Текст книги "Римса из древесного массива"

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Маленькая Римса брела по лесу. Влажные травы смыкались над растрёпанной головкой.

Сегодня утром пришлось обойтись без причесывания. Светлые волосы вились во все стороны, и поэтому Римса напоминала ромашку, живую ромашку с испуганными синими глазами.

В зеленых тесных сводах цветы склоняли пестрые венчики. Высоко над ними и над волнами трав маячили древесные массивы. Кроны таяли в голубом жидком небе. И там крошечные глазки Римсы уже ничего не могли различить.

Оттуда, с заоблачных высот, часто приходили монстры с  пушистыми хвостами, блестящими тарелками глаз, острыми зубами. Но сейчас Римса не думала об опасности.

Ветер набросал  груды хвои повсюду. Малютка карабкалась, обдирая  коленки, покрытые нежным пушком. Острые иголки порвали сиреневое платьице. Но какое это имело значение сейчас, когда мир перевернулся и перестал существовать, уютный, надежный мир маленькой Римсы. Там был дом, любящие родители и друзья. Все они жили в небольшой колонии в древесном массиве, добродушные Нимсы, Тапсы, Путсы, Лимсы, – лесной народец Са.

Ее отец день за днем усердно трудился, выдалбливая комнаты в теплом нутре дерева. Ее мать вытаскивала возы щепок и золотых опилок. Наконец, их дом был готов, – глубоко под шершавой корой, далеко от летних дождей и зимних морозов, надежно защищенный от гигантов белластунгов. Даже перозавр со стальным клювом не мог пробиться в толщу массива, в его благодатную тишину и покой.

Шумно отпраздновали новоселье, и зажили счастливо.

Но, увы… в один совсем не прекрасный день, а, точнее, в бурную грозовую ночь, пришла беда. Поднялся сильный ветер. Древесный массив качало, словно корабль в шторм. Раскатов грома внутри было почти не слышно, как и хлестания воды, рушившейся с небес. И прежде случались грозовые ночи. И прежде свистели ветры, а массив качало непогодой. Что с того? Сладкая дрема склеивала веки, сон колыхался и наплывал в такт  движению стен. И вдруг вековой лес вздрогнул. Голубой клинок небесного пламени пронзил прибежище народа Са. Вздрогнул и раскололся древесный массив. Страшная сила бросила Римсу в завывающий трескучий мрак Она больно ударилась о землю и потеряла сознание.

Дочь лесного народа пришла в себя оттого, что огромная  капля  плюхнулась ей в лицо. Капля растеклась, воображая себя бассейном. Римса с отвращением, отплевываясь и отряхиваясь, встала. Надо сказать, что народ Са не слишком любит воду, больше привычный к сухому древесному теплу.

Вода плескалась всюду. Трава зеленым частоколом поднималась из луж, колыхалась на дне бурлящих потоков. Некогда сухая поляна за одну ночь превратилась в озеро.

Так было внизу. Не лучше обстояли дела и наверху. Римса запрокинула голову и увидела, что буря уничтожила древесный массив. Огромный ствол рухнул. Колонии больше не существовало. Римса закрыла лицо крошечными пальчиками. Потом закричала и забегала вокруг руин. Она звала мать, отца, соседей, хоть кого-нибудь, но тщетно. Вековой лес молчал.

Так случилось, что мир Римсы рухнул, и она пошла в отчаянии куда глаза глядят.

Когда чащи наполнились красным светом заката, она упала без сил возле общежития мурамс или, как их еще называли, лесных лошадок. Мурамсы жили сообществами, как и народ Са. Целыми днями они сновали в травах, взбирались по стволам, хлопотали над расширением общежития, пасли стада крошечных коров – талс, нянчили потомство, поклонялись матке-королеве.

Дружеская мордочка мурамсы с блестящими,  любопытными глазами, – последнее, что увидела Римса, проваливаясь в черные лабиринты усталости.

В безднах забытья она различала только смутные тени, стволы в тумане, слышала далекие  голоса. Забытье сменилось крепким сном.

Проснувшись, она обнаружила, что лежит на матрасике из сухого мха, заботливо укрытая травяным ковром. Ковер источал слабый аромат меда, сонных полуденных цветов. Жены мурамс славились умением вплетать золотой первоцвет и сон-траву в постельные принадлежности. В прежней жизни Римса страстно хотела научиться делать такие же коврики, но лесные лошадки строго хранили секреты мастерства.

