Текст книги "Естественный отбор"

Глава 13

Помня обещание, Скиф не стал высвечивать адрес, который дали ему таинственные благодетели на упаковке от жевательной резинки, поэтому попросил Павла высадить его у кинотеатра за квартал от нужного ему дома. Это был микрорайон типовой застройки, ничего примечательного.

Скиф не слишком доверял благодетелям. Любое самое бескорыстное благодеяние чаще всего в жизни рано или поздно приходится отрабатывать. Но по тому адресу могли объявиться Алексеев с Засечным, если они на свободе или вообще живы. Других близких людей у него больше не было. Скиф тайно жалел, что покинул уютную развалюху отца Мирослава. Там было тихо и надежно и сладко спалось.

От встреч с однополчанами и вообще от всего сегодняшнего балагана в душе осталась какая-то сосущая тоска неустроенности, которая в Сербии не давала ему покоя даже среди своих. Он устал, не хотелось идти по новому адресу, встречаться там и учтиво разговаривать с чужими или чуждыми людьми.

Оттого и злился на себя, что знал, чего бы ему хотелось. После участливого и по-семейному заботливого попа он ждал, что и Ольга приголубит его…

Скиф медленно прохаживался мимо чужих окон, в которых горел свет, жадно всматривался сквозь стекло в чужой устроенный быт. Он даже знал, чем пахнет в каждой из этих квартир. Там пахло чистотой и свежей краской, потому что в каждом настоящем доме все помешаны на чистоте.

У двери квартиры напротив его будущего временного пристанища, где ему обещали вручить ключи, Скифа несколько раз настойчиво попросили назвать свое имя. Он долго раздумывал, потом все-таки назвался.

После этого дверь приоткрылась на цепочку, женщина шепотом попросила его зажечь свет на лестничной площадке. Он долго шарил по стене в поисках выключателя, отыскав его, так же долго бесполезно щелкал им.

– Подойдите поближе к двери, – потребовал тихий голос. – Не так близко, я не могу вас рассмотреть.

Скифа долго и придирчиво изучали, а может быть, просто дурили голову, чтобы сподручней было дружно навалиться сзади и силой втолкнуть его в квартиру. Он на всякий случай раскрыл в кармане складной нож… Но сзади ни шагов, ни голосов в темном подъезде не услышал. Наконец дверь отворилась, но так, что боком не протиснуться.

– Проходите, пожалуйста. – Проговорив это, женщина тут же отступила в неосвещенный угол полутемной прихожей, так что Скиф не успел рассмотреть ни лица ее, ни фигуры.

Снова началось придирчивое сличение его физиономии с фотографией в ее руке.

Он уже успел возненавидеть эту глупую бабу. Взялась не за свое дело ради несчастных копеек.

– Ну что, тетка, похож или нет?

Женщина молча прислушалась к гудению лифта, потом тихо сказала, шагнув из темноты угла на свет:

– Здравствуйте! Я – Аня! – И, приветливо улыбнувшись, несмело протянула руку лодочкой.

Вся она была ладная из себя, длинноногая, с тяжелой натурального пепельного цвета косой, с открытым, без бабьих макияжных ухищрений, слегка скуластым лицом, на котором широко распахнуты южнорусские ореховые глаза, а в них скорбными церковными свечками тлеет незатухающая, неизбывная боль, которую они хотели бы скрыть от всех, да больто выше сил человеческих. Это Скиф определил сразу и почувствовал себя неловко, как на похоронах. Насмотрелся он на такие глаза у женщин Карабаха и у сербок, чьи мужья и дети по чужой злой воле оставили земную юдоль…

– Вот вам ключ. Дверь закрывайте только на один оборот, а то потом без слесаря не открыть.

Скиф не сдержался, хмыкнул. Он открывал и не такие двери.

– Вот вам продукты, – протянула она пластиковый пакет. – Не успела положить в холодильник. Я только с дежурства.

«Кто же спит с такими?» – залюбовавшись невольно ее статью, подумал Скиф. Наверное, такие родятся на божий свет, мужикам на муку. Его Ольга хоть и стерва, но понятна и доступна, а этой и не знаешь, какие слова сказать. Да и, признаться, не часто приходилось ему разговаривать с такими – настоящими, без макияжа и бабьих ужимок.

