Текст книги "В чём её секрет? Как из травмы делать ресурс"

Быт

Через некоторое время свекровь начала спрашивать, почему я не беременею.

– Ты что, болеешь? Ты не можешь?

Я была в замешательстве и не знала, как отвечать. Сначала я отмалчивалась, потом решила всё-таки сказать, что буду рожать только в своей квартире. Тогда она оскорбилась.

– Мы что, плохие родители?

– Какими бы золотыми вы ни были, я хочу воспитывать ребёнка отдельно, на своей территории.

Всё детство мама повторяла мне: сначала учиться, потом работать, потом жилплощадь, а потом рожать. И не дай бог в подоле принесёшь. Я держалась плана, который был записан мне в костный мозг.

Между нами с мамой Вити пролегла пропасть. Лариса Павловна замолчала, но я снова чувствовала немой упрёк. И теперь каждый раз, когда я приходила пообедать, она спрашивала меня, что я сделала, чтобы получить жильё. У меня и так складывалось ощущение, будто я у неё в неоплатном долгу – её дом, её правила, её еда, её сын, и отказаться от этой заботы, – а вернее, опеки, – было бы неблагодарностью, – а тут ещё и эти издёвки. Иногда мне казалось, что мы ей в тягость и она всерьёз хочет, чтобы мы съехали. В те времена с квадратными метрами было непросто. Многолетние очереди как в мавзолей и непонятные критерии распределения жилья. Как работники с маленьким стажем мы были не у дел, а Витя был выше того, чтобы идти к руководству на поклон.

Как-то раз, когда я села ужинать, Лариса Павловна опять начала старую песню о главном. Я огрызнулась:

– Спросите у Вити!

– А при чём тут Витя? Женщина должна заботиться о крыше над головой. Когда же ты рожать будешь, если вы не чешетесь требовать своё?

– Мы вам мешаем?

– Не мешаете… Пока.

Я не выдержала и ушла в нашу маленькую комнату. Когда супруг вернулся со службы, я выпалила ему, что нам надо срочно искать свой угол. Он спросил, в чём дело, и я выложила как на духу, что его мама каждый день за едой начинает этот разговор и у меня стойкое впечатление, что она не рада с нами жить. Он тут же отправился к ней и потребовал, чтобы она меня не трогала и все вопросы решала с ним. Однако ни к чему хорошему это не привело. Противостояние стало слишком очевидным. Свекровь меня демонстративно игнорировала. Мне не хотелось с ней встречаться, и я приходила со службы ближе к полуночи.

Отец Вити по полгода был в навигации, поэтому был не в курсе происходившего. Он был очень добродушным, трудолюбивым человеком. Мне было легче общаться с ним, чем с Ларисой Павловной, – которая, кстати, постоянно критиковала его за тягу к алкоголю. Ни один праздник не обходился без скандала на тему, что отец скоро сопьётся. Дескать, если бы не жена, он давно бы лежал в могиле, как его мама. Я поняла, что в каждой семье есть свои скелеты в шкафу.

Лариса Павловна вообще вела себя противоречиво. Она была старшей сестрой в их большой семье и как старшая собирала младших сестёр и братьев у себя дома на праздники. Готовила праздничный ужин и, конечно, ставила бутылочку. Но после второго или третьего тоста говорила:

– Так, хватит. Что в пьянку-то превращать.

И начинала метаться по квартире, как раненая рысь, громко возмущаясь, что всем мужикам лишь бы пить. Она всегда как бы имела в виду только мужа: «Какой пример ты подаёшь сыновьям?!» – но нередко срывалась на всех вокруг, что, мол, они молчаливые «пособники алкоголизма». Кроме того, она демонстративно осуждала алкоголь и всех, кто его употреблял, и эта история повторялась на каждый праздник.

Отец неловко её успокаивал, чего-то бубнил, но потихоньку наливал себе и подмигивал гостям перед тем, как выпить рюмку. Это напоминало какую-то игру, где роли чётко расписаны и все следуют сценарию. Смысл именно в самой игре и эмоциях, которые она вызывала.

Я видела, насколько Лариса Павловна боялась за своего мужа, но она же и покупала пузырёк на стол. Однажды я всё-таки сказала ей, что она сама провоцирует отца, ведь можно отмечать иначе. Но она не могла пойти против традиций общества, где праздник – это непременно застолье с песнями под чарочку, а то и разговор не вяжется, и ноги в пляс не идут.

