Текст книги "Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой"

Тальони и Айвазовский. Красивая легенда. Мария Тальони (1804–1884)

«Не слышен шум ее шагов…»

Нельзя обойти стороной красивую легенду – которая вполне претендует на быль, – посвященную удивительным отношениям знаменитого русского живописца Константина Айвазовского и итальянской балерины Марии Тальони.

Мария Тальони была представительницей яркой династии итальянского балета. Ее отец, балетмейстер и хореограф Филиппо Тальони, мечтал о том, чтобы его дочь продолжила его путь и не прервала уже складывающейся семейной традиции. Но… На пути к этой мечте было серьезнейшее препятствие – маленькая Мари не имела достойной танцовщицы фигуры, да и вообще была в детстве неказиста. Тем не менее упорный Филиппо определил дочь в лучшую по тем временам венскую балетную школу, затем отправил в Стокгольм, наконец, в Париж. Когда она получила определенные необходимые для балета навыки, стал заниматься с нею сам, причем начал с подготовки к дебюту в собственном балете «Прием молодой нимфы ко дворцу Терпсихоры».

Что помогло добиться успеха? Кто-то скажет – муштра. Да, так характеризовали некоторые биографы ежедневные, напряженные занятия, которые проводил с дочерью неутомимый Филиппо Тальони. И все-таки это не было муштрой, то есть бездумным повторением одних и тех же элементов до их полной отработки. Это было тренировками.

Отец ставил на первый взгляд невыполнимые задачи. Но и они становились выполнимыми благодаря трудолюбию Мари, благодаря ее выносливости и стойкости.

Одна из сложнейших задач, отработка которой до совершенства впоследствии спасла ей жизнь, была отработка полета, парения в воздухе с едва заметным касанием пола.

Тренировки следовали за тренировками. Некоторым соседям это не нравилось. Кто-то пожаловался на то, что слышен стук с потолка, с верхнего этажа, где была квартира Тальони. Отец возмутился, спустился на этаж и высказал жалобщику:

– Вы лжец. Когда Мари идет, не слышно даже шума ее шагов. А на тренировках она не ходит – она летает…

Филиппо не муштровал дочь, он даже не просто тренировал ее. У него был свой план, своя идея, и этой идеей прониклась дочь, которая преодолевала все необыкновенные трудности – стертые ноги, титаническую усталость ради поставленной цели.

– Мы создаем новый балет на фоне старого, создаем незаметно… Ты должна передавать своими движениями все – чувства, переживания, настроение…

Филиппо переделывал все привычное на новое. Громоздкие костюмы, прижимающие балерину к сцене своей тяжестью, он заменял легкими, воздушными, которые словно подчеркивали невесомость балерины, легкость ее движений.

В 1822 году Мари дебютировала в Вене. Когда закрылся занавес, повисла тишина – секунда, другая, третья… И вдруг зал взорвался. Мари восемь раз вызывали восторженные зрители. Успех был баснословный…

Но нередко бывает, что в начале карьеры у талантливых людей, особенно посвятивших себя сцене, грандиозные успехи чередуются с неудачами, забвением недавних почитателей.

Начался путь Мари, но… Танцовщица и танцовщица. Много таких, как она. И лишь парижские зрители в 1827 году разглядели двадцатитрехлетнюю танцовщицу в балетной постановке «Венецианский карнавал». В марте 1832 года там же, в парижской Гранд-опера, состоялась премьера балета «Сильфида».

Я не случайно коснулась самых первых шагов Марии Тальони на сцене. Вспомним. Она ведь была некрасива. Ну, скажем так, непривлекательна. Но каким же образом мог от нее потерять голову художник, человек, особенно чуткий к прекрасному, человек, который тянется именно к прекрасному?

Случилось чудо. На сцене Тальони преображалась, и, по словам современников, лицо ее становилось совершенно иным, нежели в жизни: на нем отражались необыкновенное обаяние, привлекательность, красота… особенно поражали глаза, которые казались бездонными и где-то в глубине таили таинственную печаль. А вскоре уже никто не замечал изъяны фигуры. А затем еще одно чудо. Она стала обаятельной не только на сцене, она стала обаятельной в жизни. Такое случается… Женщина одухотворенная, женщина, посвящающая себя доброму, прекрасному, приобретает красоту. Красивая женщина, которая становится склочной, злой, красоту теряет.

