Текст книги "Естественный отбор"

По французскому каналу показывали документальный фильм о чеченской войне: горели на экране танки, рушились дома Грозного, огрызались автоматными и пулеметными вспышками руины, военные хирурги в госпиталях полосовали окровавленные тела солдат и чеченских детей, смотревших с экрана недетскими скорбными глазами. Диктор бойко комментировал происходящее. От увиденного у Ольги разболелась голова, и, бросившись на кровать, она зашлась в рыданиях…

Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

– Хабибулла?.. – стараясь держаться спокойнее, спросила она в трубку. – С удовольствием поужинаю с тобой… Заходи, жду!..

Хабибулла появился через несколько минут с букетом коралловых роз, а следом стройная негритянка вкатила в номер сервированный напитками и закусками столик. Когда негритянка захлопнула за собой дверь, Хабибулла, пожирая Ольгу глазами, прошептал:

– Джанем, джанем, джанем! – И, бросившись перед ней на колени, с восточной страстью стал осыпать поцелуями ее руки.

– Бедный, бедный Хабибулла! – сказала Ольга, прижавшись лицом к его жестким седеющим волосам. – Бедный несостоявшийся мой господин…

Потом она отстранилась от него и сбросила с себя пеньюар…

Со звериным неистовством Хабибулла терзал ее тело до рассвета, и Ольга с благодарностью принимала его неутоленную страсть и отдавала свою… Она даже сама удивилась такому своему желанию…

Когда окно спальни окрасилось первым лучом восходящего солнца, она прошла в ванную комнату и погрузилась в бассейн с голубой водой. Уже одетый Хабибулла подсел на краешек бассейна и с вожделением смотрел на нее.

– Это был сон, джанем? – хрипло спросил он.

– Не знаю, – ответила Ольга. – Может, это был «сон разума»?

– Если даже так, то будь спокойна, джанем, он не родит чудовищ, – улыбнулся Хабибулла. – Твой отец десять лет назад украл у меня пять миллионов долларов. Я прилетел в Цюрих, чтобы убить его, но…

– Что «но», договаривай, Хабибулла! – выйдя из бассейна и обвив мокрыми руками его за шею, шепотом спросила Ольга.

– Но… теперь, клянусь Аллахом, у Хабибуллы не поднимется рука на того, кто дал жизнь моей джанем.

По лицу Ольги потекли слезы.

– Клянусь Аллахом, я буду ждать тебя всю жизнь, Ольга, – глядя в ее глаза своими аспидно-черными глазами, сказал Хабибулла и, положив на бортик бассейна свою визитную карточку, вышел, зажав шею ладонью.

Мягко закрылась за ним входная дверь, и Ольга испуганно вздрогнула.

Десятым чувством она поняла, что с уходом из ее номера после бурно проведенной ночи возникшего из небытия полевого командира афганских душманов только что закрылась последняя страница книги десяти лет ее жизни.

«В этой книге было все, – подумала Ольга. – Была и сумасшедшая любовь, и лихо закрученный сюжет с приключениями и погонями, и совсем – даже для нее самой – неожиданная концовка… Какими будут следующие десять лет?» – спросила она себя и не нашла на этот вопрос ответа.

* * *

В то же утро, не попрощавшись с отцом и дочерью, кружным путем через Стокгольм и Осло Ольга улетела в Москву.

«Не состоялся у нас разговор, папаша! Хороша страна Танзания, а Россия лучше всех. Вкладывай в Танзанию свои бабки, а мои пусть при мне остаются, – с удовлетворением подумала она в небе над ждущей снега Россией. – Не только ты, папаша, но вообще никто и никогда не узнает, что этой ночью телезвезда и бизнесмен Ольга Коробова своим телом выкупила у афганского душмана и торговца наркотиками Хабибуллы жизнь родного отца. Пожалуй, это была самая удачная сделка в моей жизни», – вымученно улыбнулась Ольга и вздохнула.

– Бог тебе судья, давший мне жизнь!.. А я, дорогой родитель, отныне тебе ничем больше не обязана! Ничем! – к удивлению соседа по креслу, англичанина, вслух произнесла она и залпом выпила полбокала неразбавленного кампари.

Глава 1

Тяжелые волны отливали в ранних сумерках ртутным серебром и пытались раскачать низкую длинную посудину с широкими потеками застарелой ржавчины на обшивке. Чайка, чумазая от мазута, легко опустилась на обледенелый носовой кнехт танкера, выходившего на рейд нефтяного терминала.

– С доброй весточкой к нам… тьфу-тьфу, чтоб мне! – сказал капитан, переводя бинокль с птицы на пограничников, черневших кучкой на пирсе, который метров на пять заливало штормовым накатом. – Ждут, сучьи дети, своего улова!

