Текст книги "Невыносимый"

– То есть ты правда не шутишь? – то ли опять спрашиваю, то ли просто на свои же мысли отвечаю.

Да, я повторяюсь. Но! Это же безумие какое-то! Как он вообще представляет себе это все? И как собирается сыну объяснить мое отсутствие, если я сейчас реально откажусь и уйду? Конечно, ничего такого я не сделаю, и он это знает, но…

Господи, да что должно твориться в голове у человека, чтобы додуматься до такого? Или он как раз перечитал те самые книжки, о которых я вспомнила? По крайней мере, это бы многое объяснило. Одно непонятно, как он намеревается с таким подходом играть со мной в семью для Максима? Если вообще собирается, а не что похуже…

Все это проносится в моей голове за считанные доли секунды. Следом мой рассудок топит закономерная ярость. Болезненная. Беспощадная. Ледяная. Она захватывает в свой плен. Покрывает коркой гулко бьющееся сердце. Успокаивает. Замедляет пульс. Настолько быстро, что я едва ли в полной мере успеваю осознать, что делаю дальше.

– Ладно, – соглашаюсь, позволяя окутывающему меня сейчас хладнокровию укрепиться в разуме. – Но ты ведь помнишь, что я никогда этого не делала? – беру в руки один конец его галстука и накручиваю на палец. – Придется тебе мне помогать. Направлять… – дополняю и тяну ткань вниз, тем самым развязывая «удавку».

На Игната не смотрю – пристально слежу за своими действиями. За тем, как серебристо-зеленый аксессуар скользит с его шеи по груди и тяжело падает к нашим ногам.

– Пиджак тоже снимай.

Ничего не отвечаю, просто исполняю сказанное, отбрасывая ненужную вещь на приставленный к основному стол. И снова жду. Да, опять игнорирую его взгляд. Не нужно ему знать, сколько сейчас горького яда разливается на дне моей все больше замерзающей души.

– Кобура. Рубашка.

И снова я молча исполняю его веление.

Сперва кобура с тем, что внутри. Ее я откладываю себе за спину. Принимаюсь за рубашку. Неспешно расстегиваю пуговичку за пуговичкой, постепенно открывая для себя его совершенное тело. Но по итогу так и не снимаю, оставляя просто раскрытой. Так мне нравится больше. Скольжу ладонями по уже обнаженной груди, против воли любуясь совершенным телом с редкими шрамами. Обвожу пальцами каждый из них, сдерживая противоестественное желание расспросить о них. Вместо этого целую. Но если когда-то давно я таким образом пыталась стереть из мужчины все то плохое, что они таят в себе, то сейчас делаю это из надобности, отчего льда во мне становится больше. Он растет с геометрической прогрессией, грозя навсегда утопить в своем холоде.

Я больше не спрашиваю, что мне делать дальше. Берусь за пряжку ремня, раскрывая его. Пуговица с молнией на брюках поддается еще проще. Штаны чудом не спадают с него. Дальше я стараюсь вовсе не думать о том, как поступаю, и чего мне это будет стоить – отталкиваю его и хватаю пистолет, попутно освобождая его из кобуры. Не уверена в том, насколько быстро мне удается провернуть этот номер, но цель достигнута – оружие направлено прямиком на Игната. Который, как ни странно, встречает такое открытие вполне спокойно. И даже хуже!

– Это семнадцатизарядный глок, – сообщает. – Здесь три независимо действующих предохранителя. Даже если твой отец и успел научить тебя чему-либо, сомневаюсь, что в его руки попадалось нечто подобное, – то ли помогает, то ли опять оскорбляет. – Предохранитель спускового крючка. Боевой. И противоударный. Очень чувствителен к хвату и работе указательного пальца на спуске. Если собираешься воспользоваться им, то жми сильней, – шагает мне навстречу.

Не знаю, что он сейчас читает на моем лице. Лично я в данный момент испытываю один лишь ужас от собственных действий. Ужас и страх. Хочется забиться в угол и от души разреветься. И я не представляю, почему еще этого не сделала. Ведь это самый настоящий театр абсурда, а я – самый неправдоподобный его персонаж. И я бы никогда на такое не решилась, не вмешай он во все это моего ребенка.