– Был звонок на ваше имя. Еще вчера, – сказала женщина.

– Ну?! – раздосадованно прикрикнул на нее Скиф, пытаясь привычной грубостью сразу расставить между ними все по местам.

– Плохо было слышно. Наверное, звонили из автомата. Я ничего не разобрала.

– Ну, тютеха!.. Как он хоть назвался, Засечный или Алексеев?

Женщина подняла на него ореховые глаза, внутри которых вновь метнулось скорбное пламя, и промолчала, словно что-то припоминала. Потом еще тише прошептала:

– Скорей первое, чем второе.

– Что с ним, он успел сказать?

– Я не разобрала… Не кричите, пожалуйста, квартирная хозяйка уже спит.

– А ты кто тут, квартирантка, что ли?

– Я хозяйка той квартиры, куда вы сейчас спать пойдете. А здесь живу потому, что приглядываю за парализованной соседкой. Мне не в тягость – я медик. Зарплата у нас сами знаете какая, да и ту нерегулярно платят, вот и сдаю квартиру приезжим под гостиницу.

– Сколько же за сутки?

– Мы потом с вами рассчитаемся, – спрятала она глаза. – Вы только никому не рассказывайте, что я квартиру сдаю, а то потом меня в милицию затаскают.

– Таких, как ты, грех обидеть.

– Каких таких?

Он не нашелся что ответить из-за полоснувшей по его загрубевшему солдатскому сердцу жалости к этой испуганно сжавшейся, будто в ожидании приговора, немыслимо красивой, но хлебнувшей лиха молодой женщине. Вместо теплого слова он, смутившись, брякнул:

– Кто меня послал к тебе, знаешь?

Женщина пожала плечами:

– Показали фотокарточку. – Она нарисовала перед собой длинными красивыми пальцами воображаемый квадратик. – Попросили приютить на пару недель и никому о вас не рассказывать.

– Ладно, коль тебе так страшно, завтра же с постоя съеду.

Она всплеснула руками, но он не дал ей рта раскрыть:

– Лампочка у тебя в прихожей какая-то хилая. Могла бы помощней вкрутить.

– Так в наше время экономить приходится…

– Экономить нужно на другом, а не на своем здоровье. Ела сегодня что-нибудь? – спросил неожиданно Скиф, показав на пакет с продуктами.

– На работе… А нынче так вымоталась, лишь бы до подушки добраться.

Вместо навалившегося на него искушения провести рукой по ее пепельной косе, дотронуться кончиками пальцев до ямочки на подбородке он, озлившись на себя, грубо бросил:

– Тебе бы, мать, с соседкой парализованной больше богадельня подошла бы…

При этих словах женщина болезненно сжала руки в комочек и потупила взор.

– Не обижайся… Не обижайтесь… Из меня, бывает, зверь наружу просится, когда вижу таких, как вы…

– Каких таких?..

– Подранков.

Она как-то виновато улыбнулась и кивнула на дверь:

– Спокойной ночи, Скиф!

* * *

Лязгая в кромешной тьме ключом по замку, Скиф подумал, что тот, с кирпичной мордой, в одесском маршрутном такси, вовсе не дурак, если выбрал в качестве связной эту красивую медсестру или врачиху. Такие на любом допросе ничего не покажут и не расскажут, как бы над ними ни измывались.

В однокомнатной квартире заторможенной медички Анны еле теплились такие же сиротские лампочки в пластмассовой убогой люстре. Скиф зажег свет по всей квартире, чтобы разогнать церковную полутьму, в которой прятались по стенам иконы и фотографии каких-то военных.

Бросив в кастрюлю вариться кусок «Отдельной» колбасы, он забрался в ванну, распарился, отогрелся от осклизлой московской стужи и вылез в отмякшем, благодушном настроении, правда испытывая некоторую неловкость от своего поведения с хозяйкой этого жилья. Улегся на диван и включил телевизор. По привычке поискал под мышкой кобуру, чтобы спрятать пистолет под подушку, и… с улыбкой зевнул – как приятно укладываться спать на чистую простыню без осточертевшего оружия!..