Толстая добродушная мурамса протиснулась в узкий проем и приветливо пошевелила усиками.

– Принесла тебе молока, – пробормотала она. – Еще теплое, только подоили. Кто пьет много молока, будет сильным и здоровым.

«Наверное, то же самое, она говорит своим детям, когда те капризничают за столом», – вяло подумала Римса.

Молоко в желудевой чашке искрилось и переливалось, на вкус напоминало цветочный нектар.

Мурамсы пасли своих коровок в лучших ромашках.

Римса вспомнила, как в прежней жизни бежала, громыхая бидончиком, к стаду талс, как потом осторожно несла молоко домой, как мать и отец хвалили ее за прилежание и за полезную  дружбу с лесными лошадками.

– Спасибо, – машинально сказала она, возвращая чашку.

– Что случилось с тобой? – сочувственно спросила толстуха, присаживаясь на краешек кровати. –  Наши нашли тебя, всю израненную.

– Ужасное несчастье, – прошептала Римса. – Огонь ударил в наше дерево и расколол его.

– Ой, горе! – мурамса обхватила лапками блестящие щеки. – И что же дальше?

– Не знаю, – всхлипнула Римса. – Никого не нашла. Наверное, все погибли.

– Не говори так, – всплеснула лапками толстушка. – Даже когда дерево упало на общежитие моей сестры из озерного квартала, (она вышла замуж за тамошнего мурамсу и у них уже десять хорошеньких деток), даже тогда почти все спаслись.

– Да, но у них не было пожара, – слабо возразила Римса.

– Старики рассказывали, многие спасаются даже из огня, – толстушка замолчала, не зная, что еще сказать.

В спальню доносился слитный гул общежития. Жизнь здесь шла своим чередом, счастливая, обыденная, трудовая жизнь. Почти как у народа Са в их колонии, до катастрофы.

Беззвучные слезы потекли по личику Римсы.

Глядя на нее, толстая мурамса сама готова была заплакать от жалости и сочувствия.

– А знаешь что? – вдруг воскликнула она. – Тебе надо сходить к чародею Грибасу!

– Кто это еще такой? – спросила Римса, утирая слезы.

– Ты не знаешь чародея Грибаса? – искренне удивилась толстуха. – Хотя… откуда тебе знать. Ты ведь не местная. Только Грибас из ваших, он Са, как и ты. Имя у него чудное и ростом повыше, а в остальном – вылитый Са. Да! Вот еще странность – он один живет!

– Один? – переспросила Римса. – Да уж подлинно ли он – Са? Наши не селятся отдельно.

– Сходи, сама посмотри. Говорят, он один занимает целый пень. И много всяких интересных  штучек у него там, только никому ничего не показывает и не рассказывает.

– Откуда же вы тогда знаете? – спросила Римса.

– Про что?

– Про штучки?

– Слухом земля полнится, – многозначительно ответила толстуха.

– Эй, муженек! – закричала она в глубину общежития.

В ответ на ее призыв маленькие лапки стремительно протопали по коридору. Спортивного вида  мурамса юркнул в спальню и встал рядом с женой.

«Какая смешная пара, – подумала Римса. – Она большая и пышная, он маленький, худой. Впрочем, сердцу не прикажешь. Эти двое, кажется, любят друг друга».

– Мурик, – проворковала тем временем толстушка, – покажи гостье дорогу к чародею. А я пока займусь обедом.

– Да, моя пышечка, – глазки мурамсы-мурика увлажнились от обожания. – Что у нас сегодня на обед?

– Твоя любимая…, – голос толстушки снизился до нежного шепота, – … ягодная запеканка в молочном соусе и кисло-сладкая трава с пикантной ореховой смесью.

– О! – в избытке чувств поджарый мурамса напечатлел поцелуй в блестящую щечку супруги. Толстушка смущенно зарделась, отмахнулась лапкой:

– Вот что удумал! Здесь же гости!

Римса печально смотрела на чужое семейное счастье. Ее мать и отец тоже любили друг друга.

Если бы не гроза. Почему молния ударила именно в их колонию?  Это несправедливо.