– Ну ты если умная такая, давай, предлагай, как отметить. Вот посмотрю я на тебя, когда Витька пить начнёт! Скажи спасибо, что я его воспитала так, что он не пьёт эту заразу.

– Спасибо, – ответила я. Но промолчала, что Витя начал выпивать с сослуживцами. По моему мнению, его чистый образ не должен быть ничем омрачён. Я была убеждена, что наши с ним взаимоотношения – только наши. Эта убеждённость стояла на моей вере в его добрые качества. Мне казалось, что этого достаточно, чтобы человек одумался и выбрал в приоритет семью.

Первые годы он просил прощения за поступки, которые меня огорчали. Но после того, как его из дознавателей перевели в участковые, он стал другим. После общения со своими старшими коллегами он делался грубым, даже речь менялась: «Твоё место у плиты!», «Как я сказал, так и будет!», «Ты жена мне или кто?». Участковые ежедневно общались с уголовниками и видели жизнь с самой неприглядной её стороны, – и это сказывалось на их мировоззрении и поведении.

Я знала, что его старшие товарищи постоянно устраивали застолья по поводу и без. Витя мне объяснял, что ему нельзя отрываться от коллектива, что надо «влиться». Регулярные вливания происходили по случаю взысканий, поощрений, очередных званий и прочим понятным только им причинам.

Мы стали ссориться. Временами из-за усталости и нежелания выяснять отношения я просто ничего не говорила по поводу загулов. Был один плюс от работы в отделе участковых – возможность получить жильё вне очереди. Как я уже упоминала, квартирный вопрос стоял остро, а тут администрация города позволила участковым занимать бесхозные квартиры, которые они выявляли на своём участке. И Витя нашёл на своём участке бесхозную площадь. Там умерла бабушка, за которой должны были следить представители Собеса.

Квартира была в ужасном состоянии – запах испражнений разъедал слизистую, тараканы двигали шкафы. Там не было даже туалета, но мы очень радовались, что у нас есть своя территория. Мы вычистили её, сделали косметический ремонт и переехали туда, без документов. Соседи по деревянному дому тоже обрадовались, потому что туда раньше часто влезали подростки и устраивали беспредел: жгли костры, пили алкоголь, курили марихуану.

С большим боем, но мы сумели оформить права на эту квартиру. Несмотря на все трудности, мы были счастливы. Это огромное удовольствие – иметь свой угол. Подбирать мебель и разные бытовые штучки. Никто не приходит в восемь утра пылесосить у тебя в комнате, пока ты спишь.

Жизнь встала на свои рельсы.

Отвага мужа

Однажды по громкой связи отдела объявили срочный сбор личного состава. Трое заключённых при этапировании из поселка в город напали на охрану, захватили оружие и совершили побег в леса таёжного района. Шансы их найти были невысоки, но и выжить в диких условиях Крайнего севера сложно. Долго шло прочёсывание леса, на вертолёте закидывали десант сотрудников милиции для поиска беглецов.

Муж в общем составе рейда уехал на поиски. Подготовки почти никакой не было, всех вооружили и бросили в лес. Спустя несколько часов я узнала, что мой муж – герой. Меня переполняли гордость и страх за его жизнь. Мне не терпелось узнать подробности. Но, вернувшись, он уклонялся от рассказов и не объяснял, как именно смог задержать трёх вооружённых преступников. Отшучивался и говорил, что ничего особенного, просто трое зэков дышали им с напарником в спину, и повезло, что у напарника не было берцев – пришлось пойти в обход болота, там и встретились со смельчаками.

Через три месяца за подписью первого президента страны Вите была вручена награда – медаль «За отвагу». Авторитет мужа в отделе сильно вырос. Мне было радостно, что он остался цел и невредим. Ещё не раз он попадал в передряги, но выходил из них с достоинством.

Вите дали служебную машину для работы на административном участке. Я забеременела. Витя всё больше времени проводил вне дома. Мне его очень не хватало, но звонить было некуда. Мобильники не появлялись на горизонте. Однажды муж вернулся с работы глубоко за полночь и был сильно взволнован. Я спросила: «Что случилось?»

