Текст книги "В чём её секрет? Как из травмы делать ресурс"

В поиске покоя

Кто ищет, тот находит. Во время отпуска я нашла женщину – танцевально-двигательного терапевта, которая занималась вопросами семейных отношений. Терапевт рассказала мне, что семья – это цельная структура, и если меняется одно звено, меняется вся система. Меня воодушевила идея, что, проработав своё поведение и мысли, я смогу улучшить наши отношения с Витей.

Мне хотелось быстрого результата, и я сказала, что буду ходить на её сессии хоть каждый день. На что она возразила, что таких стремительных изменений может не выдержать моя психика. Однако я настаивала. Меня не смущали ни стоимость консультации, ни предупреждения специалиста – лишь бы сохранить семью. В итоге психолог убедила меня, что оптимально встречаться два раза в неделю. Северные отпуска были продолжительными, и я могла себе позволить пройти терапию целым курсом. Началась долгая работа.

Спустя годы я скажу, что терапия – лучший подарок, который я себе сделала. Я узнала много нового о себе, своих привычках и стратегиях. Для меня стали очевидны причины ссор и моих эмоциональных выплесков. Узнала о себе и своих реакциях. Познакомилась с принципами так называемого треугольника власти (Карпмана). Но для меня было сложно принять необходимость взращивать свою зрелость, и я ходила по кругу.

Помню одно задание. Я перечисляла разные обидные характеристики, которые когда-либо слышала в свой адрес, и одно из них – «эгоистка». Психолог предложила мне произносить с ними фразу: «Да, я могу быть такой», и с каждым словом надевать новый платок на шею. Когда платки закончились, она мне предложила снимать каждый «платок-оскорбление» со словами: «Я не выбираю быть…» На слове «эгоистка» она меня остановила. Она спросила, почему я не выбираю быть эгоисткой и что кроется для меня за этим словом.

Из памяти стали подниматься ситуации, где мама мне повторяла: «Эгоистка, только о себе и думаешь», тётя: «Эгоистка, все ягоды съела», учитель: «Эгоисты – это плохие люди, они презирают интересы других», и в противовес приводила примеры героических подвигов юных партизан, во время войны не щадивших себя во благо Родины. Тогда я представляла себя такой же стойкой и бесстрашной, готовой к любым испытаниям. Я рассказала про свои ассоциации и объяснила, что для меня эгоисткой быть плохо.

Тогда мы стали разбирать сам термин и его значение. Эгоист руководствуется своей пользой и ставит свои интересы выше других. И она меня спросила: что плохого в том, чтобы знать свои интересы и следовать им в своей жизни?

Этот вопрос поставил меня в тупик. В работе с психологом многие убеждения я переосмыслила. Каждый человек ищет свою пользу и выгоду в жизни. Есть шутка, что эгоист – это человек, который «думает о себе, а не обо мне». Я же о себе думать не умела. В моём представлении было важнее быть полезной мужу, следовать его интересам, а также потребностям детей.

Мои попытки спасти семью и отношения сейчас выглядят для меня иначе. Я наивно верила, что в отношениях с мужем всё зависит только от меня, а его поступки не имеют значения. Мне внушили, что обязанность женщины – сохранить семью любой ценой. Пройдёт много лет, прежде чем я поставлю под сомнение эту установку. Подвиги мы совершаем каждый по-своему, когда отказываемся от своей выгоды во имя чего-то большего. Но у каждой жертвы – своя цена.

Нередко другой человек даже не понимает, что мы преодолели и от чего отказались ради него, поскольку мы делаем вид, что всё в порядке, – и у него возникает уверенность, что нам это ничего не стоило. Был смешной случай, когда мы жили с родителями Вити. Свекровь наливала суп по тарелкам за обедом, и отцу всегда подкладывала куриную гузку (хвост), приговаривая:

– Отец любит гузки, поэтому только ему положу.

– С чего ты решила, что я их люблю? – однажды возразил он.

– Ну ты ж сам говорил, когда дети были маленькие, что любишь, ещё и причмокивал. Я и поверила.

– Не говорил я такого, не выдумывай. Тогда есть было нечего, вот я их и просил, ты ж мясо детям отдавала.

– Ну, а после почему не сказал, когда дети выросли?

– Так чтоб тебя не огорчать… Да ты меня и не спрашивала.

