Электронная библиотека » Александра Маринина » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Благие намерения"


  • Текст добавлен: 2 октября 2013, 03:57


Автор книги: Александра Маринина


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

До дома оставалась всего одна улица, и Люба, привыкшая все делать загодя и ко всему готовиться заранее, начала в уме составлять вопросы Тамаре. Спросить нужно было так, чтобы смысл вопроса был понятен сразу, и сам вопрос должен быть сформулирован как можно короче, чтобы у Томки хватило терпения его выслушать. Старшая сестра терпеть не могла, когда Люба мямлит и, по выражению Тамары, теряет зря время, она в таких случаях могла не дослушать, развернуться и уйти. Погруженная в лингвистические изыскания, девочка не сразу заметила симпатичного черноволосого паренька, одного из тех, что приходил с компанией на озеро, уже было мимо прошла – и остановилась, уловив в общей картине нечто неправильное. Мальчик стоял у калитки по ту сторону забора, на участке, и трясущимися руками пытался вытащить крючок из петли. Лицо у него было такое, что Люба сразу поняла: что-то случилось. Что-то напугало его так сильно, что он не в состоянии выполнить такую простейшую операцию, как открывание калитки.

– Тебе помочь? – Люба подошла поближе, перегнулась, встав на цыпочки, через невысокую ограду и ловко скинула крючок.

– Спасибо, – пробормотал мальчик, выскочил на улицу и внезапно остановился, глядя на Любу безумными глазами.

– Что у тебя случилось? – сочувственно спросила девочка. – Чего ты такой взъерошенный?

– Папе плохо с сердцем, – выпалил паренек. – Надо, наверное, в больницу бежать за врачом, да?

Последнее, что сделала Люба, прежде чем включиться в ситуацию, – удивилась, что такой взрослый и красивый мальчик, кажется, спрашивает у нее совета. Неужели она, «дурища и бестолочь», может знать что-то такое, о чем не знает этот парнишка «из избранных»? Но в следующее мгновение она думала уже совершенно о другом.

– У вас дома есть телефон?

– Есть. Но я не знаю, как в больницу звонить. Ты знаешь, где тут больница? Дорогу покажешь?

– Пошли. – Люба решительно потянула его за руку и подтолкнула в сторону дома. – Сейчас «Скорую помощь» вызовем, телефон «ноль-три», его даже младенцы знают. Сколько лет твоему папе?

– Пятьдесят семь, а что? Это важно?

– Конечно, они же спросят, – со знанием дела ответила Люба. Ей уже приходилось два раза вызывать «Скорую» для Бабани и один раз для мамы, когда у той был аппендицит, и Люба очень хорошо помнила, какие вопросы задают по телефону. – Спиртное употреблял?

– Когда? Вообще? – не понял мальчик.

– Нет, вчера или сегодня.

– Нет, мой папа совсем не пьет. Ну, может, когда-то, в молодости…

– Про это не нужно, – оборвала его Люба. – Раньше сердцем болел?

– Да, у него это давно, он и в больнице лежал.

– Какой диагноз? Фамилия, имя, отчество твоего папы? Какая у вас улица, номер дома?

Люба, продолжая допрос, быстро дошла до крыльца, крепко держа мальчика за руку, взлетела по ступенькам, толкнула занавешенную серым от пыли тюлем стеклянную дверь и буквально ворвалась в дом.

– Где твой папа? Показывай, – потребовала она.

Мальчик молча открыл дверь в комнату, где за огромным письменным столом сидел, откинувшись в кресле, немолодой мужчина, держался за сердце, тяжело дышал и постанывал. Здесь же, на столе, стоял и телефон. Люба решительно сорвала трубку, набрала короткий номер и попросила прислать доктора к Романову Евгению Христофоровичу, пятидесяти семи лет, на улицу Щорса, дом 12. Диспетчер задала ей все те вопросы, ответы на которые у нее уже были, и сказала, что бригада сейчас приедет.

– Давай уложим его, – приказала она. – Помоги ему подняться, мы его с двух сторон подхватим.

– Куда уложим? – Парень выглядел совсем растерянным и, по-видимому, соображал не очень хорошо.

– Куда-куда, куда-нибудь. Ну вот хоть на этот диван. И подушку принеси.