Если действительно звонил Засечный, то его уже наверняка перехватили. Он не пришел бы сюда, странная красавица Анна знает в лицо только Скифа.

Что-то все-таки его тревожило. Перед кинотеатром, когда его высаживал казак Лопа, два милиционера в добитом «москвиче» чуть ли не пальцем друг другу показывали на Скифа. Или это мнительность перед сном одолевает?

Черт его сегодня дернул под пьяную руку навязаться со своим подарком к этому казаку… Он поискал глазами будильник. Завтра с раннего утра придется отвести Павла в гараж, показать машину.

Старенький телевизор гнал рекламу и мыльные оперы. Скиф прошелся по каналам, на доброй половине из них исступленно дергались у микрофона разукрашенные барышни и стареющие плейбои.

И вот наконец он увидел Ольгу. Программа называлась «Мы сами с усами…». Наверное, у Вероники в лице есть черточки от Ольги и черточки от него… Опять все тот же бред. Нет у него никакой дочки, если только можно поверить Ольге. Была бы дочка, носил бы ее фотографию в бумажнике, как Алексеев. Интересно, а сколько у Засечного детей? Что-то он всегда темнил по этому поводу… Если есть, усмехнулся про себя Скиф, то только черненькие в Африке.

Итак, клуб феминисток под названием «Мы сами с усами…» проводил ток-шоу с участием какой-то невыразительной бабенки с конопатым носом. Знаменитая ведущая напоминала в микрофон, что тема сегодняшней передачи звучит так: «Я вышла замуж за гомосексуалиста». Скиф чуть не поперхнулся персиковым компотом и выплюнул косточку в консервную банку.

Ольга восседала в кресле арбитра и царственно оглядывала зал и несчастную жертву телешоу. Даже человеку, не умудренному семейным опытом, с первого взгляда становилось ясно, что «подопытная» никогда не была замужем не только за гомосексуалистом, но и вообще ни разу ни с кем не ложилась в постель. Так неубедительно звучали ее сбивчивые слова об их половой и психологической совместимости с мужем.

Зрители-участники с каменными лицами то и дело охорашивались, как школьники на сцене. Подготовленные «выступанцы» задавали жене гомосексуалиста самые скабрезные вопросы, она отвечала с видом деревенской дурочки, которая путает слова «гомосексуализм» и «постмодернизм».

Потом пошли телефонные звонки. Девушка из Внукова спросила, чем кормят гомосексуалистов и как их нужно содержать в малогабаритной квартире. Старушка из Чертанова интересовалась, дают ли какие-нибудь государственные льготы женам гомосексуалистов как для лиц, ухаживающих за больными людьми. Шофер с подмосковного молокозавода любопытствовал, дают ли за убийство гомосексуалиста столько же, как и за убийство нормального человека.

Звонки раззадорили Скифа. Он снял трубку и набрал один из телефонных номеров, проплывавших на экране:

– Алло, девушка, вас беспокоит пенсионер из Одинцова Тимофей Парфенович. У меня вопрос к нашей дикторше Ольге Коробовой… Она всем говорит, чтоб женщины больше детей рожали, а сама такая худющая, словно ни разу и не рожавшая. Это вот как понимать ее слова?

Скиф проследил за экраном. В кабинке одной из телефонисток на табло высветился номер его телефона. Девушка ответила:

– Алло, зритель… Ждите прямого эфира. Повторяйте слово в слово тот же самый вопрос, а то я вас отключу. – Едва ведущая нацепила наушники, как тут же обратилась к зрителям: – А вот, насколько я понимаю, еще один звонок. На этот раз он адресован уважаемому арбитру… Говорите, вы в эфире!

Скиф, как обещал телефонистке, честно слово в слово повторил свой вопрос. Ольга засмеялась и расцвела царственной улыбкой:

– Моя фигура говорит лишь о том, что я никогда не забываю о ней заботиться. Но я давно замужем. У меня растет дочь Ника. У нас счастливая семья безо всяких отклонений от нормы.