– Пора!

Поджарый мурамса повел ее бесконечными переходами общежития. Они то поднимались вверх, то спускались, то поворачивали. Римса поначалу пыталась считать повороты, но после пятнадцатого перекрестка бросила это бесполезное занятие. Непонятно было, как сами жильцы ориентировались в лесном небоскребе. Тем не менее, мурамса бежал впереди, деловито и ничуть не задумываясь. Он знал дорогу наизусть.

У главного подъезда дочь народа Са с удовольствием вдохнула свежий, еще немного влажный после дождя воздух.

– Далеко ли идти до чародея? – спросила она, чувствуя легкую ломоту в коленках. Ножки у всех Са маленькие, а пространства векового леса огромны.

Мурамса довольно захихикал:

– Пусть чужестранка не беспокоится. Она доберется за один свет. До следующей тьмы будешь на месте. Вот!

Мурамса торжественно вытянул лапку.

– Давай!

С гиканьем и свистом из высокой травы вынеслась повозка, запряженная десятью лесными лошадками.

– Лучшие бегуны вызвались помочь тебе! – по-прежнему торжественно объявил мурамса. – Мы не бросаем друзей в беде.

Римса взобралась в экипаж.

– Счастливого пути! – едва расслышала она сверху и едва разглядела добрую толстушку в одном из бесчисленных окошек общежития.

– Держись крепче! – крикнул поджарый мурамса, и очень вовремя.

– Эх, прокачу! – в один голос гикнули лошадки и взяли с места в галоп.

Лес слился в сплошную зеленую ленту. Римса крепко держалась за перекладину.

С изумительной ловкостью на полном скаку мурамсы огибали препятствия. Повозку в иных местах заносило, как пушинку. Пальчики Римсы побелели от напряжения, в ушах звенело.

Ничем хорошим это не могло закончиться.

Так и вышло. На одном из крутых поворотов дочь народа Са вылетела из повозки, небольно приземлившись на упругую подстилку из старой хвои.

– Эй, подождите! – крикнула она.

Но повозки уже и след простыл. Лесные лошадки не заметили потерю пассажира.

«Что же делать? – растерянно думала Римса. – Куда теперь идти и где искать чародея Грибаса?»

Кажется, она произнесла последнюю фразу вслух, потому что имя чародея эхом покатилось под резными листьями папоротника: «Грибас, Грибас, Грибас…»

«Грибас…», – прошелестело под сухой травой.

«Грибас…», – мелодично прозвенело сверху.

Римса удивленно крутила головой. В сумраке бурелома мелькнул огонек, за ним другой. Искры манили, завораживали. Любопытная Са пошла за блуждающим светом.

Перевалив через груду ржавой хвои, она оказалась в почти полной темноте. Здесь огоньки сияли особенно ярко. Они танцевали, сплетали затейливые дуги, водили хороводы. При этом они негромко пели песню, слов которой было не разобрать.

– Эй, вы кто? – осмелилась спросить Римса.

– Мы – свет, свет, свет… – ответили огоньки на разные лады.

– Но как вас зовут?

– Никак, никак, никак…, – последовал мелодичный хор голосов.

– А не могли бы вы перестать танцевать?

Римса чувствовала, что у нее начинает кружиться голова от пляшущих, стремительно мелькающих искр.

Огоньки остановились и на удивление тяжело плюхнулись на землю прямо перед ней.

– Я вас знаю! – вскричала Римса. – У вас и вправду нет имен. Вы – фонарщики.

– Фу, как грубо, – сказал кто-то в норке под корнями.

Римса испуганно наклонилась и посмотрела вниз.

Лохматое существо с чутким носиком и быстрыми темными глазками, жмурясь, выглядывало из глубокого лаза.

– Ты назвала их фонарщиками, – изрекло существо. – Ничего удивительного. Все Са – прагматики, среди них почти нет поэтов и художников.

Римса сильно смутилась от слова «прагматики», а существо назидательно продолжало:

– Свет фонаря – это, конечно, свет. А свет Солнца?  А свет звезды? А знаешь ли ты, дочь народа Са, что такое свет любви? Осознаешь разницу?

Римса готова была провалиться сквозь землю. Она чувствовала себя школьницей, которую   распекает учитель за невыученный урок.