– Ну же, Тая. Давай, – последний шаг и дуло пистолета теперь упирается ему в грудь. – Давай, пристрели меня. Не думай о том, что будет с Максом. Весь город уже наверняка знает, чей он сын. Если действительно думаешь, что я – худшее, что может быть в твоей жизни, то не сомневайся. Жми на курок. А потом беги к своему папочке. И молись. Потому что каждый второй мент в этом городе жрет, если не с моей руки, так с чьей-то еще. А другие ублюдки этого города не будут так великодушны к тебе, как я.

Вот теперь я усмехаюсь с неприкрытой горечью. И головой качаю, глядя в его потемневшие от эмоций глаза.

– Думаешь, я этого не понимаю? Или почему я, по-твоему, согласилась уйти с тобой, а не с отцом? Только, знаешь, на роль твоей униженной шлюхи я не подписывалась, Игнат. И ребенка своего я тебе не отдам, хоть что делай, даже убивай!

Наравне со сказанным отдаю ему пистолет. Почти вжимаю его ему в грудь. Он не обращает никакого внимания на этот жест вынужденной капитуляции. На губах мужчины расцветает жестокая усмешка. Еще секунда, и я лишаюсь возможности стоять на ногах. Оружие вываливается из моих рук. Грохот от падения остается где-то там, на стороне, я быстро забываю о нем, распятая на холодной поверхности стола, под мужчиной, нависающим сверху.

– Если не хочешь видеть во мне чудовище, то не буди его во мне, – раздается угрожающим полушепотом над моим ухом.

Зажмуриваюсь. Сильно. До черных точек. А затем говорю то, о чем наверняка пожалею в будущем.

– Я никогда по-настоящему не видела в тебе чудовище, – шепчу едва ли громче него. – Наоборот. Ты был для меня героем. Моим чертовым героем. Все эти долгие пять лет. Только я никогда не думала, что человек, спасший меня от насилия, сам по итогу будет меня к нему склонять.

Вот теперь я вновь смотрю на него. Со всей переполняющей меня горечью, обидой и еще чем-то таким, чего я и себе не способна объяснить в полной мере. Что-то близкое к надежде, но полное смертельного яда. Взор напротив – практически черный. В нем – чистая ярость. Не меньше ярости и в том, с какой силой ударяется его кулак об стол, совсем рядом с моим лицом, отчего я вздрагиваю.

– Врешь. Ты опять врешь мне, Тая, – сквозь зубы цедит Игнат. – Или на что ты рассчитывала, когда играла тут покорную рабыню? Думала, я схаваю все это дерьмо? Проглочу и покиваю китайским болванчиком, пока ты будешь стоять передо мной на коленях? Какой реакции ты от меня ждала, строя несчастную жертву, вынужденную терпеть такого ублюдочного меня?!

Хруст его суставов и еще один удар.

– Я? Я ничего не думала! – повышаю голос. – И не ждала! Да мне вообще ничего от тебя не нужно, чтоб ты знал! – бью в мужскую грудь в безуспешной попытке оттолкнуть его от себя. – Если бы было нужно, если бы хотела, давно сама пришла к тебе. Еще когда беременная оказалась на улице. Но я не дура и прекрасно понимаю, что в действительности не нужна тебе. Ни я, ни мой сын. Ни тогда. Ни сейчас. Как и не собираюсь для тебя никого играть. Мне это не нужно. Но и быть твоей бессловесной рабыней я тоже не буду, Игнат. Найди себе для этого другую, – снова толкаю его от себя.

Впрочем, это срабатывает. Не так, как я рассчитываю.

Но все же…

Я жду новый удар, которым Орлов выместит переполняющую его злобу. Но поднятый кулак замирает в воздухе, а затем опускается в третий раз совсем беззвучно. Мужчина прикрывает глаза и шумно выдыхает. Несколько секунд и вовсе не дышит.

