Текст книги "Медленный фокстрот"

Глава 8

Наши дни

Лайма

Я открыла глаза и услышала, как что-то шкварчит на кухне. Подумала, мама опять хозяйничает, но вспомнила, что она обычно рано уходит на работу, а сейчас за окном уже совсем светло.

И вспомнила вчерашний день – как приехал Даня, как мы сидели в кафе, пришли сюда и как он остался у нас ночевать. Как я ночью испугала его, грохнувшись с кровати. Как мы поговорили.

Я проснулась окончательно, поднялась и пошла на кухню.

Даня стоял у плиты в мамином фартуке и жарил яичницу.

– Слушай, ну ты и соня! – проворчал он.

– Доброе утро, – ответила я и села за стол. – Надеюсь, там на двоих, потому что если нет – я отберу все.

Даня засмеялся. У него была очаровательная привычка откидывать голову назад, когда он смеется. От этого открывалось все его лицо, шея, губы.

В детстве я завидовала даже его зубам – мне приходилось носить пластинки, а он родился с идеальным прикусом. И то лет до тринадцати чистил зубы через раз.

– Я испугался, что ты откусишь мне ухо, поэтому кинул на сковороду пару лишних яиц, – сказал он.

– Это тебя невеста научила готовить?

На самом деле я знала, что Даня с малых лет умел сам о себе заботиться. От его отца яичницы или хотя бы каши по утрам ждать не приходилось.

– Она готовит такие блюда и из таких продуктов, что я даже не выговорю.

– Дома тоже?

– Иногда, – уклончиво ответил Даня. – Но, мы пока не живем вместе.

– Как так? – удивилась я.

– Вот так. Моя квартира далеко от ее ресторана, а переезжать к ней я не хочу.

– Почему?

– Мне кажется неправильным жить в квартире женщины.

– И что вы будете делать, когда поженитесь?

– Господи, сколько вопросов! – выдохнул Даня, выключил плиту и повернулся ко мне. – Достань тарелки, пожалуйста.

Я поднялась и полезла в шкафчик с посудой.

– А по-моему, неправильно не пожить вместе до свадьбы, – парировала я. – Вдруг у вас есть привычки, которыми вы будете друг друга раздражать?

– А по-моему, неправильно задавать чересчур много вопросов, – ответил Даня, разделяя деревянной лопаточкой яичницу на сковородке.

– К счастью, нам с тобой вместе не жить, – сказала я, подавая тарелку. – А что, если она храпит?

– Она не храпит, – возразил Даня, чуточку смутившись.

– А если разбрасывает вещи?

– При мне ничего не разбрасывала.

– А если?..

– Лайма, не сходи с ума. – Даня поставил тарелки с яичницей на стол. – Мы с Аней поженимся и еще успеем нажиться вместе. Садись есть.

– А почему, кстати, вы женитесь так скоро? Вы же не так давно знакомы, как я понимаю? Могли бы подождать, не знаю, хотя бы до лета. Подай мне соль, пожалуйста.

– Недосолил? – удивился Даня и попробовал свое творение. – Да, и правда.

Я вернула ему солонку.

– Так почему?

– Ну, во-первых, летом чемпионат, будет не до свадьбы. – Даня задумчиво тряс солонку над своей тарелкой. – А во-вторых, решили, что хотим быть кем-то бо́льшим, чем просто парнем и девушкой.

– Никогда не понимала, как люди решают, что вот это – как раз то самое, – сказала я, ковыряя яичницу.

– Как-то понимают.

– А ты как понял?

– Просто взял и понял. – Даня ел, не глядя на меня. – А что, вы с шахматистом не чувствуете, что это «то самое»?

Он поднял голову, глаза его сверкали. Издевается.

– Я не собираюсь замуж за шахматиста, – ответила я.

– И он не собирается на тебе жениться?

– Это его дело, что он там собирается…

Даня улыбнулся.

– Вкусная яичница, – похвалила я.

