Текст книги "Матильда Кшесинская и любовные драмы русских балерин"

Роман с великим князем

Император Николай Александрович так и не мог забыть свою первую любовь. Он не позволял себе даже мечтать о встречах с ней, но думать-то, просто думать и вспоминать запретить себе не мог, да и не хотел.

Пасквилянты, легко играя словами, выдумывают небылицы, а между тем они вправе упрекнуть государя в истории с Матильдой Кшесинской лишь в том, что он продолжал о ней вспоминать на расстоянии. Ну что ж, если бы можно было упрекать только за мысли, наверное, многие и многие могли быть подвержены таким упрёкам.

Из всего обилия великих князей дома Романовых самым близким другом государя был великий князь Сергей Михайлович, пятый из шести сыновей великого князя Михаила Николаевича, сына императора Николая I. Великий князь Сергей Михайлович (1869–1918) – почти ровесник, всего-то моложе чуть больше чем на год.

Понимая, что Матильде будет очень сложно в окружении уже прогнившего интеллигентского общества, государь попросил опекать её именно великого князя Сергея Михайловича, и он по-настоящему помогал ей.

В мемуарах Матильда признавалась:

«В моём горе и отчаянии я не осталась одинокой. Великий Князь Сергей Михайлович остался при мне и поддержал меня. Никогда я не испытывала к нему чувства, которые можно было бы сравнить с моим чувством к Ники, но всем своим отношением он завоевал моё сердце, и я искренне его полюбила».

Ну а Сергей Михайлович полюбил искренне. Забегая вперёд, отмечу, что уже после того, как вынужден был отойти от Матильды, понимая, что не может соперничать с великим князем Андреем Владимировичем, он тем не менее так и не женился. Государя с ним связывала действительно настоящая дружба. Сергей Михайлович был одним из немногих, кто в 1917 году оставался в Ставке до последнего. В апреле его выслали в Вятку, а в мае 1918 года перевезли в Екатеринбург, где планировалось преступление по ликвидации членов царствующего дома. В ночь на 5 июля 1918 года приговорённых вывезли в Алапаевск. Великий князь Сергей Михайлович оказал сопротивление конвоирам и был убит тут же. Остальные, как известно, подверглись жестокой казни – их сбросили живыми в шахту железного рудника Нижняя Селимская.

Когда белогвардейцы достали оттуда тела убитых, оказалось, что в руке великого князя зажат маленький золотой медальон с портретом Матильды Кшесинской и надписью «Маля».

«Это был уже не пустой флирт»

В 1900 году исполнилось десять лет выступлений Матильды Кшесинской на Императорской сцене. На воскресенье 13 февраля был назначен её бенефисный спектакль.

Конечно, Матильда Кшесинская, талантливая и успешная балерина, требовала к себе и особого внимания. Зная, что на своих бенефисах балерины, как правило, получают подарки – царские подарки кабинета его величества, она позаботилась о том, чтобы именно ее подарок, который будет вручён, не оказался стандартным, то есть таким, как у всех.

Дарили обычно серебряные или золотые украшения, причём, разумеется, с символами самодержавной власти. Порой такие подарки были совершенно безвкусными.

Матильда обратилась к великому князю Сергею Михайловичу, своему постоянному заступнику.

– Не хочу, чтобы подарок был таким, как у всех, – говорила она. – Обидно, если и одеть его будет неприятно.

– А что же ты хочешь?

– Не знаю, но что-то оригинальное. Не как у всех.

Прошло несколько дней, и великий князь Сергей Михайлович пришел в театр перед спектаклем. Матильда готовилась к выходу, и тут стук в дверь. Сергей Михайлович вошёл, не скрывая радости от того, что выполнил просьбу.

Матильда рассказала, что он вручил ей «прелестную брошь в виде бриллиантовой змеи, свёрнутой кольцом, и посередине большой сапфир-кабошон».

Великий князь заметил:

– Государю будет приятно, если вы узнаете, что эту брошь мы выбирали вместе с ним. Ну а змея, как известно, является символом мудрости.