Видно было замешательство Ларисы Павловны. Возникла неловкая пауза, а потом мы все рассмеялись. Свёкр больше двадцати лет терпел и ел эти гузки. Ради спокойствия жены.

Из-за таких недомолвок в семье, в дружбе, в коллективе копится напряжение, которое постепенно перерастает в раздражение, что по итогу выливается в конфликт. Где припоминается всё, что приходилось терпеть. А терпели-то по своей воле, не обозначая своих интересов и выгод. Бывают и обратные ситуации, когда люди громко кричат о своей жертве, требуя признания и подчинения. Я не смела говорить о своих усилиях, чтобы не стать человеком, который манипулирует другими таким образом. Но, отказавшись от себя, я день за днём предавала то, что было для меня важно.

– Значит, быть эгоисткой полезно? – резюмировала я.

– Выбираете вы, что для вас полезно и в какой ситуации.

Как будто глыба упала у меня с шеи. Оказалось, что мне можно жить своими интересами – и вообще я узнала, что они у меня есть. Так начался мой долгий путь изучения своих ценностей, а также попыток заявить о них.

Быстрых улучшений в нашей семье не произошло, но мне стали понятны многие поступки моего мужа, и я старалась обходить острые углы. Я увидела, что наш контакт давно утрачен – и откровением было то, что не всё зависело от меня. Я стала замечать, как муж отстаивал свои интересы и не хотел уступать. В наших отношениях наступил кризис. Мы подошли к черте, когда их лучше закончить.

В очередной раз Витя поздно пришёл домой. В то время я снова была беременна. Он был сильно пьян, а в моём представлении я должна была ему служить, ведь я же хорошая жена. Я молча начала его укладывать, но он что-то оскорбительное рыкнул в мой адрес и больно меня оттолкнул. И я поняла, что наедине оставаться с ним небезопасно. Собрала сына и пошла в дом свекрови.

Почти в полночь она увидела меня на пороге. Не стала ничего спрашивать, просто впустила меня. Постелили постель, я уложила сына спать и пошла на кухню поговорить с ней по-женски. Но Лариса Павловна, как всегда, была не особо разговорчивой. По моим щекам катились слёзы, и она отрезала: «Нечего плакать, ни один мужик не стоит твоих слёз». Она ушла в свою комнату. Я сидела за столом и молчала. Слёзы капали в чай. Зашёл отец и пошутил неудачно: «А если я тоже напьюсь, куда ты пойдёшь?» Меня эта фраза пронзила. Я поняла, что идти мне в этом мире некуда.

Счастье быть мамой

В моём мире абортов быть не должно. Я убеждена, что ребёнок существует как суть человеческой жизни с момента зачатия, а может, ещё на уровне мечты, и аборт – это убийство человека. В моей душе загорелась надежда на большую семью, свой дом, уютную атмосферу и традиции. «Три сыночка и лапочка-дочка», – повторяла я мужу. Моя уверенность, что у нас будет дочь, подтвердилась через девять месяцев.

Я её ждала. Я знала её имя ещё до зачатия. За время беременности у меня не было ни токсикозов, ни недомоганий. Я ездила за рулём уазика, бегала за сыном, который уезжал от меня на велосипеде к проезжей части. (Стометровку с животом я буду помнить всегда. Спасая одного, я чуть не угробила второго). Мы с ней дружили уже с утробного периода, но и тогда она показывала своё мнение: ни в какую не хотела переворачиваться с ног на голову, что и послужило причиной кесарева сечения.

На вторые роды я приехала сама, по направлению врача. По показаниям операция была неизбежна. День операции был назначен, но дочь хотела родиться раньше. Моя соседка по палате заметила, что у меня идут схватки, и сообщила акушерке.

– Ты что, в тюрьму меня хочешь посадить? – сказала та и вколола мне снотворное, чтобы замедлить процесс до начала рабочего дня.

Наступило утро. Меня раздели догола, одели в прозрачную сорочку, бахилы и привели в операционную, где уже ожидала бригада врачей вокруг металлического стола.

Перед входом сидела дежурный врач отделения, которая заявила, что я должна расписаться в документах. Я возмутилась, почему мне не дали их заранее.

– Ну вот теперь читайте.

Солидная стопка листов. Я стала читать. В одной было согласие на оперативное вмешательство, в другой – на то, что я или ребёнок можем не выдержать операцию или наркоз, в третьей – что мои органы будут переданы для трансплантации в случае моей смерти.