– Спасибо. Наверное, стоило подождать, пока ты проснешься, а не хозяйничать тут.

– Да прекрати! У меня бы так вкусно все равно не получилось.

– А что у тебя получается вкусно?

– Да практически ничего. Чай умею заваривать. Резать колбасу на бутерброды.

– Ты что, так и не научилась готовить?

Я помотала головой. Без какого-либо стыда. Вообще.

– Ну и кто тебя такую замуж возьмет? – усмехнулся Даня.

Думал меня зацепить. Но уж я-то знаю толк в самоиронии.

– Я же хромая, забыл? Меня что так, что эдак не позовут.

Даня вмиг стал серьезным. Все не запомнит, что со мной бесполезно играть в такие игры. Как сама себя ругала и наказывала, не сможет отругать и наказать никто другой.

– Лайм, прошу тебя, не думай, что твоя травма – это что-то отталкивающее. – Он посмотрел мне в глаза, чтобы удостовериться, что я его слушаю. – Любят ведь не за то, как ноги ходят или руки работают.

– А за готовку, – сдерживая усмешку, сказала я.

– И не за готовку. И независимо от того, храпишь ты или нет. Любят за то, – он на миг задумался, формулируя, – что тебе рядом с этим человеком хорошо. Понимаешь? Спокойно и уютно. И ты, как собака, не боишься повернуться к нему животом.

– И тебе хорошо с Аней?

– Очень.

Я улыбнулась.

– Рада за тебя.

– И тебе однажды с кем-то будет так же хорошо, – сказал Даня.

– Я не стремлюсь, – отозвалась я и положила вилку на пустую тарелку. – Во сколько отправляемся?

– Да можно уже стартовать, – ответил Даня. – Только мне надо переодеться. Заедем в отель?

– А где ты остановился?

Даня смущенно улыбнулся.

– Про люкс в «Компасе» ты вчера угадала.

– Да ладно?

– Ага.

У него была привычка по-своему, особенно, произносить это маленькое слово. Напоминало дзиньканье телефона, оповещающего о сообщении.

– Ладно, – сказала я, вставая. – Доедай, одевайся и спускайся вниз. Я пока машину прогрею.

– Машину? – удивился Даня. – У тебя есть машина?

– Ну, она больше напоминает корыто с мотором. Хотя иногда ездит, да.

Одна бровь Дани взлетела вверх.

– И ты не боишься?

После той аварии я жутко боялась садиться в какую бы то ни было машину. На любое пассажирское место. Но с моей ногой невозможно было отказаться от транспорта.

– Когда я поняла, что не могу сидеть рядом с водителем, мама предложила мне самой отучиться в автошколе. Сначала, конечно, пришлось с психологом поработать. Но потом ничего – даже экзамен всего с третьего раза сдала.

– Обалдеть, – улыбнулся Даня. – Ты… просто герой!

– Да ладно тебе. Почти у всех людей есть права, тоже мне достижение.

– А как ты ездишь с…

Он оборвал себя, не закончив вопрос.

– С моей ногой? – продолжила я за него. – Ой, поверь, это лучше, чем в автобусе, когда я в любой момент могу грохнуться на какую-нибудь бабулю. Да и мой «мышонок» на автомате. Для педалей хватает и правой ноги.

– Ясно. – Даня уткнулся в тарелку.

– Жду тебя на улице.

Пока я одевалась, слышала, как Даня на кухне моет тарелки.

– Дверь не забудь закрыть, – крикнула я. – Ключ на тумбочке!

– Хорошо!

Машину за ночь сильно засыпало снегом. Я завела мотор, достала из багажника щетку и стала потихоньку ее обметать.

– Давай я?

Даня стоял передо мной в расстегнутой куртке, надетой наскоро, и, как всегда, без шапки.

– Неужели тебе не холодно? – спросила я и протянула ему щетку.

– Морозно, – ответил он, застегиваясь.

Забрал щетку и принялся быстрыми взмахами расчищать лобовое стекло и крышу.