Скиф откинулся на подушку и удовлетворенно закрыл глаза… Вот вы и проговорились, Ольга Викторовна. Завтра же вы мне подарите фотографию дочери, которую я, как Алексеев, буду носить в бумажнике.

Глава 14

На следующее утро Скиф проснулся по будильнику с одной мыслью – взять фото Ники во что бы то ни стало. У него самого не было ни одной из своих детских фотографий, все сгинули в том роковом пожаре. Хотя наверняка какие-то остались в таких же рамочках на стенах в хате у теток на Дону. А может, махнуть на Дон с этим Павлом, вспомнить свою родословную? Он не был на родине уже лет двадцать.

Скиф скользнул равнодушным взглядом по фотографиям в рамочках… и почувствовал себя в опасности. Кто-то будто бы в издевку вывесил на стену его фото с полковником Павловым в Афгане. Были и другие, где он с Лешей Беловым, командиром роты из его батальона…

Понятно, дают понять, что прихлопнули его в западне, как воробушка. Или же ему подают какой-то знак те парни, которые направили на эту квартиру… Но что все это означает?

В конце концов, он боевой командир, его не обучали языку шпионских головоломок. Скиф перевернул фотографию, на обороте только дата: 1986 год. На других снимках себя он не увидел, зато почти везде красовался все тот же командир полка. Настоящая выставка портретов бравого героя-афганца. Вот он с веточкой, вот с девочкой… И девочка какая-то знакомая с виду. Раздвоенный, как у командира, подбородок, ямочки на щеках – дочка. У Павлова, помнится, было две девочки, он не носил фотографии дочерей в бумажнике.

Девочка чем-то походила на хозяйку квартиры. Тетка, сестра или… она сама и есть? На фото ей лет пятнадцать-шестнадцать, теперь, должно быть, двадцать семь. Что-то не очень на эти годы выглядела та женщина, но все же… Этого еще ему не хватало: вперся в квартиру к дочери бывшего командира, который, можно сказать, спас его от «пятнашки», отправив до начала следствия и ареста из Афганистана в Союз. Да еще нахамил ей. Хорошенькая благодарность.

Скиф решил сегодня же разыскать полковника и извиниться перед Аней. В квартире напротив на его звонок никто не ответил, и он как оплеванный вышел из подъезда.

* * *

У кинотеатра рядом со станцией метро выстраивались на караул уличные торговцы. У них же опохмелялись с утра страждущие. Два милиционера стояли подле красного «москвича» и не делали никаких попыток разогнать стихийное торжище. Скиф прошелся сквозь строй торгашей, купил пачку самых дешевых американских сигарет и нырнул в подземку.

На темном стекле вагона в метро ему рисовались образы незнакомой девчонки. Он попытался представить себе лик его Вероники. Так и вглядывался в темное стекло до самой Кольцевой. Пересев на Кольцевую, он снова уставился в темное стекло… Отражения трех парней за его спиной показались ему слишком знакомыми: вислоухая ушанка, лыжная шапочка и вязаный берет. Они ехали за ним от самого кинотеатра.

На станции «Парк культуры» Скиф выпрыгнул из вагона, пробежался по перрону и еле успел запрыгнуть в другой вагон. Из троицы за ним поспела только лыжная шапочка.

Топтун в спортивном головном уборе снова дышал в затылок. Хиленький весь из себя, с вытянутым, как у ищейки, лицом и улыбочкой, которая открывала с боков побитые кариесом зубы.

Недалеко от «Кропоткинской» Скиф обернулся к нему:

– Вы не выходите? – Быстро вытащив из кармана свой бумажник, он резко заломил руку топтуна за спину и вложил его ему в потную пятерню. – Граждане, берегите деньги и документы!.. Я поймал карманника.

– Блин, что ты лепишь, сука долбаная? – Реакция последовала незамедлительно.

Пассажиры, как бабочки, выпорхнули из вагона. Скиф врезал ищейке короткий прямой с левой, ткнул его лицом в свое колено и, подобрав упавший на пол бумажник, едва успел выскочить в закрывающуюся дверь. Хиленький с виду топтун оказался живучим. Он рванулся за Скифом, но двери прищемили его вытянутую физиономию.