– Не надо, – слабым голосом произнес Евгений Христофорович, открыв глаза, – я сам, вы не справитесь. Я лучше тут посижу.

– Еще чего, – Люба и не заметила, как заговорила в точности словами своей старшей сестры и даже с ее интонациями, – даже и не спорьте. Давайте мы вам поможем, только тихонько, тихонько, вот так, вот молодец, – приговаривала она, подставляя плечико и обхватывая мужчину за пояс, – и медленно, медленно, по одному шажочку идем к диванчику, вот молодец, вот умница.

Вдвоем они уложили больного, подсунули под голову подушку, накрыли тонким одеялом.

– И правда, так полегче, – побормотал Евгений Христофорович. – Спасибо тебе, девочка.

– Рано еще «спасибо» говорить, – Люба как-то незаметно вошла в роль строгой медсестры, – вот сейчас доктор приедет, послушает вас, посмотрит, укольчик сделает – и будете как новенький. Вы только не бойтесь ничего, мы тут рядом, сейчас я вам чайку горячего сладкого сделаю.

Навещая бабушку в больнице, куда ее забирала «Скорая», Люба наслушалась в палате разговоров о том, что во время сердечного приступа больного охватывает страх, и, если дать этому страху разгуляться, он будет плохо действовать на сердце и приступ станет еще сильнее, поэтому самое главное в этом случае – сделать так, чтобы человек не боялся.

– Не надо, не беспокойся, я просто так полежу, доктора дождусь.

– Я не беспокоюсь, я делаю то, что положено, – строго произнесла Люба. – А вы лежите спокойно, и самое главное – ничего не бойтесь.

Евгений Христофорович прикрыл глаза, и Любе показалось, что он стал дышать чуть легче, чуть ровнее.

– Показывай, где у вас тут кухня, где чайник, вода, заварка, сахар, – потребовала она у мальчика. – Кстати, тебя как зовут? Меня – Люба.

– А я – Родик.

– У вас валидол есть?

– Не знаю, – растерянно ответил Родик. – У папы есть какие-то лекарства, но я не знаю, какие они и где лежат.

– Так пойди и спроси, а я пока чай сделаю. Найди валидол и дай папе одну таблетку под язык.

– Хорошо, – послушно ответил паренек, и Люба, немного успокоившаяся и вновь обретшая способность воспринимать окружающее, еще раз удивилась, что этот взрослый красивый мальчик беспрекословно слушается ее, такую маленькую и глупую «бестолочь».

«Скорая» приехала через пятнадцать минут, врач – пожилая полная женщина – увидела двух подростков, бросила быстрый цепкий взгляд на таблетки валидола и стакан с горячим чаем и одобрительно улыбнулась.

– Вот и молодцы, правильно все сделали. А вы, больной, – она взяла Евгения Христофоровича за руку и стала считать пульс, – успокойтесь, у вас аритмия, ничего страшного, с такими ребятами вам вообще бояться нечего, они небось все не хуже врачей знают и отлично за вами ухаживают. Сейчас сделаем укол – и через пять минут все пройдет. Вы, ребятки, выйдите пока, если шприцов боитесь.

– Ничего я не боюсь, – с вызовом ответила Люба, – я останусь.

Она заметила, как побледнел Родик, и шепнула ему:

– Ты лучше выйди, твоему папе неприятно, наверное, будет, если ты будешь смотреть.

Родик кивнул и молча вышел из комнаты. Люба точно знала, что укол Евгению Христофоровичу будут делать в руку – она видела, как делали уколы «от сердца» Бабане, но непонятно каким, шестым ли, десятым ли, чувством угадала, что Родик этого не знает, и можно сделать вид, что укол будут делать в попу, а какому же отцу приятно, когда сын это видит? Пусть парень выйдет под благовидным предлогом, а вовсе не потому, что боится одного вида шприца с иглой. А он совершенно точно боится – вон как побледнел весь! Впрочем, все эти сложные соображения были одиннадцатилетней Любе Головиной на самом деле неведомы, она поступила чисто интуитивно, и спроси ее – объяснить свой поступок не смогла бы.

Укол подействовал, отцу Родика стало лучше, и доктор собралась уезжать. Люба и Родик вышли проводить ее до машины.