– Первое, – заново поднимает сомкнутую в кулак ладонь. – Тебя привез мой водитель. И многие это заметили. Не слепые. Уже начали обсуждать. Я избавил тебя от лишней болтовни, с учетом, что в дальнейшем поводов для сплетен будет еще больше, – показательно отставляет указательный палец. – Второе. Я не сказал ни слова из того, что не являлось бы неправдой. И лучше всем сразу свыкнуться с этой мыслью, – не менее демонстративно разогнул средний палец. – Третье. Как я и сказал, из всех, ты – первая, кто справился с нагрузкой. Отсутствие опыта вполне может компенсироваться твоим упорством и эффективностью в работе. Поскольку у остальных опыта побольше, как они считают, вот они им с тобой и поделятся, если на то возникнет реальная необходимость, – к предыдущим двум пальцам присоединяется безымянный. – И четвертое. Если уж тебе так хочется обеспечить будущее своего сына – такое, которое не будет, как у меня, – то свыкайся с тем, что придется вникать в управление организацией. Сперва вникнешь. Потом его научишь. Поможешь. И направишь, – наконец, открывает глаза и вновь смотрит на меня в упор. – Нигде в моих действиях не было прямого посыла о том, чтоб, когда все ушли, ты встала на колени и отсосала у меня. Прям «щас». И только потому, что я так велел тебе, рабыня ты моя недоделанная, них*ра не бессловесная, а очень даже болтливая.

И если в начале его речи во мне еще живет мрачность, то под конец от нее не остается и следа. Вместо нее во мне растет обоснованное удивление, которое по итогу сменяется откровенным стыдом за то, что надумала себе так много и неправильно. Пусть он и сам в этом виноват. И уже под конец меня накрывает четкое осознание его слов, а вместе с ним рождается совсем иное чувство – благодарность. Бесконечная и необъятная. Ведь он же… Он… Неужели…

– …правда? – заканчиваю последнюю мысль уже вслух, а на губах против воли расплывается по-дебильному радостная улыбка.

И, наверное, это даже хорошо, что я даю волю эмоциям, потому что мужчина улыбается в ответ.

– Я почти уверен, что да. Все-таки утверждение о том, что ты сосешь лучше остальных – пока не проверено, лишь мое предположение, – задумывается над своими же словами Игнат.

Я на это только глаза закатываю.

– А знаешь, я, кажется, начинаю привыкать к твоему мерзкому характеру, – наигранно тяжко вздыхаю, обхватывая обеими ладонями мужское лицо. – Но иногда тебе все же тоже стоит помолчать, – и, прежде чем он успевает среагировать на мою очередную дерзость, подаюсь вперед и целую в губы, вкладывая в свой порыв все то светлое, что сейчас ощущаю по отношению к нему. – Спасибо, – добавляю тихонечко уже после.

Обнимать его лицо так и не перестаю. И только сейчас осознаю, что Игнат так до сих пор и не оделся, отчего наша близость теперь воспринимается иначе. Острее. С каждым уходящим мгновением, пока он гипнотизирует меня своим темным взором. И, кажется, не одна я о чем-то подобном думаю, потому что упирающийся мне между ног стояк не почувствовать невозможно.

– Если бы ты сказала это сразу, – опускается до полушепота мужчина, а его ладонь скользит вдоль моего бедра. – Но теперь одним «Спасибо» точно не отделаешься, – вдыхает около моего виска глубоко и медленно, пробуждая мириады мурашек по коже.

И только. Отстраняется. Оставляя лежать на столе. А заодно додумывать, что бы в таком случае значило это его «теперь одним „спасибо“ не отделаешься», и размышлять над тем, что, кажется, я совсем не против отблагодарить его тем самым способом, о котором он упомянул для всех в начале совещания. Несмотря на то что еще недавно утверждала обратное.

Глава 9

Тая

Несмотря на произошедшее утром, рабочий день проходит относительно спокойно. По крайней мере, напрямую никто ничего не говорит, а все косые и любопытные взгляды я стойко игнорирую. К тому времени, как мне пора уходить, Инна успевает прислать уже три сообщения с напоминанием о приеме. Я же вспоминаю, что так и не предупредила Игната о том, что собираюсь уйти пораньше. После нашего феерического разговора, он как уходит, так больше мы и не видимся. Вот и направляюсь первым делом к нему. Но того нет на месте. Приходится оставить для него сообщение у Агаты.

До поликлиники я добираюсь опять не сама. Гриша с Иваном как из-под земли вырастают, стоит мне выйти из здания офиса.

– В кабинет тоже со мной пойдете? – уточняю, когда по приезду оба снова следуют за мной. – Раздеться поможете, да?