У Павла Лопы из-под папахи торчали только длинные заиндевевшие усы. Он пристукивал сапогами друг о дружку и потирал красные руки без перчаток.

– Слышь, Павло, за мной в метро трое увязались, – обрадовал Скиф казака своей новостью.

Лопа только равнодушно огляделся. Не заметно было, чтобы донец кого-нибудь опасался в Москве. На проходной в гаражном кооперативе ветхий дед отмахнулся от документа Скифа покрытой седой шерстью рукой:

– Документ твой давно просроченный, а рожу твою я навсегда запомнил, хоть и при седой бороде. Болтали про твои геройства. Уже выпустили?

– А сам не видишь?

– Глазам правды нет, а вот документ – достоверно. Только вот документик свой поменяй. У нас сейчас вместо корочек такая карточка под пленкой… Жены твоей бывшей сто лет тут не было, а замок на дверях в полной сохранности, постарался.

– Спасибо, отец.

– В сохранности, повторяю.

– Я и говорю, спасибо.

– У других вон по три раза за год замки взламывают, а многие так еще и горели.

Казак Лопа подивился наивности Скифа и сунул старику мятые деньги:

– Ты, дедуля, расскажи ему, как заявление в правление кооператива подавать.

– Заявление дело десятое. Сначала нужно милиции дать, тут по двое всегда ходят. Потом пожарникам. Потом еще тут «пастухи» у нас водятся. Их искать не надо – сами объявятся.

– Из каких они?

– Бес их ведает, каждые полгода новые наведываются. Времена, говорят, поменялись: богатые с бедными делиться должны.

– И ты делишься? – спросил Лопа.

– А как же? По-другому я б тут не усидел.

– Тесть мой бывший сюда за машиной не захаживает? – спросил Скиф.

– На что ему твоя ломаная тачка? Он какой год в Швейцарии немецкое пиво попивает. Из бывших в гараже мало кто остался. Разлетелись по миру свой коммунизм достраивать… Погодь, я с тобой мальчонку пошлю, а то ты в наших катакомбах заблудишься…

Шустрый мальчик с руками в черных цыпках от мытья машин на морозе привел их к боксу.

– Баксы промышляешь? – спросил казак.

– Ага, у меня целая банда на мойке.

– А ты у них, значит, босс?

– Ага…

– А в школу твоя банда ходит?

– А когда баксы делать?

– Понятно… Держи за знакомство. – Лопа сунул мальчишке в карман доллар и повернулся к Скифу: – У меня двое таких же. Только тихие, как телята, отличники в школе, примерные пацаны… Замордует их потом в жизни такая вот безграмотная шпана.

– У меня тоже дочка есть, – сказал Скиф. – Только моя благоверная меня к ней не подпускает…

Гараж казаку понравился. В нем можно было разместить целых три малолитражки. «Жигуль» был в полном порядке, лишь только заменить аккумулятор. Бойкий мальчонка свел их с дельцами из местной же фирмы, через час автомобиль был на ходу.

– Знатная жилплощадь, – прицокнул от удовольствия языком Лопа и потрогал длинные трубы центрального отопления. – Теплые. Буржуи мерзнуть не любят. Тут тебе хоть склад, хоть казарму для нашей московской станицы устраивай. Ну, шо, обратно уже на своих колесах покатим?

– А почему бы и нет? – ответил Скиф. – Машинка еще походит.

– А вы больше нет! – В проеме ворот возникли двое в милицейской форме. – Кто из вас гражданин Скиф?

– Таких нет, – ответил Скиф. – Я – гражданин Луковкин Василий Петрович. На этот счет документ имеется.

– А я – Лопатин Павел Иванович, приезжий, но оформленный. Вот мои бумаги.

Казак подошел к ним, и ему тут же лихо заломили за спину руки.

– Скиф, это не менты! – захрипел скрюченный Лопа. – Бандюги. У них на кокарде краб еще советский. Беги!

– От нас не сбежишь, – засмеялся один из милиционеров. – Выходи и ты.

– Иду-иду, – поспешно закивал Скиф и скользнул вдоль стены к выходу.

– Руки вверх! – скомандовали они в один голос, направляя на Скифа револьверы.