– Ну, ребята, еще раз повторяю: молодцы! – широко улыбнулась врач. – Все правильно сделали, и не растерялись, «Скорую» сразу же вызвали, и валидол дали, и чай горячий. Всем бы в дом таких умелых и храбрых ребят – нам бы работы меньше было. А то, бывает, приедешь на вызов – все ревут, мечутся бестолково, больного только зазря пугают, а самого элементарного никто не сделает. Счастливо вам, отца берегите.

Они вернулись в дом и подошли к Евгению Христофоровичу. Тот дремал, дыхание ровное, лицо порозовело. Ребята на цыпочках вышли из комнаты, и тут Люба, переставшая волноваться за больного, начала видеть дом совсем другими глазами – глазами маленькой хозяйки. Да, похоже, мама Родика – это не Бабаня. Занавески серые, пол уж дня два как не мыт, а то и все три, да и на кухне порядка маловато. Люба вспомнила, что, пока готовила чай, успела отметить не только «непорядок», но и отсутствие кастрюль и сковородок с едой. А время-то близится к обеду…

– У вас обед есть? – спросила она.

– Не знаю, – пожал плечами Родик. – Надо посмотреть. Мы с папой на обед макароны варим или картошку.

– А на ужин что?

– Не знаю. Мама что-нибудь привезет из города, приготовит.

– И не стыдно тебе? – набросилась на него Люба. – Мама целый день на работе, потом по магазинам бегает за продуктами, потом на электричке и на автобусе сюда едет, а ее дома даже ужин не ждет, ей самой для вас готовить приходится. Это не дело. Иди посиди с папой полчаса, я скоро вернусь.

– Зачем с ним сидеть? Он же спит.

– Все равно посиди. Он проснется и пусть видит тебя рядом. Ты что, не понимаешь? Это же сердце, а не нога какая-нибудь. Если вдруг что – звони «ноль-три», снова врача вызывай.

– А что, ему опять может быть плохо? – встревоженно спросил Родик.

– Ну это я так, на всякий случай, чтобы ты был спокойнее.

Люба побежала домой, но с полпути вернулась – забыла в доме Романовых свою авоську с хлебом и маслом.

– Что так долго? – напустилась на Любу Анна Серафимовна. – Куда ты потерялась? Обедать пора, все готово, мы с Тамарой тебя ждем, а ты где-то носишься.

Люба коротко объяснила бабушке, где была и почему задержалась.

– Я не буду обедать, ладно, Бабаня? Мне нужно Родику помочь, он там один с больным папой, и у них даже еды нет никакой.

Люба готовилась к тому, что бабушка станет ругаться и не пустит ее к Родику, но Анна Серафимовна мягко улыбнулась:

– Конечно, беги, Любаша, мальчику надо помочь. Погоди-ка, возьми чистую кастрюльку, я тебе жаркого положу, там разогреешь, и вот еще пирог возьми с яблоками, только что из духовки, и баночку малосольных огурчиков. Неси сюда большую сумку, я тебе сейчас все упакую.

Когда Люба вернулась к Романовым, Евгений Христофорович уже не спал и о чем-то беседовал с сыном.

– Боже мой, деточка, ну что ты так с нами возишься? Мне прямо неловко, столько беспокойства…

– Никакого беспокойства, – весело отозвалась Люба, выгружая из сумки продукты. – Сейчас будем обедать, потом я сбегаю в магазин, куплю все, что нужно, и приготовлю ужин. Ваша жена вернется с работы – а у нас уже все готово. И приберусь немножко.

– Вот это уже совсем лишнее, – запротестовал хозяин.

– Ничего не лишнее. Когда в доме больной – кругом должна быть стерильная чистота, – уверенно изрекла Люба один из Бабаниных постулатов.

Она быстро разогрела жаркое, порезала красивыми тонкими овальчиками (как Бабаня учила) малосольные огурцы, на десерт подала чай с яблочным пирогом и очень огорчалась, что не может накрыть стол так же красиво, как это делалось дома: ни одной белоснежной скатерти у Романовых не обнаружилось, да и тарелки были сплошь разнокалиберными. Евгений Христофорович еще немного посопротивлялся, но в конце концов дал ей деньги на продукты, Люба сбегала в магазин, а также на автобусную остановку к совхозу, где местные бабульки торговали овощами и ягодами со своих огородов, притащила полную сумку снеди, и к шести часам вечера дом наполнился запахом котлет, жареной картошки и компота из малины, смородины и крыжовника. Когда вернулась из Москвы мама Родика, Клара Степановна, ее встретил дом с чистыми полами и накрытым столом.