Моё сердце будто бы колотилось в горле, во рту пересохло, – меня охватил страх, что я остаюсь в полной власти врачей, но ужаснее для меня было осознавать, что с моей дочерью может произойти нечто непоправимое.

– Я не стану это подписывать. – И положила ручку на стол.

– Так. Девушка, вы рожать собираетесь?! Врачи вас ждут, не надо устраивать самодеятельность. Не вы первая, не вы последняя! – начала кричать на меня женщина в толстых линзах и с неприятными губами.

Я стояла перед ней голая и продолжала отказываться.

– Нет, ну вы посмотрите на неё, – обратилась эта громогласная, истеричная женщина к врачам в операционной.

Все повернулись в нашу сторону, среди них были мужчины. Мне было неловко и неприятно, что в такой ситуации я совсем беззащитна. Я не могла отказаться от операции, других больниц в нашем городе не было. А ребёнок уже ждал выхода.

Женщина вставила мне ручку в руку и подтолкнула меня к бумагам. Горючие слёзы капали на листы, я ставила подписи и мысленно повторяла: «Господи, помоги».

Потом меня уложили на холодный железный стол и привязали руки и ноги в разные стороны. Я лежала звездой и смотрела на лампы, видя в отражении всю подготовку врачей. Анестезиолог не мог попасть мне в вену и продолжал тыкать иглой в разные места моего тела, будто не считая меня живым человеком. Врач-гинеколог обильно плеснула йодом мне на живот. Слизистую обожгло, и я застонала. На какое-то мгновение они словно очнулись, но вскоре продолжили в том же духе.

Мне было ужасно страшно, что никто из близких даже не будет знать, что происходит в операционной. Умирать не хотелось, но после того, как мне поставили маску на лицо, я провалилась в бесконечную темноту небытия.

Именно этот момент натолкнул меня позже на мысль стать доулой, чтобы быть доверенным лицом роженицы. Женщине важно в такой обстановке чувствовать, что она не одна. Я тогда чувствовала обратное.

Кесарево сечение назначили, потому что дочь ни в какую не хотела переворачиваться головой вниз. Она была с характером уже тогда. Моя крошка появилась на свет именно так, и это был её выбор. С первых мгновений нашей встречи я ощущала единство и взаимопонимание. Меня нисколько не тяготило её появление. Хотя первый год всем даётся не просто. Каждую минуту с огромным удовольствием я отдавала моим деткам, моим желанным, я растворялась в них, они наполняли мою жизнь.

Сказать, что я стала ревностной самкой, оберегавшей своих детенышей, – ничего не сказать. Мне с трудом удавалось сдерживать себя, когда кто-то тянул руки к ним. Даже родственники. Жертвенность и эгоизм в одном флаконе. Мне трудно далось прекращение кормления грудью, тем более что это случилось вынужденно: дали о себе знать осложнения после операции, и врачи настаивали, чтобы я прекратила, хотя молоко продолжало приходить.

Спустя время я узнала, что серьёзных оснований для отмены лактации не было. Но возобновить кормление после лечения мне не дал муж, пережив с дочей несколько бессонных ночей, пока я была в больнице. Как и в упражнении с автобусом, я даже не допустила мысли, что можно не подчиниться этим требованиям.

Было и много счастливых моментов.

Сын с большим трепетом принял на руки сестрёнку. Ему было всего три года, но он был преисполнен ответственности. Новый человечек в нашем доме. У сына проснулась конкуренция за моё внимание. В то же время он, пытаясь мне угодить, однажды чуть не накормил восьмимесячную дочку салатом оливье.

Марфа родилась летом, и я помню, с какой гордостью мы ходили на прогулку без памперсов, потому что я предугадывала её потребности.

Она была очень активной и жизнерадостной. Для сына мы поставили шведскую стенку, чтобы развивать его силу. Дочь тоже стремилась повторять за братом. Мы часто вспоминаем момент, когда, едва научившись ходить, она залезла на верхнюю палку шведской стенки в шерстяных носках. Всё произошло молниеносно. Моё сердце замерло, я не успела даже пошевелиться, когда она соскользнула вниз. Эти несколько долей секунд её полёта для меня были как в замедленной съёмке. Она летела и ручкой пыталась удержаться за каждую планку, в итоге перед самым полом всё-таки ухватилась. Потом с детской наивной улыбкой посмотрела на меня и сказала: «Я бух», – засмеялась и снова полезла наверх.