– На это можно смотреть вечно, – сказала я, а Даня засмеялся. – Серьезно! Знаешь, как я завидовала женщинам, у которых есть мужчины, которые после сильного снегопада выходят откапывать их машины? Это же чудо какое-то – не прыгать самой по холоду вокруг нее и не выковыривать дворники изо льда.

– Пользуйся, пока есть возможность. А потом попробуй выдрессировать шахматиста. Будет от него хоть какая-то польза.

Я толкнула Даню в спину, он засмеялся еще громче и обернулся.

– Не нарывайся! Я как раскопал, так и закопать могу. Причем и машину, и тебя.

Мне захотелось сказать ему что-то едкое, но я не смогла. Только стояла и смотрела на Даню – моего Даню, которого я знала сколько себя помнила. Тот же смех, та же улыбка, которая почти никогда не сходила с его лица, что бы ни случилось. Такой же дурашливый мальчишка, пусть уже совсем большой и даже чей-то там жених.

– Наверное, Аня полюбила тебя за твой смех, – само собой вырвалось у меня. И, заметив, как удивленно вытянулось его лицо, тут же добавила: – Потому что характер у тебя несносный.

Даня снова засмеялся – все тем же смехом, по которому сходили с ума все мои знакомые девчонки, – и продолжил чистить машину.

– Бедный шахматист, – услышала я. – Натерпится он от тебя.

Когда Даня вернул мне щетку, машина уже прогрелась. Мы аккуратно выехали со двора, сминая шинами снег, и не спеша, в медленном после снегопада потоке поехали в сторону центра.

– Вижу собственными глазами, а все равно не верю! – сказал Даня, глядя на меня за рулем. – Кажется, что это какая-то параллельная вселенная, где у тебя есть права, а у меня звездолет.

– Сейчас договоришься и дальше на своем звездолете полетишь.

– Серьезно! Ты же даже на велосипеде ездить боялась.

– А ты говорил, что никогда не женишься.

– А ты – что выйдешь замуж за принца.

– У меня еще все впереди.

Даня опять засмеялся. Потом, успокоившись, спросил:

– Как дела у тети Веры?

– Ты же видел ее вчера. Она тебе все рассказала.

– Она только сказала, что все по-прежнему.

– По сути, так и есть. В нашей глуши мало что меняется. Хотя, – вспомнила я, – за ней недавно начал ухаживать один милый кардиолог из поликлиники.

– И она ему, конечно же, от ворот поворот? – предположил Даня.

Я усмехнулась, но поправлять его не стала. В Даниной речи всегда проскакивало «а ларчик просто открывался», «без задних лап», «медведь на горло наступил». Если бы он мог, он бы весь язык перевернул с ушей на хвост.

– Как ни странно, нет, – ответила я. – Он даже стал по выходным приходить к нам домой, распивать чай на кухне, рассказывать маме истории, над которыми она смеется.

– Ого, – не то, чтобы радостно, а скорее озадаченно произнес Даня. – Даже интересно на него посмотреть. Насколько я помню, тетя Вера мало кого удостаивала чести быть приглашенным в вашу обитель.

– Да, я тоже никого больше не припоминаю. Но он реально слишком добрый и мягкий. Мама его в три счета забьет.

Даня захохотал.

– Бедолага!

Мы подъехали к отелю. Огромное здание, похожее на корабль, стеклянные с золотом двери, красивые окна, вычищенные ступени крыльца.

На мгновение я засмотрелась на него, но потом стала искать место на стоянке.

– Пойдешь со мной? – спросил Даня.

Я никогда не была в «Компасе», хоть и жила в этом городе с рождения. Но одно дело там остановиться, а другое – ходить с открытым ртом, как по музею.

– А без меня ты не переоденешься?

Даня хохотнул и вышел из машины.

Глава 9

Лайма

– Мне кажется, это бессмысленно, – сказал Даня, когда мы остановились у подъезда его дома. – Отец даже дверь не откроет.