– Господи! – ахнула она, едва переступив порог. – Как же это? Что происходит?

– Это Любочка, – с радостной улыбкой объявил вполне оправившийся Евгений Христофорович. – Наш ангел-хранитель. Знакомьтесь.

Они долго сидели за столом, подробно рассказывая перепуганной Кларе Степановне про сердечный приступ, про приезд «Скорой», про то, как Родик сидел с отцом, а Люба бегала за покупками и готовила еду. Потом девочка спохватилась, что уже поздно и надо возвращаться домой.

– Родик, проводи Любу, – сказала Клара Степановна.

– Да что вы, – засмущалась та, – не нужно, я сама дойду, тут же рядом совсем, у нас дача на соседней улице.

– Надо, – твердо произнесла мать Родика, и отец тут же подхватил:

– Конечно, надо, Родик обязательно тебя проводит.

Они вдвоем вышли из дома, и Люба чувствовала, как отчаянно колотится ее сердечко: впервые в жизни мальчик провожал ее вечером домой, да не какой-то там одноклассник, а взрослый парень, да еще такой красивый. Она совсем не знала, о чем разговаривать по дороге и надо ли разговаривать вообще, может быть, следует идти молча?

– Ты, наверное, врачом станешь, – неожиданно произнес Родик.

– Почему? – удивилась Люба.

Она еще не задумывалась всерьез о будущей профессии, может, инженером будет или учительницей, но о том, чтобы стать врачом, мыслей не было.

– Ты такая решительная, серьезная, даже доктор тебя похвалила. И о больных умеешь заботиться.

– Это меня бабушка научила, – засмущалась Люба. – У нее тоже сердечные приступы бывают, я и запомнила, как и что надо делать. А сколько тебе лет?

– Тринадцать, а тебе?

Надо же, он ровесник Тамары! Почему-то Любе казалось, что он гораздо старше. Но раз он ровесник Томы, то тоже, конечно, очень взрослый, как и сестра, и, наверное, такой же умный.

– Мне одиннадцать. А я думала, тебе лет пятнадцать или даже шестнадцать, – призналась она.

– Это потому, что я высокий, как папа. Мне всегда из-за роста больше лет дают.

– А Родик – это Родион?

– Родислав.

– Как?!

– Родислав, – терпеливо повторил Родик. – Смеяться будешь?

– Почему смеяться? – растерялась Люба.

– А все смеются. Имя необычное.

– Правда, необычное, – согласилась она. – Это твоя мама придумала?

– Папа. И не придумал вовсе, это старинное русское имя.

– А твой папа – он кто? Ученый?

– Ну да, он филолог. Занимается русской литературой восемнадцатого века. Это называется русский классицизм. Радищев, Державин, Кантемир, Сумароков – слышала про таких?

– Нет, мы в школе их не проходили.

Люба еще много чего хотела спросить у Родика, но ее дача почему-то оказалась совсем близко, даже ближе, чем была днем, когда она бегала предупредить Бабаню, что не будет обедать.

– Здесь мы живем, – грустно сказала она и вежливо добавила: – Спасибо, что проводил.

– Люба…

– Что? – встрепенулась она.

– Я хотел сказать… Ну, в общем, ты молодец. Спасибо тебе.

– Да не за что, – смутилась Люба, – я ничего особенного не сделала.

– Нет, ты не понимаешь… Ты не испугалась, не растерялась, не бросила меня в беде. Мне самому противно, что я оказался таким… Ну, ты помнишь, я от страха даже крючок на калитке открыть не смог. И укола я испугался. Мне ужасно стыдно в этом признаваться, получается, что я слабак какой-то…

– Ничего ты не слабак, – горячо заговорила она. – Просто ты очень любишь своего папу, и это очень хорошо. Если бы с моим папой такое случилось, я бы тоже растерялась, мне бабушка объясняла, что когда несчастье происходит с твоими близкими, то это гораздо страшнее, чем когда с неблизкими… вот… И еще она говорила, что не зря существует поговорка: «Чужую беду руками разведу, а со своей не справлюсь». Твой папа для тебя самый близкий человек, поэтому ты испугался и растерялся, а я же его совсем не знаю, он мне никто, вот я и не растерялась. Если бы такое с моим папой было, а ты бы мимо проходил, ты тоже не растерялся бы и помог мне, а я стояла бы как колода и ревела от страха. Честное слово, так и было бы.

