Текст книги "Заговор самоубийц"

«Совершенно секретно

Считаем необходимым доложить ЦК КПСС о следующем: несмотря на даваемые ЦК КПСС заверения, В. Сталин систематически пьянствует, проводит время в кругу лиц с низкими моральными качествами, пьяницами, грубит окружающим, выражается нецензурными словами в присутствии женщин и детей, допускает враждебные разговоры антисоветского порядка и возводит клевету на отдельных руководителей Коммунистической партии и Советского правительства.

Недавно, будучи в нетрезвом состоянии, В. Сталин наехал на машину японского посольства. В результате сидящий в ней сотрудник посольства получил ушиб головы. После столкновения с автомашиной японского посольства он не остановился и с места происшествия скрылся.

В. Сталин вызывался в Комитет госбезопасности и предупреждался о неправильном поведении, однако никакого воздействия эта беседа на него не возымела, и он по-прежнему ведет себя неправильно. Находясь в санатории Министерства обороны в Кисловодске, также систематически пьянствовал, нарушал установленный режим пребывания в санатории, проводил время с сомнительными лицами и вел себя непристойно.

В. Сталин на днях посетил китайское посольство, где якобы, по его словам, оставил письмо на имя Мао Цзедуна. Подробности разговора в посольстве и содержание этого письма нам неизвестны.

По имеющимся у нас данным, В. Сталин намерен пойти в китайское посольство и остаться там. Учитывая все это, КГБ и прокуратура СССР вносят предложение об отмене постановления Президиума Верховного Совета СССР от 11 января 1960 г. и водворении В. Сталина в места лишения свободы для дальнейшего отбытия наказания согласно приговору Военной Коллегии Верховного суда СССР от 2 сентября 1955 г.

Проект постановления ЦК КПСС и постановления Президиума Верховного Совета Союза ССР прилагаются».

Хрущёв, узнав об аварии, устроенной Василием Сталиным, долго матерился, спрашивал: «Что будем делать? Посадить – погибнет. Не посадить – тоже».

А еще через день происходит заседание Президиума ЦК КПСС, на котором рассматривается единственный вопрос – о Василии Сталине. На этом заседании Ворошилова резко критикуют, ему просто устраивают разнос – за то, что согласился на встречу с Василием Сталиным, за неправильное поведение во время разговора, беспринципность и политическую близорукость. Остались только тезисные обрывки состоявшегося обсуждения.

«Т. Суслов. Это антисоветчик, авантюрист. Следует пресечь деятельность В. Сталина. Отменить указ, водворить обратно в заключение. Поведение т. Ворошилова… Не надо было связываться, создается впечатление, что эту мразь вы поддерживаете. Себя держали с ним не как член Президиума ЦК.

Т. Ворошилов. Я принял этого дурачка. То, что прочтено, – подлейшая ложь.

Т. Игнатов. Водворить в тюрьму. Перерождение привело его к измене Родине. В данном случае он к вам пришел как друг. От вас он пошел в китайское посольство.

Т. Мухитдинов. В. Сталин оказался подлой, грязной личностью. Зачем т. Ворошилову надо было его принимать? К чему проявлять о нем такую заботу? Зачем надо ему говорить о себе? Советовали писать – что он может написать? Неправильный ход беседы.

Т. Шверник. Ты напрасно горячишься, неправильно сделал, что связываешься с этим человеком. Непартийное поведение. Изолировать.

Т. Фурцева. Что касается В. Сталина, надо его изолировать. В. Сталин дискредитирует вас и Президиум ЦК. Какой же он вам сын, от вас он пошел в китайское посольство.

Т. Куусинен. В. Сталин – двурушник, антисоветский человек. Вы не в качестве председателя его принимали – тем хуже. Он сумел противопоставить вас партийному руководству. Тон беседы – что вы его поддерживаете – нельзя оставить без осуждения.

Т. Козлов. В. Сталин – предатель Родины, побежал в китайское посольство. Его место в тюрьме. Запись беседы двойственная. Приласкал В. Сталина. После беседы с т. Хрущёвым он никуда не побежал, а после вашей беседы он побежал в китайское посольство. Осудить поведение.

Т. Полянский. Зачем понадобилось принимать… Если личный прием, зачем требовалось стенографировать? Другой повод? Что-то было не так. Зачем жалобы – „я старик, скоро уйду“, заявление „пока я жив, тебя никто не тронет“. Осудить поведение.