На бенефисе Матильда танцевала два балета – «Арлекинаду» Дриго и «Времена года» Глазунова.

«Арлекинада», или «Миллионы Арлекина», это постановка в двух актах. Автор и балетмейстер Мариус Петипа, с которым уже были связаны многие постановки, и приехавший в Россию из Италии композитор Риккардо Эудженио Дриго (1846–1930), ставший в 1886 году главным дирижёром и композитором балета Мариинского театра. В России его называли Ричард Евгеньевич Дриго. Лишь после революции он оставил Россию и вернулся в Италию. «Арлекинада», как говорится о ней в аннотации, – сценическое произведение, которое представляет собой фантазию на темы масок итальянского народного театра комедии дель арте, где Арлекин неизменно предстает персонажем веселым, наивно-бравым, порой хитрым и ловким, порой не слишком удачливым и изворотливым, но обязательно добрым и мягким, а потому всегда вызывающим явные симпатии зрителей.

Большой успех был и у второго спектакля. Им был одноактный балет «Времена года». Музыку написал композитор Александр Константинович Глазунов. Ну а создан балет Мариусом Петипа. Балет был совершенно новым – премьера состоялась всего несколько дней назад в Петербургском Эрмитажном театре 7 февраля 1900 года. Балет Мариус Петипа построил как аллегорические танцы четырёх сезонов, отражающих смены сезонов. Какого-то конкретного сюжета не было, стилистика танцев создавала образы времён года. Композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844–1908) во время репетиции балета, на которую пришёл специально, воскликнул: «Вот одна из лучших в русской музыке зим!»

Действующими лицами балета явились Зима, Весна, Лето, Осень, Иней, Лед, Снег, Град, Два гнома, Зефир, Птицы, Колос, Цветы, наяды, сатиры, вакханки, фавны. Матильда Кшесинская исполняла роль Колоса.

Начинается балет с величественно возвышающейся среди верных слуг Зимы. Танцевали самые избранные знаменитости: Зима – Алексей Булгаков, Иней – Анна Павлова, Лёд – Юлия Седова, Град – Вера Трефилова, Снег – Любовь Петипа, дочь создателя балета. В разгар танца из леса показались два гнома, которые разожгли костёр, яркое пламя которого прогнало Зиму. Холм, освобождённый от снега, расцвёл цветами. Налетел ветер – Зефир, в роли которого танцевал Николай Легат… Николай Густавович Легат (1869–1937) был знаменитым в то время русским танцовщиком, балетмейстером и педагогом балета. Появилась Весна, а за нею прилетела Ласточка, в роли которой – замечательная русская балерина Петербургской императорской труппы Варвара Трофимовна Рыхлякова (1871–1919).

И, наконец, Солнце, Лето…

В этом месте вступает в спектакль Матильда Кшесинская… Васильки и Маки кружатся, обнимая Колос.

Лето, изнуряющий зной, цветы вянут и клонятся к земле – всё это зрители видят в изумительных танцах… Тут происходит попытка похищения Колоса, но Зефир уже рядом, он приносит спасение. Холм становится беседкой из сплетённых виноградных лоз. На сцене появляется Осень. К ней слетаются все времена года, и начинается праздник. На премьере балета, состоявшемся в Эрмитажном театре, присутствовали государь с супругой, многие великие князья и чиновники высокого ранга.

Для Кшесинской же было важно, что её видел Ники, что он, как она была уверена, восхищался ею.

На бенефисе Матильды Кшесинской в спектакле участвовали те же актёры, что и на премьере.

Не меньший успех на бенефисе имело и выступление в дивертисменте, представлявшем собой балетный спектакль, состоящий из отдельных номеров…

В мемуарах Кшесинская особо отметила внимание к ней великого князя Сергея Михайловича:

«Я получила массу подарков и 83 цветочных подношения. Было много цветов от Великих Князей и чудный подарок от Великого Князя Сергея Михайловича. Среди подарков был альбом, изданный двумя поклонниками, скромно скрывшими свои имена под буквами А.К. и В. О., по случаю моего юбилея, под заглавием “Критико-биографический очерк” с массою фотографий и 16 фотогравюрами, статьями и рецензиями обо мне.