Тогда он признался, что совершил ДТП на служебной машине, и она лежит где-то в овраге кверху колёсами. У меня пронеслось перед глазами служебное расследование, его увольнение по отрицательным мотивам, судебный иск на возмещение ущерба и мой предстоящий декрет. Когда я стала выяснять, как это произошло, он разозлился и сказал, что сам всё решит. А разозлился он потому, что с коллегами куролесил на этой машине и не хотел выдавать мне подробности.

Деньги из семейного бюджета пошли на восстановление этого автомобиля: я даже не сомневалась в том, что жена должна во всём поддерживать мужа. Ну оступился, ну не казнить же. Ведь он – мой герой.

Некоторое время нам было тяжко. В 90-х зарплату не платили порой месяцами. Когда были рейды миграционной проверки на рынке, где в основном работали иностранцы, я ходила между прилавками, разглядывала фрукты, а после плакала дома, что не могу их купить. Продавцы, замечая, что я в положении, предлагали угощение, но как офицер я не могла принимать эти подарки. Муж смотрел на меня волком, видя мой жалобный взгляд, – мол, не позорься. Мы держались на плаву благодаря тому, что запасливые родители подкидывали нам продукты – рыбу, а осенью капусту и грибы.

Беременность протекала хорошо. На работе мне пришлось до последнего скрывать, что я беременна, ведь работать некому, а уйти в декрет – будто совершить предательство. По этой причине я не вставала на учёт, потому что медики сразу бы сообщили руководству. Как и все, я сдавала регулярные зачёты по физической и огневой подготовке. Никаких токсикозов и прочих жалоб я себе не позволяла, опасаясь прессинга от начальства. В коллективе всегда были глазастые женщины, которым до всех есть дело, и они шутками-провокациями пытались сделать так, чтобы человек обязательно проболтался о своих секретах. Они соревновались между собой – кто будет самой осведомлённой, проницательной и опытной в глазах руководства? Конечно, когда со временем живот стал заметен, я уже не могла рассказывать, как объелась. Радовало лишь то, что до декрета оставалось несколько недель.

Мне хотелось, чтобы на первом УЗИ Витя был со мной. Он без энтузиазма, но согласился. Когда врач сказала страшные и непонятные слова «тонус матки», я переспросила: «Что это означает?» – «Угроза выкидыша», – ответила она без эмоций. Я испугалась и заплакала, потому что очень хотела этого ребёнка. Я сразу знала, что будет сын и имя ему уже придумала. Вечерами я читала ему книжки и слушала классическую музыку. Была уверена, что ребёнок всё слышит.

Муж быстро привёл меня в чувство:

– Чего ты ревёшь, все негритянки рожают, и ты родишь.

– При чём тут негритянки? – удивилась я.

– Ну просто.

Я не ожидала такого сравнения и плакать перестала. Меня положили в стационар на сохранение. Старое, деревянное, одноэтажное здание в центре города… В палатах холодно, отопление ещё не дали. За главную акушерка, которая постоянно занята. Со мной в палате лежали две девушки. Одна из них сделала аборт на большом сроке, а у другой было какое-то воспаление. Мы почти всё время молчали, каждая думала о своём. Обход ожидался только в понедельник, после выходных. Телевизоров и прочих развлечений не было. Я много спала.

Виктор приходил не каждый день, был сильно занят на работе. Я относилась с пониманием – знала его график. Чаще меня навещала свекровь и приносила еду в стеклянных банках. Больничная пища была однообразной и скудной.

Как оказалось, мне просто был нужен отдых – организм быстро пришёл в порядок. У меня было время замедлиться и пересмотреть свои приоритеты. После этого я перестала активно вникать в рабочие процессы и всё внимание направила на подготовку к рождению сына.

Роды

На старый Новый год муж пригласил друзей, и мы пели караоке до глубокой ночи. Утром у меня отошли воды. Я заволновалась: вот оно, началось! У меня тряслись руки, и, пока одевалась, одежда снова намокала. Не знала, что делать. На улице стоял трескучий мороз. Я позвонила в скорую:

– Алло, у меня воды отошли.

– Ну так приезжайте в родильное, – ответили на другом конце провода.

– Я не могу поехать, отправьте машину, пожалуйста.

– Девушка, у нас не такси, сами приезжайте.