Непонятно, к кому относились слова капитана – к пограничникам или к стае чаек, рваной сетью висевшей над пирсом. Штурман в ответ только усмехнулся в рыжие усы.

– Пойду разбужу «пассажиров», – решил капитан и на полусогнутых ногах ревматика пополз вниз с мостика.

На самом дне трюмной преисподней, в узкой щели между переборками, луч фонарика выхватил лючок с небольшим штурвалом. Условный стук замка – и светлый луч с плавающими в нем пылинками уткнулся в две бесформенные тени.

– Все живы? Третьего не видать.

– Пятый день в лежку. Рвет одним желудочным соком.

– Ничего, на берегу морским ветерком обдует. Случается с непривычки… А я к вам с радостью: прибыли! Расчетик приготовили бы, туристики.

Вперед выдвинулась, заслоняя собой все узкое пространство, высокая широкоплечая фигура. Коротко остриженная борода искрилась проседью под светом фонарика. Седобородый протянул пакет.

– Тут штука баксов, кэп, как договаривались, – сказал сиплым шепотом: в стылой сырости трюма у него подсел голос.

Капитан без счета сунул деньги в карман кителя и кашлянул в кулак:

– Скоро стемнеет. Тогда я вас выведу. Покисните еще чуток, вояки.

– А погранцы сюда не сунутся? – раздался из-за спины широкоплечего нагловатый голосок. – Гляди, кэп, на границе тучи ходят хмуро.

– Не ваши проблемы, – буркнул капитан и со скрежетом задраил люк.

– Ешь твою вошь! – услышал он прежний наглый голос с вызывающими нотками. – В родную страну возвращаемся, как волки, с оглядкой.

– Волки и есть, – бросил им из-за переборки капитан. – Голуби на чужих полях свою кровушку за доллары не проливают.

Он снова хрипло откашлялся и громко харкнул себе под ноги без опаски – трюм не палуба. Через мгновение шаркающие шаги затихли в мерном рокоте машин.

В пыльной и угарной духоте, пропахшей мочой и блевотиной, удары пульса в висках мерно отсчитывали секунды. От духоты пот выступал на лбу, хотя из-за довольно заметного холода при дыхании изо рта вырывался парок. Пароходные «зайцы» в своей непроглядно черной норе вот уже пятый день привычно вслушивались в посторонние звуки, пробивавшиеся сквозь шум двигателей. Безоружные, ослабевшие без свежего воздуха и солнечного света, они могли теперь стать легкой добычей самого непутевого украинского пограничника.

Только часа через полтора загромыхали по трюму подкованными сапогами пограничники, тихонько заскулила, царапая где-то рядом переборку, собака.

– А там шо? – послышался голос снаружи.

– Рундучок для такелажа. – Капитан закашлялся так громко, что его не только за переборкой, а на палубе было слышно. – Барахло всякое, хозяйство боцмана.

Тяжелое буханье сапог по металлу затихло. Дизеля молчали уже почти час, но уши нелегальных пассажиров еще закладывало от непривычной тишины.

– Алексеев! – без боязни крикнул все тот же наглый голос. – Брось симулировать – приплыли. Хлебни спиртяги, желудку полегчает, верное дело в морском походе. Я когда почти двое суток на старой жестянке летел, только на джине и продержался, а бросало сверху вниз еще похлеще.

Раздался долгий стон, в темном углу на бухте пенькового каната за-шевелился брезент.

Наконец вернулся капитан:

– Выходи, затворники. Подоили меня погранцы, как ту первотелку, – теперь уже не сунутся. Собирайте свои манатки и айда на волю. В тюрьме на нарах куда комфорту больше, чем у меня в трюме.

– Ты обещал посодействовать с паспортами… – Первым выходил тот высокий, широкоплечий, с проседью в бороде.

– Побрейся сначала, умойся да в гальюн сходи по-человечески. Успеешь с паспортами теми, как с козами на торг.

– Я не бреюсь из-за шрама. Американец финкой полоснул, и шрам вышел какой-то похабный – вроде доллара.

– А ты его?

– Я его без шрама обработал – за глотку да за борт.

– Вон твой дружок, – кивнул капитан на рыжего пассажира, который выводил на себе третьего, больного. – Гляди, шрам от виска до подбородка, но ни шрама, ни черта не боится.

– У меня, кэп, – отозвался тот своим наглым голосом, – не только рожа меченая, а все тело – чистая художественная штопка.