– Подбери хвост, – ответила я. – Столько времени прошло. Мало ли, может, он перестал вести себя как полный псих.

– Сомневаюсь. Обычно психи со временем ведут себя только хуже.

– В любом случае, ты зачем из Москвы приехал? Чтобы дверь подъезда поцеловать и домой вернуться? Давай хоть попробуем в гости напроситься, раз пришли.

– Ты пойдешь со мной? – спросил Даня.

– А ты разве не об этом меня просил?

– Об этом. И не об этом, – начал путаться Даня. – Я хотел, чтобы ты пошла со мной, но в то же время не хочу, чтобы ты видела моего отца. Мало ли что он выкинет…

Я махнула рукой.

– Чего он при мне только ни выкидывал. Вряд ли у него получится удивить чем-то новым. Не переживай, – добавила я. – Я буду рядом на случай экстренной ситуации, но сама не полезу.

Наконец Даня кивнул, и я аккуратно припарковала машину во дворе по следам другой машины, проложенным по густому снегу.

У двери домофона Даня снова остановился.

– Блин, на что мы вообще надеемся? – забубнил он себе под нос.

Я вздохнула и набрала номер квартиры.

Домофон долго противно пиликал, пока наконец не затрещал и на том конце не послышалось раздраженное:

– Кто?

Теперь вздохнул и, думаю, мысленно выругался Даня.

– Это я, отец. Открой, пожалуйста.

После небольшой паузы ему ответили:

– Кто это такой – «я»?

Даня закатил глаза к козырьку подъезда.

– Один из твоих сыновей, Даниил. Помнишь такого?

– Зачем приперся? Думал, я сдох и ты сможешь поживиться куском общего пирога?

– Нет, сейчас ты мне нужен живым.

– Для чего это я тебе нужен, интересно?

– Раз интересно – открывай, – загорячился Даня. – Или мы что, как идиоты, по домофону будем разговаривать?

– Насчет идиотов не обобщай, – ответил отец, и домофон истошно запищал, сообщая об открывшейся двери.

Отец Дани – массивный, широкоплечий и пузатый – ждал нас в прихожей со скрещенными на груди руками.

– Даже один прийти не смог, – хмыкнул он. – Девчонку притащил, чтобы за нее прятаться.

Мы с Даней ничего не ответили.

– Можете не разуваться, – сказал он и направился вглубь жилища. – Вы ненадолго.

Квартира была старой – поверх доисторических обоев наклеены плакаты с какими-то борцами, в коридоре над дверью висел турник, сквозь окошко двери в комнату можно было рассмотреть очертания боксерской груши. Еще я увидела огромные разной степени убитости кроссовки, резиновые сапоги с меня ростом, рукавицы, которые я могу смело надевать на голову, как шапку, и прислоненную в углу бейсбольную биту.

Я не отставала от Дани, и скоро мы оказались на кухне. Последний раз, по словам самого Дани, прозвучавшими в далеком детстве, тут меняли мебель еще до его рождения. Но что нельзя было не заметить – и здесь, и везде в квартире наблюдалась строгая чистота и солдатский порядок.

За столом сидели двое парней – такие же здоровые, как их отец, и похожие друг на друга, почти как близнецы.

Даня разительно отличался от них всех. Тонкой фигурой, заостренными чертами лица, волнистыми волосами и улыбкой он пошел в мать, которую, к сожалению, и сам едва помнил, и которую мы с ним в детстве часто рассматривали на фотографиях. Именно от нее в его внешности и зародилась та самая изящность, которую Даня стеснялся и готов был выбивать из себя кулаками.

– Поздоровался бы хоть с братьями, – бросил отец, присаживаясь к столу.

Даня кивнул в их сторону. Я пряталась за его спиной, время от времени выглядывая из-за плеча.

– Так что тебе надо? – спросил Литвинов-старший.

Даня усмехнулся.

– Что, даже чай не предложишь?

– Могу кипятка налить. Ты же тоже с пустыми руками пришел.