Т. Косыгин. В. Сталин – государственный преступник. Изолировать. Неправильно, что принял. Т. Ворошилов неправильно ведет себя, обзывая товарищей. Вот: „Вы – старый человек…“ Зачем это говорить?

Т. Ворошилов. Клянусь, что это выдумки.

Т. Косыгин. Осудить поведение т. Ворошилова.

Т. Ворошилов. Вы осудили поведение мое, что принял В. Сталина, признаю это.

Предложения:

1) отменить постановление в связи с…

2) считать неправильным поведение т. Ворошилова в связи с приемом В. Сталина».

Да, попал товарищ Ворошилов, попал… Судя по репликам, у товарищей была на руках более подробная стенограмма разговора, чем та, что Ворошилов послал Хрущёву. Что, впрочем, неудивительно – его помощники, естественно, работали на КГБ.

Конечно, многим сегодня покажется, что обзывать Василия Сталина «двурушником», «грязной личностью», «предателем» – это уж слишком. Но ведь сегодня мало кто помнит, что это было за время. Именно в том году в центральных газетах Китая была опубликована официальная статья «Да здравствует ленинизм!». В ней резко даже не критиковались, а обвинялись Советский Союз и КПСС за предательство коммунистических идей. Советский Союз был окончательно возведен в статус врага. В пропагандистский обиход китайцев прочно вошел термин «Угроза с Севера». Китайцы не могли простить развенчания Сталина, который в глазах китайского народа воплощал идеалы социализма. По их мнению, разоблачения сталинских преступлений вели к идеологической и психологической деградации народа, которая бы обернулась крахом надежд на возрождение великого Китая.

Так что Советский Союз оказался между двух врагов – между Западом и Китаем. Война с Китаем уже превращалась в реальность, уже говорили, что Китай будет воевать с помощью тактики «людских волн» – миллионы китайцев двинутся на наши границы, одна волна за другой, пока не сметут все… В такой ситуации задергаешься! А тут сын Сталина обращается к китайцам за помощью, пишет письмо Мао!..

И вот еще что тут – ведь сами-то они, сами, самые что ни на есть «сталинские соколы», им выращенные и на вершины власти возведенные. И прекрасно понимают они, что в стране миллионы людей в Сталина по-прежнему верят, а их во главе с дорогим Никитой Сергеевичем считают предателями…

А тут Василий Сталин, пусть уже и жалкий, ничтожный пьяница, но ведь за ним – тень самого… И люди недаром к нему льнут, и китайцы не просто так якшаются!

Но тем не менее по результатам состоявшегося обсуждения Президиум ЦК КПСС принял постановление:

«В связи с преступным антиобщественным поведением В. Сталина отменить постановление Президиума Верховного Совета СССР от 11 января 1960 г. о досрочном освобождении В. Сталина от дальнейшего отбытия наказания и снятия судимости; водворить В. Сталина в места лишения свободы для отбытия наказания согласно приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 2 сентября 1955 года».

А спустя год, 7 апреля 1961 года, председатель КГБ Шелепин и генеральный прокурор Руденко направляют в ЦК КПСС секретную записку:

«Двадцать восьмого апреля 1961 года подлежит освобождению из тюрьмы в связи с отбытием срока наказания Сталин В. И.

За период пребывания в местах заключения В. И. Сталин не исправился, ведет себя вызывающе, злобно, требует для себя особых привилегий, которыми он пользовался при жизни отца.

На предложение, сделанное ему о том, чтобы после освобождения из тюрьмы выехать на постоянное жительство в гг. Казань или Куйбышев, В. И. Сталин заявил, что добровольно из Москвы он никуда не поедет.

На предложение о смене фамилии он также категорически отказался и заявил, что если ему не будут созданы соответствующие условия (дача, квартира, пенсия и т. д.), то он „молчать не будет, а станет всем говорить о том, что осудили его в свое время необоснованно и что в отношении его чинится произвол“.

В неоднократных беседах с ним он постоянно подчеркивал, что по выходе из тюрьмы будет добиваться приема у товарища Н. С. Хрущёва и у других членов Президиума ЦК КПСС, а также писать письма и заявления в различные инстанции. При этом он высказал мысль о том, что, возможно, снова обратится в китайское посольство с просьбой отправить его в Китай, где он будет лечиться и работать…»

Ну да, опять работать. Это кем же можно работать в стране, которая готовится к войне с твоей родиной?