Ну а теперь настала пора открыть тайну фразы, написанной выше. Рассказать, как легкость танца, как умение летать по сцене, почти не касаясь ее, спасла балерину. Однажды балерина краем глаза заметила, как падает на нее тяжелая декорация, способная не только нанести тяжкую травму, но даже убить. Мгновение, прыжок… И балерина уже далеко от опасного места. Колонна упала как раз туда, где она стояла секунду назад.

Не будем касаться всего творческого пути Марии Тальони. Нас интересуют гастроли ее в Петербурге, куда отправилась она в 1837 году. Причем отправилась, что важно для нас, уже побывав замужем и оставшись с двумя детьми на руках – сыном и дочерью.

Мария Тальони в балете «Зефир и Флора» Шарля Луи Дидло. Художник А.-Э. Шалон

Она вышла замуж за графа Жильбера де Вуазена в 1832 году и развелась с ним в 1835-м. Причина развода весьма банальна. Была ли любовь, нет ли – о том точно знают лишь сами супруги. Граф приобретал богатую жену – Мария Тальони была очень высокооплачиваемой балериной. Мария становилась графиней, хотя трудно сказать, нужен ли был ей этот титул, когда она находилась в зените славы. И слава балерины превышала славу, приобретенную с титулом. Ну а причина… Граф оказался законченным игроком. Карты были на первом месте. А вскоре на второе место вышли – нет, не семья и дети – женщины…

Расставшись с картежником, Тальони завела модный салон, который нередко посещали русские. У нее часто бывал А.И. Тургенев, водивший дружбу со многими известными литераторами и деятелями культуры, состоявший в приятельских отношениях с Александром Сергеевичем Пушкиным.

Художник под колесами «Царицы воздуха»

Конечно, и Тургенев, и другие гости звали ее в Петербург, называя «царицей воздуха» и обещая триумфальный успех у столичной публики. И она решилась ехать… Первое представление состоялось 6 сентября 1837 года. Она избрала балет «Сильфиду».

Успех был невероятным.

А потому были второе, третье представления. Она выступала через день. Для объемных ролей это много.

Вечерами ее отправляли в роскошные апартаменты на театральной карете. Театральные кареты были закрытыми, чтобы можно было незаметно вывезти балерин, но почитатели каким-то образом узнавали, когда везут домой их любимицу, встречали ее с восторгом и долго бежали за ней по улицам. Иногда из-за этого кучеру приходилось увеличивать скорость.

И вот однажды, в самом начале гастролей, когда с уст петербургских театралов и балетоманов не сходило имя великолепной Тальони, произошло, говоря нынешним языком, дорожно-транспортное происшествие, или наезд на пешехода, причем совершенно не относящегося к почитателям балерины.

Этим пешеходом был молодой воспитанник художественного училища Иван Айвазовский.

А случилось это так…

Конечно, испуганный кучер бросился к сбитому молодому человеку, причитая:

– Боже мой! Боже мой! Как же это! Как вы?

Из кареты поспешно вышла дама, которая была в полной растерянности и что-то говорила на непонятном языке.

– Слава богу, живой, – молвил кучер, подтверждая свои слова знаками.

Он помог молодому человеку встать. Тот был несколько растерян, удивленно оглядывался. Удар был неожиданным, а потому он долго приходил в себя.

– Домой… Его ехать домой… – сказала дама, коверкая слова и протягивая руку молодому человеку. – Его едем домой.

А молодой человек – это был Иван Айвазовский – уже пришел в себя и, зачарованно глядя на прекрасную даму, в эту минуту показавшуюся ему волшебницей, заговорил поспешно:

– Благодарю вас, благодарю… Я сам. Ничего страшного. Даже не ушибся…

Но дама из кареты, а это была балерина Мария Тальони, помогла ему встать на ноги и повелительно указала на карету. Молодой человек как зачарованный послушно сел в карету и, спохватившись, подал руку даме.

Дама продолжала что-то говорить, как определил молодой человек, на итальянском языке, познания в котором у него еще не были совершенны. И все же разобрал:

– Как же так? Как же так неаккуратно, этот кучер…

– Не волнуйтесь, бога ради, не волнуйтесь, – бормотал молодой человек. – Это я виноват. Я не заметил карету. Просто задумался. Ну вот и вас напугал. Залюбовался осенним Петербургом.