– Чтоб я так себе жил! – буркнул капитан. – И долларов мне дурных за то не надо, чтоб здоровьем за них расплачиваться… Ладно, пошли на камбуз. Покормлю заморских вояк горяченьким. Из верхнего, если у вас есть с собой, ничего не распаковывайте. Я вам бушлаты черные с крабом дам, чтобы с вами там портовые безо всяких.

Когда умытые «зайцы» жадно хватали на камбузе обжигающий гуляш, капитан все допытывался с хитрым прищуром:

– Домой «зеленых»-то много на брата привезете?

– Ага, – поддакнул с набитым ртом рыжий своим наглым голосом. – В обрез до дома на электричку.

– В отпуск собрались на родину или завязали навсегда?

– С меня той войны по гроб жизни хватит, – сказал седобородый. – У меня в Москве дочка Ника – победа, значит. Вот она меня и победила.

– А я вернусь в свой Клинцовский район на Брянщине, и дочка у меня в каждой деревне будет, – громко зареготал рыжий. Его круглые голубые, как у сиамского кота, глазки маслено заблестели после первой же рюмки, а тупой вздернутый нос и редкий рыжеватый хохолок на макушке забавно подрагивали, когда он работал челюстями.

Третий болезненно поморщился, отодвинул от себя почти не тронутую миску и выложил перед собой портмоне с фотографией светленькой девочки в забавных бантиках.

– Да, заело вас ваше ремесло военное. И долларов не захочешь, – вздохнул капитан, почесав лысину под фуражкой.

– Не верь, кэп, что наши в Сербии за доллары воевали, – сказал седобородый. Ему было около сорока, он начинал седеть с усов и бороды. Длинные тяжелые волосы оставались черными, как вороненый ствол пистолета. – Сербы еще верят, что на небе есть Бог, на земле – матушка-Россия. В сорок третьем году матери-сербки три километра рельсов телами закрыли, чтобы дивизия усташей не ушла на фронт, на помощь немцам под Сталинградом. Долг платежом красен.

– Хрен вас, нынешних, поймет… Кто-то у себя дома доллары лопатой гребет, а эти за Россию долги платят. Вы давно дома не были? Россия-то наша теперь вроде уличной девки стала – под любого черного за «зеленые» ляжет.

– Россию насиловал всяк кому не лень, – сказал третий, сидевший перед нетронутой миской. – Она – дура доверчивая. Но есть кому за нее постоять.

У него был тихий-тихий голос, на осунувшемся лице с заплывшими карими глазами ни кровинки, как у мученика с иконы. Движения рук скупые и плавные, как у церковного служки.

– Многие вот так же хорохорились… – Капитан достал исторический уже по нынешним временам «Памир» и пожевал край сигареты, не прикуривая. – А через месяц-другой, глядишь, опять ко мне на лайбу просятся: вези, мол, Степаныч, назад, в Сербию родную, тошно нам тут на «новых русских» глядеть – до греха недалеко.

– Другие глядели, поглядим и мы, – весело бросил рыжий наглым голосом. – В Москву на экскурсию съездим, пощупаем этих твоих «новых русских», а то и полюбопытствуем, что у них в нутре.

– Не болтай лишнего, – одернул седобородый.

– Болтать – не мешки таскать, – завершил дискуссию капитан. – Пойдем, сбуду вас с рук от греха подальше, а то как бы что с вами…

* * *

Ранние зимние сумерки залили красноватым глянцем проходную порта. Трое подвыпивших морячков нетвердой походкой в обнимку двинулись к турникету. Их сопровождал капитан.

– Остались бы в кубрике отсыпаться, – высунул нос из окошка вахтер. – К девкам, черт их бодает. А цидуля где?

– То ж мои хлопцы, дядько Трохим! – Капитан заговорщицки подмигнул ему и просунул в узкое окошко бутылку болгарской сливовой ракии. – Молодые, хай гуляют… Дай покинуть родимый причал, чтоб земля под ногами не качалась.

– Ридный вин для усих москалив тильки у Новороссийську! – шутливо по-стариковски пробубнил вахтер, щелкая железной вертушкой на проходной.

– Ну ты, старый, еще ко мне в Брянск заедешь! – принимая вызов, без зла ответил кругленький крепыш с рыжим хохолком на макушке и шрамом через все лицо; голубые глаза его еще сильнее заблестели при виде манящих из-за стеклянной стены далеких огоньков.

Степаныч крепко сжал плечо рыжего и, улыбнувшись, примирительно кивнул вахтеру, чтобы окончательно закрыть тему, хотя измаильскую землю, отвоеванную Суворовым из-под турка, теперь только шепотом и с оглядкой можно было называть порогом родины.