– Взгляни на них, – проникновенно сказало существо, – на эти блистающие искры, на эти сияющие брызги в ночи.

– Мы свет, свет, свет, – опять закружились и запели огоньки. – Мы не нуждаемся в имени, потому что мы удивительный свет.

Продолжая петь, они построились в праздничную гирлянду и улетели, скрылись под сумрачными сводами бурелома.

На мгновение Римсе почудилось, что радужная пыль осталась на всем, к чему они прикасались. Но только на мгновение. Ибо в следующую минуту она вновь обратилась к странному существу.

– Кто вы? Я вас не знаю.

– Не так-то вежливо, молодая Са, не так знакомятся в хорошем обществе. Впрочем, чего и ждать от вашего племени.

Существо неодобрительно фыркнуло.

– А как знакомятся в хорошем обществе? – не унималась Римса.

– Вас извиняет только юный возраст и присущая ему непосредственность.

Существо подтянулось, выпрямилось, шаркнуло лапкой и слегка поклонилось.

– Позвольте представиться – Шусь.

Римса торопливо подавила смешок, прикрыв рот ладошкой, до того забавным показалось ей имя.

– Римса, – так же учтиво и церемонно ответствовала она.

Существо разгладило усы и заметило благосклонно:

– Уже лучше. Можете, если постараетесь. Позвольте пригласить вас на чашечку нектара. Сюда, пожалуйста.

Римса осторожно полезла в нору. Ступеньки из грунта местами осыпались, местами стерлись совсем. Густой мрак впереди постепенно наполнялся мягким сиянием. Глубоко под землей открылась уютная круглая комната. Там парочка фонарщиков потягивала нектар за круглым столом, вольготно раскинувшись в круглых креслах.

«Не удивлюсь, если они спят на круглых кроватях и кладут вещи в круглые шкафы», – подумала Римса.

Тем временем существо обратилось к фонарщикам:

– Благодарю вас, друзья. Не изволите ли занять верхний этаж?

Фонарщики кое-как выбрались из кресел и тяжело взлетели к громоздкому приспособлению под потолком. Там они устроились в плетеных емкостях, напоминавших гамак и колыбель одновременно и, кажется, сразу заснули, продолжая обеспечивать нору освещением.

– Это я внушил им идею об исключительности их света, – загадочно прошептал Шусь. – И теперь они служат мне, преданно и верно. Скажите кому-то, что они особенные, не такие, как все, и они – ваши до мозга костей.

– Да, но без них у вас в норе и вправду  было бы темно, – осмелилась заметить Римса.

Шусь игнорировал ее замечание и указал на кресла:

– Прошу садиться! Нектару? Есть ромашковый, колокольчиковый, есть майский, из первоцвета. Или, может быть, меда?

– Меда, пожалуйста.

Римса любила сладкое.

Шусь извлек из погребка кусок огромных, с тягучим янтарем, сот.

Римса накинулась на лакомство. Скачки с лесными лошадками порядком утомили ее. Сильно хотелось есть.

– Вы не благословляете пищу? – услышала она, поперхнулась и подняла от тарелки перемазанное медом лицо.

Шусь смотрел на нее изучающе, как на букашку на столе для опытов.

– Как это? – разлепила сладкие губы Римса.

– Вот так!

Шусь накрыл лапкой свой бокал с нектаром:

– Благодарю тебя, лес-отец и мать земля, за все необходимое, что даешь нам для поддержания жизни. Благодарю вас, цветы, отдавшие свой сок и аромат для нашего удовольствия. Пусть все пойдет мне во здравие. Да будет так!

Шусь пригубил нектара.

– Ясно?

– Да, – хриплым голосом ответила Римса. – А для чего это?

– Чтобы пища приспособилась к организму, а организм гармонично принял пищу. Ясно? – терпеливо, как маленькой, объяснил Шусь.

– Угу, – буркнула Римса, хотя, на самом деле, мало что поняла.

– Так-то, молодая Са, – прежнее благодушие вернулось к Шусю. –  Что же привело вас в эту часть леса? Куда эти бешеные мурамсы мчали вас? Тупицы! Даже не заметили, как потеряли пассажира. Впрочем, все они такие, – шустрые, да без мозгов.