Действительно, осенний Петербург стоял весь в золоте. Еще не облетела листва в осенних парках. Днем солнечные лучи еще прогревали землю. Да и вечер выдался теплым.

– Ничего, ничего мы сейчас доставим домой, – поговаривала дама извиняющимся тоном.

Молодой человек понял, что возражать бесполезно, и сказал адрес кучеру.

Возможно ли это сейчас, в нынешнее время «победившей демократии»?

Дама доставила домой молодого человека, поинтересовалась самочувствием.

И.К. Айвазовский в итальянском костюме. Художник В.И. Штернберг

Он попытался ответить по-итальянски. Для художников Италия – страна особая. Многим там доводится проходить что-то вроде практики. Потому дама поняла ответ:

– Все хорошо. Все нормально. Не переживайте, я виноват, – снова повторил он, – вот возвращался из Академии художеств. Залюбовался осенним пейзажем. Прямо хоть сейчас садиться рисовать. Когда еще встретишь такие дни сказочные. Не заметил карету.

– Пейзаж? Так вы художник? Как ваше имя? – спросила Мария Тальони.

– Да, я художник. Мое имя Иван.

– Вы говорите по-итальянски?

– Потому что мечтаю после окончания академии поехать в Италию на стажировку.

– О, Италия очень прекрасная страна, очень красивая. Приезжайте. И будьте внимательнее. Осторожнее.

Дама сделала знак кучеру, карета сорвалась с места. Имени своего прекрасная незнакомка не назвала.

Билеты по «Щучьему веленью»

А через пару дней в квартиру Айвазовского шумной гурьбой ворвались друзья, наперебой рассказывая о том, что творится среди петербургских театралов. Все восхищены, все очарованы итальянской балериной Марией Тальони, гастроли которой начались в столице.

Иван Айвазовский не слишком был знаком с театром вообще и с балетом в особенности, а потому рассказы его особо не трогали. К тому же недавнее происшествие настолько всколыхнуло его, что ни до чего другого дела не было. Он не мог забыть прекрасной волшебницы, карета которой сбила его и которая уделила ему столько внимания. Но кто она? Он так и не узнал.

А друзья наперебой говорили:

– Балет – это же труд, это же напряжение всех сил. А у нее… У нее в каждом жесте легкость, красота…

– Это просто поэзия…

– Она не танцует… Она поет, как скрипка Паганини! – говорил приятель – начинающий композитор.

– Она рисует, как Рафаэль, – возражал ему однокашник Айвазовского по художественному училищу.

Вот ведь как… Такие отзывы! А говорили, что не красавица. Но вспомним Полину Виардо! Там та же история. Некрасива, но талант, но пение преображало ее настолько, что зал восторгался и талантом, и обаянием.

Между тем друзья стали сокрушаться, что не смогли достать билеты на балет, где играет эта самая Мария Тальони. Билетов просто не было ни на один из ближайших спектаклей. Их не обещали и на последующие спектакли.

– Мария Тальони, Мария Тальони. Нет, не слышал о ней, – пожав плечами, сказал художник.

– Ты что?! – воскликнул один из приятелей. – Да это же «царица воздуха», это, это, – он не нашел слов и закончил: – Эх, как жаль, что билетов не достать. Ты бы сразу балетоманом стал!

Разговор прервал колокольчик в квартире Айвазовского.

– Подожди, – сказал приятелю Айвазовский. – Еще кто-то, видно, из балетоманов, – засмеялся он.

Он открыл дверь. На пороге стоял посыльный.

– Велено вам передать! – сказал он, протягивая конверт.

– Благодарю! Кто просил?

– Не велено сказывать! Дозвольте идтить?

– Да, да! – сказал Айвазовский, протягивая целковый.

Вернувшись в комнату к друзьям, он вскрыл конверт, пахнущий духами. Из него выпали какие-то бумажки.

– Боже! Да это ж билеты на балет, в котором блещет Мария Тальони! – воскликнул один из приятелей, самый одержимый балетоман.

– Глазам своим не верю. Чудеса! Ну просто по щучьему веленью! – удивленно проговорил второй.