Собрав всё своё самообладание и включив голос офицера, я потребовала бригаду скорой помощи. Через двадцать минут за мной прибыла карета для госпитализации. Я взяла заранее подготовленный пакет с вещами и поехала в роддом. Без Вити – он не смог подняться и сопроводить меня после бурного веселья. Меня пронзило чувство одиночества и покинутости. В такой важный момент я одна, как будто у меня и мужа-то нет… Но думать об этом было некогда, предстояли мои первые роды. Когда я уже не скрывала своё состояние, каждая рожавшая женщина считала себя обязанной рассказать мне про свои испытания в роддоме, и я готовилась к чему-то невыносимому.

Первенец не хотел расставаться с моим телом, и врач почти выдавил его из утробы. Роды были тяжёлыми, но когда я увидела свою кроху, то все физические боли отступили. Я не могла поверить, что это существо несколько мгновений назад было во мне, росло и развивалось. Мой мальчик оказался крупным младенцем, и врач признался, что сыну сильно повезло родиться живым – было обвитие пуповиной. Меня переполняло мощное чувство вселенской любви, я не могла насмотреться на своё сокровище, его запах был слаще всех и будоражил у меня в животе трепетное волнение. Хотя молоко долго не прибывало, поэтому я переживала, а сын много плакал.

Из дома мне передали записку от свекрови, в которой она поздравляла меня и говорила, что Витя и дед радуются до сих пор, «но ты, Марина, не нервничай, ситуация под контролем». Позже я узнала, что радовались вместе с ними многочисленные коллеги, родственники, соседи и посторонние люди… Ведь родился первый сын и первый внук. Структура семьи изменилась. Я стала мамой. Мысленно я проговаривала слова: «сын», «мама», будто хотела себя убедить в том, что получила новый статус. Я же была совсем юной девчонкой.

Во мне проснулась ревностная мамка. Не знаю, откуда во мне взялось столько знаний и мудрости о том, как ухаживать за ребёнком. Я оберегала его. Подолгу рассматривала, нежно гладила пальчики и личико. Любовалась, когда он припадал к груди и жадно сосал молоко, перебирая крохотными пальчиками, обхватывал грудь. Его сопение и причмокивание умиляли и умиротворяли, несмотря на то, что я испытывала боль из-за потрескавшихся сосков. Любые известия из внешнего мира стали незначимыми. Наступил долгий период затворничества. Я постигала мир материнства, где были я и мой сын.

Витя боялся брать ребёнка на руки, так как не мог его успокоить. Если тот плакал, муж сразу отдавал его мне со словами: «У меня же нет молока».

С появлением сына наша жизнь сильно изменилась. Нас перестали звать в гости, у нас бывали только родители. Круг общения сузился. Темы разговоров были о ребёнке и его потребностях. Муж продолжал сам посещать некоторые праздники. Приходил поздно. У него появилось увлечение – сбор вездехода из списанных запчастей. Я не имела возможности доверить сына никому, и для меня порой было тяжело оставаться с ним наедине. Я перестала понимать, день или ночь на дворе, потому что во время Полярной ночи всегда темно. Свекровь отказывалась брать малыша к себе, объясняя это тем же – у неё нет молочной груди.

Я снова ощутила себя в изоляции. Витя стал пренебрегать общением со мной, а как-то раз во время беседы на профессиональную тему он мне выдал: «Да тебе-то откуда знать, ты ж сидишь дома, ничего не понимаешь, кроме пописать-покакать». Мне словно пощёчину залепили, и я вдруг ясно увидела, как перестала интересовать мужа как человек.

Вдобавок появились финансовые трудности, поскольку я сидела на мизерном пособии. Дистанция между мной и мужем увеличивалась. Я словно превратилась в домашнюю прислугу, прикованную к дому и ребёнку. В моих обязанностях было поддерживать порядок, готовить еду и заботиться о сыне. Из совместных дел осталось съездить по магазинам и поужинать. Общались в основном про то, что надо купить и что сделать по дому. Каждый занял свою орбиту, и мы почти не пересекались. Я не чувствовала себя любимой и дорогой женщиной, которая принесла в эту семью наследника, моя роль больше походила на рабскую и зависимую. Но я была убеждена, что через это проходят миллионы женщин, и это просто такой период. «Надо быть спокойным и упрямым, чтоб порой от жизни получать радости скупые телеграммы», – пели из радиоприёмника.

