Текст книги "Люби и властвуй"

– Разговоры запрещены, – сказал возглавляющий группу рах-саванн таким голосом, словно бы это была ключевая фраза из скабрезного анекдота.

Но никто не засмеялся. И только Знахарь, улыбнувшись краешком губ, слегка подтолкнул Эгина к ним. Иди мол, рах-саванн, не бойся. Люби и властвуй!

10

– Ну как тебе новый Знахарь?

Казалось, в кабинете Норо ничего не изменилось с того момента, как Эгин потерял сознание от борьбы между болью и отводящим ее наваждением.

Мозг Эгина все еще был затянут каким-то отупляющим туманом. Он не сразу сообразил, о чем его спрашивает Норо. А когда сообразил, понял, что в свете странного, мягко говоря, разговора со Знахарем лучше уклониться от болтовни на эту опасную тему.

– Простите, аррум? – переспросил Эгин, хмурясь, словно бы пересиливая неимоверную боль.

– Ладно, ладно… – раздраженно махнул рукой Норо. – Твое мнение по этому вопросу сейчас не играет никакой роли.

«Похоже, его настроение улучшилось, – подумал Эгин мельком. – И это само по себе настораживает».

– Не стану врать, рах-саванн, – взгляд Норо раздробил лицо Эгина на прозрачные чешуйки, – я подверг тебя сегодня очень тяжелому испытанию. Ты должен был либо признаться мне во всем, либо умереть. Ты не признался, и ты не умер. Следовательно, ты действительно чист перед Князем и Истиной.

«О, Шилол Изменчиворукий! – мысленно простонал Эгин. – Прав оказался всеведущий Знахарь-мальчишка!»

– Я горжусь тобой. – Слова Норо вливались в мысли Эгина, как расплавленный свинец в студеную воду. – Горжусь тем, что ты смог оправдать свое новое звание рах-саванна. Ты не лгал мне, мой мальчик. И поэтому тебе будет оказана большая честь – знать истину. Садись.

О, это была великая честь! Два часа назад Норо пригласил Эгина сесть, чтобы тот рассказал ему историю с Овель исс Тамай во всех мыслимых подробностях. А теперь предложил ему свой неуютный жесткий стул, чтобы тот обратился слушателем некоей «истины» (о которой Эгин наперед совершенно определенно знал, что в лучшем случае она будет лишь причудливым сплетением правды и лжи, а в худшем – просто ложью без особых прикрас).

– Благодарю вас, аррум! – рьяно кивнул головой Эгин.

Перед глазами неожиданно вспыхнули и погасли фиолетовые пятна, он с трудом удержал равновесие. Допекла-таки его Внутренняя Секира!

11

Эгин сидел. А Норо, прохаживаясь взад-вперед по кабинету и часто заходя ему за спину, вещал ровным, деловым голосом:

– Ты, конечно, помнишь того аррума из Опоры Писаний по имени Гастрог, который вытурил тебя из каюты Арда окс Лайна, пользуясь своим двойным должностным превосходством. Он погиб в тот же день.

Норо сделал паузу. Видимо, в надежде насладиться бурной реакцией Эгина. Но тот хранил молчание.

Да, он действительно был потрясен. Позавчера Гастрог не вызвал у него решительно никаких симпатий. Но когда начинают гибнуть аррумы Опоры Писаний – что-то неладно в Своде Равновесия, а значит, и во всем мире. Очень и очень неладно.

Эгин понимал, что узнавать какие-либо подробности у Норо бессмысленно. Все, что тот найдет нужным ему сообщить – сообщит. Остальное он, Эгин, скорее всего не узнает уже никогда.

Эгин молчал. И когда молчание стало походить на бесконечное падение в Бездну Края Мира, Норо наконец-то продолжил:

– Да, Гастрог, аррум Опоры Писаний, погиб от руки эрм-саванна Опоры Единства в туннеле Морского Дома по трагическому недоразумению. Было, как ты помнишь, шестое, четный день. А Гастрог прошел через левый проход. Согласно предписанию гнорра на эту неделю он должен был быть понижен в звании на одну ступень и переведен в Опору Вещей. Но ты же сам знаешь, рах-саванн, – Норо чуть понизил голос, мастерски демонстрируя доверительность, – какие псы иногда стоят там, в туннеле. Короче говоря, тот эрм-саванн зарубил Гастрога. Потом отшвырнул меч, завыл, нагадил на тело убитого, а потом подбежали двое наших рах-саваннов из Опоры Вещей, которые по счастливой случайности как раз возвращались из Морского Дома. Кстати, если хочешь знать, это те самые офицеры, которые по делу Арда окс Лайна работали с Цинором, подбрасывая туда фальшивку о слабости «Зерцала Огня».