Я его снова получила уже за границей и пользовалась им для моих воспоминаний. Среди подношений были цветы от Санкт-петербургского градоначальника. Все карточки от цветов были бережно собраны по моему поручению в театре, чтобы они не потерялись при перевозке ко мне в дом. Забавно было видеть, как перевозили на открытых подводах все эти цветы. Мой дом буквально утопал в цветах».

А пресса пестрила и описанием самого балетного спектакля, и сцены разъезда после окончания торжеств:

«Балетный спектакль только что окончился.

Зрительный зал опустел, публика выбралась на улицу, но расходиться не думала. Балетоманы остались у театра, толкаясь и теснясь у маленького подъезда для артистов, из которого должны были выходить участвовавшие в этом спектакле артистки. Большинство этой ожидавшей публики состояло из посетителей галерки, главным образом из учащейся молодежи. У подъезда для артистов мелькали формы всевозможных учебных заведений: тут можно было увидеть и серое пальто гимназиста, и франтоватую шинель студента.

Был тут и франтоватый гимназист, покручивающий несуществующие усики, прыщавый студент, с презрением смотревший на серые гимназические пальто, новоиспеченный интеллигент из купцов, то и дело повторявший: “А и долго же оне-с разоблачаются”, какой-то усач в бобровом воротнике, куривший одну папиросу за другой, и то и дело посматривавший на часы мальчик лет пятнадцати-шестнадцати. Все собрались проститься достойным образом с любимцами и главным образом с любимицами.

Двери подъезда щёлкали всё время и всё чаще и чаще, пропуская уже переодевшихся артистов, но эти первые “ласточки”, возвестившие, что переодевание близится к концу, не произвели почти никакого впечатления.

Толпа ожидала не этих “ласточек” и танцовщиц “от воды”, они ожидали выхода знаменитостей. Через две-три минуты в коридоре появилась сама М. Ф. Кшесинская. Не успела балерина выйти на улицу, как откуда-то появился стул, на который балетоманы посадили танцовщицу и с гиком, криками “браво” и “ура” донесли до экипажа. Проводы экипажа были восторженные. Проводив артистку, балетоманы начали расходиться. Так окончился “театральный вечер”».

В один из дней после бенефиса Кшесинская решила собрать гостей на своей даче в Стрельне. Пригласила и великих князей, в числе которых были сыновья великого князя Владимира Александровича, очень расположенного к ней. Великие князья Андрей Владимирович и Борис Владимирович пришли в гости вместе с отцом, несколько стеснялись, скромничали, а когда Матильда перенесла празднование из небольшой столовой в зал – иначе места всем не хватало, то оказалась за столом рядом с великим князем Андреем Владимировичем.

Кшесинская вспоминала: «Стол был накрыт в зале, где было больше места, и он весь был убран зеленью и цветами. На этот обед я пригласила Великих Князей Кирилла и Бориса Владимировичей, которые и ранее бывали у меня, и в первый раз Великого Князя Андрея Владимировича. Против себя, в центре стола, я посадила Великого Князя Кирилла Владимировича как старшего, направо от себя – Великого Князя Бориса Владимировича, а налево от себя – Великого Князя Андрея Владимировича, а Великий Князь Сергей Михайлович сел в конце стола, за хозяина».

Говорили о театре, и великий князь понравился Матильде своими здравыми суждениями, знаниями театральных постановок и пониманием смысла балетных спектаклей. Она ловила на себе его заворожённый взгляд и порою чувствовала даже некоторую неловкость. То была пора расцвета её красоты. От неё мужчины не могли глаз оторвать. Вот и Андрей Владимирович тушевался при каждом движении, даже стал чем-то неловок.

Матильда отметила сразу: «Великий Князь Андрей Владимирович произвёл на меня сразу в этот первый вечер, что я с ним познакомилась, громадное впечатление: он был удивительно красив и очень застенчив, что его вовсе не портило, напротив».