Уазик

Когда у мужа забрали служебную машину, он захотел приобрести свою. Нашёл вариант с уазиком, ему нравилась техника высокой проходимости, выносливая и непривередливая, которая не требует дорогих запчастей. Он ходил, озадаченный этим желанием.

Чтобы поддержать Виктора, я обдумывала варианты покупки, потому что для нас это было дополнительное материальное бремя. Со свободными деньгами было туго, но моя способность сберегать на «чёрный день», которую я приобрела с детства, помогала мне даже в самые трудные времена иметь накопления. «Сэкономленная копейка – заработанная копейка», – учила меня мама, хотя у неё деньги никогда не держались. Мечтая каким-то чудом привлечь внимание мужа, разными способами я насобирала сумму, которой хватило на половину машины, и сказала, что мы можем её купить. Его глаза вспыхнули удивлением и восторгом, я будто вновь отразилась в них удивительной женой… но тут же он резонно добавил: «А где мы возьмём оставшееся?» Кредиты тогда могли себе позволить только крупные предприниматели.

– Будем договариваться с продавцом, – ответила я.

Мои аргументы и расписка о выплате долга в рассрочку смогли убедить женщину продать нам автомобиль, стоявший без дела после смерти её супруга. Она сомневалась, но подписала договор. Витя не то обрадовался, не то испугался, – ведь вместе с машиной у нас появился долг.

Я много времени проводила одна или с сыном, и нередко мы с ним выезжали за город. Мне пришлось управлять уазиком, в котором не было гидроусилителя.

У Вити была позиция: водитель не тот, кто за руль держится и давит на газ, а тот, кто машину умеет обслуживать. Тех, кто не знал матчасть, он обзывал водятлами. Чувствуя себя ущербной и недостаточно самостоятельной, я уверовала, что совершенно не разбираюсь в технике и являюсь «опытным пользователем». Боялась даже заезжать на АЗС, потому что не знала, как и что там надо делать. Не раз оказывалась в ситуации, когда кончался бензин, и мне приходилось обращаться к мужу за помощью, – что ему не нравилось.

Потом было всякое: сажала машину на мосты в сугробы, тактично уступая легковым автомобилям; заваливала её набок, не вписавшись в поворот на перекрёстке; ездила при неисправной коробке передач… Я каждый раз ухитрялась с этим совладать, и стала считать себя неплохим водителем. Хоть и не занималась техническими вопросами – у меня не было на это времени, и я предпочитала поручить их тем, кто умеет лучше.

Я быстро привыкла к суровой технике. В городе я была, наверно, единственной женщиной за рулём автомобиля, да ещё и такого. Муж быстро понял выгоду от жены-водителя и не раз просил меня забрать или отвезти его в лес, на рыбалку и к друзьям. А мне доставляло огромное удовольствие управлять авто, к тому же я стала больше успевать – машина давала свободу передвижения.

Были и смешные истории. Я уже вышла на работу. У меня в памяти глубоко засел образ той таинственной и элегантной женщины с картинки журнала «Бурда моден», который я разглядывала в детстве. Чтобы хоть немного быть на неё похожей, я приобрела на отпускные деньги длинное драповое пальто приталенного кроя и красивого изумрудного цвета, зелёную шляпу с широкими полями и платок с переливами лилового. Мой образ дополняли остроносые ботинки на высоком каблуке. В таком великолепии с изяществом светской леди я садилась за руль и лихо заходила в повороты, передвигаясь по городу.

Однажды, как обычно, я привезла сына в сад – и обнаружила, что заднее колесо спущено. Муж в этот день дежурил. В школе я усвоила, что коня в пути не бросают, а Виктор твердил, что водитель должен уметь всё. И тут я поняла, что вот он – тот час, когда я должна проявить свою независимость и зрелость. К тому же машина нужна будет Вите после суток.

Мобильников и дорожного сервиса тогда ещё и в помине не было. Открываю багажник и вижу два насоса. Один ручной, другой ножной. Хм… По логике взять бы ножной, но вспомнился недавний разговор:

– Вить, зачем два насоса в багажнике?

– У ножного пипка сломана, я хочу переставить с ручного.