У Эгина голова шла кругом. Даже если все сказанное его начальником – ложь, это была самая затейливая и многословная ложь, какую ему только приходилось слышать из уст Норо за все время службы.

– Я весь вниманье, аррум. – Эгин неподдельно увлекся рассказом Норо.

– Еще бы, – подмигнул ему Норо. – И это только начало. Наши убили сумасшедшего ублюдка и, не растерявшись, быстро вызвали меня. Ну а я, как ты помнишь, только-только успел вернуться после встречи с тобой. Имя «Гастрог», которое рах-саванны прочли на его жетоне, не могло оставить меня равнодушным. В общем, в моих руках ненадолго оказался сарнод Гастрога. А с ним – книги Арда окс Лайна и испорченный Зрак Истины. Ты, кстати, видел Зрак Истины Гастрога?

– Нет. – В последнее время Эгин научился лгать как дышать.

– Его Зрак Истины был уничтожен Изумрудным Трепетом, – жестко сказал Норо. – Креветки стали похожи на обглоданных пламенем сколопендр. Я просмотрел книги Арда. Я понял, откуда взялся Изумрудный Трепет. И я понял, что у Арда просто обязана была сыскаться одна вещь. Очень опасная вещь. Назовем ее Пятым сочленением. Но сочленения не было среди тех предметов, которые ты передал мне в порту. Не было его и в сарноде у Гастрога.

Помимо благоприобретенной добродетели – лживости – Эгин обладал еще и врожденной бесшабашной наглостью, которая проявлялась в нем крайне редко. Но, проявляясь, не раз и не два возвышала его в глазах как врагов князя, так и его верных слуг. Эгин тонко улыбнулся и подхватил мысль Норо:

– И вы, аррум, уверились в том, что я присвоил себе это самое, м-м-м… членение?

Норо посмотрел на Эгина, как на говорящую собаку. Прикусил нижнюю губу. В его глазах не было ничего, кроме бешеной, всепоглощающей ярости.

– Да, – отрезал Норо своим осенним, шелестящим голосом. – Да, рах-саванн. Я в этом уверился. И я очень, очень расстроился. Потому что Пятое сочленение, – он нарочито отчетливо выговорил эти слова, – даже само по себе относится к высшим ступеням Измененной материи и обладает рядом свойств, любое из которых делает его желанным гостем Жерла Серебряной Чистоты. Но если Пятое сочленение включить в состав прочих четырех, а равно и…

Норо осекся. Эгину почудилось, что по коротко остриженным волосам Норо с еле слышным пришепетыванием прошла волна изумрудного света.

«Этого не может быть», – запротестовала внутри Эгина его скептическая половина.

«Но ты сам видел. Следовательно, это есть», – возразила вторая половина голосом наставника Вальха.

– Это не важно! – Меч Норо блеснул оскалистой молнией, вгрызаясь в темную поверхность его рабочего стола.

Брызнула деревянная щепа. Что-то с гнусавым деревянным стоном упало в его непостижимых недрах. Потом оттуда донесся мелодичный хрустальный звон. И наступила тишина.

«Ого», – подумал Эгин.

– Не важно, рах-саванн, – повторил Норо, оборачиваясь к Эгину. – Да и знать этого тебе просто не положено по долгу службы.

Норо не сразу возвратил меч ножнам. Чуть розоватая, всегда впечатлявшая Эгина этим своим немыслимым оттенком сталь жила в руках Норо собственной жизнью.

На зеркальной поверхности стали клинка неожиданно возник абрис женского лица («О Шилол!» – Эгин похолодел), потом – отблески жестокого алого пламени, потом…

– А знать ты должен вот что.

В этот момент Норо спохватился, вполне степенно спрятал меч и продолжал как ни в чем не бывало.