– Думаешь? – с сомнением произнес Родик.

– Точно тебе говорю. Тебе не должно быть стыдно. Нельзя стыдиться того, что любишь своих родителей.

– Ну ладно, – с явным облегчением сказал он. – Но ты все равно молодец. Ну что, пока?

– Пока.

Он помахал Любе рукой, повернулся и ушел.

* * *

– Нет, ты видишь, ты видишь, что она творит, эта шмакодявка! – восхищенно ахал Камень. – И откуда что берется, а? Ну ты мне скажи, где она таких слов-то набралась в свои одиннадцать лет? Откуда такие мысли в ее головенке? Я бы еще понимал, если б ей лет тридцать было, а то – одиннадцать! Да курам на смех!

– Бабкино воспитание, – деловито объяснил Ворон, ужасно довольный тем обстоятельством, что его рассказ явно понравился Камню, который, совершенно очевидно, всерьез заинтересовался Любой. – Бабка с младых ногтей исподволь внушала обеим внучкам: если хочешь, чтобы люди тебя любили и дорожили общением с тобой, надо обязательно говорить им то, что они хотят услышать. Тамарке-то эти уроки впрок не пошли, она своим умишком живет, чужую науку не уважает, а Любка, видать, впитала.

– Впитала, ох, впитала, – согласно повторил за другом Камень. – Но у нее какая-то потрясающая интуиция. Хоть режь меня – не поверю, что и с уколом, и с этим последним разговором у нее были четкие соображения, логика какая-нибудь. Ничего она не соображала, мала еще для таких соображений-то, тут интуиция сработала, мощнейшая интуиция. Этого никаким воспитанием не достигнешь, это должно быть от природы.

– От прадеда, от Серафима Силыча. Он среди своих соратников по купецкому делу зело нюхом выделялся.

– Чем-чем?

– Деловым чутьем, вот чем. Всегда точно угадывал, что купить и как продать, ни разу в жизни в проигрыше не оказался. А с ценными бумагами что творил – это ж уму непостижимо! Все еще покупают, а он уже продает втихаря и в ус посмеивается, а потом – хоп! – и все рухнуло, все прогорели, один Серафим Силыч при деньгах остался, да еще и с прибылью. И у внука его, Николая Дмитриевича, Любкиного папаши, чутье есть, его бандиты знаешь как боятся? Он их насквозь видит, будто мысли читает. Так что у Любки это наследственное.

– А у Тамары как с этим делом?

– Ой, – Ворон безнадежно махнул крылом, – у этого заморыша вообще никак. Никакой интуиции и в помине нету. Она другим берет.

– Чем же, интересно?

– А у нее глаз вострый. Любка-то, она ж слепая, как курица в сумерках, глазами ничего не замечает, зато умом понимает и сердцем чует, а Томка, наоборот, сердцем холодная, а глаз цепкий, все видит, все подмечает, любую детальку, каждую мелочишку.

Камень вздохнул и о чем-то задумался. Ворон нетерпеливо переминался на мшистой Каменной макушке, ожидая, когда же тот спросит про семью Родика. На сей раз Ворон был к отчету готов, но Камень отчего-то не спрашивал.

– Ну, что ты молчишь-то? – раздраженно спросил Ворон. – Мне лететь дальше смотреть или еще что-нибудь спросишь?

– Да я вот все думаю про мальчика этого, про Родислава, – Камень снова вздохнул. – Что он за человек? Так откровенно разговаривать с девчонкой, которую едва знаешь, да еще и младше себя… Нормальные мальчишки так себя не ведут.

– Много ты знаешь нормальных мальчишек! Только тех, про которых я тебе рассказывал, – Ворон и тут не утерпел, не удержался от того, чтобы лишний раз напомнить, мол, я – твои глаза и уши, и ты без меня никуда. – А вот ты меня спроси, я тебе и объясню, что к чему.