Помню, как она училась кушать самостоятельно, и я давала ей полную свободу в размазывании еды по столу и себе. Сын уже рисовал и лепил. Смешно было слышать его необычные слова – «обгорячился», «обколючился»… А когда я занималась с сыном, учила с ним марки машин, цвета, дочь была рядом. Она также любила песни и стихи, внимательно слушала книги, которые я читала её старшему брату. Мне нравилось наблюдать за их стремительным взрослением.

Мне хотелось дать детям достаточно свободы в познании мира. Иногда мне это удавалось с трудом, потому что внутренняя наседка вечно пыталась уберечь своих птенчиков от всего негативного. Но я постепенно осознавала, что ребёнку нужно почувствовать свой вес, чтобы ощутить его значение – и если мама всё время носит его на ручках, он не может присвоить собственную силу. Марфа очень любила купаться, это стало ясно в первую поездку в Турцию, ей тогда было одиннадцать месяцев. Я смогла не потратить декретные выплаты, и мы решили поехать всей семьёй на море. У нас с мужем была забава – мы «запускали подводную лодку». Стоя на расстоянии примерно двух метров, по поверхности воды «запускали» дочь к друг другу. Она погружалась с ускорением под воду, второй её ловил и поднимал над водой, и она визжала от счастья. А люди озадаченно смотрели со стороны.

Она к двум годам знала много стихов, потому что у нас была традиция. На ночь я с удовольствием читала детям стихи, считалочки и небольшие рассказы с разными интонациями и по ролям. Моя мечта быть актрисой реализовалась именно в тихой семейной обстановке, и первыми моими зрителями были мои дети. Со временем книжки у детей стали отличаться. И первой я читала книгу Марфе, потому что она раньше засыпала, а потом Михею. Этот ритуал приучил их держать книги в руках. Я горжусь тем, что они умеют мыслить и проявляют интерес к серьёзным произведениям. Через чтение детям я полюбила и сама читать, ведь, по правде, в школьные годы книги для меня были снотворным.

Укладывая детей, я также пела им песни. «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни…» «А спой про медведей», – просил сын. И я начинала нашу любимую: «Ложкой снег мешая, ночь идёт большая, только ты, глупышка, не спишь…» Позже на занятиях с голосовым терапевтом (голосовая терапия – одно из новых направлений в психологии) узнала, что материнский голос лечит детей и успокаивает. «Мы плывём на льдине, как на бригантине, по седым суровым морям…»

Бунт

В очередной раз, когда Витя не ночевал дома, я, полураздетая, застала его утром на кухне. Не снимая бушлата, он сидел и пил чай. В кобуре висел пистолет, – значит, заступил на дежурство. Я спросила, где он был ночью. В ответ он рявкнул, что это не моё дело.

Взбешённая демонстративным пренебрежением, я готова была заорать, но дети спали, и я сдержалась, чтобы не разбудить их. Однако дочь вскоре проснулась, я взяла её из кроватки и понесла на кухню менять подгузник. Витя был спокоен, что меня бесило ещё сильнее. Он вёл себя так, будто нас не существует, и даже не пытался объясниться.

Моё негодование достигло предела. Переодев дочь, я понесла её обратно в комнату и грубо сказала мужу, который направился к выходу: «Я не прислуга, убери за собой посуду». Он бросил мне в ответ: «Не собираюсь», – и я почувствовала толчок в спину. Запнувшись о порог, я чуть не ударила дочь головой об шведскую стенку. Быстро положив ребёнка в кроватку, я подошла к нему и влепила пощёчину.

Следующее мгновение было как в замедленной съёмке. Его кулак летел мне в лицо, но потом он сгрёб меня, повалил на пол и начал душить. Между нами летели искры ненависти и ярости. Он молча сжимал мне горло, я хрипела, но не сопротивлялась, а только шипела: «Так просто меня не убить… кишка тонка». На звуки в прихожей пришёл сын и потребовал: «Папа, отпусти маму». Витя разжал руки и пулей вылетел из дома.

Чтобы не пугать сына, я постаралась не разреветься. У меня в уме не укладывалось, что человек, ради которого я поехала на край света, который говорил, что любит, и стал отцом моих детей, может быть так жесток.