– Пятое сочленение надо разыскать и уничтожить. Единственная нить к нему – Гастрог. Мы так толком и не поняли, встречался ли он с кем-то между портом и Морским Домом. Скорее да, нежели нет. Проверь это. Найди сочленение. Ты должен сделать все быстро. Осторожности от тебя не требуется. И тогда, рах-саванн, я сделаю так – а я могу это сделать, не сомневайся, – что история с Овель исс Тамай будет забыта. Ты ведь хочешь этого, рах-саванн?

12

Эгин оставил за спиной парадный подъезд Иноземного Дома. Как обычно, на Красное Кольцо вышел уже не рах-саванн Опоры Вещей, а толмач-письмоводитель Северного потока Атен окс Гонаут.

Эгин остановился на несколько мгновений, привыкая к яркому послеполуденному солнцу. Покачался с носков на пятки. Жизнь была отвратительна.

С трудом превозмогая желание упасть на равнодушные плиты красного греоверда и уснуть прямо здесь, посреди улицы, навеки, Эгин поднял правую руку. Коренастый возница, одетый по случаю жары в одну лишь набедренную повязку и легкую пелерину, чтобы плечи не обгорали на солнце, остановился напротив Эгина.

– В порт, – бросил Эгин, безудержно сквернословя в адрес мироздания.

13

«М-м-да, – сказал себе под нос Эгин, когда здание Иноземного Дома скрылось из виду, а затхлый дух туннеля был развеян юго-восточным ветром. – А что, собственно, „м-м-да“?»

Норо окс Шин.

Знахарь.

Овель исс Тамай.

Вербелина исс Аран.

Ард окс Лайн.

Гастрог, будь он неладен.

Зачем он произносит все эти имена, каждое из которых не приносит ему ничего, кроме ощущения легкой неловкости напополам с гадливостью? Кроме имени Овель. Но тут другое… Сейчас не время и не место рассуждать о том, какое оно, это другое.

Стоп! Эгин остановился посредине Портовой площади.

Имеет смысл, быть может, зайти домой и поразмыслить над заданием, полученным от Норо…

Хотя что там размышлять? Подумаешь – узнать, с кем встречался Гастрог по выходе из порта! Если это вообще можно узнать, он узнает.

Сначала поговорит с матросом, стоявшим тогда на вахте.

Если Гастрог брал возок, поговорит с даллагом, который этот возок тащил. У них весь город поделен между собой. Одни и те же возчики в одних и тех же местах пасутся.

А уже от возчика цепочка перекинется дальше…

Уж будьте спокойны, милостивые гиазиры, установить контакты Гастрога, которые тот имел на протяжении двух-трех часов, не представляет особых трудностей, и размышлять об этом нечего.

А вот касательно отыскания этого растреклятого «пятого члена» задача почти невыполнимая. Видать, не по силам и самому Норо.

Иначе он бы разгрыз этот орешек сам, а после купался бы в милостях гнорра. И не предлагал сломать о него зубы ему, Эгину, и без того плававшему по уши в дерьме. Причем отнюдь не в таком безобидном дерьме, по какому вчера вечером тот прогуливался на задворках Желтого Кольца.

Это значило, что о второй части задания следует временно забыть. Установить бы хоть маршрут Гастрога…

Эгин решительно направился ко входу в ту часть порта, где швартуются корабли «Голубого Лосося».

Но не успел он сделать и десяти шагов, как за его спиной послышался задорный мальчишеский голос:

– Милостивый гиазир Атен окс Гонаут?

– Все верно, – бездумно, по привычке ответил Эгин и обернулся.

Это был «шмель». Один из трех сотен «шмелей», которые снуют по столице за жалкие гроши, а кто и просто за прокорм. На голове коричнево-оранжевый колпак, а в заплечном сарноде…

14

– Извольте. – Мальчик передал Эгину пакет или, скорее, легкую коробочку, завернутую в промасленную бумагу и запечатанную вишневым клеем. Обычный пакет.

«Верно, Иланаф снова шуточки шутит», – промелькнуло в голове у Эгина, в то время как его рука машинально нашарила мелочь и вложила ее в скромно простертую ладошку посыльного.