Айвазовский с улыбкой смотрел на них: «Неужели, неужели та прекрасная незнакомка сама знаменитая балерина. Быть такого не может! Но красавица дама, волшебная красавица. И билеты…»

Он почувствовал связь между этими фактами. И места! Друзья сокрушались, что не достали билеты на галерку, а тут – тут партер, да четвертый ряд…

В первую минуту он хотел отдать билеты друзьям, но, подумав, решил обязательно пойти, ну а поскольку билетов два, взять кого-то одного – пусть сами решают.

Балет поразил Айвазовского. Он вместе со всеми восторгался, вызывал на бис балерину. Он уже узнал ее. Да, это карета Марии Тальони сбила его. Теперь он готов был благодарить кучера со всей упряжкой и саму карету. Она, несравненная, волшебная Тальони, помогала ему подняться, пригласила в карету, проводила домой и прислала билеты на балет.

Из театра, из артистического входа, балерина вышла вся в цветах. Новые букеты полетели к ее ногам, а она выбрала из тех, что были в руках, самый красивый букет роз и бросила его Айвазовскому. У него даже сердце замерло. Неужели узнала?! Да, конечно, она узнала его. Узнала.

По толпе поклонников пролетел клич, похожий на боевой индейский, и все бросились к Айвазовскому, чтобы отобрать у него эту бесценную реликвию. Кто-то кричал:

– Умоляю вас, сто рублей за штуку, прошу, отдайте мне – сто рублей за штуку.

Сто рублей в те времена – целое состояние.

Но Айвазовский бросился бежать и сумел оторваться от поклонников балерины. Розы долго потом стояли у него в гостиной.

Мария Тальони выступала в Петербурге вплоть до Великого поста, но больше Айвазовскому увидеть ее не удалось. На время поста она уезжала и в последующие годы, поскольку театральных постановок в ту пору в этот период не было.

«Башмачок растоптал… любовь…»

Шло время, но балерина не забывалась. Айвазовский окончил Академию художеств, и вот судьба занесла его в Италию, родину обожаемой им Тальони. Но не сразу все случается. Тальони там не было. Она по-прежнему разъезжала по гастролям. О том, где она, Айвазовский узнавал из газет. А между тем стажировка его шла успешно. Полотна находили своих почитателей. Пришел и успех, значительный для художника – папа римский приобрел шестнадцать его картин.

А он продолжал работать в Венеции. И вдруг узнал из газет: сама Мария Тальоне купила две его картины. Кто-то ему сказал. Художник понял: она в Италии. Он ждал, ждал терпеливо. И однажды ему принесли голубой конверт, в котором были билеты на «Сильвио». С трепетом отправился он в театр и снова увидел на сцене Марию Тальони.

А после спектакля она вышла из артистического подъезда, как всегда, встреченная поклонниками. Венеция – город особый. Не театральная карета была приготовлена для балерины, а театральная гондола. Мария Тальони прорвалась к ней и вдруг обернулась, посмотрела на художника и сказала ему:

– Что же вы не идете? Я жду вас, Айвазовский.

И они отправились в ночное путешествие по улицам-каналам Венеции. Говорили, говорили, говорили… Он уже очень и очень бойко изъяснялся на итальянском. Она успела выучить немало фраз на русском.

И все кончилось тем, что Мария Тальони поселила его у себя в доме.

Портрет Марии Тальони. Неизвестный художник

С самого утра художник брался за работу, а она начинала репетировать балетные сцены под чарующую музыку.

Работали до полудня. Потом завтракали. И в путешествие по каналам Венеции. Они вместе рассматривали красоты города – храмы, дворцы. И Айвазовский чувствовал, что сердце его готово вырваться из груди, чтобы лететь к ней, к ней, к ней.

Надо было решаться на важный шаг. Ему казалось, что все готово к тому, ему казалось, что она чувствует то же, что и он. Ну и ничего, что на 13 лет старше. Зато как хороша. Как свежа, как молодо выглядит.

Однажды, взяв ее руку, он с жаром проговорил:

– Я люблю вас, я очень люблю вас, Мари. Прошу вас, очень прошу стать моей женой.

Только минуту назад она улыбалась ему, только минуту назад казалась влюбленной в него.

И вдруг нахмурилась. После тяжелой для него паузы сказала:

– Я не могу стать вашей женой, – и неожиданно протянула балетную туфельку: – Этот башмачок растоптал мою любовь. Забирайте его и уезжайте в Россию. Ваша жизнь в России. А суженую вам женщину вы еще встретите.