– Грибас…, – неуверенно выдавила Римса. – Я ищу чародея Грибаса.

Теперь она почему-то начала сомневаться в советах доброй толстушки из общежития. Действительно, лесные лошадки никогда не отличались большим умом. Они легко верят всему, что болтают под сводами векового леса. Кто знает, может быть, Грибас не существует вовсе. Или существует, но как легенда, в которую недалекие мурамсы верят и предлагают верить другим.

– Грибас? – неожиданно оживился Шусь. – Я знаю Грибаса. Но вам…  зачем он понадобился вам?

Римсе пришллось рассказать свою печальную историю.  Вспомнив  роковую ночь, потерю близких и блуждание в лесу, она опять расплакалась.

Шусь не утешал, только молча крутил пустой бокал на столе.

– Думаете, Грибас вернет все, что вы потеряли? – наконец спросил он.

– Не знаю.

– Зачем же тогда вы к нему идете?

Римса растерялась. Действительно, зачем? У нее беда. Мурамсы посоветовали обратиться к чародею. Чародей ведь не простой обитатель леса. Он делает то, чего не могут другие. Он знает что-то такое, что другим недоступно. В трудных ситуациях все идут к чародею.

Пока все эти мысли вихрем проносились в ее бедной маленькой головке, Шусь, похоже, принял решение.

– Хорошо, – сказал он. – Я провожу вас к чародею. Мне и самому хочется его повидать.

– Вы с ним  знакомы? – осмелилась спросить Римса.

– Да, – ответил Шусь коротко и таким тоном, что было ясно, – разговор окончен.

– Шуся! – крикнул он в глубину норы. Оттуда, из мягкой полутьмы, появилась его уменьшенная копия, такое же лохматое существо с чутким носиком и небольшими ушками. Существо было повязано передником, поверх которого покоились лапки, испачканные желудевой мукой.

– Я уезжаю, – коротко бросил Шусь. – К Грибасу.

– Опять! – глазки существа в переднике наполнились слезами. – Надолго?

– Как получится, – неопределенно буркнул Шусь.

– Идемте, – обратился он к Римсе и, не оборачиваясь, зашлепал по ступенькам наверх.

Существо в переднике заломило лапы и безмолвно провожало его глазами.

«Интересно, кто она ему, – думала Римса, поспешая за лохматой спиной Шуся, – жена, сестра, служанка? Пожалуй, он с ней слишком груб. Но мне-то что? Он знает Грибаса и готов проводить меня к нему – это главное».

Выбравшись из норы, Шусь припустил вовсю. Он словно радовался разлуке с домом и существом в переднике. Римса изо всех сил семенила следом, стараясь не отставать. Через десять минут такой ходьбы она уже обливалась потом и задыхалась, но не смела пожаловаться сердитому провожатому на усталость.

На ее счастье Шусь скоро остановился.

Веселый родничок пробивался в  залежах бурелома. Ледяные струйки  вздымали золотистый песок и крутили опавшую хвою. Из родника рождался ручей. Он неслышно бежал по темному дну навстречу вековому лесу. Шусь прошел немного вниз по течению.

– Здесь, – сказал он. – Отсюда мы поплывем.

Римса с облегчением перевела дух. Она оглянулась в поисках плавсредства, но ничего не нашла.

Шусь тем временем нырнул в заросли осоки и с усилием вытолкал оттуда узловатую корягу. Коряга шлепнулась в воду и при ближайшем рассмотрении оказалась лодкой, искусно обложенной корой по бокам и сверху.

– Полезайте, – позвал Шусь и первым протиснулся в узкую щель на корме.

– Там, куда мы направляемся, полно белластунгов. Перозавры тоже не дремлют, – объяснил он в темной каюте. – Но здесь они нас не достанут. Плывет себе коряжка и плывет. Она ведь несъедобная!

Шусь довольно усмехнулся и длинным шестом оттолкнулся от берега. Ручей мягко подхватил лодку.

Они  плыли день. Шусь сидел на руле. Римса разглядывала окрестности сквозь щели навеса.

Солнце щедрыми потоками заливало лес. Древесные массивы казались белыми в его горячем свете. Цветы и травы благоухали. Римса мечтала о сладких сочных ягодах, никнущих к земле в это время года. Народ Са разводил огромные плантации этих ягод, потреблял их свежими, гнал сок, консервировал и засушивал на зиму. Листья растения тоже шли в дело. Из них готовили лекарственные отвары и пили от простуды.