«Прокуратура СССР и Комитет госбезопасности убеждены, что В. И. Сталин, выйдя на свободу, будет снова вести себя по-прежнему неправильно.

В связи с этим считаем целесообразным Постановлением Президиума Верховного Совета СССР, в порядке исключения из действующего законодательства, направить В. И. Сталина после отбытия наказания в ссылку сроком на пять лет в г. Казань (в этот город запрещен въезд иностранцам). В случае самовольного выезда из указанного места, согласно закону, он может быть привлечен к уголовной ответственности. В г. Казани предоставить ему отдельную однокомнатную квартиру.

По заключению врачей, состояние здоровья В. И. Сталина плохое, и он нуждается в длительном лечении и пенсионном обеспечении. Как прослужившему в армии более двадцати пяти лет в льготном исчислении В. И. Сталину была назначена пенсия в размере 300 рублей (новыми деньгами). Однако, учитывая, что он своими действиями дискредитировал высокое звание советского генерала, предлагается установить для него по линии Министерства обороны СССР пенсию в размере 150 рублей в месяц.

По улучшении состояния здоровья его можно было бы трудоустроить на одном из авиационных заводов г. Казани.

Считаем также необходимым при выдаче В. И. Сталину паспорта указать другую фамилию.

Проекты Постановлений ЦК КПСС и Президиума Верховного Совета СССР прилагаются».

Письмо А. Н. Шелепина и Р. А. Руденко в ЦК КПСС о В. И. Сталине

Донесение председателя КГБ СССР о кончине В. И. Джугашвили (Сталина)

Собственно, на этом и заканчивается история Василия Иосифовича Сталина, генерала авиации. Меньше чем через год он умер от «острой сердечной недостаточности, в результате резко выраженного атеросклероза на фоне алкогольной интоксикации».

И поскольку за два с половиной месяца до своей кончины, 9 января 1962 года, Василий Иосифович все же поменял фамилию, то хоронили его уже как Джугашвили. И было это в день его рождения – 21 марта. Организовало похороны местное управление КГБ. При выносе тела, по подсчетам чекистов, присутствовали 250–300 человек, «преимущественно женщин и детей, проживающих в рядом расположенных домах».

Последней в папке была копия документа из управления КГБ в Казани. «Справка. Расходы на похороны „Флигера“ составили 426 рублей 05 коп.».

«Флигер» переводится с немецкого на русский как «летчик».

2010

Патриарх и Бубликов
«Мои пути – не ваши пути, и мои мысли – не ваши мысли…»

Второго ноября 1917 года в Москве шли тяжелые бои между захватившими власть в Петербурге большевиками и юнкерами, поддерживавшими Временное правительство. Обстреливают Кремль. Счет убитых идет на сотни.

Группа священников во главе с митрополитом Платоном (Рождественским) направляется в штаб большевиков на Тверской. Они надеются остановить кровопролитие. Платон умоляет прекратить огонь, он даже готов встать на колени перед красными командирами. «Слишком поздно», – таким был ответ.

* * *

Действительно было поздно – революция находилась в стадии, когда остановиться сама уже не может, а остановить можно лишь жесточайшими способами. Но ведь еще три месяца назад, в августе 1917 года, многим верилось, что еще можно спасти страну от развала, в сползание в кровь братоубийственной войны. Потому 12 августа 1917 года в Большом театре и собрались участники Московского государственного совещания: депутаты Думы, лидеры эсеров и меньшевиков, видные генералы и офицеры, крупные промышленники.

Газеты окрестили форум «Земским собором», собравшимся «в годы разрухи и гибели». Еще была вера, что форум-собор может спасти Россию, как это было во времена Смуты ХVII века.

Но, кроме «Земского собора», в эти августовские дни в Москве открывается еще и Поместный собор Русской православной церкви. И с ним тоже были связаны надежды на умиротворение страны.

Из воспоминаний московского коммерсанта Николая Окунева, 12 августа 1917 г.:

«Первое впечатление сегодняшнего исторического дня, в Москве открывается своего рода „собор лучших русских людей“. Самое неприятное: не ходят трамваи».