– Значит, рабочий – ручной?

– Пока да.

Я достаю ручной насос и присоединяю его к колесу. Начинаю качать. Колесо не реагирует. Я принимаюсь нагонять темп. Чувствую прилив крови к лицу. Снимаю шляпу, кладу в машину. «Ну уж нет, я так просто не сдамся», – повторяю я про себя и продолжаю движения ещё яростнее.

Представляю эпичность этой картины для прохожих. Но тогда меня это мало заботило. Я усердно нагнетала воздух, и колесо стало подниматься. Мои волосы растрепались, макияж размазался… Красная как помидор, я довела дело до конца. Довольная своей победой, села в салон. Рядом у котельной курил мужчина и, видимо, любовался моей настойчивостью. Я подъехала к нему, приоткрыла дверь и спросила про выпирающую из колеса камеру: «У меня там „сиська“ торчит, как думаете, доеду?» Он медленно, со спокойствием удава перевёл взгляд на колесо, потом на меня, и, выбросив окурок, ответил: «Доедешь, если недалеко».

Я примчалась на работу. Хотелось быстрее рассказать мужу о своём успехе. Он уже нервничал, дожидаясь меня, и стал ворчать, что я долго ехала. Его слова меня обескуражили:

– Да зачем ты в это вообще полезла? Бросила бы машину! И чем ты накачала колесо?

– Конечно, ручным, я же помню, что ты сказал, – ножной неисправен.

– Не может быть. Я уже переставил клапан с ручного на ножной.

– Но я же это сделала…

«И даже то, что быть не может, однажды тоже может быть!» Я сперва огорчилась, что Витя мне не поверил, а потом испытала эйфорию: мне по силам даже невозможное. Расхохоталась и весь день не могла остановиться.

Витя обожал заниматься с техникой, – наверно, ему легче и понятнее было с машинами, чем с живыми людьми. У него были золотые руки, и многие к нему обращались за помощью или советом. Дома у нас имелось много справочников на разные темы, он на любой вопрос искал ответы в книгах. Среди водителей он ощущал себя нужным и уважаемым, потому что был способен оживить любую технику. Его боготворили, ведь в те времена автосервиса на севере почти не было и технику просто бросали во дворах.

Я гордилась, что у меня муж на все руки мастер. Он сам собрал Газ-71 из каких-то списанных запчастей. В нашей маленькой квартире он сделал душевую, чтобы нам не приходилось ходить к родителям каждую неделю на банный день. Много он интересовался и строительством. Я настаивала, чтобы он получил заочное образование строителя, но когда он поехал подавать документы в институт для поступления, встретил какого-то знакомого, который уже там учился. Тот ему рассказал страшную историю о взятках преподавателей, и Витя не довёз документы до приёмной комиссии. Я возмущалась, что нельзя слушать прохожих и сдаваться без боя, упуская свой шанс на новую жизнь, но муж сказал, что и так ничего не получится, поскольку у нас нет денег.

«Нет денег» – песня на все времена. Меня с детства раздражали эти слова. Тогда я ничего не могла сделать, а сейчас понимала, что мириться с этим не стану. Муж подрабатывал ремонтом автомобилей, и нередко с ним расплачивались чекушкой, которую он вместе с заказчиком и выпивал. Его постоянно не было дома. Он говорил, что зарабатывает деньги для семьи, а я видела только его пьяные глаза и грязную от мазута одежду. Редко ему платили в соответствии с объёмом работы. Мне было печально наблюдать картину, которая напоминала мне мамину историю в молодости. Её постоянно обманывали и не платили за отделку квартир, которой она занималась сверхурочно.

Витя меня не слушал, когда я просила его не соглашаться на «оплату» алкоголем, и это огорчало. Я его почти не видела – то он был на работе, то уходил чинить чьи-то машины. Мои просьбы провести с нами время или помочь с бытовыми делами отвергались под предлогом, что он создал нам все условия для жизни, и поэтому мне грех жаловаться.