При очередном тосте он неловко потянулся за бокалом и, зацепившись за блюдо, опрокинул его. Часть содержимого оказалась на платье Матильды.

Великий князь стушевался, робко заговорил:

– Какой же я неуклюжий, простите бога ради… Вот, испортил вам платье.

– Ну что вы, право, бывает… Ничего страшного… Я сейчас переоденусь. Извините, покину вас на минутку, – обратилась она к гостям и поспешила в свою комнату.

Когда переодевалась, вдруг подумала: а не знак ли это? Матильда очень любила искать в каждом событии какое-то предзнаменование. Действительно, почему бы не считать случившееся счастливым знаком.

Она выбрала одно из самых красивых своих платьев и вышла к гостям, снова ошеломив всех своею красотой.

Когда разговоры снова вошли в свои русла в каждой образовавшейся для этого компании, Матильда, чтобы приободрить своего соседа, до сих пор конфузившегося от случившегося, полуобернулась к нему, поскольку его брат был занят разговором с одной из её подруг, и стала расспрашивать о впечатлениях от бенефиса.

Андрей Владимирович не уставал восхищаться её талантом, прекрасным выбором балетных спектаклей.

– У вас прекрасный репертуар, – говорил он. – Но, что бы вы ни танцевали, всё – волшебно, сказочно. Вы летаете по сцене точно лёгкая, воздушная пушинка. Вы любите сказочные персонажи?

– Да, да, именно сказки больше всего люблю.

– Счастлив тот, кто сделает вашу жизнь сказкой, – восхищённо глядя на нее, сказал великий князь и, грустно вздохнув, прибавил: – Об этом можно только мечтать.

Матильда несколько стушевалась, но не могла не признаться себе, как приятны ей эти слова. Она вспоминала в мемуарах: «Весь вечер прошёл удивительно удачно, и мы много танцевали. С этого дня в моё сердце закралось сразу чувство, которого я давно не испытывала; это был уже не пустой флирт…»

Великий князь Андрей Владимирович не отходил от Матильды и старался танцевать только с нею. Она чувствовала, что он увлечён, но понимала, что и сама увлечена не меньше.

– Позвольте бывать у вас? – спросил он, прощаясь. – Позвольте навещать, если, конечно…

– Да, да, да, позволяю, – горячо шепнула она и занялась проводом гостей, чтобы не привлекать лишнего внимания.

И Андрей Владимирович вскоре заехал в гости. Вечерело… Ночь обещала быть тёплой, сумрак бродил где-то рядом, всё пугал, окутывал дальние предметы, но не мог напугать – белые ночи уходят не сразу, они ещё долго радуют любителей побродить в тишине. А вокруг разливался аромат разнотравья. Особенный, неповторимый запах исходил от скошенной травы на газонах дачи.

Визиты стали частыми.

А 22 июля он пригласил Матильду на день ангела своей матери – великой княгини Марии Павловны – в Ропшу. Там был великолепный праздник неподалёку от усадьбы на просторной поляне. Пылал костёр, освещая поляну, казавшуюся сказочной.

А потом великий князь Андрей Владимирович зачастил на выступления Матильды и репетиции в Красное Село.

Драматическая актриса Мария Александровна Потоцкая, принадлежавшая к высшему свету, но ставшая «большим другом» Матильды, поддразнивала её:

«С каких это пор ты стала увлекаться мальчиками».

Великий князь Андрей Владимирович был моложе Матильды Кшесинской на шесть лет. Матильда не слишком смущалась. Она радовалась своему чувству, которое не осталось безответным, и радовалась, что эти их чувства «друг к другу скоро перешли в сильное взаимное влечение».

В мемуарах она писала о тех днях:

«С этого времени я начала опять вести свой дневник, который после разлуки с Ники я совершенно забросила, – и снова стала заносить в него все свои душевные переживания. Точно не помню, что писала я тогда в своём дневнике, но в нём я сознавалась, что мною овладело чувство, какое овладело мною при встрече с Ники. Но я уже не была, как тогда, наивной барышней, я была теперь женщиной, испытавшей и горе, и радости в жизни. Я влюблялась всё больше и больше».