Забастовку трамвайщиков организовали большевики, которых не было в Большом театре, потому что за сорок дней до Государственного совещания сторонники Ленина вывели на улицы Петрограда десятки тысяч вооруженных манифестантов. Результат сего действа – сотни раненых, десятки убитых. После попытки захватить власть сторонники Ленина, казалось бы, обречены стать политическим изгоями. Лидеры партии – вне закона, в бегах или под арестом.

После июльских событий у всех на устах было имя военного министра Временного правительства Александра Керенского. Вот он – герой, единственный во Временном правительстве, кто в июльские дни проявил решительность, отдав войскам приказ немедленно подавить восстание большевиков. Публика верила: вот он, новый лидер, способный вывести страну из тупика.

Тридцатишестилетний Керенский становится главой нового коалиционного Временного правительства. Государственное совещание в Москве Керенский планировал превратить в грандиозную пиар-акцию имени себя, он думал сплотить вокруг своей персоны представителей государственных элит. Он и открывал форум. Во время речи зал более шестидесяти раз взрывался аплодисментами. Это был звездный час Керенского.

Может быть, страна спасена? Но в том-то и дело, что за пределами зала слишком многие думали уже иначе…

Из воспоминаний московского коммерсанта Николая Окунева, 13 августа 1917 г.:

«Речь расцвечена крылатыми фразами, но не окрылила никого. Все равно нам несладко, сегодня жизнь идет тем же манером. На Чистых прудах все равно такое же безобразие, папиросы – рубль десяток, маленькое яблочко – двугривенный штука. И пьяных порядочно».

Положение в стране действительно продолжает ухудшаться. Хаос в деревне, в городах, на фронте. Крестьяне разоряют помещичьи усадьбы, рабочие бастуют. А солдаты не подчиняются приказам и отказываются воевать.

В катастрофических поражениях армии многие уже открыто обвиняют Временное правительство и лично Керенского. Ведь это он был главным вдохновителем летней военной кампании 1917 года. В июне войска Юго-Западного фронта получили приказ идти в наступление на Львов. В результате были уничтожены последние боеспособные части русской армии. Солдаты массово дезертировали. Керенский разъезжал по фронтам, братался с солдатами, заискивал перед ними, пытаясь вернуть им боевой дух цветастыми фразами. Но то, что производило впечатление на экзальтированных столичных барышень, не действовало на солдат в окопах. Там его уже окрестили «главноуговаривающим».

И тут появляется новый спаситель Отечества. За три недели до Государственного совещания, Верховным главнокомандующим русской армии назначен герой войны генерал Лавр Георгиевич Корнилов. Корнилов имел свою точку зрения на происходящее. Первым делом он приказывает немедленно восстановить отмененную смертную казнь на фронте для предателей и дезертиров.

Деятели демократического толка – и Керенский, и его окружение – Корнилову не доверяли политически, считая его монархистом, хотя именно он арестовывал семью царя. Они его просто боялись. И не зря.

Тринадцатого августа 1917 года, на второй день работы Государственного совещания, Корнилов прибывает на Александровский, ныне Белорусский, вокзал. Его в буквальном смысле слова выносят на руках из вагона. «Генерал, спаси Россию!» – вот какими словами встречает его Москва.

Корнилов сначала поехал помолиться Иверской иконе Божьей Матери и только потом направляется в Большой театр. Зал встречает его бурными овациями. Но аплодируют не все. Левые демонстративно отказались приветствовать генерала, в зале началась перебранка и чуть ли не драки.

Корнилов начинает тихим, но твердым голосом читать свой доклад: «С глубокой скорбью я должен открыто заявить, – у меня нет уверенности в том, чтобы Русская армия без колебаний исполнила свой долг перед Родиной».

Смысл его слов прост и ясен: Родина на краю гибели, а мы здесь о чем-то говорим.

Сразу после генерала Корнилова на трибуну поднимается митрополит Платон (Рождественский). Он – единственный представитель Русской православной церкви, которому дали возможность выступить на совещании. Это ему большевистский комиссар скажет через три месяца: «Слишком поздно». Но тогда еще были надежды…

Что же говорит святой отец? «В этом святом городе, где каждый камень говорит о прошлом – седом, религиозном – нашего народа, именно здесь, более чем где-либо, можно и должно помнить о Боге и его помощи…»

Трагические слова, но речь его прогрессивная публика встречает неодобрительным шумом и гамом, многие демонстративно выходят. Слова православного священника абсолютно противоречат господствующим настроениям зала. «Когда я был здесь и в прошлом, и нынешнем заседании, я ни разу не услышал слова „Бог“, даже обмолвкой», – тихо констатирует архиерей.