Эгин взглянул на пакет. «Чиновнику Иноземного Дома…» Нет, это не Иланаф. Аккуратный, ровный почерк, чернила – зеленые, печати – обычные казенные, дворянским перстнем не припечатанные. Ни о чем не говорящие…

– Постой, малец, а кто послал?.. – спохватился Эгин и поднял глаза на «шмеля», но того уже и след простыл. Скороходы, Хуммер их раздери!

«Наверное, по ошибке я дал ему золотой и он смылся, чтобы в случае, если я обнаружу оплошность…»

Тут Эгину впервые бросилась в глаза нелепость его положения. Он стоит в поэтической растерянности аккурат посередине Портовой площади. Взгляд его блуждает, пальцы слегка трясутся. В общем, выглядит он как подвыпивший деревенщина, а вовсе не как чиновник Иноземного Дома, принимающий по десять «шмелей» за одно утро…

И ладно бы некому было посмеяться. Но ведь Эгин был уверен в том, что не одна пара глаз из Опоры Единства следит сейчас за ним. И быть может, смеется. С каких это пор офицерам Свода нужно останавливаться для того, чтобы обдумать положение? Кобылы и те останавливаются посреди Портовой площади только затем, чтобы справить малую нужду, а думают походя.

Эгин пошел дальше, но пакет не спрятал. Он вскроет его на ходу.

Хватит смешить бдительных коллег. Один – кажется, вот этот хлыщ с кружевным воротником. А другой – судя по всему, вон тот умник возле скобяной лавки. Делают вид, что считают птичек в небесах. Он вскроет пакет походя, как это, не исключено, сделала бы кобыла.

15

Печати оказались хлипкими. Первый слой промасленной бумаги был снят, но под ним, словно в издевательство, оказался другой, из очень тонкой бумаги. А под ним коробочка – обычная, обтянутая ситцем. Дешевая. В таких посылают… Ну уж не официальные бумаги, это точно!

Несколько более нервно, чем хотелось бы ему самому, Эгин распахнул коробочку, едва не столкнувшись лоб в лоб со слепым разносчиком бесплатных «Ведомостей» Опоры Благонравия у самого входа в порт.

Некий неназвавшийся гиазир или некая госпожа посылали ему дорогую вещицу, а точнее, пару весьма дорогих вещиц, ценой в конюшню из пяти голов.

Эгину не составило труда вспомнить, где и при каких обстоятельствах он уже видел эти драгоценности.

То были серьги. Пара огромных, массивных серег в форме клешней морского гада. Не то рака, не то краба, не то даже скорпиона. Сколь уродливы, столь и массивны.

То были серьги Овель.

Нет, Эгин не спутал бы их ни с какими другими. Во-первых, потому что никогда более странного и уродливого украшения не видел ни на одной из своих соотечественниц. Даже мятущиеся в угаре изменчивой моды куртизанки не станут отягощать уши такой чудовищной вещью.

А во-вторых, потому что ночь, проведенную с Овель, он помнил с точностью до секунды. Он целовал те сладкие ушки, изящные мочки которых отвисали под тяжестью золота и огромных, брошенных звездной россыпью сапфиров. И эта вот самая клешня колола ему щеку, когда…

Эгин захлопнул коробочку и, скорчив самую недовольную, самую скучную мину из тех, на какие был способен, с нарочитой небрежностью бросил весь распотрошенный сверток в сарнод.

Он разберется с ним на досуге.

Первым делом он пойдет в рассылочную, где «шмели» столуются и получают жалованье. Затем он найдет этого мальчика – он помнит его в лицо. Если нужно – воспользуется своим офицерским жетоном, Внешней Секирой. Он узнает, кто послал ему серьги. Он узнает, кто заплатил «шмелю». Он узнает, кто…

Впрочем, что-то подсказывало ему, что это была не Овель.

Но прежде – поручение Норо.

Не оборачиваясь, Эгин вошел в порт. Вон он, «Голубой Лосось» с претенциозным именем «Зерцало Огня». Как бы ни хотелось ему прямо сейчас отправиться в рассылочную, а придется заняться матросиками.

16

Сегодня под колонной с Голубым Лососем на вершине стояли всего лишь три корабля. «Вергрин», «Сумеречный Призрак» и «Зерцало Огня».