Один день был счастливее другого, и Матильда писала о своём счастье, о счастье ожидания встреч с возлюбленным:

«С волнением я ждала его, и, когда он появился, моему счастью не было предела, тем более что у меня не было уверенности, что он сможет ко мне заехать. Ночь была чудесная. Мы долгие часы сидели на балконе, то говоря о чём-то, то слушая пение просыпающихся птиц, то шелест листьев. Мы чувствовали себя как в раю. Эту ночь, этот день мы никогда не забывали, и каждый год мы праздновали нашу годовщину».

Первое путешествие вдвоём

А потом они решили тайно ото всех встретиться за границей. Их влекло друг к другу, но положение великого князя, да ещё совсем молодого, обязывало быть сдержанным и осторожным. И вот появилась надежда на такую поездку, где они могли полностью принадлежать друг другу. Когда Андрей после летних лагерей получил отпуск, они договорились о встрече в небольшом городке Биаррице на юго-западе Франции, чтобы провести несколько недель без посторонних глаз.

Но у великого князя Андрея Владимировича был ещё расписан целый маршрут. Сначала он отправился в Севастополь, чтобы побывать на памятных местах, взглянуть на строящуюся панораму «Оборона Севастополя», на памятник адмиралу Павлу Степановичу Нахимову, открытый в 1898 году к 45-летию знаменитого Синопского сражения, и другие памятники, уже открытые или находящиеся на стадии завершения.

Там великий князь побывал в гостях у великой княгини Ксении Александровны, старшей дочери императора Александра III и сестры императора Николая II, супруги любимца всей семьи Романовых великого князя Александра Михайловича, прозванного родными и близкими Сандро.

Конечно, Матильде было немножечко обидно, что не может совершить путешествие с любимым. Но, ничего не поделать, таков выбор! Непростым был любимый. Сердцу не прикажешь. Она призналась в мемуарах:

«Накануне своего отъезда в Крым Андрей приехал ко мне, в мой дом в городе, куда я на этот день вернулась из Стрельны, чтобы провести с ним последний вечер, и я помню, как сейчас, как чудно мы его провели… Я осталась ночевать в городе и на другой день ждала его проезда на Невском проспекте на своей одиночке и ехала тихо, чтобы он меня обогнал и мы могли бы ещё раз проститься, хотя бы издали».

Ну а следом в путешествие отправилась и сама Матильда.

Встреча во Франции прошла, как и планировали. Но дни отдыха, особенно если они наполнены счастьем, быстро заканчиваются. Единственно, что отрывало Матильду и великого князя Андрея друг от друга, – его многочисленные друзья. Приглашения следовали одно за другим, отказаться же он не мог, поскольку ещё не обрёл пусть и неполную, но самостоятельность в жизни. Полной самостоятельности у великого князя дома Романовых быть не могло. Приглашения омрачали отдых потому, что ходить в гости, на приёмы Андрей должен был один, чтобы не дать почвы для сплетен.

Мирские дела, которые ждали в России, вырвали Матильду из волшебства.

Уезжали в Париж, откуда Кшесинской предстояло отправиться в Петербург тайно. Матильда Феликсовна писала по этому поводу:

«Да и я должна была соблюдать некоторую осторожность и не хотела ни его подвергать каким-либо семейным неприятностям, ни сама давать повод к разным сплетням. На обратном пути мы остановились в Париже, где ещё провели вместе несколько дней. Но я должна была скоро уехать обратно домой, чтобы поспеть вовремя к моим выступлениям. Я ревновала Андрея ко всем и ко всему, и оставлять его одного в Париже мне было очень неприятно. Андрей приехал проводить меня на Северный вокзал ко времени отхода поезда “Норд-Экспресс”».