Ну, а чего они от меня ни на шаг не отходят?

Я все понимаю, головой отвечают и все такое, но всему же есть предел. Вот и останавливаюсь посреди лестницы, между первым и вторым этажом, требовательно глядя на обоих. Они тоже смотрят. И молчат. Где-то здесь я начинаю подозревать, что у кого-то просто извращенское чувство юмора. В общем, не дождавшись от них ответа, иду прямиком к нужному кабинету на втором этаже.

Правое крыло встречает нас десятком пациенток, расположившихся на лавочках вдоль всего длинного коридора. Хорошо, все сидят не к Инне. У той рабочий день завершается как раз в пять вечера, так что я самая последняя. Впрочем, как всегда. Это уже что-то вроде ритуала. Так что в кабинет вхожу без предупреждающего стука.

– А вот и я! – провозглашаю радостно. – И даже не одна, – усмехаюсь, косясь на застывших за моей спиной охранничков.

Те, в отличие от меня, сохраняют полнейшую невозмутимость. Гриша, аккуратно отодвинув меня с прохода, переступает порог первым, как к себе домой, внимательно оглядывая каждый угол. Я терпеливо жду, показательно изучая потрескавшуюся побелку на потолке, предварительно махнув Инне рукой, чтоб не мешала происходящему. Та послушно ждет, посматривая на обоих парней с легким интересом. А те с таким же непробиваемым выражением, как и прежде, удаляются. Недалеко. Дверь стеречь. Иван даже предусмотрительно закрывает за собой эту самую дверь. Стоит ей действительно захлопнуться, как я весело хихикаю, глядя на непередаваемое выражение лица подруги.

– Это вот сейчас что такое было? – интересуется Инна озадаченно, проводя пальцем между своих черных бровей.

Карие глаза смотрят вопросительно, а губы чуть поджаты, выдавая ее волнение за меня. Приятно. Но я спешу поскорее успокоить девушку.

– Не обращай внимания, – повторно махаю рукой, проходя к столу. – Это типа мои личные няньки.

Медсестра отсутствует, как и всегда при наших встречах. Но нам обеим так даже удобней.

– Откуда ты их взяла?

Вот тут я неприкрыто морщусь, почти падая на стул рядом с ней.

– Ты даже не представляешь, во что я вляпалась, – признаюсь с мрачной ухмылкой, уставившись в окно.

– Чай, кофе? – тут же предлагает Инна, понимая меня с полуслова.

– Чай. Но все рассказывать некогда. Как видишь, за каждым моим шагом теперь пристально следят. Так что… – развожу руками.

Подруга все это время крутится возле подоконника, на котором стоит электрический чайник, а также поднос с чашками и вазой со сладостями.

– Ну хоть вкратце давай, а то я уже столько себе надумала, боевики отдыхают, – хмыкает она.

Смеюсь. Да, эта девушка фантазией не обделена. Как и внешними данными, которым любая модель позавидует. Еще бы, имея в роду азиатские корни, которые так удачно смешались со славянскими: светло-золотистый цвет кожи, темные раскосые глаза, черные блестящие волосы, маленький носик, пухлые губки и мягкие черты лица в общем. Я пристально слежу за ней, пока она разливает чай по кружкам, одну из которых по итогу ставит на край стола передо мной. Рядом кладет шоколадную конфету. За нее я и берусь первым делом.

– Вкратце… – тяну задумчиво, разворачивая сладость. – Ну, если вкратце, то отец Максима объявился.

Инна давится первым же глотком, который успела так необдуманно сделать. На мой порыв помочь, резко машет руками и отстраняется, бьет себя по груди одной рукой, второй тянется к салфеткам и принимается убирать брызги со стола. Жду, когда она закончит, попутно съедая свою конфету, а затем добавляю:

– И мы, вроде как, теперь живем вместе. У него. Охрану тоже он приставил. Так что придется привыкать.

Инна снова закашливается. И смотрит до того обалдело, что я невольно снова хихикать начинаю.

– Это все, или еще что-то есть? – уточняет наигранно деловито. – Ты лучше сразу говори, пока я снова ничем не подавилась.

– Ммм… Да в общем-то на этом все, – пожимаю плечами. – Но мне нужны самые лучшие контрацептивы, которые ты только знаешь. Цена – не вопрос.