– Объясни.

– Значит, так, – Ворон приосанился и приготовился давать подробные пояснения. – У мальчика Родика две основные черты характера, которые были видны с самого раннего детства. Я специально лазил туда, где пораньше, знал, что ты спросишь. Первая особенность: он не умеет просчитывать даже на один шаг вперед. Я только не очень понял: он именно не умеет или умеет, но не считает нужным? Но факт есть факт – он ничего не просчитывает. Вот есть девочка, во-первых, маленькая, младше на целых два года, то есть по его представлениям – совсем мелюзга, от которой в его жизни ничего не зависит и чье мнение для него ничего не значит, и, во-вторых, незнакомая, которую он до этого дня не знал и в упор не видел. Она для него – как тот попутчик в поезде, которому можно рассказать самое сокровенное, потому что на конечной станции они разойдутся и больше никогда не встретятся. А то, что эта девочка живет на соседней улице, и будет жить на ней до конца лета, и на следующий год, и еще на следующий, и будет постоянно попадаться ему навстречу, – об этом он вообще не подумал. Незнакомая, мелкая – значит, можно с ней фасон не держать. И вот тут мы подходим ко второй особенности его характера: он не может долго носить в себе негатив. Ему обязательно нужно выговориться, объясниться, если надо – попросить прощения, признать свою вину, только побыстрее снять конфликт. Конфликтов он совершенно не выносит. Здесь, конечно, конфликта не было, но ему было неприятно, что какая-то мелкая девчонка оказалась сильнее и расторопнее, и единственный способ, которым он мог избавиться от чувства стыда, было вслух об этом заявить. Другого способа он не знает.

– Так другого, наверное, и не существует, – задумчиво изрек Камень. – Мне, например, ничего в голову не приходит.

– Ну, не знаю, не знаю, – Ворон был недоволен тем, что его прервали в таком драматическом месте. – Может, существует другой способ, может, нет, суть не в этом. Главное в том, что ему нужно было выговориться, и Любка оказалась для этого самым подходящим слушателем: маленькая, глупая и чужая. А чего ты меня про его родителей не спрашиваешь? Я как дурак летал незнамо куда…

– Да на войну ты летал, ежу понятно, – усмехнулся Камень.

– Это с чего же тебе понятно? – рассердился Ворон, но внезапно прищурился и повел клювом справа налево и обратно – верный признак того, что он снова вспомнил о своих подозрениях касательно давнего соперника Змея. – Уж не тухлая ли эта сосиска здесь побывала? Что, он тоже там, на войне, чего-то вынюхивал, видел меня и тут же тебе настучал? А ну признавайся, осколок ты недоделанный! Была здесь эта тварь шипящая?

– Не кипятись ты, я тебя умоляю! У тебя чуть что – сразу Змей виноват. Не было его здесь. Просто я сложил два и два. Это у тебя может получиться где-то семь-восемь, а у меня всегда четыре выходит. У нас пятьдесят седьмой год, фестиваль, отмена обязательных сельхозпоставок, верно?

– Ну, – буркнул Ворон.

– Мальчику тринадцать лет, значит, он сорок четвертого года рождения. Куда ж тебе еще было летать, как не на войну? Ты небось года с сорок второго начал смотреть, как там и что, почему его папаша-ученый, ровесник века, только в сорок четыре года ребеночком обзавелся. Прав я или нет?