За весь день путешественники остановились только один раз. Не выходя из каюты, поели сухих лепешек из желудевой муки и запили нектаром из фляжки Шуся.

В сумерки лодка опять пошла к берегу. Шусь засвистел с кормы, нежно и мелодично, похоже на то, как свистит одинокая вечерняя птица. Лес вздыхал, засыпая. Шусь прислушался и засвистел еще раз.

В ответ берег огласился топотом  быстрых лапок. Римса увидела целую толпу родственников Шуся, таких же мохнатых, с чуткими носиками и внимательными глазками. Между ними затесалась, очень кстати, парочка фонарщиков. Благодаря их свету Римса благополучно выбралась из лодки. Возгласы радости и почтительные приветствия, – все относилось к появлению Шуся. Многие кланялись ему и называли учителем.

– Позвольте представить мою спутницу, – вспомнил, наконец, Шусь о Римсе. – Молодая Са. Путешествует со мной к Грибасу.

«Грибас, Грибас, Грибас…», –  прокатился и замер благоговейный шепот. При упоминании имени чародея лица у родственников Шуся стали томными. Казалось, они взяли в рот  изысканное яство и медлят проглотить, наслаждаясь редким  вкусом. Свет фонарщиков мягко озарял картину. Никто не шевелился.

Шусь слегка хлопнул лапами:

– Ну, друзья, не век же здесь стоять. Не пора ли в дом?

И тут же все загомонили и засуетились разом. Одни тащили лодку в укрытие. Другие показывали дорогу, третьи взахлеб делились новостями.

За разговорами незаметно сошли в просторные норы. В подземном зале, озаренном все тем же мягким светом фонарщиков, их встретили новые шуси, преимущественно женского пола. Повязанные все одинаковыми передниками, они выстроились, умиленно улыбаясь, у длинного стола. А там бокалы, чашки, тарелки перемежались горшочками, приятно и вкусно дымившимися. Ароматный пар поднимался к высокому потолку. Груды свежего хлеба соседствовали с янтарными сотами и головками сыра.

– Вы будто ждали гостей, – удивился Шусь.

– Наши печи не угасают, наши запасы не оскудевают, – торжественно отвечал один из родственников. – Мы готовы встретить нашего дорогого учителя (он поклонился в сторону  Шуся) в любое время дня и ночи.

Потом был пир. Родственники поднимали бокалы в честь самого выдающегося шуся эпохи.

Маленькие шусята сновали под столами, матери пытались загнать их спать. Огромное количество фонарщиков угощалось в люстрах-колыбелях под потолком. Римса объелась незнакомой едой. Ее слегка подташнивало. Нектар и мед лились рекой. Яркий свет, звон посуды, бессвязные выкрики опьяневших шусей, – все поплыло куда-то, в темную прохладную тишину. Римса заснула, уронив голову на стол.

Она пробудилась от знакомого покачивания  и плеска под полом. Пирующее племя лохматых родственников исчезло. Они опять плыли. Шусь сидел на корме и держал руль. Приподнявшись на постели, Римса увидела, что в лодке появился еще один пассажир. Маленький пушистый шусенок наблюдал за ней блестящими глазками из темного угла каюты. Судя по отсутствию передника, это был мальчик.

– Привет, – сказала Римса.

Ребенок вместо ответа метнул испуганный взгляд на своего могущественного родственника.

– Можешь поболтать, – милостиво разрешили с кормы.

– Будьте счастливы, – ответил малыш голоском чуть хриплым от волнения.

Римса сильно удивилась такому приветствию.

– Хорошая погода, – сказала она, чтобы как-то поддержать разговор.

– Лес-отец милостив к нам, – очень серьезно изрек шусенок.

– Да разве погода зависит от леса? – начала было Римса и тут же осеклась под сверлящим  взглядом с кормы.

«Прямо прошил насквозь», – задохнулась она.

– Все зависит от леса, – оживился ребенок-шусь. – Лес – всему голова. Он посылает солнце в свое время и дожди в свое время. Он – великий отец. Он и его божественная супруга, мать-земля, кормят,  одевают, защищают нас. Все зависит от них.