Девушка еще больше озадачивается. В первое мгновение. Затем на ее лице появляется все понимающая ухмылочка, при виде которой я мысленно стону. Ибо знаю, что будет дальше.

– А вы уже с ним снова того, да?

Тяжело вздыхаю, ставлю локоть на стол и упираю подбородок в ладонь, глядя на нее с неприкрытой грустью.

– Просила бы я иначе защиту? – задаю вроде как логичный вопрос, но таковой он только для меня.

– Да может ты заранее? Для лишнего контроля. Ты ж у нас любишь это дело, – то ли констатация факта, то ли упрек.

В любом случае я пропускаю мимо ушей. Сейчас важнее другое.

– Было. Один раз. Незащищенный, – кратко обрисовываю ситуацию. – Но я выпила таблетку почти сразу.

Вот теперь Инна оживляется.

– Что за таблетка?

Вот очень хороший вопрос. Особенно, когда не только не знаешь ответа, но и признаваться в этом не хочется. Ибо дура дурой же, без совета выпить нечто подобное. Но и молчать не вариант.

– Честно говоря, не запомнила названия. Красненькая такая, – объясняю, как могу.

Девушка одаривает меня скептическим взглядом.

– Краааасненькая, – тянет ехидно и о чем-то крепко так призадумывается, не сводя с меня пристального взора.

– Игнат покупал, – признаюсь, утыкаясь в кружку с чаем. – Упаковку выкинул, так что точного названия не скажу.

– Угу… – снова протягивает девушка, а затем качает головой и тянет руку к затылку.

Одно движение и на ее плечи падает освобожденная из плена резинки копна темных волос, которые она тут же встряхивает нервным жестом.

– В общем, так, – говорит немного погодя. – Выписывать тебе я ничего не буду. По крайней мере, сейчас. Сперва нужно убедиться, что ваша волшебная пилюля помогла. А то окажется потом, что я тебя беременную пичкала всякой гадостью. Вот как убедишься, что секс прошел без последствий, тогда и придешь снова. Подумаем, что лучше для тебя будет выбрать. Пока же по старинке, презервативами попользуетесь. Об остальном расскажешь подробно на следующих выходных. Ты ведь не забыла об этом, надеюсь, и не передумала ехать с нами за город?

Еще и это?!

– Забыла, – каюсь, откидываясь на спинку стула. – А вы не очень обидитесь, если я не поеду? – спрашиваю с надеждой.

На меня смотрят с таким видом, будто я саму Родину предаю.

– Я просто не уверена, что меня отпустят, – улыбаюсь виновато.

– Так бери вашего нерадивого папашу с собой. Заодно хоть познакомимся с мужиком. А то из тебя ж ни словечка вечно не вытащишь о нем. Хоть воочию глянем, кто такой.

– Плохая идея, – говорю, как есть. – Игнат не совсем простой человек. И очень занятой.

– Плохая идея теперь избегать друзей! – отчитывают меня строго. – И какой он человек, мы выясним сами, не переживай. Словам обиженной женщины верить – последнее дело! По себе знаю!

Инна явно хочет подбодрить меня, и я послушно улыбаюсь, попутно раздумывая, чтобы ничего Игнату не говорить. Ну его.

– Давай я поговорю с ним, а позже тебе отпишусь, ладно? – ухожу от прямого ответа.

Не ладно, но Инна, пусть и со скрипом, соглашается. Я же впервые за все годы нашего общения, чувствую облегчение уходя от нее, что больше не приходится продолжать неприятный для меня разговор. Впрочем, о нем я быстро забываю – как только забираю сына из садика. Мы ненадолго забегаем на квартиру за коньками, где я заодно переодеваюсь в более подходящую одежду, и едем на каток.

Парк «Семейный» встречает нас сиянием выставленных вдоль обочины вечерних фонарей и цветных гирлянд. По залитым водой дорожкам катается привычно много народа. На входе открыт пункт выдачи коньков в прокат. Мы им пользуемся только чтобы переобуться. А дальше я забываю обо всем, пока неспешно скольжу вдоль аллеи к центру парка. Там еще ярче, а по центру стоит огромная ель, сияя множеством огоньков. Вокруг нее мы и принимаемся кружить. Я показываю сыну элементы фигурного катания, которым занималась с четырех до шестнадцати лет, а он пытается повторить. Падает, поднимается, снова падает, пока не получается сделать как надо.