– Ну, прав, – нехотя признал Ворон. – Я вообще-то хотел с сорок первого начать, но промахнулся маленько, попал в сорок второй, так решил уже не возвращаться. Короче, в сорок втором году Христофорыч этот был в эвакуации в Оренбурге, до войны-то он профессорствовал в университете, вот их всем факультетом в Оренбург и вывезли, кого на фронт не забрали. Его из-за сердца не взяли, да у него и бронь была как у профессора. Он всю жизнь своими Тредиаковскими да Фонвизиными занимался, ничего вокруг не видел и знать не хотел. Студенточки, конечно, вокруг него вились, все ж таки профессор, да еще и холостой, и из себя видный такой, высоченный, глаза горят, когда он про своих писак восемнадцатого века вещает, но он внимания ни на кого не обращал. Были, конечно, какие-то бабешки у него, но все замужние, и ненадолго. Он и жениться-то не рвался, он со своей филологией в законном браке состоял. Ну вот, а в эвакуации его совсем быт заел. В Москве-то у него домработница была, он горя не знал, всегда все начищено, намыто, наготовлено, а в Оренбурге Христофорыч наш лиха хлебнул – будьте-нате! Там же не просто уметь надо, а именно уметь в условиях войны, а это ж совсем другое искусство. Мыла нет, хлеба нет, мяса-рыбы нет, то есть все это есть, но очень мало, микроскопическими дозами, карточная система, про масло и шоколад и речь не идет. Как прокормиться, как еду приготовить, если не знаешь, с какой стороны к керосинке подойти? Как постирать, если мыла – крохотный кусочек на месяц, едва хватает, чтобы руки помыть? В общем, скис наш Евгений Христофорович, про Михаила Чулкова главу в учебник пишет, а сам грязью зарос и желудком мается. Тут и подвернулась ему секретарша Клара, в университете-то она на другой кафедре работала, он ее и не замечал никогда, она подсуетилась, в комнате прибралась, суп сготовила, травки какие-то от желудка стала ему заваривать, одним словом – туда-сюда, он и понял, наконец, что такое женская рука в доме. Она сильно моложе была, ему сорок два стукнуло, когда они сошлись, ей – двадцать шесть, но ничего, поженились, и он даже вроде счастлив был, приосанился, плечи распрямились, улыбаться начал, а то ведь ходил бирюк бирюком. Значит, поженились они в сорок третьем, а в сорок четвертом, стало быть, Родик родился. Клара в сыне души не чаяла, баловала его изо всех сил. А Христофорыч, по-моему, до сих пор не понял, что у него сынишка растет. Он вообще к детям равнодушен, ему с ними скучно, с ребенком же про Державина и Радищева не поговоришь, а ему больше ни про что не интересно. Папашка сына пока за человека не считает. Ну и мамане, Кларе то есть, с таким мужем скучно стало. Статус замужней дамы она получила, сына родила, а мужа как будто и нет вовсе, какой-то этот Христофорыч не от мира сего. Вот Клара и ушла в сына вся, с головой и потрохами. И самый-то он у нее красивый, и самый умный, и самый любимый, и самый чудесный. Вот такой у нас мальчик Родик и вырос. Ну что, есть у тебя вопросы? Давай задавай, я про них еще много чего знаю, – гордо закончил Ворон экскурс в историю семьи Романовых.

– Пока вроде все ясно. Потом, может, еще что-нибудь спрошу.

Ворону стало обидно. Столько времени потратил на изыскания, а Камень ничего не спрашивает. Вот всегда так: когда не знаешь чего-нибудь, этот каменный бирюк непременно спросит, а когда все знаешь, так ему вроде и не надо ничего. Несправедливо.

– А с этим эпизодом ты закончил? Все рассказал, или еще что-то осталось?

– А на чем я остановился?

– На том, что Люба и Родислав попрощались, и мальчик ушел. Дальше было что-нибудь?

– Да почти все уже. На другой день мамашка, Клара эта, сыну говорит, дескать, девочка потратила на нас целый день, так много для нас сделала, ты должен ее чем-нибудь отблагодарить. Например, возьми ее с собой на озеро, познакомь с ребятами, пусть она поиграет с вами, искупается, повеселится.

– Ну, а он что?

– А что он? Согласился, конечно, он же маменькин сынок. А дальше я не досмотрел.

– Ну ты даешь, Ворон! – возмутился Камень. – Это же так важно, так интересно! Как же ты не понимаешь? И как ты теперь смотреть будешь? Ты же не попадешь точно в тот день, когда Родик ее к ребятам поведет, а ведь нам обязательно нужно знать, как это было, как ее приняли в компании…

– Чего это я не попаду? – обиделся Ворон. – Очень даже попаду. Я там еловую шишку положил, место отметил. Думаешь, я совсем из ума выжил, что таких элементарных вещей не понимаю? Да я бы сразу и досмотрел, но очень жрать захотелось, а ты меня сам учил, что там нельзя ничего брать, даже мушку поймать нельзя, и носить туда ничего нельзя. Вот и пришлось вернуться, чтобы пообедать. Сейчас мелочь какую-нибудь пузатую склюю на лету и полезу смотреть. И нечего на меня набрасываться почем зря.