Когда паровоз дал свисток и вагоны качнулись, увлекаемые им в дальний поход, великий князь Андрей вскочил, чтобы покинуть поезд, но Матильда схватила его за руку, и он услышал её горячий шёпот:

– Не уходи. Ещё немного, до первой остановки, до «Сент-Кантэна», побудем вместе…

Он растерялся, сел на диван отдельного купе. Поезд набирал ход. Оборвался перрон. Выходить было поздно. Матильда обняла любимого, спросила:

– Ты недоволен, что я тебя оставила? Ты не рад?

– Нет-нет, просто я без билета… А ехать часа два, если не больше. Вот будет конфуз!

Но конфуза не случилось. Они были одни, одни ещё некоторое время, а потом их ждала разлука, и Матильда писала:

«Я помню, как мне становилось всё грустнее и грустнее, чем больше поезд удалялся от Парижа…»

В ту пору путь от Парижа до Санкт-Петербурга занимал около трёх суток. В дороге Матильде было о чём подумать. Она достигла совершенства в любимом деле, о ней говорили, как выдающейся звезде балета. Тут всё было нормально. А вот в личной жизни… Что в личной жизни?

Неудачная любовь с Ники? Нет. Любовь как раз счастливая, но развязка горькая. А что можно было ожидать от отношений с наследником престола? Ведь он невластен над своей судьбой.

Прекрасные отношения с великим князем Сергеем Михайловичем, любящим, заботливым… Что же тут? Она отвечала на любовь. Но она не любила. То есть были чувства благодарности, дружбы, даже привязанности. Но разве это то, что было с Ники? Нет, нет и нет…

Но вот новая любовь. Новые отношения с великим князем Андреем Владимировичем. Возлюбленный на 7 лет моложе. А ведь мужчина должен быть старше. Так заведено не ею, так общепринято, особенно в те годы, когда мужчины женились чаще всего в возрасте, обеспечив себе определённое положение в обществе. Но тут положение обеспечилось с рождения. Ведь возлюбленный – великий князь. Впрочем, никто из великих князей не сидел и не почивал на лаврах. Все служили Отечеству.

Конечно, она балерина, она красива. Но у него столько соблазнов.

Было о чём переживать Матильде. Недаром она признавалась, что очень сильно ревновала великого князя, оставшегося в Париже, где соблазнов ещё больше, нежели в России. Всю дорогу она переживала, мучилась, ну и, как призналась сама, «вернувшись домой, считала дни до его возвращения».

А дома – новые испытания. Великий князь Владимир Александрович, отец Андрея, буквально проходу не давал. Матильда недоумевала: отчего вдруг такой бурный натиск?

Что было у него на уме? Быть может, он сделал попытку помешать стремительному развитию отношений сына с балериной, понимая, что ни к чему хорошему они привести не могут, а только поломают молодому ещё совсем человеку всю жизнь. И действительно, создание семьи великого князя и балерины было проблематично, к тому же он знал, чьей возлюбленной была Матильда. Как отнесётся к такому роману государь?

А может, всё было проще и банальнее. Ведь и сама Матильда не раз отмечала очень внимательное и доброе отношение к ней великого князя Владимира Александровича. Быть может, увидев, что балерина понемногу отходит от печальных воспоминаний, от грусти по своему роману с цесаревичем, а ныне государем, он решил, что настала пора попытать счастья пробиться к её сердцу самому?

А не означало ли это – перейти дорогу сыну? Наверное, всё-таки нет. Великий князь не рассматривал балерину как объект создания семьи. Роман с цесаревичем, роман с великим князем Сергеем Михайловичем! И вот теперь роман с молодым человеком, который на семь лет моложе? Это что же, путь к созданию семьи? Нет, это уже что-то иное. Вряд ли в мыслях у великого князя Владимира Александровича были какие-то недобрые определения поведения балерины. Он, возможно, понимал её трагедию, связанную с тем, что обстоятельства оборвали страстную связь с действительно любимым человеком. Но как человек, не лишённый мятежных порывов и страстей, скорее всего, решил воспользоваться удобным моментом и пробиться к сердцу женщины, которая, безусловно, привлекала его. Ну а что касается сына, так он вполне мог убедить себя, что действует не вопреки, а во имя сына, спасая его от порочного увлечения, которое в конце концов помешает в дальнейшем создать хорошую семью. Конечно, он понятия не имел о той силе чувств, которые влекли балерину к его сыну, и о том, что чувства эти далеко не безответны.