– Мама, это невозможно так кататься, – наконец, вздыхает мой мальчик устало, садясь прямо на лед, с которого я его тут же поднимаю. – Я так не могу, как ты. Ты просто невероятная! – заканчивает восхищенно, и я счастливо смеюсь ему.

– Прям уж и невероятная? – прищуриваюсь. – Это ты просто не видел, как катаются профессионалы.

– Ты все равно лучше, – обнимает он меня, и я отвечаю ему тем же.

– Ладно, идем за пирожками и шоколадом? – предлагаю. – Потом еще немного покатаемся и поедем домой, да?

– Ага, – соглашается Максимка и первым катится в сторону киосков с едой.

Там мы проводим не так уж и много времени. Замечаю у кромки следующих за нами попятам охранников и кивком предлагаю присоединиться к нам. Тоже устали, наверное – следить за нами. Пусть перекусят. Но те даже не думают двигаться с места, на что я мысленно пожимаю плечами и возвращаю внимание сыну. Тот уже успевает съесть пирожок с картошкой и теперь с блаженным видом пьет свою порцию горячего шоколада, слизывая языком остатки над верхней губой, но только больше размазывает. Достаю из рюкзака за спиной пачку влажных салфеток и аккуратно убираю все лишнее с его личика одной из них.

– Ты не медвежонок, ты самая настоящая хрюня, – комментирую свои действия.

– А вот и нет, – показывает он мне язык. – Я идеальный! – заявляет следом.

– И очень скромный, – усмехаюсь на такое заявление.

– И идеальный! Воспитательница сегодня так и сказала про нас с Лерой. Что мы идеальные дети. Потому что не бегаем и не шумим.

Не сказать, что я считаю такое сравнение с другими детьми правильным, но внутри испытываю материнскую гордость.

– Ладно, идеальный, поехали дальше. Посмотрим, как идеально ты катаешься, – перевожу тему, приглашающе протягивая ребенку руку.

Тот крепко хватается за нее, но ехать не спешит. Смотрит на других отдыхающих. Перед нами парочка из парня и девушки, которые неспешно и легко кружат по льду, и в каждом их движении чувствуется любовь. Глядя на них невольно хочется также. Для себя.

– Красиво катаются, – озвучивает мои мысли Максим. – Вот бы папа здесь был. Вы бы с ним тоже покатались так.

Скептически хмыкаю, но поганое воображение заменяет тех двоих влюбленных на меня и Игната. Дебильные мысли. Абсолютно ненужные. Отгоняю их сразу же, но они все равно продолжают оглушать подсознание своей яркостью.

Гадство!

– Не факт, что папа умеет кататься, – произношу грубее, чем хочется, но уж как получается.

Макс этого и не замечает. Продолжает задумчиво смотреть на пару катающихся.

– Мам, а можно в следующий раз Леру с собой взять? – смотрит на меня с надеждой.

– Ну, если Леру отпустят с нами, то почему нет? – улыбаюсь ему.

Смена темы не радует, но помогает избавиться от навязчивых образов. А следующее предложение сына и вовсе выметает их все из головы.

– Мам, а станцуй, – просит. – Ты так красиво кружишься. Так страшно. Но красиво-красиво.

И опять я не могу сдержать улыбку. Жаль, ненадолго она меня посещает.

– Я попрошу Гришу тебя записать на телефон, и папе потом покажу, – добавляет радостно сын.

И самое противное, что отказаться-то нельзя. То есть можно, но не нужно. Он ведь как лучше хочет. Чтобы папа с мамой были вместе. И не понимает, как все больше своими желаниями связывает меня по рукам и ногам. Привязывает к своему отцу против воли. Поэтому я просто едва заметно хлопаю по его помпону на макушке и качусь вместе с ним в сторону нашей охраны.

– Присмотрите за Максом, – прошу Григория. – А ты чтоб хорошо себя вел и не сбегал от них, понял? – грожу сыну пальцем, на что тот согласно кивает. – Я серьезно, Максим. Иначе больше никогда не приедем на каток, и я не буду танцевать для тебя, – грожусь, снимая с себя куртку и шарф, чтобы не мешались.