И действительно Бог, церковь, Евангелие в самосознании тогдашней политической элиты уже не воспринимались как веками объединяющее страну явление. Просто есть некая церковь, и все тут. Толку от нее нет…

Сквозь гвалт публики архиерей пытается донести до политиков, как важно для страны духовное начало: «Без Евангелия и Креста мы жить не будем». Он напомнил залу, что в эти августовские дни в Москве открывается Поместный собор Русской православной церкви, которого ждали целых 200 лет, но гвалт не стихает.

Напомним, что Поместному собору и впрямь предшествовал двухсотлетний синодальный период, когда церковь была, по сути, заложником политической системы.

После смерти патриарха Адриана Петр I запретил выборы нового главы Церкви – боялся, что он сможет препятствовать власти царя.

Двадцать пятого января 1721 года был обнародован царский Манифест об учреждении Святейшего Правительствующего Синода. В опубликованном чуть позже регламенте Духовной коллегии Петр был вполне откровенен насчет причин, заставивших его предпочесть синодальное управление патриаршему: «От соборного правления можно не опасаться Отечеству мятежей и смущения, каковые происходят от единого собственного правителя духовного».

Высшим органом церковного управления стал Святейший Синод. А надзирал за его деятельностью, а фактически руководил всем, назначенный императором чиновник – обер-прокурор. Это была система государственной церковности, которую Петр просто заимствовал у протестантских государств Западной Европы.

После свержения Романовых церковная политика не могла оставаться прежней. «Свободная церковь в свободном государстве» – вот лозунг Временного правительства. На первом заседании при Временном правительстве Святейшего Синода, которое состоялось 4 марта 1917 года, был представлен обер-прокурор князь Владимир Львов. Он предложил революционное решение: вынести царское кресло из зала заседания Синода, как символ порабощения Церкви императором.

После свержения монархии становится ясно: синодальный период в истории православной Церкви окончен. Правда, в отношении того, какие нужны перемены, внутри Церкви единства не было. Но идеи о восстановления патриаршества становились все популярнее.

Однако внутри церкви и в обществе была очень влиятельная и авторитетная партия тех, кто выступал против.

Эту либеральную партию еще называли «профессорской группой». Они исходили из того, что патриарх – это, по сути, тот же самый царь. А это опасно для либерального течения. Только что избавились от самодержавия царского и будем переходить к самодержавию патриаршему?!

У либералов имелась широкая программа реформ. По их мнению, в Церкви должно быть усилено влияние мирян и введены выборы епископов. Обер-прокурор Львов был на стороне либералов. Строптивых архиереев демократ Львов заставляет отказываться от кафедр. А накануне Пасхи 1917 года по-революционному бесцеремонно распускает Синод. Причем заслушивать указ Временного правительства он заставил архиереев, людей весьма почтенных, но не всегда здоровых, стоя.

По отношению к Церкви Временное правительство вело себя вполне по-большевистски. Когда летом 1917 года начались выборы участников Поместного собора, они проходили под мощным давлением церковных либералов. Вопроса о восстановлении патриаршества в повестке дня, собственно, и не было.

В начале августа участники Собора начинают прибывать в Москву. Их размещением занимается митрополит Московский Тихон (Беллавин). Именно он станет председателем Поместного собора.

Церковный съезд должен был открыться 15 августа в Успенском соборе Кремля – там, где уже 200 лет пустовало патриаршее место…

* * *

А в Большом театре в эти дни продолжается Государственное совещание. Один за другим на трибуну поднимаются выступающие. Но никакого согласия между ними по-прежнему нет.

Генерал Каледин, Донской атаман, заявляет: «Все комитеты Советов должны быть упразднены как в армии, так и в тылу. Страну может спасти только твердая власть, находящаяся в опытных, умелых руках лиц, не связанных узко партийными групповыми программами».

Ираклий Церетели, член президиума ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, витийствует в ответ: «Только революция может спасти страну!» Павел Рябушинский, банкир, подводит итог дебатов: «Россией сегодня управляют мечта, невежество и демагогия».