Эгину было совсем необязательно по долгу своей службы это знать, и все-таки он знал из обрывков случайно подслушанных позавчера разговоров между матросами «Зерцала Огня», что «Звезда Глубин» и «Гребень Удачи» сейчас дежурят возле Перевернутой Лилии. А «Ордос» и «Венец Небес» ушли вчера на восток, чтобы подменить пару своих братьев по верфи на сторожевой службе.

«Ты должен сделать все быстро. Осторожности от тебя не требуется».

Он будет делать все быстро, ага. И осторожности от него не потребуется, ага.

– Вам сюда нельзя, милостивый гиазир.

Перед его грудью сомкнулись крест-накрест алебарды с хищными тройчатыми крючьями.

Это что-то новое. Двое матросов, в парадном облачении, в шлемах, на которых было выгравировано «Зерцало Огня», охраняли вход на пристань «Голубого Лосося». И как он их только раньше не заметил?

– Мне – можно, – раздраженно бросил Эгин и полез в свой сарнод за Внешней Секирой. Ему было недосуг изображать из себя очередного чинушу Морского Дома.

Левый матрос бросил на его жетон неожиданно небрежный взгляд и пожал плечами:

– Простите, гиазир эрм-саванн. На борту «Зерцала Огня» сейчас находится инспекция как раз из вашего ведомства. Вам туда нельзя.

– Какая инспекция, будь ты неладен? И что значит «нельзя»?! – Больше всего Эгину сейчас хотелось разогнать матросов зуботычинами. – Да ты знаешь, что я могу вас обоих нарубить в капусту и останусь неподсуден?

– Не гневайтесь, гиазир эрм-саванн. Мы – люди служилые. Никого впускать не велено, – подал голос правый матрос. – Но если вы настаиваете, я могу доложить о вас.

– Доложи, братец, – махнул рукой Эгин, немного смягчаясь.

В конце концов, эти-то уж точно не имеют никакого отношения к прихотям загадочной инспекции. «Братец» удалился по направлению к сходням «Зерцала Огня» и деловито замелькал на палубе.

Эгин позволил себе немного расслабиться. Войдя во вполне рабочее настроение, он стал выпытывать у алебардиста новости двухдневной давности.

– Слушай, произошла очень крупная неприятность, о которой тебе знать не положено, – сказал Эгин, не очень затрудняя себя подбором слов. – Все это может кончиться тем, что вашу команду начнут мытарить по подвалам люди из Опоры Единства.

У Эгина от собственных слов по спине пробежали мурашки.

Даже офицеры Свода не очень-то любили вспоминать о методах, которые применяются тайными хранителями Князя и Истины по отношению к простолюдинам, а при крайней необходимости – и к дворянам. Особенно же не любили об этом вспоминать чистоплюи из Опоры Вещей и Опоры Писаний, белая кость Свода.

– Не исключено, – продолжал свою топорную психическую атаку Эгин, – что от твоих ответов будет зависеть…

Матрос слушал его, нахмурившись. Но дослушать Эгина до конца ему было не суждено, потому что с палубы «Зерцала Огня» вдруг истошно закричали:

– Про-пу-ус-ка-ай! Бы-ыстро!

Кричал второй матрос.

«Точно. Точно. Все с ума посходили», – подумал Эгин, который на своем веку не видал по меньшей мере двух вещей из числа только что случившихся.

Во-первых – удивительной строгости каких-то засранных матросов по отношению к офицеру Свода Равновесия.

И во-вторых – удивительной быстроты, с которой эта строгость вдруг сменилась на… гхм… радушное приглашение.

17

На палубе «Зерцала» Эгин не заметил никаких признаков «инспекции».

Зато было полно матросов и офицеров «Голубого Лосося», которые споро и заботливо расправлялись с уложенными парусами и канатами.

Похоже, «Зерцало» готовилось к отплытию. Вот те на! На Эгина демонстративно не обращали внимания.

«Раз так – значит, будем ломать комедию „Явление злого начальника“, – заключил Эгин, хватая за локоть первого встречного офицера с нагрудной бляхой палубного исчислителя.

На бляхе по традиции был изображен натянутый лук, хотя «Зерцало Огня» еще при закладке было рассчитано отнюдь не под стрелометы.

– Где капитан?! – проорал он в ухо исчислителю.

Лицо офицера – вытянутое, изможденное, местами испещренное крохотными ранками сродни оспинам – приняло одновременно испуганное и недовольное выражение, вытянувшись еще больше.

– С кем имею…

– Ма-алчать! – рявкнул Эгин. – Ма-алчать перед лицом рах-саванна Опоры Вещей! Где капитан корабля?!

Офицер, к полной неожиданности Эгина, улыбнулся. Улыбнулся с какой-то непривычной, мягкой издевкой.

– А-а, рах-саванн… Да будь ты хоть пар-арценцем, а орать у нас на палубе не надо.

От таких штучек у Эгина совершенно по-солдафонски перехватило дух. Никто, нигде и никогда не смел так разговаривать с офицером Свода. Безнаказанно – никто, нигде и никогда.

Эгин выхватил меч.

– Что здесь происходит?! – Голос за спиной был твердым и властным. Так говорят аррумы Свода и капитаны «Голубого Лосося». Эгину хватило сообразительности понять это и обернуться.

Черные как смоль усы, заплетенные вместе с редкой бородой в две тонкие косицы.

Длинные, распущенные по плечами волосы – тоже черные, угольно-черные.

Плечи, про которые у грютов говорят «держат небо». Толстая бочкообразная выя, удивительно бледное, красивое лицо, в котором был тем не менее какой-то неуловимый изъян, делавший капитана похожим на первого исчислителя, обидчика Эгина.

Ко всему, капитан был гол по пояс («В общем, жарко, конечно», – мысленно оправдал его неуставной вид Эгин). На нем была кожаная юбка с длинными железными пластинами и поножи из инкрустированной серебром меди. И – неизбывные сандалии производства факторий Хорта окс Тамая. Итак, ниже пояса капитан был воином, выше – просто могучим человечищем.

Перед таким Эгин счел необходимым проявить умеренную вежливость.

– Прошу меня простить, милостивый гиазир. С кем имею честь?.. – Вопрос был излишен, но пока существовал хоть один шанс из ста ошибиться в должности этого мужика, Эгин решил проявить деликатную осторожность.

– С капитаном «Зерцала Огня». Меня зовут Самеллан, и я прошу вас спрятать меч в ножны.

От этого человека с варварской прической исходили спокойствие и сила. Но Эгину сейчас было плевать на выдающиеся качества этого «лосося». Он сейчас спасал свою карьеру и, судя по всему, – шкуру.

– Эгин, рах-саванн Опоры Вещей. Этот человек, – пряча меч, Эгин небрежно мотнул головой через плечо, указывая на палубного исчислителя, – только что позволил себе вопиющее неуважение к моей должности.

– Хорошо, рах-саванн. Он будет наказан. Я приглашаю вас продолжить разговор в моей каюте.

Эгин помедлил мгновение. Сговорчивость Самеллана показалась ему подозрительной. С другой стороны…

– И не только об этом, – с неявной угрозой произнес Эгин. – Ведите, капитан.

Самеллан молча кивнул и пошел к тому самому люку, в который Эгину уже приходилось спускаться, направляясь на досмотр каюты Арда окс Лайна.

Широкая спина Самеллана вольготно раскачивалась в такт шагам. Эгин молча шел за ним. Потом начался спуск.

«Странно, – подумал Эгин. – Кажется, на этих кораблях капитанские апартаменты находятся где-то в корме».

Но спорить с Самелланом ему не хотелось. Да и не боялся Эгин в этот момент никого. В конце концов, уж кто-кто, а капитан «Зерцала Огня» должен понимать, что означает словосочетание «рах-саванн Опоры Вещей». Это означает то же самое, что «неприкосновенный».

Они сделали по сумрачному тесному коридору не более шести шагов, когда дверь одной из кают за спиной Эгина стремительно отворилась.

Сознание Эгина зафиксировало это событие, но отреагировать он не успел. Потому что в следующее мгновение ему на затылок опустился очень тяжелый, смягченный несколькими слоями ткани предмет.

Последнее, что услышал Эгин, прежде чем его сознание угасло, был удивительно знакомый голос, воскликнувший:

– Назад, идиот! Этот – свой!