– Ладно, не надо. Не дай бог мы тебя объедим.

Отец откинулся на спинку кухонного уголка и снова скрестил руки на груди.

– Говори, что хотел, или сматывайся.

Даня глубоко вдохнул.

– Через две недели я женюсь, – сказал он, – и моя невеста хочет с тобой познакомиться.

– О-ого! – протянул отец, округлив глаза. – У нас что, таких, как ты, женить начали?

Братья грубо заржали.

– У нас всегда женили таких, как я, – произнес Даня спокойно.

Слишком спокойно. Мне стало не по себе. Я коснулась его локтя.

– Дань…

Но он меня даже не слышал.

– Хочешь сказать, – продолжал отец, – что какая-то лахудра действительно согласилась выйти за тебя замуж?

– Согласилась. А куда, интересно, твоя «лахудра» делась? Что-то я ее тут не наблюдаю.

Парни недобро заерзали на своих местах, но я знала, что Дане уже все равно – если его разозлить, он перестает здраво оценивать противника перед собой, ему становится все равно на кого нападать. Так было с самого детства и, видимо, взрослая жизнь тут ничего не смогла поменять.

– Ты ее сожрал или убил? – продолжал Даня.

– Э! – с присвистом выкрикнул один из парней за столом.

– Мать с нами не живет, – не теряя суровости, ответил второй, судя по всему, младший.

– Выжил-таки, – усмехнулся Даня.

– Не твое собачье дело! – бросил отец. – И вообще, какого черта ты приехал? Ни слуху ни духу несколько лет, а тут нате, пожалуйста! «Папа, я женюсь». Хочешь, чтобы я порадовался за тебя?

– Ну, уж радости я точно не дождусь, на это даже не надеюсь…

– Вот и не надейся! Мне тоже надеяться не на кого было, когда старший сын, вместо того чтобы делом нормальным заниматься, пляски выбрал!

– А что для тебя нормальное дело?

Данин отец громко усмехнулся.

– Ты даже этого не знаешь, бестолочь! Нормальное дело для мужика – деньги зарабатывать.

– Так я и заработал! У меня квартира в Москве, машина, дело, которое меня кормит, скоро семья будет. Другой бы на твоем месте гордился таким сыном!

– Гордился бы?! Да где ты был, когда твои братья росли, а я один тянул всю семью? На тренировках своих? Здоровый лоб, а толку – что с козла молока!

– То есть ты их наделал, а я должен был горбатиться, чтобы их кормить? А ничего, что меня самого ты обеспечивать с пятнадцати лет перестал? Пока другие подрабатывали, чтобы себе телефоны новые купить, я газеты раздавал, чтобы пожрать купить! Мне пришлось снимать комнату у чужих людей в городе, где живет моя семья!

– Ты сам ушел из моего дома!

– Ушел, потому что больше не мог слушать о том, какой я никчемный!

– А как ты хотел? Чтобы тебя каждый день по головке гладили?

– Чтобы ко мне по-человечески относились! И уважали мои интересы!

– У настоящего мужика не может быть интереса в том, чтобы в блестящих трикошках под музыку прыгать!

Я услышала, как Даня зарычал, и сжала его руку.

– Перестань, – сказала я, зная, что до уха не дотянусь. – Пойдем отсюда.

– Да, – не оборачиваясь ко мне, ответил Даня, – ты права. Тут, кроме троих деревянных снеговиков, ловить нечего. Столько лет вас не видел, надеюсь, еще столько же не увидимся.

Братья Дани посмотрели на него таким взглядом, что я сильнее вцепилась в ладонь Литвинова. Вдвоем они его отметелят.

– Да, сынок, тебе того же! Когда я помру, тоже можешь не приезжать. Твоего тут ничего нет, так и знай.

– О! Это я усвоил давным-давно, не волнуйся.

– Давай-давай, уматывай в свою Москву и сиди там со своей куклой набитой! Какая нормальная баба за такого пошла бы!