Капитан отвел их метров за сто от проходной, со вздохом грусти или облегчения, а может, того и другого пожал каждому руку. Снова вытащил пачку доисторического «Памира» и снова пожевал край сигареты, не прикуривая.

– Курить бросил десять лет назад. С тех пор ношу вот эту пачку, чтоб силу воли не сломать. А с вами еще и закуришь, от ваших делов туманных… Вон там, где фонарь на столбе не горит уже третий год, должна быть автобусная остановка. Оттуда и доберетесь до железнодорожной станции. Билетиков в это время вы сейчас нигде не купите, вот вам на штраф на всякий случай. – Он сунул седобородому довольно толстую пачку купонов.

– Это у них штраф такой? – хмыкнул рыжий со шрамом. – Я думал, за эти деньги целый автобус у хохлов купить можно.

– Автобус не автобус, а всем троим на поезд до самой Одессы хватит.

– Ты что, отец? – отстранил деньги седобородый.

– А кто вас знает. Может, вы и в самом деле из идейных. Я таких еще не видел. Глядите, в России так же весело, как и на Украине. С вашим братом не чикаются, закон не блюдут – пуля в подъезде или лесоповал в суверенном государстве Коми.

– Не пугай, кэп. Мы эту школу проходили, – сказал седобородый.

– Ну и как? – чуть не чиркнул спичкой о коробку капитан.

– Исключили из последнего класса за неуспеваемость.

* * *

На темной остановке зябли люди, лиц не было видно. Спросили про ближайший автобус – те только испуганно забились в самый дальний угол. Таксист с осипшим от безнадеги голосом зазывал пассажиров в свою маршрутку, но никто на столь дорогой сервис не соглашался. Тогда таксист переключился на «морячков»:

– Братва, садись, пулей довезу до города. Зарплату выдали мазутом или талонами в столовку?

– Сколько же ты сдерешь? Мы цен новых не знаем, первый день на суше.

– Обижаешь, флотский! Хорошего человека могу и задаром подкинуть.

Трое в черных бушлатах настороженно переглянулись и молча забрались в темный салон, где на задних сиденьях уже сидели двое пассажиров. Парень за рулем болтал без умолку и нес какую-то безделицу, никакой нужной информации. Ему нехотя отвечали, лишь бы отделаться. Улицы становились все уже и темнее, а водитель – все болтливее. Двое попутчиков на заднем сиденье не проронили ни слова.

Вот машина съехала с прямой дороги и, тяжело переваливаясь на ухабах, принялась плутать по закоулкам, пока не остановилась в непроглядной темени среди черных мокрых кустов. В салоне вспыхнул неяркий свет. Трое в морских бушлатах с чужого плеча сжались, как перед схваткой. Но на них никто не нападал. Только один из попутчиков на заднем сиденье многозначительно откашлялся и медленно, глядя в глаза седобородому, произнес начальственным баритоном:

– Бывший полковник армии боснийских сербов Скиф? Он же Скворцов Игорь Федорович?

Тот не ответил.

– Капитан Олекса? – повернулся баритон к измученному морским путешествием. – Он же Александр Алексеев. И наконец, вы… – он взглянул в наглые кошачьи глазки рыжего, – поручик Сечна, он же Семен Засечный? Граждане бывшего Советского Союза, а ныне люди без гражданства, определенных занятий и постоянного места жительства.

Приятель попутчика сидел, не проронив ни слова, и пристально всматривался в лица незнакомых ему людей, словно сравнивал их с фотографиями в уголовном деле.

– Нас трое на трое, – сказал седобородый, – но мы без оружия.

– Обойдемся без оружия. Не в ваших интересах нарываться на конфликт с незнакомыми людьми в незнакомом городе. Итак, командиром группы наемников можно считать вас, Скворцов Игорь Федорович, аббревиатура – Скиф. Меня правильно информировали? – Не только выправка, но и властно сжатый рот выдавали в задающем вопросы военного. Говорил он с заметным украинским выговором. – Так, оружие у вас есть?

– Нет, я уже сказал, – ответил Скиф, пытаясь приподняться.

Двое на заднем сиденье сидели не шелохнувшись, руки положили на спинки кресел, чтобы неосторожным движением не спровоцировать команду Скифа на стычку.

– Попрошу без глупостей и резких жестов, – предупредил второй на заднем сиденье. По выговору и внешности в нем тоже нетрудно было бы узнать украинца, причем чистокровного западенца. – Нас не следует бояться. Вы последняя партия интернационалистов, которую мы прикрываем по измаильскому коридору. Наши люди будут вас вести до самой Москвы, только не засвечивайте их.