Мнение эксперта: дорога в никуда

Как офицеру мне знакома подноготная реальных обращений женщин в правоохранительные органы по факту избиений.

Обычная семья. Мужчина, дети, жена. Мужчина слегка выпивает и побивает свою жену. Он так получает разрядку своего гнева и комплекса неполноценности от нереализованных когда-то желаний либо отсутствия признания в социуме. Однажды жена, не выдержав, приходит в милицию.

– Здравствуйте, я хочу подать заявление.

– Что у вас случилось?

– Меня муж избил.

– Покажите.

Она смущенно закрывает тело, пытаясь укрыться от позора, ведь парень как-то бесцеремонно расспрашивает её о подробностях нанесения ударов тем, которого она называет отцом своих детей.

– Вот направление на освидетельствование. Сходите, потом мы вам позвоним.

Нередко в таких ситуациях женщина, не получив поддержки и защиты, спрячет эту бумажку в сумку, пойдёт домой и снова будет терпеть. Она уже утратила собственное достоинство, ищет причины насилия в себе (и находит – из-за чувства вины, которое взрастили в ней родители и учителя, твердившие: «Ты должна быть хорошей девочкой»). После она не может защитить и своих детей от оскорблений и тумаков со стороны отца, а может, и просто отчима. Ведь «женское счастье – был бы милый рядом». Так проходят годы. Пока она не станет калекой либо не сляжет от онкологии (скрытая обида и гнев). Или пока муж не скатится совсем в яму алкоголизма и они поменяются ролями: жертва – тиран.

Звонок в полицию.

– А-а-а, помогите, меня муж бьёт.

– Женщина, успокойтесь, ваше имя?

– Н., скорее, – кричит, плачет…

– Адрес, – говорит ленивый ледяной голос.

Н. называет адрес.

– Сейчас мы отправим к вам наряд.

Кладут трубку.

Что там происходит дальше, никто не знает…

Через какое-то очень не быстрое время наряд получит следующую ориентировку: «Адрес, звонила женщина, кухонный боец. Заедьте посмотрите». По рации передают, что с этого адреса вчера тоже была заявка, мол, она каждый день звонит и потом плачет в дежурке, просит отпустить мужа, иначе тот её убьёт – и раз за разом забирает заявление, несмотря на предупреждения сотрудников.

Однажды она хладнокровно нанесёт в его тело десять ножевых.

А может, он в очередной раз не рассчитает силу и поедет по этапу. А дети – в интернат.

А теперь перейдём к юридической и финансовой стороне этих сценариев.

Побои и причинение лёгких телесных повреждений – это дела частного обвинения, а значит, ваш муж или сожитель не будут привлечены к ответственности, пока вы сами не подадите исковое заявление в суд и не соберёте материал, подтверждающий, что муж вас избил. Понадобится: исковое заявление, медицинское освидетельствование, свидетельства о заключении брака и о рождении детей, справка о составе семьи, желательно ещё и характеристика с места работы и справка о судимости, а также показания очевидцев, – как правило, это дети.

При этом интересы свои вы либо сами будете защищать в суде, либо вам придётся нанять адвоката. Но у вас ведь «нет денег» на такую роскошь? Большинство решают, что это бессмысленно, и не доходят даже до экспертизы. Да и материальная зависимость сковывает: ведь если муж получит судимость, то он останется без дохода, а значит, вы не сможете платить ипотеку, и вам негде будет жить. А если он к тому же останется без работы, то и алиментов вам не видать. И всплывает целый ком сопутствующих вопросов, которые сходу не решить.

Так рассуждают женщины в зависимых отношениях. Либо уговаривают себя, что «он же отец», а «милые бранятся – только тешатся». (Так их мама учила). Или: «Бьёт – значит, любит», – повторяла, например, моя бабушка, когда сносила удары от деда (ведь он не виноват – контузия). А ещё – «сор из избы нельзя выносить, позор на себя кликать».

Стоит ли продолжать эти отношения? Что именно ждать в такой ситуации?

Она думает, что он изменится? Ведь она любит его… – и готова терпеть железные стулья на своей спине, наручники к батарее, под дуло пистолета на коленях всю ночь, только бы малыш в кроватке не проснулся? А ради детей она готова вынести всё, что угодно.

Только стоит ли психика – её и детей – такой жертвы?..