Из воспоминаний московского коммерсанта Николая Окунева, 14 августа 1917 г.:

«От пышной речи Керенского не осталось уже никакого впечатления; одно опровергнуто, другое осмеяно, третье обложено недоверием. В контру крылатым словам произнесено множество слов еще крылатее, и получилось то, что впору сказать по-толстовски: „А ен все терпит“, то есть русский человек».

Владелец богатейшего банка страны Алексей Путилов сидит в ложе почетных гостей. Он не выступает, зато уже несколько месяцев финансирует контрреволюционные офицерские общества.

В кулуарах совещания происходит встреча Корнилова с Путиловым, на которой Корнилов откровенно говорит, что он планирует совершить выступление против властей в Петрограде и установить военную диктатуру. Путилов обещает генералу четыре миллиона рублей. Но этих денег явно недостаточно. Другие промышленники и банкиры поддерживать Корнилова не торопятся. Они готовились работать с любой властью, которая победит. Они, увы, патриоты своего кармана, а не патриоты своей страны. И летом 1917 года многие банкиры и промышленники переводят капиталы на Запад, туда, где уже готовится совсем иной план по «спасению» России – интервенция.

Четырнадцатого августа Александр Керенский зачитывает телеграмму, которую ему только что передали: «Беру на себя смелость послать членам великого совещания, заседающего в Москве, сердечные поздравления от народа Соединенных Штатов, выражение уверенности в конечном торжестве идеалов демократии. Президент США Вудро Вильсон».

Участники Совещания поворачиваются к царской ложе Большого театра, где восседают представители иностранных государств и военные представители стран Антанты, и громко кричат «браво». Именно американцы в эти летние месяцы становятся главными политическими спонсорами Временного правительства. Они, безусловно, делают это не из благотворительных соображений. Их интересуют российские ресурсы. Американские инженеры уже прибыли на отдельные участки Транссибирской магистрали и начали составлять планы ее эксплуатации.

Выход России из войны – это страшный сон для Антанты. Потому что тогда рушится Восточный фронт, и вся масса австро-немецких войск переводится на Западный фронт, взятие Парижа немцами становится неизбежным. Американцы формулируют российским деятелям прямо и безапелляционно: «Нет сражений – нет займов». Хотя долги уже были громадными. Все западные затраты аккуратно записывались в национальный долг России, чтобы была гарантия их возвращения после победы над Германией. Долги легли бы тяжкой ношей на плечи многих поколений русских.

В конце июля 1917 года, накануне Государственного совещания, британский посол Бьюкенен приезжает на завтрак в дом министра иностранных дел, богача Михаила Терещенко.

Предмет встречи – новый кредит для закупки британской артиллерии. В ответ Бьюкенен фактически выдвигает ультиматум: наше правительство предоставит вам пушки только в случае, если полную власть в русской армии получит генерал Корнилов. Пусть он любыми средствами восстановит дисциплину на фронте и в тылу, прежде всего – в столице.

Англичане сделали свою ставку – военным диктатором России должен стать Корнилов. Речь шла о создании нового правительства, которое ликвидирует влияние Советов и солдатскую вольницу.

Во главе Российского государства им нужны были люди абсолютно лояльные Антанте.

Из воспоминаний московского коммерсанта Николая Окунева, 14 августа 1917 г.:

«Прошел мимо Большого театра. Он окружен солдатами: там продолжается Государственное совещание. На площади народа очень мало; или поумнели, или охладели ко всему: к Москве, к революции, к войне».

Пятнадцатого августа 1917 года, в последний день работы Государственного совещания, Керенский, никому ничего не сказав, уходит из Большого театра и направляется в Кремль, где в эти часы открывается Поместный собор Русской православной церкви.

Керенский прибежал на молебен в Московский Кремль чуть ли не тайком, чтобы и там немного помаячить. Как объяснить такое поведение? С одной стороны, он не был уверен, что его либеральные товарищи по коалиции одобрят сей поступок. С другой – авторитет церкви еще не утрачен в людях окончательно, может быть, и на него придется опереться когда-нибудь…

Не дождавшись окончания службы, Керенский исчезает. В этих таинственных метаниях вся его сущность.