– Нет, я не могу, я не могу без вас. Дайте мне хотя бы один шанс, хотя бы один, – молил художник.

Она ответила с суровой усмешкой и холодным тоном:

– Дорогой мой. Я вас не люблю. И никогда не полюблю…

Он был сражен и лишь много лет спустя понял, что балерина права. Он, его жизнь, его талант принадлежали России.

Он вернулся домой, много и самоотверженно работал. Он стал знаменитым художником, был дважды женат. Причем второй брак оказался удачным.

А что же балерина? Сказала ли она правду в день решительного разрыва?

Попробуем ответить на этот вопрос.

Стояла весна. Набухали вербные головки, зацветали ландыши.

И вот однажды в Вербное воскресенье пожилой человек принес в дом Айвазовского ландыши.

Айвазовский был удивлен. Естественно, у него возникли мысли, что цветы посланы жене. Он стал ее расспрашивать, но она и понятия не имела, кто мог прислать их.

Через год все повторилось. Снова в Вербное воскресенье пришел пожилой человек с бородкой и принес ландыши. Айвазовский так ничего и не добился у него. Но запечатлел на портрете.

Присылала ему Мария Тальони ландыши через свою дочь каждый год в день отказа. Дочь была замужем за князем Трубецким.

«Сравнить можно… с самой Венерой…» Мария Суровщикова (1836–1882)

Из столицы донского казачества

– Ну что же, Машенька, присядем на дорожку, – сказала дочери новочеркасская модистка. – Когда-то теперь увидишь дом родной?! И не жалко тебе покидать наши края, теплые, ласковые края? В столице-то погода другая стоит – суровая, мрачная, холодная.

– Я хочу ехать, мама… Хочу танцевать! – твердо ответила дочь.

Они вышли из дому. Девочка оглянулась, осмотрела его, этот уютный домик с палисадником перед фасадом и садом в глубине, в котором уже поспели яблоки. Она уносила с собой ранние яблочки нового урожая. Взяла на дорожку. Неблизок путь до Санкт-Петербурга. Долог путь. Всю Россию с юга на север предстоит проехать. И в Москве даже по дороге побывать. А что она видела до сих пор? Только Новочеркасск, только этот родной город, где родилась, выросла ее мать, где она осталась одна с нею на руках.

Полюбился город. Как не полюбиться, если этот город для нее родной. Действительно, когда же она снова побывает здесь? И побывает ли?

Шесть лет… В эти годы события не вполне еще откладываются в памяти. Разве что рубежные повороты даже столь ранних лет остаются навсегда. А тут произошел действительно рубежный поворот.

Маленькая Машенька с самых младенческих лет поражала всех пластикой движений. Если приходилось выходить ей сплясать какую-то пляску, станцевать какой танец, со всех сторон слышались восторженные возгласы зрителей. А ведь Донской край – край суровый. Но уж если выдается время отдохнуть, попраздновать – то и в праздники неуемны казаки.

Новочеркасск – столица Донского казачества – радует глаз своим живописным расположением на высоких берегах рек Аксай и Тузлов. Именно здесь сливаются степные реки, именно здесь Тузлов впадает в Аксай. С возвышенности далеко видны поймы обеих рек. То там, то здесь зияют входы в пустоты-пещеры, образовавшиеся в плотном известняке за тысячелетия. Река Тузлов делит город на две части.

Зима здесь мягкая. Сильные морозы – большая редкость. Чаще все температура балансирует на грани оттепели. Хотя бывает, что и посещают эти края тридцатиградусные холода. Весной буйный разлив Дона подтапливал Новочеркасск, а летом падала на него сильная жара. Степные ветры высушивали все вокруг. Степь, степь, степь. И лишь сам Новочеркасск, как оазис.

Если зимой высокая влажность, то летом так сухо и жарко, что даже вода в реках прогревается до 28–30 градусов.

В начале сороковых годов девятнадцатого века этот город, собственно, городом ставший лишь с 18 мая 1805 года, а до того именуемый станицей, покинула дочь новочеркасской модистки Машенька Суровщикова.