– Да от тебя даже ненормальная сбежала! – зло усмехнулся Даня. – С тобой жить могут только тараканы и эти кретины.

Парни красноречиво поставили на стол кулаки.

– Лучше бы ты стал калекой, а не она, – кивнул на меня отец Дани. – Может, тогда бы хоть немного поумнел. А то вон сколько лет, а все пляшешь.

– Ну как вы можете?! – не выдержала я. – Как не стыдно?! Это же ваш сын!

– Калек не спрашивали! – рявкнул отец.

И я даже сама не поняла, что произошло дальше – помог инстинкт. Только заметила, как рядом, с той стороны, где стоял Даня, что-то резко дернулось. И в тот же момент, не размышляя, бросилась туда. Ухватила Даню за руку и почти повисла на ней, не давая ему ни кинуться на отца, ни сбросить меня с себя.

Парни за столом, почуяв драку, как собаки, оживились, повскакивали.

– Да не трогайте вы сопляка! – велел им отец. – Его ж прибить ничего не стоит, как комара. Будете потом рассказывать, как прихлопнули мировую знаменитость.

– Даня, прекрати! – Я сильнее сжала его плечо. – Что ты делаешь? Он же специально тебя выводит. Не ведись!

Его отец рассмеялся.

– Поразительный ты человек, – сказал он старшему сыну. – Когда я обозвал твою невесту, ты стерпел, а как про эту начал, – он кивнул на меня, – драться полез. Да отпусти ты его, – сказал он мне. – Что он мне сделает?

– Заткнись! – крикнул Даня и, хоть я его и не отпустила, опять дернулся в сторону отца. – Урод! Ненавижу тебя! Тебя и этих твоих придурков из ларца! Они тебе, небось, и тапочки приносят.

Парни как-то недобро задышали. Мне резко стало душно.

– Даня, хватит! Пойдем отсюда.

– Катитесь, – разрешил отец, потом, усмехнувшись, крикнул нарочно утончившимся голосом: – Сынок! А невестушку-то когда приведешь?

– Никогда! – ответил Даня. – Я ей скажу, что ты сдох неделю назад и валялся тут три дня, пока твои идиоты вспоминали, как дверь открывается.

– Даня, идем! – крикнула я и стала вытягивать его из кухни.

Я почувствовала, что времени у меня мало, что нога вот-вот снова откажет, но упасть на пол прямо здесь, перед отцом Дани, была согласна только замертво.

– Пожалуйста, – прошептала я, потрепав Данину руку.

Вдруг он опомнился.

– Идем.

– Девка-то поумней тебя будет, – снова заговорил мужчина.

– Прекратите! – крикнула я. – Вы псих!

Ответом снова был смех. Но я его уже не слышала. Держа Даню за руку, я тянула его к выходу. Коридор совсем короткий в маленькой квартирке старого дома. Всего несколько шагов, но ведь каждый из них может оказаться ложным. Ступаешь шаг, а ноги больше нет.

Я сделала рывок, распахнула дверь и уже в подъезде упала на перила лестницы.

– Лайма! – кинулся ко мне Даня. – Что такое? Опять?

– Да. – Я уже не чувствовала ногу и боялась отпустить перила. – Дай руку.

Даня тут же протянул мне обе. Я коснулась сначала одной, потом другой и тихонько опустилась на ступеньку.

– Отец у тебя, конечно, полный неадекват.

– Да черт бы с ним. – Даня присел передо мной на корточки. – Чем помочь? Хочешь, отнесу тебя вниз?

– Да брось, – ответила я, растирая ногу. – Сейчас посижу минутку, и пойдем.

– Хочешь, я поведу?

– Вот еще! Моя «мышка» слушается только меня. С тобой она не поедет. Да не волнуйся, – улыбнулась я. – Сейчас все пройдет.

Даня выдохнул и присел на ступеньку ниже.

– Прости, что тебе пришлось все это увидеть, – сказал он. – И услышать. Ненавижу его.