Уже под занавес работы Госсовета случился эпизод, который либеральные газеты назвали главным «достижением» Московского совещания. В своей речи депутат Бубликов, выступавший от имени промышленников, призвал к единству всех партий и классов на благо «горячо любимой родины». После чего к Бубликову подошел социалист Ираклий Церетели и пожал ему руку. В зале раздались аплодисменты.

Сам Бубликов спустя пару месяцев скажет об этом выдающемся «достижении»: «Зал, утомленный говорением, инстинктивно искал случая, чему бы обрадоваться, дабы избегнуть признания полного банкротства дела».

Совещание, которое должно было определить путь страны к спасению, по сути, окончилось ничем. Просто красиво поговорили.

Керенский в заключительной речи продекларировал, как плохой актер: «Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, я буду думать только о государстве». Что это значит, он и сам не знал. Московский городской голова Николай Астров позже скажет: «Это уже не политика, это истерика».

* * *

А Поместный собор открывался весьма впечатляющим действом. Участники, поклонившись кремлевским святыням, вышли на Красную площадь, куда уже стекались крестные ходы из сотен московских храмов.

Из воспоминаний московского коммерсанта Николая Окунева, 15 августа 1917 г.:

«Тысячи хоругвей, сотни священников в золотых ризах, торжественный звон по всей Москве, и все это под куполом жаркого ясного дня.

Зрелище великолепное и умилительное, но, к сожалению, оно не привлекло несметных толп народа. Не то ему теперь нужно, не хоругви, а красные флаги ведут его за собой».

Вопрос «Почему народ идет за красными, а не за нами?» звучал на Соборе, но как-то вскользь. Самые жаркие споры – о восстановлении патриаршества в Русской церкви. А ведь недавно вопрос даже не стоял в повестке дня.

О роли патриарха говорили все – и авторитетные епископы, и обычные миряне. В первые дни соборных деяний большинство участников были настроены против восстановления патриаршества. Но по мере того как нарастали кризисные явления в жизни страны, как революция приобретала все более и более угрожающий масштаб, менялось и настроение Собора.

Многим запомнилась речь крестьянина Юдина: «Мы не разбираемся в тонкостях канонического права, мы не разбираемся в каких-то тонких исторических вопросах. Но мы приехали сюда сказать, что крестьянская масса ждет отца своего народа, не в виде царя, а в виде духовного отца, она хочет патриарха».

Единства в этом вопросе так и не достигли. Казалось, дискуссии могли длиться годами.

Но в 20-х числах августа произошло событие, которое полностью изменило жизнь в стране, – стало понятно, что война подошла совсем близко. Гражданская война.

Из воспоминаний московского коммерсанта Николая Окунева, 28 августа 1917 г.:

«Сегодня Москва ошеломлена выпуском экстренных газет. Верховный главнокомандующий Корнилов прислал к Керенскому обер-прокурора Львова с требованием немедленно передать ему диктаторскую власть над всем государством».

О «достижениях» Московского совещания уже никто не вспоминал. Казалось, его и не было никогда.

На Петроград выдвинулся корпус генерала Крымова. Керенский объявляет всеобщую мобилизацию и выпускает большевистских лидеров из тюрем. Профсоюз железнодорожников блокирует эшелоны корниловских войск на подъезде к Петрограду. Под воздействием большевистских агитаторов мятежные солдаты переходят на сторону Временного правительства. Переворот заканчивается без единого выстрела. Корнилов арестован, генерал Крымов покончил жизнь самоубийством.

Историки до сих пор спорят, почему переворот провалился?

Егор Яковлев, историк, считает: «Генерал Корнилов был знаменит совершенно безудержной храбростью, всегда первым рвался в бой. Всей армии была известна его личная отвага, доходившая порой до безрассудства. Но в политическом смысле он был чрезвычайно наивен. И Керенский его просто обвел вокруг пальца…»

После так называемого «мятежа» Керенский объявил Корнилова «врагом революции и изменником». Однако вскоре выяснились неприличные подробности провалившегося «мятежа». Оказалось, что в заговоре участвовал еще один человек – сам Керенский. Именно по договоренности с ним на столицу был направлен конный корпус генерала Крымова. Он должен был очистить город от радикальных элементов. Несколько недель до этого Корнилов и Керенский вели между собой тайные переговоры с целью создать новое правительство, которое ликвидирует все организации социалистов, Советы и комитеты – уничтожит «большевистскую угрозу». И фактически установит в стране военное положение.