Шусенок оглянулся на корму. Оттуда благосклонно хмыкнули.

– А солнце, которое светит всем, кто зажег солнце? И кто повесил его на небе? – задала Римса провокационный вопрос.

Но маленький шусь не подкачал.

– Конечно, лес-отец, – уверенно ответил он. – Лес-отец создал Солнце и запустил его в небо, как золотой шар.

– А… , – открыла рот Римса, собираясь спросить, кто создал сам лес, маленького шусенка и всех других обитателей видимого мира, но не успела.

Страшный удар сотряс лодку. Шусь метнулся с кормы и распластался на дне, как большой меховой мешок. Туда же, на пол, он дернул Римсу и маленького родственника, приказав им закопаться в сухие  листья, устилавшие каюту.

– Что это? – сдавленным шепотом спросила Римса.

– Не знаю, кажется, белластунг, – так же шепотом ответил Шусь.

– Удары судьбы всегда приходят внезапно, – чуть слышно пролепетал шусенок.

Шусь цыкнул на него и щелкнул по чуткому носику.

– Рассуждать будешь, когда останешься в живых, философ, а сейчас прикинься листьями и молчи.

Все трое замерли, едва дыша. Лодка продолжала раскачиваться, но не двигалась. Казалось, кто-то держал ее снаружи. И это было самое страшное, потому что тот, кто поймал лодку, в любой момент мог захотеть проверить ее содержимое. И тогда конец самому выдающемуся шусю эпохи. Тогда некому будет показывать путь к чародею. А жалкая не то жена, не то прислуга в переднике, которая ждет в отдаленной норе? Что станет с ней, если Шусь никогда, никогда не вернется?

Картины одна ярче другой мелькали в сознании Римсы. В носу у нее защипало от внезапной жалости к учителю, распластанному на полу в куче сухих листьев.

– Скажите, белластунги едят шусей? – спросила она, стараясь не всхлипывать от сострадательного умиления.

– Едят, едят! И еще они особенно любят таких безмозглых девчонок, как ты! – негодующе прошипел учитель и глубже зарылся в листву.

«Позвольте представиться… , …не так знакомятся в хорошем обществе», – вспомнила Римса церемонное поведение, блеск и важность Шуся при первой встрече. Жалость, которую она испытывала еще минуту назад, растаяла, как легкий снежок под солнцем.

И, несмотря на то, что лодка по-прежнему стояла на месте, что кто-то страшный снаружи держал ее, Римса вдруг развеселилась. Может быть, это было веселье отчаяния, может быть, врожденное бесстрашие. Все Са отличаются мужеством, хотя они были и остаются самыми малыми из малых обитателей леса. Приступ веселья толкался внутри Римсы, растягивал губы в  улыбке, чесался на кончике языка.

– Какие эти белластунги ужасные, – зашептала она страшным голосом. – А, может быть, это перозавр. Тогда он начнет долбить лодку, и мы утонем. Вы хорошо плаваете?

Вопрос повис в гробовом молчании.

– Ужасные клювы у перозавров, длинные и крепкие. Мы здесь как в ловушке. Он обязательно до нас доберется и тогда…

– А-а-а! – пронзительно заверещал шусенок и сиганул из лодки. Легкий плеск раздался снаружи.

Насмешница оторопела. Она никак не хотела, чтобы кто-то из них, действительно, погиб, особенно, такой милый пушистый ребенок. Не раздумывая, Римса прыгнула за ним в холодную рябь ручья. Народ Са обожает сухое древесное тепло и крайне не расположен к любого рода сырости. Тем не менее, все Са – отличные пловцы. В теплую погоду после ливней поляна возле колонии обычно превращалась в озеро. И тогда  лесной народец с удовольствием плавал, и плескался, и кувыркался в прозрачной солнечной воде.

Римса  заметла барахтающегося малыша прежде, чем он камнем пошел на дно.

С большим трудом она вытащила шусенка на берег, убедилась, что он дышит, и сама упала рядом без сил. Солнышко ласково пригревало. Птичка чиликала в чаще. Огромная жужла прошуршала поблизости, остановилась, поводила усами, осуждающе качнула панцирной головой.

«Перозавр! – пронзило Римсу, и она резко села. – Белластунг!»