Я чувствовала беспомощность от того, что не могу найти подходящие слова. У меня возникло убеждение, что со мной что-то не так, раз муж меня не слушает. В очередном отпуске, уехав к маме в большой город, я начала искать специалиста, который помог бы мне вернуть гармонию в семью – и наткнулась на объявление о психологическом тренинге. Афиша обещала улучшение жизни по всем фронтам. Я подумала, что это мой шанс. Мне важно было наладить отношения с Витей – ведь у нас ребёнок, я люблю супруга и хочу быть хорошей женой. Не могу вспомнить, когда именно я пришла к выводу, что не являюсь хорошей женой. Но причины всех конфликтов дома я видела исключительно в себе. Ещё один признак незрелого восприятия реальной жизни.

Три дня интенсивного обучения и проработки травм. В группе мы рассказывали свои истории и слушали других. На фоне чьих-то мне казалось, что я вообще не имею права жаловаться: я в достатке, мой супруг уважаем, воспитываем сына, имеем своё жильё и всё относительно благополучно. Нам предлагали разные упражнения, которые должны были помочь взглянуть на жизнь под другим углом. Мы выгружали агрессию. Потом снова говорили о своих ощущениях.

Мне тренер назначил упражнение «Автобус». Вся группа встала передо мной тесными рядами, сцепив руки в локтях. Моей задачей было пройти через этот строй от начала и до конца. Я пошла прямо, стараясь расцеплять руки. А всем, кто изображал автобус, оказывается, было дано задание оскорблять меня словами. Продиралась с усилиями, шла, чувствуя их противодействие, но всего сильнее били слова. В этот момент я словно снова стала школьницей, которую обзывали и мучили сверстники. Рыдала, но продолжала идти. Наконец, вся зарёванная, вырвалась из этой толпы. Тогда меня уложили на пол и стали нежно гладить и говорить, что я в безопасности. Потрясённая, я не понимала, что происходит.

После тренер резюмировала, что можно было не заходить в автобус, обойти его, чтобы зайти сзади; пролезть под ногами, полезть по головам, – но я одна в её практике не старалась уклониться от трудностей и неприятностей. Позже меня удивило, как много вариантов я не видела и не понимала, когда получила задание. С другой стороны, эмоции, которые я пережила в этом упражнении, были для меня слишком сильными. И я долго не могла прийти в себя.

Я поняла, что чрезмерно доверилась тренеру, который даже не намекнул, что можно отклониться от инструкции. Как человек ответственный, я чётко следовала его указаниям. Сегодня, с высоты моего профессионального опыта, могу сказать, что всё это было неэкологично и небережно – подобные практики требуют соблюдения правил безопасности во избежание травматизации психики. Моя ответственность и прямолинейность сыграли со мной злую шутку. Привычка быть исполнительной, хорошей девочкой меня сильно ранила.

Тренинг прошёл, разные истории и техники расширили моё восприятие. Я поняла, что мне нужен психолог для индивидуальной работы под мою задачу. В группе какие-то моменты я раскрыть постеснялась. Считала, что это предательство – обсуждать на людях проблемы в семье. «Сор из избы не выносят», – настаивала моя мама. Долгое время я была с ней согласна, мне действительно не хотелось разрушать образ моего мужа как доброго, отзывчивого парня с золотыми руками. Но в нашей с ним жизни многое происходило, и добавились новые черты и качества. Он стал выпивать, курить, позволял себе грубо мне отвечать, игнорировал меня неделями. Мне казалось, что именно я – причина всему этому, и мне надо себя перевоспитать, и тогда он снова станет тем парнем, которого я выбрала.

Меня не покидала мечта – вместе до старости, рука в руке, глаза в глаза. Я верила, что моей любви хватит на нас двоих. Но ситуаций, когда нужно было любить за двоих, становилось больше. Я находила открыточки в бардачке, женские вещи дома. Доходило до того, что я могла проснуться от шума и обнаружить, что он позвал к нам каких-то непонятных гостей. И его ничуть не смущало, что среди них были и женщины сомнительной репутации, – которые очень удивились моему появлению. Потом я узнала, что такие пьянки-гулянки не были редкостью…

А когда он приходил с работы, то телефон всегда переворачивал экраном вниз. Позже установил пароль и сказал мне об этом, требуя не трогать его личные вещи. Однако я считала ниже своего достоинства что-то искать в его телефоне или звонить его друзьям, чтобы выяснить, где он и с кем.

Я следовала одному надёжному правилу: не задавай вопрос, на который не хочешь получить ответ. Ведь если ответ меня не устроит, то придётся предпринимать действия. А я была не готова.