– Ну вот он я, – это было последнее, что услышали оба «милиционера».

Старая выхлопная труба, стоящая у стенки, мелькнула в воздухе пропеллером, и двое налетчиков рухнули на пол с расквашенными физиономиями.

– Тоже мне, казюня сопливая! – заметил Скиф, освобождая ключом руки Лопы от наручников.

– Я ж сперва подумал, что они менты правдашные, – смущенно оправдывался казак, ловко защелкивая наручники на руках одного из «милиционеров».

У визитеров изъяли два длинноствольных револьвера.

– Ого, не знал, что у ментов теперь на вооружении американские «магнумы», богато живете, господа бандиты! – сказал Скиф, вытирая кровь с лиц обоих старой газетой, еще с портретом Горбачева.

Непрошеных визитеров подвесили на крючья для покрышек под потолком, как на дыбу в стародавние времена. Они матерились, кусали от боли губы, но не проронили лишнего слова.

– Кто вас послал? Колоться будете сами или паяльную лампу подкачать, менты поганые? – деловито спросил Лопа.

– Мы офицеры Российской армии. Находимся на службе, – прохрипел тот, что выглядел постарше.

– Офицер висит – служба идет, – ухмыльнулся Лопа и зло сплюнул. – Блин, каждый бандюган по офицерскому погону норовит грязь размазать!..

– Я из Генштаба, – прохрипел тот, что помоложе. – Мы не потерпим…

– Молча-а-ать, чмо-о-о! – рявкнул на него Скиф. – Терпеть тебе все равно придется. В этот гараж никто не заглядывал три года и еще… еще три года никто не заглянет…

Визитеры обвисли на крюках мешками. Угроза была слишком похожа на правду.

Скиф с казаком, не обращая внимания на пленников, занялись внешним видом «жигуля».

– Не знаю, что тут произошло, пока я в сербских окопах вшей кормил, но замечаю, что к офицерам отношение стало хуже некуда, – сказал Скиф, полируя ветошью крышу.

– Что произошло? – откликнулся Лопа. – Первую свою победу новая-то Российская армия одержала над собственным парламентом. То-то и произошло…

– Офицерская доля! – хмуро протянул Скиф. – В семнадцатом с моего деда хорунжего пьяные казаки попробовали погоны снять… Юшкой кровавой умылись…

– И зауважали потом?

– Так зауважали, что погоны гвоздями к его плечам прибили. Я те гвозди в своих плечах почему-то по сей день чувствую…

– Эх, дурь наша несусветная! – вздохнул Лопа. – Россия с нами, офицерами, обращается, как дурной хозяин с верным псом. Бандюки через забор лезут – ату их, Трезор, ату!.. А как Трезор портки с бандюков спустил – в дырявую будку и нишкни, тварь блохастая!

– Это я на своей заднице после Афгана испытал, – хмуро кивнул Скиф.

Внезапно зашевелились «мешки» на крюках.

– Мужики, мы все равно в ваших руках, – подал голос старший. – Скажите хоть, с кем имеем дело?

– А мы с кем, только без фуфла? – остановился напротив него Скиф.

– Мы армейские офицеры. Ради приработка подрядились в охранное бюро. «Секретная служба» называется. Это частное сыскное агентство.

– Скажите честно, вы не уголовники? – прохрипел младший.

– Сам ты уголовник! – вскипел Лопа. – Я майор, бывший майор, Лопатин, он же есаул Всевеликого войска донского Павло Лопа.

– Капитан Советской армии Скворцов, он же полковник сербской армии Скиф, не слышал о таком, чмо? – зло спросил Скиф.

Висельники растерянно переглянулись.

– Так вы не… А нас наняли освободить фирму «СКИФЪ» от наездов бежавших с зоны мокрушников-беспредельщиков, по которым давно могила плачет, – пробормотал младший.

– Нужда проклятая заела! – затряс старший головой. – Содержание по полгода не выплачивают. А потом думали: землю от нечисти избавим, все польза…

– Стыд-то какой! – заскрипел зубами младший. – Если вы нас даже не убьете, нас все равно попрут из армии, когда узнают о нашей такой «халтуре» на стороне.