Где же они? Юная Са удивленно оглядывалась. Никого! Только она и шусенок на пустынном берегу. Кто же тогда держал лодку?

– Ха-ха-ха! Ой, умора, ой, не могу больше, ха-ха-ха! –  смех маленькой Римсы покатился над водой, как звонкий серебряный горошек.

– Лодка… , ой, лодка… , – задыхалась она, – белластунги, перозавры… , …ха-ха-ха!

Шусенок, только пришедший в себя, посмотрел, куда указывала Римса, и тоже начал смеяться, сначала робко, потом все громче и свободнее.

Большая ветка прибрежной ивы зацепила крышу каюты и, действительно, крепко держала  плавучий домик.

Римса столкнула в воду бревно, посадила впереди себя шусенка и мигом добралась до лодки. Там она ловко вскарабкалась на борт и отцепила ветку.

Шусь все еще сидел в каюте. Он выглядел неважно. Глазки потускнели, усы обвисли.

– Это была ветка, только ветка, – тихо сказал шусенок.

Не говоря ни слова, учитель поплелся на корму и застыл там серым сгорбленным силуэтом.

Остаток дня прошел в молчании. Ручей становился шире и глубже, течение быстрее. Шусь сконцентрировался на руле и старался вести лодку как можно ближе к берегу.

На закате они пристали, укрыли лодку в осоке, а сами поплелись по глинистому откосу куда-то вверх, стараясь держаться среди камней и травы.

Подъем был трудным и долгим. В сумерках мелькнула в стороне тень белластунга. Огромный и тяжелый, он проскакал по своим делам. Земля тряслась под его когтистыми лапами. На всякий случай, путешественники укрылись в пещерке между камней. Тем временем стало совсем темно. Решили заночевать в той же пещерке. Устроились кое-как на твердом ложе.

Утром, еще до солнца и первого щебета птиц, тронулись в путь. Туман стелился у самой травы, надежно укрывая путешественников. Шусь уверенно двигался по одному ему известной тропинке. Римса не видела ничего, кроме земли под ногами, опавшей хвои, блестящих кусочков кварца. Было холодно. Противная сырость проникала, кажется, до самых костей.

Вдруг Шусь замер и прошептал: «Здесь». Они стояли у корней старого древесного массива. Скорее всего, это был тот самый пень, о котором говорила добродушная мурамса,  пень – обиталище чародея. Шусь постучал замысловатым стуком из сложной серии коротких и длинных ударов. Напряженно прислушался и постучал еще раз. Из глубины массива донесся ответный знак. Шусь удовлетворенно кивнул и вдруг бросился грудью на корявую поверхность пня. Римса подумала, что он сошел с ума от пережитых волнений. Шусь тем временем давил и давил всей своей лохматой массой на одному ему известное место  в стене. Неожиданно легко кора разошлась. Открылась узкая щель. Учитель толкнул туда сначала шусенка, потом Римсу, потом кое-как втиснулся сам, оставляя клочки шерсти на  входе и что-то ворча про слишком тесные двери. Щель с легким стуком сомкнулась у них за спиной. В наступившей полной темноте Римса мгновенно ослепла, хотя глаза ее были открыты. Где-то рядом испуганно заскулил шусенок. Взрослый шусь строго цыкнул. Так они стояли и ждали, неизвестно чего и кого.

– Учитель, мне страшно, – опять захныкал малыш.

– Держись, – спокойно отвечал Шусь. – Это твое первое испытание. Ты ведь хочешь стать знаменитым шусем, прославить свой род и все такое?

– Да, – всхлипнул малыш.

– Тогда терпи. Помнишь, что я тебе говорил?

– Путь к славе тернист. Прежде, чем залезть на вершину славы, надо научиться падать с нее, – отбарабанил шусенок, словно правило из учебника.

– А как же падать, пока не залезешь? – недоуменно спросила Римса и тут же схватилась за ногу, потому что кто-то в темноте больно ущипнул ее.

– Ваш вопрос неуместен, молодая Са, – прошипел совсем рядом Шусь. – Заведите сначала своих детей, их и воспитывайте.

– Так ведь этот тоже не ваш, – открыла было рот Римса и тут же, ойкнув, опять схватилась за ногу.