Будущая балерина родилась в Новочеркасске 27 февраля 1836 года. Скромна родословная, очень скромна. Записана она внебрачной дочерью, по одним данным, шляпницы, по другим – модистки. Впрочем, это, видимо, одно и то же. В ее биографии об отце ни слова, хотя отчество у девочки было – она наречена Марией Сергеевной. Известно также, что Мария Суровщикова была взята в Петербургское театральное училище на полное государственное обеспечение и жила в пансионе, куда и принимали детей на полный казенный кошт.

Тяжело было покидать свой любимый город, город, основанный знаменитым казачьим атаманом Матвеем Ивановичем Платовым. Но девочку властно позвало искусство, позвал балет…

Кто-то из горожан, бывавший в столице и видевший в ту пору такое, что для далекого Новочеркасска являлось буквально чудом света. А называлось балетом. Этот счастливчик, повидавший сказочное представление, рассказал о нем Машеньке. Видя, как здорово Машенька танцует, посоветовал матери отвезти дочь в столицу. Она поначалу в ужас пришла. Эк куда хватил?! В столицу ехать! Путь неблизок. Но постепенно Машенька склонила мать к такому испытанию. Ну и решилась, видя огромное желание дочери стать профессиональной танцовщицей.

В канун отъезда мать выправила подорожную. Ехать предстояло по Большому Черкасскому тракту. Эта почтовая дорога, соединяющая Ставрополь с Москвой, построена была в конце XVIII века – начале XIX века. Проходила она через Черкасск – прежнюю столицу Донского казачества, а потому и назвали ее «Черкасский тракт». Ну а когда в 1805 году был основан Новочеркасск, название менять не стали. Тракт стал одним из немногих по тому времени благоустроенных путей, поскольку имел важное стратегическое значение в связи с непрерывными в ту пору Кавказскими и частыми русско-турецкими войнами.

Почтовые станции, станционные смотрители, русские тройки – все было на этом тракте. Путешествовать таким вот образом означало ехать на почтовых или перекладных.

Ну а то, что город, в котором родилась и жила будущая балерина, стоял на почтовом тракте, несколько облегчало возможность добраться до Санкт-Петербурга. Но требовалось время, требовались деньги.

В ту пору на Руси уже ходили дилижансы, но не по каждой дороге. Дилижансное сообщение связывало Москву и Петербург, а на юге оно было налажено к описываемому периоду времени лишь до Харькова.

Скорость езды на почтовых зимой – не более 12 километров в час, а летом – и вовсе 8–10 километров в час… Расстояние же немалое. Около тысячи километров. Можно представить себе, сколько времени необходимо. Это сегодня скорый поезд идет менее суток – всего около 20 часов. А тогда?! Сколь же сильно было желание Машеньки Суровщиковой поступить в театральное училище, если она готова была перенести все невзгоды.

Только до Москвы предстояло ехать и ехать. А дальше снова дорога… 726 верст. Там транспорт уже более быстроходен. Если на почтовых – четверо, а то и четверо с половиной суток, на дилижансе – на двое суток меньше – почти в половину быстрее. Но мест-то всего шесть! И прилечь нельзя. Сидеть без движения двое суток с половиной! Как просидишь! Кто ездил в Питер на дневном «сидячем» поезде – не на «Сапсане», конечно, – знает, как трудно высидеть шесть, а то и восемь часов. А тут двое суток… И никаких тебе удобств.

Лишь спустя несколько лет было налажено железнодорожное сообщение между двумя столицами, и 1 ноября 1851 года первый поезд проделал путь за 21 час 45 минут.

Дорого обошлась поездка матери Машеньки. Очень дорого. Вполне понятно, что Машеньке на каникулы приехать домой никаких перспектив не было, да и матери не наездиться ее навещать.

Столица встретила своим обычным и привычным петербуржцам дождем. Вспомним песню: «Дождь по асфальту рекою струится, дождь на Фонтанке и дождь на Неве…»

Менялись государственные устройства, протекали годы, столетия, а дождь так же хлестал, как прежде, только прежде он струился по мощенным булыжниками мостовым, а позднее город был «закатан» под асфальт.

Мать хоть и решилась ехать в столицу – слишком уж дочь настаивала, – но не была полностью уверена, что из этой затеи выйдет что-то путное.

Но вот дорога – изнурительная дорога – позади. Они остановились перед зданием училища. Уверенность, которая гнала в путешествие из Новочеркасска, вдруг стала потихоньку улетучиваться.