– Если не жизнь, то пенсию и уважение теряем точно, – криво усмехнулся старший, посмотрел с вызовом на Скифа. – А вы теряете товарища.

– Не понял?

– У дверей вашего притона одного вашего мы еще вчера взяли.

– Его фамилия? – схватил старшего за грудки Скиф.

– Он молчит, лишь матерится как сапожник. Шрам у него через все лицо. Мы не стали мочить его… Лишь доставили в контору.

– От кого узнали тот адрес и адрес гаража?

– От хозяина нашего сыскного агентства. А кто заказчик – у самого хозяина лучше спросите.

Скиф стянул обоим для надежности ноги электрическим проводом и бросил казаку:

– Павло, снимай их да обыщи хорошенько.

Во внутреннем кармане кителя одного из налетчиков Лопа нашел фотографии Алексеева, Засечного и Скифа без бороды.

– С бородой не признали сразу?

– Такие выдали… И револьверы тоже.

– Сейчас поедем в вашу контору за нашим товарищем, – сказал Скиф. – А там посмотрим на ваше поведение, господа офицеры умирающей Российской армии.

– Какое там поведение, – вздохнул старший и засмеялся булькающим смехом. – Ха-ха!.. А все ж Бог есть, мужики!.. Не дал он нам взять грех на душу, а?..

Пленников усадили на заднее сиденье. Надели им наручники таким образом, чтобы они могли сложить руки на коленях, но для перестраховки связали им ноги. С «милицией» в салоне до места назначения доехали по улицам Москвы спокойно.

На фасаде заброшенного детского сада издалека ясно читалась нахальная вывеска на русском и английском: «СЕКРЕТНАЯ СЛУЖБА».

– Не суетитесь, – спокойно сказал старший налетчик. – Внутри двое настоящих уголовников. Все вооружены. Третий вот-вот вернется с шефом, тот всегда в это время подъезжает. Они уже заметили нас в машине. Если заподозрят, позвонят шефу, с ним вы уже тогда не побеседуете.

Скиф неторопливо, одну за другой, раскурил две сигареты и сунул пленникам в губы. Детский сад стоял в глубине дворов. Из домов вышли посидеть под слабым зимним солнышком на лавочках пенсионеры, мимо них прогуливались мамаши с детскими колясками.

– Стрелять в таких условиях не станешь, – вслух произнес Скиф.

– Мужики, а чем вы рискуете? – спросил старший агент «Секретной службы». – Даже если мы вас продадим, вы все равно успеете скрыться на машине.

– Ты о чем?

– В дерьме мы, нам бы и отчиститься, а? – заискивающе уронил младший.

Скиф пытливо вгляделся в его глаза и повернулся к Лопе:

– Хоть не в моих это правилах, но, может, поверим, а, есаул?

Тот подергал кончик длинного носа и пожал плечами:

– А что… «магнумы» их у нас останутся… В случае если пакость какую с твоим товарищем сотворят, мои казачки их контору через час по кирпичикам разнесут.

Пленников незаметно отвязали и освободили от наручников. Дали им время прийти в себя и вытереть от засохшей крови лица. Из окна им помахал рукой человек.

– Один из уголовников, – сказал младший. – Он на телефоне дежурит.

Оставив сидеть в машине Скифа и Лопу, агенты «Секретной службы» вошли внутрь здания. Скоро они появились в окне у дежурного. Без лишних слов младший умелым ударом ребра ладони под основание черепа вырубил дежурного. Старший, подойдя к окну, махнул Скифу и Лопе. Те сняли с предохранителей «магнумы» и осторожно подошли к двери. Из глубины здания долетел резкий вскрик, и что-то тяжелое брякнулось об пол. Они бросились на звук. В большой комнате на ободранном полу, закатив белки глаз, корчился уже знакомый Скифу топтун. «Агенты» умело связали веревками его руки и ноги. В углу балансировал на детском стульчике изумленный Засечный и, морщась, растирал онемевшие от пут запястья. Увидев Скифа, он заорал благим матом:

– Ну, Скиф, мать их перемать, в таком бардаке российском я жить не согласный. Такого борделя я даже у негров в Африке не видал.