Действует. Вижу по синим глазам.

– Только ты очень-очень красиво танцуй, – слышу уже в спину.

Махаю рукой, не глядя, и скольжу в центр катка, ближе к ели.

Вообще для нас с ним это привычная практика, так что нет ничего удивительного, что постоянные отдыхающие тут же отъезжают в сторону, останавливаясь неподалеку в ожидании уличного шоу. А я в такие моменты каждый раз памятью возвращаюсь в свои восемнадцать и ощущаю себя той юной девочкой, верящей в чудеса и в то, что мне все подвластно, стоит только захотеть. Волнующее и приятное ощущение, оседающее щекочущим чувством внизу живота.

В такие моменты хочется обнять весь мир. Раствориться в нем. В том ощущении свободы и волшебства, что дарит фигурное катание. Нет предела. Ничему. Даже совершенству. Ты не скользишь по льду – паришь над ним. Ввинчиваешься в воздух, как стрела, где наконечник – это твоя душа. Вылетает из тела, замирает на то время, что одновременно оглушает своей бесконечностью и длится так мало, а затем резко влетает обратно, возвращая тебе земное притяжение. Но едва ли оно способно удержать надолго. И ты вновь и вновь ищешь способ оторваться от тверди. Взлететь как можно выше. Удержаться в воздухе как можно дольше.

Я никогда не стремилась связать свою жизнь со спортом, но всегда искренне наслаждалась фигурным катанием. В нем я та, кто я есть. Без налета фальши и лжи, в которую вынуждают заворачиваться другие люди. И мир вокруг оживает. Огнем полыхает под моими коньками. Взрывается сверхновой. Слепит своей красотой. И я – весь этот мир. Но ровно до того момента, пока не заканчивается слышная лишь мне одной мелодия творения.

Многочисленные аплодисменты вынуждают вынырнуть из мира грез и смущенно улыбнуться благодарным зрителям. Да, я снова буду звездой социальных сетей в ближайшее время, но да ладно. Восхищение, что читается на личике моего любимого мужчины, стоит всего этого.

– Все? Доволен? – уточняю у Максимки, когда оказываюсь рядом с ним.

– Да, – кивает он, широко улыбаясь. – Ты самая классная мама в мире, – выдает, обнимая мои ноги. – Папа тоже так считает. Правда, пап? – заглядывает мне за спину.

– А то, – отзывается голос позади с оттенком усмешки.

Забываю, как надо дышать. Замираю, не оборачиваясь.

Боже!

Убейте меня кто-нибудь, а?!

Только Игната мне для полного счастья и не хватает сейчас.

Откуда он вообще здесь взялся?

В следующее мгновение во мне пробуждается любопытство. Интересно, реально на коньках? И при этом в своем любимом костюмчике?

Я все-таки оборачиваюсь. Не до конца. Всего лишь полубоком. Но этого хватает, чтобы разглядеть его от и до. И да, Игнат действительно в костюме, что скрыт зимним пальто. И на коньках! Но выглядит при этом, надо сказать, совсем не нелепо, а очень даже гармонично. Или может все дело в том, как он преподносит себя? Ровная осанка, насмешливый взгляд, ироничная ухмылка – и уже я ощущаю себя не к месту на катке. Вот и поворачиваюсь обратно к нему спиной.

– Ладно, я тебе станцевала, поехали домой, – говорю сыну, глядя при этом на Гришу с ожиданием, когда тот вернет мне мою куртку с шарфом.

Ни того, ни другого я не получаю. Просто не успеваю забрать. Макс никак не желает сдаваться.

– А как же с папой покататься?

Хочется побиться лбом о ближайшее дерево.

Этот ребенок точно сведет меня с ума скоро такими темпами!

Родила на свою голову…

– Сомневаюсь, что твой папа увлекается чем-то подобным, – отвечаю как можно мягче. – Ему такое не интересно. Так что ноги в руки и на выход из парка, – подталкиваю сына в нужную сторону.

Правда, покинуть каток все равно не выходит.

– А что, у меня надпись на лбу о чем-то подобном, или объявление на спине висит, а я не в курсе? – язвит встречно Игнат, оказываясь в считанные мгновения рядом, перекрывая собой путь.