И великий князь начал действовать. Кшесинская так описала начало ухаживаний за ней великого князя Владимира Александровича:

«После первого представления “Конька-Горбунка” он пригласил меня с сестрой, мою подругу Маню Рутковскую, которая ему очень нравилась и забавляла его своим разговором с сильным польским акцентом, Великого Князя Сергея Михайловича и барона Зедделера ужинать в одном из ресторанов, который он любил. Этот ужин был очень весёлый, все себя чувствовали непринужденно, так милый хозяин умел всех расположить к себе. Потом эти ужины стали довольно часто повторяться: иногда, если задумывал это Великий Князь в последнюю минуту, он присылал мне в уборную записку с приглашением, а иногда ужины устраивались заблаговременно, тогда я получала приглашение на дому. Великий Князь стал бывать и у меня в доме. На Пасху он прислал мне огромное яйцо из ландышей с привязанным к нему драгоценным яичком от Фаберже».

Доподлинно неизвестно, чем окончился роман. Конечно, злые языки приписали отношениям великого князя Владимира Александровича и Матильды особый статус: мол, появился у балерины очередной любовник дома Романовых. Но так утверждать едва ли имеют право биографы и исследователи всякого рода. Идя подобным путём, они превращаются из биографов в пасквилянтов. Сама Кшесинская, которая в мемуарах своих очень и очень откровенна, которая не скрывала близких отношений с великим князем Сергеем Михайловичем и юным великим князем Андреем Владимировичем, ограничила рассказ об отношениях с великим князем Владимиром Александровичем лишь вечерами в ресторанах, да к тому же в присутствии многих приглашённых. О встречах наедине она не говорила, а следовательно, говорить о них, домысливая в силу своих вожделенных способностей к выдумкам, никто не вправе.

Особенно неприятно читать всякие сладострастные выдумки, написанные авторами-мужчинами. Ещё куда ни шло, если пишут женщины, хотя женщины обычно находятся ближе к пониманию поведения Кшесинской, из чего можно сделать вывод, что женское сердце честнее и больше и тоньше понимает сердце любящей женщины. Когда же над тайнами постели женщины рассуждает мужчина, от этого, извините за грубость, причем с оговоркой, мягко говоря, тошнит. Увы, иначе не скажешь.

Тут можно применить известные слова адмирала Павла Васильевича Чичагова, адресованные пасквилянтам другой подвергавшейся клевете, великой женщины-императрицы Екатерины Великой:

«Нелепой мужской натуре свойственно выказывать строгость в отношении слабого, нежного пола и всё прощать лишь своей собственной чувственности. Как будто женщины уже недостаточно наказаны теми скорбями и страданиями, с которыми природа сопрягла их страсти?.. Эти самые ярые обвинители обоих полов именно те, которые имеют наименее прав обвинять, не краснея за самих себя».

Увы, пасквилянты никогда не краснеют, клеветники чувствуют себя в безопасности, особенно если клевещут на тех, кто давно перешёл в мир иной. И невдомёк им, что подлость и клевета всегда наказуемы… Православная Церковь учит: «Клевета является выражением недостатка любви христианской или даже обнаруживает ненависть, приравнивающую человека к убийцам и поборникам сатаны: “Ваш отец – дьявол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины; когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи (Ин. 8,44)”; “Дети Божии и дети дьявола узнают так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего” (1 Ин. 3,10); “Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нём пребывающей” (1 Ин. 3,15). В то же время клевета – порождение зависти, гордости, стремящейся к унижению ближнего, и других страстей. Поэтому-то дьявол и называется в Священном Писании клеветником».