– Так мы вам и поверим! – сказал рыжий Засечный.

– Вас нам сдал на руки Степаныч, – ответил старший из военных в штатском. – Не забудьте оставить прямо здесь, в салоне микроавтобуса, бушлаты с его корабля. У них на украинском торговом флоте строго стало с материальной ответственностью. Воровать можно миллионы долларов, но только не поношенные бушлаты.

– Вы из России или с Украины? – спросил Скиф, пытаясь что-то высмотреть в их лицах.

– Мы работаем ради будущего славянского государства, этого вам достаточно? Вас могли бы взять еще в порту за нелегальный переход границы. Но пока ни с кем из вашего брата ни здесь, ни в Ильичевске, ни в Одессе этого не случилось. У «новых» в Москве и Киеве нет таких денег на подобные операции. Так что считайте нас за своих ангелов-хранителей и не расспрашивайте ни о чем.

Сноп света от проходившей вдалеке машины полоснул по кустам. На минуту воцарилось молчание, водитель выключил лампочку в салоне. Воспользовавшись темнотой, «ангел-хранитель» званием постарше вручил Скифу коробку шоколадных конфет.

– Кому-то достанется украинский паспорт, а кому-то – только справка о досрочном освобождении. Предупреждаю, документы подлинные, переклеены только фотографии. Для погранотряда сгодятся, дальше думайте сами. В Москве оседать не советую, там паспортный режим похлеще брежневского. У нас на Украине вам и то было бы легче легализоваться.

– Самый надежный вариант – Сибирь, – посоветовал второй.

– Сибирь от нас никогда не уйдет, – сказал Засечный. Шрам на его лице, как будто в злую шутку, превращал его фамилию в запоминающееся прозвище.

– А с вашей внешностью вообще нельзя без грима в Москве объявляться, – настаивал западный украинец. – В России нет пока закона о преследовании военных наемников, но любой бандит чувствует себя там спокойней, чем борец за идею славянского единения.

– Мы не наемники, – тихо, но со злобой в голосе проронил Скиф.

– Расскажите это еврократам из трибунала в Гааге, которые внесли вас троих в списки военных преступников. Или вершителям судеб в Москве, – твердо заявил старший «ангел-хранитель» и кивнул водителю: – Включи-ка свет поярче… Завершаем встречу. Я призываю вас к благоразумию, хотя сам в него не верю. Не верят в него и те, кто поручил нам познакомиться с вами. Поэтому на этот случай и передали вам адресок. – Он протянул Скифу пластинку американской жвачки. – Угощайтесь, пожалуйста. Говорят, нервы успокаивает.

Скиф разорвал упаковку. На внутренней стороне несмываемой тушью был написан московский адрес.

– Пожалуйста, запомните, а бумажку сожгите. Зажигалка есть?

Скиф утвердительно кивнул.

– Ключ от этой квартиры спросите у соседки напротив. Хозяйку квартиры зовут очень просто – Анна. Скифа она должна знать в лицо безо всяких паролей. И пожалуйста, будьте с ней повежливей – подранок она…

– Это вербовка? – спросил Алексеев. Его измученное морской болезнью лицо сейчас казалось еще бледнее от мелких капелек пота.

– Пока бескорыстная помощь от братского украинского народа. Квартирой просили не злоупотреблять – от силы на две недели, если не будет непредвиденных обстоятельств. Но все же настоятельно советовали, не заезжая в Москву, отправляться в Новосибирск. В случае вашего положительного ответа могу дать сибирский адрес и деньги. Деньги за проезд до Одессы вам уже выдал Степаныч.

– Расписочки не потребуете, гражданин начальник? – спросил Засечный.

– Кто на нас должен выйти в Москве? – перебил его вопрос Скиф.

– Не знаю, ничего не знаю. Мы только законопослушные и скромные бизнесмены из Львова, которые вас видели в первый и последний раз. О нас и Степаныче забудьте навсегда. А теперь выходите из машины и через этот парк идите прямо на луну. Станция метров через триста. Садитесь на любой «бичевоз» до Одессы. Билеты можно в кассе не брать, там по вагонам кондуктор ходит. В буфете на станции измаильское пиво не покупайте – в поезде заварены двери туалетов.

В легких туфлях Скиф и его команда сразу утонули в раскисшем черноземе. Луна еле пробивалась из-под косматых облаков, выхватывая высокие свечи пирамидальных тополей. Узкую площадь перед крохотным вокзальчиком освещали аж целых три фонаря. Два из них еле теплились, а свет третьего неровно подрагивал и время от времени гас, словно бы кто-то передавал шифровку на румынский берег Дуная.