– Все нормально. – Я положила руку ему на плечо, а хотелось запустить в волосы. – Мы же с тобой, в принципе, этого и ждали.

– Зачем только позвал тебя… Слушать эту скотину…

– Мы хотя бы попробовали.

Даня вздохнул.

– Что теперь делать с твоей невестой? – спросила я. – Как ты будешь знакомить ее с отцом? Наймешь актера, у которого получится сыграть адекватного папочку?

Даня хмыкнул.

– Конечно, нет. Объясню ей, что мой отец – конченый психопат, и предложу поинтересоваться чем-нибудь другим из моего прошлого.

– Точно! – я щелкнула пальцами. – Ты можешь устроить ей экскурсию по местам своего детства. Покажешь тарзанку, с которой упал и сломал руку. А потом месяц занятий в спортшколе пропустил, и мне пришлось тренироваться с Сережкой, который был немногим лучше табуретки.

– Да я вообще на эту чертову тарзанку не полез бы, если бы кое-кто не пытался меня взять на слабо, что я повторю ее коронный прыжок.

– И, кстати, не повторил!

– Ни фига подобного! – Даня даже обернулся. – Еще как повторил.

– Но я-то рук себе не ломала, когда с нее прыгала, – смеялась я. – Ладно, тогда своди ее на тот пустырь, где жила Найда.

– Найда, – Даня снова усмехнулся, но теперь ласково. – Моя первая и единственная собака.

– Моя тоже.

Мне сразу вспомнилась худая, бледно-рыжая дворовая собака, спокойно обнюхивавшая наши руки каждый раз, как мы приходили, и размахивающая хвостом, если в этих руках для нее находились вкусности – сосиски, дешевая колбаса или то, что моя мама передавала застоявшегося в нашем холодильнике.

– А помнишь, как мы пристраивали ее щенков? – негромко спросил Даня. – Она тогда пятерых родила.

– Помню. Я еще боялась, что они попадут в недобрые руки, и заставляла всех потенциальных хозяев рассказывать о себе и доказывать, что им можно доверять.

– А я боялся, что они осенью перемрут от голода, и готов был тебя удушить, когда ты отказалась отдать щенка парню, который при тебе перешел дорогу на красный свет.

Я засмеялась.

– Я испугалась, что он так же перейдет дорогу со щенком и попадет под машину!

– Я уже думал затащить оставшихся домой и прятать их у себя в комнате, пока этот, – Даня кивнул на дверь, – не заметит. Нам сильно повезло, что вместо него подвернулся другой парнишка, который мечтал о дворняжке, – с явным сарказмом продолжил Даня.

– А я так хотела забрать их себе, но у мамы аллергия на шерсть. Помнишь, там был такой черненький, с белым пятнышком на груди? Он мне больше всех нравился.

Мы замолчали, а потом Даня сказал:

– Наверное, заведу собаку, как вернусь домой.

– Здорово, – улыбнулась я, чувствуя, что начинаю завидовать. – Аня любит животных?

– Да, наверное, любит. У нее есть аквариум с рыбками.

Я вообразила Даню и его невесту, которую пока не видела, но представляла ярко, сначала у аквариума, а потом с собакой. С огромным пушистым беспородным псом. Хотя, наверное, Аня бы предпочла кого-то поменьше и чистокровного. Какой-нибудь ретривер или далматин. Или, может, вообще девчачью сумочную лупоглазую шавку. Но на такую бы в жизни не согласился Даня.

Почему-то в тот момент мне нравилось думать, что невеста Дани любит не то, что нравится Дане. Что они могут спорить или даже ругаться. Но я быстро поймала себя на этой низости, и мне даже стало стыдно, хоть никто моих мыслей и не знал.

Даня заслуживал самого лучшего и всегда к такому стремился и, если он решил жениться, значит, нашел ту самую – единственную, удивительную, уникальную, без которой и жизнь не жизнь и которую он уже точно никогда не отпустит.