– Ладно, извини, – примирительно сказал Камень. – Я погорячился.

* * *

Весь следующий день Люба думала о Родике, вспоминала в деталях все, что произошло, каждое движение, каждое слово, каждый взгляд, и, когда дело доходило до их прощального разговора, щеки отчего-то начинали гореть, а сердце – колотиться. Каким тоном он произнес: «Ты молодец», – мягким, добрым и немного восхищенным. Ни один мальчик так с Любой никогда не разговаривал, а уж с такими чудесными, красивыми и умными, как ее новый знакомый, ей и вовсе общаться не приходилось. Люба все ждала, когда же Тамара оторвется от книжки и спросит ее, что там такое вчера произошло у соседей, тогда можно было бы рассказать все в подробностях и как бы заново пережить, но Тамара занималась своими делами и ни о чем не спрашивала. Зато спросила, конечно же, Бабаня. Но рассказывать Бабане – это совсем не то, что рассказывать сестре. Бабаню Люба все-таки побаивалась и не посмела бы признаться ни в своем волнении, ни в смущении. Другое дело – Тамара. Люба занималась привычными делами по хозяйству, помогала бабушке и все косилась в сторону веранды, где с книжкой в руках свернулась на топчане калачиком старшая сестра, но Тамара, казалось, не замечала Любиного присутствия не то что в доме – вообще на этом свете.

Девочка резала капусту на начинку для кулебяки, когда послышался голос Тамары:

– Любань! А, Любань!

Ну вот, наконец-то! Тамара закончила читать и сейчас спросит… Люба быстро обтерла руки о фартук и выскочила из кухни на веранду.

– Что, Томочка?

– Тебя тут спрашивают, – ответила сестра, не поднимая головы от книги.

– Кто?

Люба повертела головой и увидела на крыльце Родика. Горло перехватило, и ей пришлось откашляться, прежде чем она смогла поздороваться.

– Привет, – безоблачно улыбнулся Родик. – Ты занята?

– Нет… то есть да… немного… а что?

– Пошли с нами на озеро. Искупаемся, в волейбол поиграем. Ребята картошку взяли, будем печь в костре. Пошли?

Люба растерянно оглянулась на дверь, ведущую в кухню. Отпустит ли Бабаня? Ведь ей надо помочь, одна она не справится. Но пойти так хотелось!

– Иди, Любаша, иди, – бабушка вышла из кухни и приветливо посмотрела на Родика. – Здравствуйте, молодой человек. Меня зовут Анной Серафимовной. А вы, наверное, и есть тот самый Родислав?

Родик молча кивнул.

– Спасибо, что забираете Любашу, а то она совсем дома засиделась, у нее в поселке нет друзей, и она скучает. Идите погуляйте и приходите к нам ужинать. Родислав, я вас приглашаю.

– Спасибо, – пробормотал паренек.

Люба пулей метнулась в кухню, скинула фартук, сполоснула руки и выскочила из дома. Надо же, как интересно сбываются мечты! Она так хотела, чтобы ее заметила та черноволосая красивая девочка, главная в поселковой компании, а ее заметил самый лучший, самый умный и красивый мальчик на свете. И сейчас она войдет в тот вожделенный круг избранных и начнет вместе с ними жить настоящей дачной жизнью, наполненной приключениями и радостным весельем.

К озеру они подошли последними, вся компания уже была в сборе. Ребята, разделившись на две команды, играли в волейбол, и еще издалека Люба заметила, что та черноволосая девочка играет лучше всех, выше всех прыгает и точнее всех бьет по мячу. При их приближении игра остановилась, все уставились на Любу как на чудо заморское.

– Это Люба с улицы Котовского, – уверенно произнес Родик. – Моя соседка.

– В волейбол играешь? – спросила черноволосая красавица.

Теперь Люба видела ее совсем близко, и оказалось, что девочка старше, чем казалась издалека.

– Нет, – смешалась Люба. – То есть плохо.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 2.9 Оценок: 70

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации