке, потому что всё теперь было иначе.

Чувства обострились настолько, что он мог различать запахи не хуже поисковой собаки – и это было удивительно само по себе. Он закрывал глаза и «видел» обонянием всю обстановку вокруг: ароматы еды и напитков кружили голову. Он «видел» и других Детей Равновесия – каждый пах немного по-своему, и даже движения в пространстве Андрей мог отследить.

Он слышал их передвижения, лёгкий шорох одежды, шаги, дыхание, биение сердец… И, разумеется, голоса.

Он мог разглядеть вышивку у тёмного или светлого на одежде. И этот тёмный или светлый стоял в десяти шагах, не меньше.

Порохов даже не мог себе представить, что на самом деле вот так живут Ларнис и остальные его сородичи. Что для них люди – это слепые, глухие котята, только-только появившиеся на свет.

– И как тебе? – едва слышно спросил стоящий рядом Антуан. Андрей прекрасно ощущал и эмоции связанного с ним светлого: удивление, ошарашенность, восторг и дичайшее любопытство. И это тоже было гораздо мощнее того спектра, который он мог почувствовать, будучи Зрячим.

– Привыкаю, – отозвался Андрей и почувствовал приближение Ларниса за мгновение до того, как Сирена его обнял:

– Поздравляю! Я тобой горжусь. И вами, Антариен.

– Я пока не привык к новому имени, – чуть-чуть улыбнулся Антуан. Преображение сделало его ещё красивее, и Порохов поймал себя на мысли, что ему тоже хочется взглянуть в зеркало. Он всё ещё похож на свою фотографию?

– Это не всегда сразу происходит… Но со временем многие переходят на эти имена, не вспоминая, как их звали раньше, – Ларнис мурлыкнул Андрею и отошёл от него на шаг, рассматривая: – Мне кажется, что ты прямо сейчас побежишь или в нашу библиотеку, или ставить над собой опыты, минуя праздник.

– А что, можно? – тут же хмыкнул Порохов. – И что за библиотека?

– Я бы тоже хотел узнать про неё подробнее, – включился в разговор Антуан.

– У нас хорошая программа адаптации, – улыбнулся Сирена, – она начнётся прямо завтра. Сегодня не исчезайте: дайте нам насладиться тем, что нас снова девяносто шесть. Идёт?

Андрей почувствовал короткий укол сожаления, вспоминая великую битву, и сочувственно кивнул:

– Договорились. И, говоря откровенно, здесь всё тоже очень интересно.

– Пойдём, еда ждёт!

Пока Ларнис вёл Андрея и Антуана за один из столов, их успели поймать Нейтмар и Наар, а Чар с довольным урчанием кинулся обоим на шею. Остальные – пока незнакомые – тёмные и светлые улыбались, приветственно кивали, но не торопились представляться, позволяя новеньким адаптироваться.

Еда и напитки заставили Порохова забыть на время даже то, что он только что прошёл настоящее преображение. Мелькнула мысль, что теперь он точно переживёт мать, что она даже не знает о его изменении, и надо бы к ней слетать в гости. Мелькнула, и утонула в ворохе других, и в какой-то момент Андрей осознал: он думает сразу о нескольких вещах одновременно.

О том, что ему невероятно комфортно здесь находиться.

О том, что еда вкусная, и часть блюд он определённо узнаёт: их подают в «Полночи».

О том, что Ларнис предупредил, чтобы и Андрей, и Антуан были готовы через три минуты. К чему готовиться – не сказал.

О том, что ему действительно не терпится изучить нового себя. И понять, что теперь он может.

О том, как рассказать команде Зрячих о его изменении.

Андрей моргнул, и мысли замерли, а потом несколько потоков сознания слились в один, и он снова попробовал подумать о разных вещах.

Получилось.

Порохов рассеянно взял бокал вина, сделал глубокий глоток и, повинуясь жесту Ларниса, встал. Помедлив, пошёл с Сиреной и Антуаном на невысокую сцену, расположенную так, чтобы всем присутствующим было видно происходящее. Он не знал, что ему предстоит. Возможно, представиться? Рассказать о себе?

Ларнис остановился в паре шагов от края сцены и сел на её поверхность. Вблизи оказалось, что она не из дерева, как сначала предположил Андрей, а из незнакомого гладкого, но не скользкого материала.

– Садитесь, – улыбнулся Сирена, и Антуан опустился рядом с ним на пол. Коснулся пальцами поверхности:

– Что это?

– Специальная зачарованная смесь, которая при застывании формирует идеальную поверхность для танцев… Или тренировок, – пояснил юноша.

– Очень интересно, – Андрей тоже сел, как и светлые, обратившись лицом в зал. Он заметил, что разговоры постепенно стихли, и все взоры устремились к ним. Стало несколько неуютно: Порохов нормально относился к выступлениям на публике только тогда, когда он знал, что будет происходить. Хотелось спросить, уточнить, но вместо этого он просто доверился другу, и Сирена тепло улыбнулся ему. И заговорил. Громко, чётко, так, что его слышали все присутствующие:

– Я хочу рассказать про новое Возвращение. Анерис и Антариен… Скажем прямо, давно у нас не было столь древних и столь сильных Детей Равновесия. Конечно, они не совсем те, кем были ранее. Но я постараюсь представить их вам. И им самим.

Он помолчал, и тишина разлилась по воздуху, окутывая всех присутствующих.

– Вы уже знаете, что сейчас будет… Иногда воспоминания о прошлом занимают немного времени, потому что те, кто помнит наш прошлый мир, не могли знать всех. Иногда воспоминаний о прошлом много, когда к нам возвращается кто-то очень хорошо знакомый или даже кем-то любимый. В этот раз судьба подарила нам тех, кто прекрасно был знаком и Свету, и Тьме.

Антуан и Андрей переглянулись. Любопытство, осторожность, трепет… Андрей сейчас не мог понять, где его эмоции, а где чувства всех остальных. Ему нужно будет научиться разделять их, дистанцироваться от считывания других и включать такую глубокую эмпатию только по необходимости.

Ларнис коснулся ладонями сидящего слева от него Андрея и устроившегося справа Антуана. И запел.

* * *

Высокий широкоплечий мужчина стоит на небольшом холме и оттуда следит за разворачивающейся внизу битвой. Мужчина весь в чёрном: удобная одежда непривычного покроя, на поясе меч – хищный, в тёмных потёртых ножнах. У воина длинные чёрные волосы, собранные в тугую косу за спиной, чёрные глаза, резкие черты лица, и он, прищурившись, изучает обстановку. Рядом с ним стоит огромный зверь: тёмно-серый, с когтистыми лапами, мощной грудью, крупными роговыми пластинами, сложенными сейчас крыльями и с шипастой головой на длинной сильной шее – дракон. Он спокоен и в любой момент готов взметнуться в небо по приказу хозяина и друга. Зверь взрослый, он прошёл немало битв, которые оставили свои следы на его шкуре, и он ничего и никого не боится.

* * *

Много света и бессчётное количество книг, свитков, кристаллов с записанной на них информацией, древних артефактов, хранящих знания… Коридоры из высоких полок, которые упираются в потолок огромного зала, где вольготно мог бы чувствовать себя даже дракон в полёте.

Величайшее собрание знаний величайшей расы – так они считали до прихода войны. Теперь звание величайшей расы нужно было отстоять, но знания всегда оставались самым дорогим, что есть у Детей Света. И именно их сейчас пытается сберечь невысокий стройный мужчина. У него золотые волосы, наспех собранные на затылке в подобие хвоста и, против обыкновения, он не в роскошных одеждах, а в простых лёгких брюках и такой же простой накидке. Он спешно раздаёт указания, и помощники собирают всё, складывают в специальные прочные контейнеры, после чего советник Знаний подходит и зачаровывает очередной бесценный короб. С его пальцев струятся нежно-голубые потоки энергии, оплетающие сокровище, и на стол ложится кубик – к сотням других таких же, размером не больше горошины.

– Бой уже близко, – когда к нему подходит один из воинов, мужчина растерянно оглядывает зал.

– У нас собрано меньше половины… – он закусывает костяшку пальца. Потом коротко кивает: – Забирайте то, что уже собрали. Отдайте советнику Науки.

* * *

У костра тепло и сухо. Кругом чёрный осенний промозглый лес, и множество воинов лежат, укутавшись в плащи: спят, отдыхают, перебрасываются короткими фразами.

Один из тех, кто ведёт их в бой, сидит на поваленном дереве, обросшем мхом, и смотрит в алое пламя. В нём воспоминаниями отражаются прошлые и грядущие битвы. В нём сгорают сомнения и сожаления.

Костёр похрустывает ветками, выкидывает искорки, когда добирается до особо вкусной сердцевины. Костёр живёт здесь и сейчас: как и все собравшиеся рядом воины.

Как и все, кто сейчас живёт в этом мире, объятом войной. Победы чередуются с поражениями, и Стихии устали принимать павших.

Полководец молчит в одиночестве. Там, на окраине лагеря спит его дракон: мужчина чувствует его, связанный с животным древним заклинанием. Дальше в лесу враги. Сейчас они тоже копят силы, зализывают раны, отдыхают… И тоже планируют назавтра идти в бой.

Мужчина встаёт на ноги и коротким жестом приглашает к себе командиров отрядов. Те подходят почти мгновенно, вырастая из темноты, и тогда он приказывает:

– Атакуем сейчас. Нужно выгнать светлых отсюда до наступления рассвета.

* * *

Он встречает закат, сидя на крыше полуразрушенного дома, и мысленно разговаривает с дорогими ему друзьями. Когда-то они собирались в просторном светлом зале с тонкими, увитыми лепниной колоннами, садились за невероятной красоты стол, и там, на Совете, обсуждали вопросы, связанные с делами Детей Света. Это было раньше, а теперь нет уже того Совета.

Нет того зала – разрушен прицельной атакой Тьмы. Нет того стола – он рухнул с огромной высоты на скалы. Нет того города – сгорел в рёве заклинаний, сотрясающих мир.

И нет тех привычных летящих одежд, они давно покрылись гарью и грязью, и их заменили удобные комбинезоны воинов.

Ему неуютно в форме бойца, он не умеет воевать. Но он последний из Совета, последний иерарх, оставшийся в этой стороне мира, и кому, как не ему сейчас быть опорой и надеждой для тысяч сородичей: воинов, ремесленников, земледельцев, творцов… Для тысяч женщин, мужчин и детей, которые именно в нём видят свою защиту, своего предводителя.

Наедине с собой он всё чаще допускает крамольную мысль: выхода нет.

Мужчина с длинными светлыми волосами встаёт, смотрит вниз, а потом кидается вперёд, опираясь руками на баллюстраду. Из-за высоченной скалы, которая граничит с океаном, выныривает крупный белый дракон с полупрозрачными крыльями. Следом ещё один, и ещё.

Советник сжимает пальцы, непроизвольно кроша камень, и потом шумно выдыхает: Главнокомандующий. Лучшей помощи нельзя было и желать.

Он выпрямляется, оглядывает себя и устремляется по ступеням вниз: встречать гостей следует всё-таки в более приличном виде.

* * *

Они сражались, остервенело и яростно, желая уже закончить эту войну, безоговорочно победив и посвятив этот мир Тьме.

Они сражались, жёстко и умело, желая уже закончить эту войну, безоговорочно победив и посвятив этот мир Свету.

Ни те, ни другие не знали, что этот бой будет последним.

Для всех.

Две Стихии столкнулись, и мир не выдержал их напора, расколовшись на множество мелких осколков.

* * *

Андрей моргнул, возвращаясь в реальность. От увиденного немного вело, и пересохло во рту. Он будто бы со стороны видел то, о чём рассказывал Ларнис, и одновременно осознавал – да, так было. И это были воспоминания о той его части души, которая иногда приходила во снах и ощущение от которой он периодически «ловил», когда был слишком уставшим или напряжённым.

Жёсткий, волевой, целеустремлённый воин.

А теперь – врач.

Теперь понятно, почему у него так легко получилось влиться в команду, уничтожающую Сущностей. Стать не только целителем, но и бойцом… Кстати, о целительстве.

У Детей Равновесия уже есть один лекарь – Кисурд, так ли нужен второй? Он ещё не понял, чем таким особенным его наделили Стихии, возможно, это было не связано с лечением?

Андрей посмотрел на Ларниса, а тот, склонив голову, рассматривал его в ответ. Потом перевёл взгляд на ошалевшего от видения Антуана, не скрывавшего навернувшихся на глаза слёз.

– Как вы? – вопрос относился к обоим.

– Сколько же погибло… Библиотека, она… сколько знаний…

– Благодаря Советнику Антариену почти всё было спасено, и теперь находится здесь. Если хотите, вы снова займётесь библиотекой. Нашей, конечно же.

– Я? – Антуан воззрился на Сирену. – Я согласен!

– Теперь вам нужно рассказать о себе настоящих, – Ларнис легко встал на ноги. Андрей и Антуан переглянулись и тоже встали. Зал по-прежнему смотрел на них: не перебивая, не перешёптываясь, не мешая своим новым сородичам приходить в себя и быть собой. Теперь стала понятна теплота отношений между Ларнисом и остальными Детьми Равновесия. Если между ними существует такое доверие и понимание, то они действительно всегда рады друг другу.

– Приветствую! – голос Антуана разнёсся по залу. Андрей покосился на него, решив называть Антариеном. К себе применить древнее имя пока не получалось.

– Мне странно и даже немного страшно, потому что до сегодняшнего дня я был человеком, который порой видел прекрасные сны. Теперь я с вами, и я безмерно благодарен, что Свет позволил мне вернуться. Я археолог и историк, мне тридцать пять лет. Восемь лет назад я наткнулся во время исследований на кое-что связанное с Сущностями и через несколько месяцев вышел на Зрячих в Дели. Они рассказали мне о себе и о других расах, но из-за того, что я не являюсь Зрячим, я никогда не мог пройти в библиотеку, продолжая изыскания самостоятельно. Три года назад я познакомился с Нейтмаром, который согласился пересказывать мне историю Жуков и прочих. А вот недавно сообщил, что я могу стать… Наверное, собой. Я готов перенести все свои навыки в археологии, аналитике, истории, поиске и хранении информации к вам, и снова заработать свой титул Советника Знаний.

Зал взорвался приветствиями, Порохов улыбнулся в ответ на эту вспышку радости и восторга. И снова поразился искренности этих эмоций. Сейчас даже не хотелось от них отгораживаться, и он наслаждался единением с… сородичами?

– Приветствую, – он дождался, когда зал снова стихнет. Теперь он чувствовал, что говорить ему легко, приятно и… привычно. Полководец часто выступал?

– Я – врач. И Зрячий. Лечу людей, уничтожаю Сущностей… Я не знаю пока, какая у меня особая способность, но даже если она не будет связана ни с одним из моих привычных образов жизни, врачом я быть не перестану. Но и сражаться, при необходимости, я умею – за то что мне дорого, и за тех, кто мне дорог.

Порохов замолчал. Он не знал, что ещё добавить, и его тоже захлестнуло волной принятия и радостного приветствия. Следом пришло осознание: теперь не вопросом, не робкой попыткой осознать, а уверенностью.

Да, он дома.

* * *

Ника бездумно смотрела в иллюминатор самолёта на проплывающие внизу густые облака и пыталась разобраться в своих чувствах. На душе было… странно.

Она никак не могла понять, что именно из произошедшего её угнетает сильнее: разговор с мамой, разговор с Яшкой, разговор с Андреем, разговор с Ларнисом, или то, что она прямо сейчас находится на полпути в Иркутск, и из самолёта уже точно никуда не деться? А хочется ли деваться?

Этого она тоже не знала.

Маме она сразу сказала, что хочет уехать. Мама расстроилась, а потом ответила, что пусть Ника сама решает, как ей жить. В её интонациях читалось: «Погуляет, перебесится». И девушку это немного уязвило: не мамина мысль, а то, что с появлением в доме Яшки мама стала проще реагировать на решения дочери и даже не сделала попыток отговорить. С домовым тоже быстро договорились: отвязывать его Ника не стала, заверила, что будет часто звонить и общаться (Яшка мог включить телефон и ответить на звонок, они проверили), а тут он был нужен, чтобы девушка была спокойна за маму.

Дальше был Андрей, который выслушал Нику молча и удивлённо. Нахмурился, уточнил, с чем связано такое решение, и как она планирует учиться в театральном, если уезжает? Девушка честно сказала, что возьмёт академ, а дальше подумает, возможно, переведётся. В глазах Андрея она прочитала: «Видимо, совсем влюбилась» и решила не переубеждать.

А вот разговор с Ларнисом она, мало того, что ждала с трясущимися поджилками, так ещё и запомнила слово в слово. Он выдался настолько неожиданным, что Нику то накрывала волна стыда за сказанное, то затягивала в зыбучие пески вина за содеянное.

Говорили они спустя неделю после празднования победы и Нового Года у Игоря. Ника зашла к Ларнису в его кабинет в театре и сразу спросила:

– Есть время? Я хочу кое-что обсудить.

Ларнис отвлёкся от кипы каких-то бумаг – Сирена сейчас много с чем работал, потому что ремонт шёл непрерывно, – и кивнул:

– Да, заходи. Что случилось?

Ника села в удобное кресло напротив и почувствовала, как вспотели ладони. Попыталась понять по лицу Ларниса, знает ли он о теме разговора, но не смогла. И тогда решила пойти ва-банк:

– Я хочу уйти.

Ларнис выгнул светлую бровь, спокойно отложил бумаги в сторону и склонил голову набок:

– А я думал, что ты умная, сильная, и взрослая.

Ника застыла, пытаясь понять, как дальше вести разговор. В её планах было что-то вроде: «Почему ты хочешь уйти?», и ей предстояло выдать придуманную легенду. Но Ларнис ничего не спрашивал, а она не сдержалась:

– Почему думал?

– Потому что теперь я так не думаю, – Сирена оглядел её и пожал плечами, – Впрочем, это довольно предсказуемая реакция.

– Реакция на что? – моргнула Ника.

– Реакция на то, что ты слышала тогда у Игоря.

Девушка почувствовала, как краска заливает лицо. Она непроизвольно прижала холодные от пота ладони к пылающим щекам. Поняла это и убрала руки. Опустила глаза, потом медленно вздохнула:

– Ты знал, что я всё слышу.

– Я – да, – Ларнис выделил слово «я». – Так вот, ты сейчас готова бросить всё, к чему стремилась в последние годы: учёбу, родной город, работу… Потому что тебе больно, обидно, и ты чувствуешь себя уязвлённой. Это не поступок взрослого умного человека, которым я тебя считал. Поэтому – можешь ехать, куда хочешь. Передай пароли Эмме, чтобы она нашла кого-то, кто дальше будет заниматься продвижением.

Ника рассматривала свои руки, сжатые в кулаки и сложенные на коленях, и чувствовала, как по щекам текут слёзы. Обиды, что её так отчитали? Или стыда, что она разочаровала Ларниса?

Она молчала минут пять, будучи не в силах двигаться и толком дышать от кома, застывшего в груди. Сирена снова придвинул к себе бумаги, изучая их, и Ника знала, что он на неё даже не смотрит. В голове проносились мысли, они сталкивались меж собой, врезались друг в друга, рассыпаясь на осколки, среди которых она никак не могла найти ни одной цельной.

Она хотела уйти – её никто не держит.

Но было так больно от понимания, что Ларнис прав, что она поступает по-детски, и что это настолько глупо, что ничем не получится оправдаться. Полторы недели назад она сражалась против ужасных монстров наравне с остальными Зрячими и не только. Она отстаивала свой мир.

И… всё ещё остаётся девятнадцатилетней соплячкой, которой руководят эмоции.

Но что поделать, если она просто не может быть рядом?!