Серьезно?

Я тут жизнь нам обоим пытаюсь облегчить, а он…

Вот и смотрю на него как можно выразительней.

Не спасает.

Вообще ни разу.

Ответом мне становится протянутая в пригласительном жесте ладонь. Которую я не спешу принимать.

Реально собирается устроить публичное парное катание в нашем исполнении?

– Все еще сомневаешься во мне, да, Тая? – вкрадчиво проговаривает Игнат, сам же берет за руку, крепко сжимая, и резко тянет на себя. – Я же тебе говорил, Макс, твоя мама – жутко вредная. Вот, видишь? Опять вредничает, – на его губах расползается легкая усмешка.

И хоть обращается к ребенку, но смотрит по-прежнему исключительно на меня. Пристально. В явной провокации. На которую я, проклиная себя, ведусь.

– Всего лишь забочусь о тебе, – улыбаюсь наигранно широко и открыто. – Но если ты так ставишь вопрос, то почему бы еще немного не развлечься? – пожимаю плечами в деланом безразличии, вновь ощущая себя героиней какой-нибудь трагикомедии.

Зато сын просто счастлив. Замечаю краем глаза, как он нетерпеливо подпрыгивает на месте, глядя на нас с присущим ему детским восторгом.

– Из нас двоих заботиться о нас – моя задача, не твоя, – зеркалит мои эмоции мужчина, притискивая к себе еще ближе, шепча уже на ухо.

Его свободная ладонь аккуратно скользит с моей талии к пояснице. И это ощущение настолько яркое, почти обжигающее, что я не сразу нахожусь с ответом, а затем и вовсе поздно становится что-либо отвечать – Игнат увлекает нас обоих к месту, где еще недавно танцевала я. Послушно скольжу за ним, а в ушах все еще звучит его тихий голос, рождая на моей коже бесконечное множество мурашек. И я крепко цепляюсь незанятой рукой за мужское плечо.

Будто это способно удержать меня в реальности!

Она привычно меняет свои очертания рядом с ним. И чем дольше я смотрю в синие глаза, тем больше размываются границы моего восприятия, оставляя нас парить в пустоте и невесомости, сотканной из его запаха и невидимой силы. Потому, наверное, я не сразу понимаю, что Игнат уже не просто скользит по льду, а выводит знакомые фигуры вальса. И что самое удивительное, я, оказывается, уже давно неосознанно подстроилась под него. Он настолько легко и плавно двигается, что впору самой себе завидовать. Любая фигуристка убила бы за такого партнера. Когда не думаешь, а просто следуешь за ним, наслаждаясь каждым новым витком вашего танца.

– Не думала, что ты, правда, так умеешь, – бормочу растерянно, все еще оглушенная подобным открытием.

Вместо ответа меня кружат на месте, а затем прижимают обратно к себе, но уже спиной. Висок обжигает чужим дыханием.

– Теперь знаешь, – улыбается Игнат.

Не вижу. Чувствую его улыбку. А он не спешит что-либо менять. Просто стоит, удерживая меня около себя. И это отчего-то ощущается острее, чем раньше. И разум туманит куда больше, чем самые откровенные прикосновения. Меня бросает в дрожь. Время растягивается в вечность, хотя на деле едва ли секунд пять проходит. В себя прихожу оттого, что Игнат резко разворачивает меня обратно к себе лицом. Но то сперва, а после – в ту сторону, где мы оставили Макса.

– Все запомнил? – весело подмигивает он ему. – Твой черед!

Убирает свою ладонь с моей поясницы и протягивает ее ребенку. Тому два раза повторять не надо. Всего ничего проходит, а на льду кружимся мы уже втроем, в эдаком своеобразном хороводе. Задорный детский смех разносится далеко-далеко, на всю округу. Суровые лица охранников, наблюдающих за нами, и те расслабляются, становясь приветливее. Что уж говорить обо мне. Я в таком состоянии провожу до самого окончания вечера. Словно какой-то незримой эйфорией накрывает. Даже с удовольствием помогаю сыну сделать открытку для Игната. Тот, кстати, оказывается выставлен за дверь, когда так не вовремя заходит к нам в комнату.