Текст книги "Забвению неподвластно"

Глава 13

Ранчо Сиело. 28 июня 1929 года

Встав с кровати и тихонько направляясь к ванной, Джейд передвигалась с осторожностью квартирного вора. Сиделка Бингхемптон спала в одной из комнат для гостей прямо под ней, а Джейд не хотелось, чтобы страж милосердия проснулась. Со времени несчастного случая прошло две недели, но Бингхемптон продолжала относиться к Джейд как к инвалиду, угрожая страшными последствиями, если она пошевельнется. Теперь, когда она чувствовала себя значительно лучше, ей становилось все труднее выслушивать от этого Торквемады в юбке, что ей можно делать, а что нельзя.

Не обращая внимания на боль в глазах, она почистила зубы и причесалась, стараясь не задеть шрам на затылке. Затем набрала полную ванну горячей воды, налила жидкого мыла и забралась в нее. Усевшись, Джейд расслабилась в ароматном тепле.

Через открытое окно она слышала шелест листьев и посвист птиц. Солнце бросало золотистые отблески на изразцовый пол.

Ранчо Сиело было тихим раем. Первые дни после травмы она очень нуждалась в этой тишине. Она часто впадала в забытье, плавая в океане боли. Бингхемптон сторожила ее целыми днями как ястреб. Ночами, когда душа и тело страдали больше всего, Джейд часто просыпалась и всегда видела подле себя Дункана.

Он приобрел привычку приходить с маленькими подарками – букетиком только что распустившихся цветов или каким-нибудь гостинцем. Когда она была не в силах заснуть, он часами развлекал ее рассказами о студенческих годах в Париже. Как бы она хотела, чтобы они познакомились именно тогда, до того, как он встретил Меган! Несмотря на расслабляющее тепло ванны, она вздрогнула, вспомнив тепло рук, прикасавшихся к ней, когда Дункан поправлял подушки, подтыкал одеяло, помогал ей перевернуться. Он казался Прекрасным Рыцарем, о котором мечтает любая женщина. Перед тем как уходить, он всегда целовал ее в лоб. Даже сейчас кожа помнила этот поцелуй.

До несчастного случая Джейд думала, что уже знает все черты его характера. Но она не могла подозревать, какой он может быть изумительной сиделкой. Думая о всех бессонных ночах, проведенных им близ ее постели, она поняла, что познакомилась с лучшей стороной Дункана. Как жаль, что она больше не сможет на это рассчитывать, когда поправится!

Резко выпрямившись, она взяла мочалку и стала намыливаться энергичными движениями. Ей необходимо прекратить изводить себя романтическими мечтами. Он заботится не о Джейд Ховард, а выполняет обязанности по отношению к женщине, которую считает своей женой. Он принадлежит именно этой женщине. И та, кстати, в любой момент может объявиться.

Спасибо, подумала Джейд мрачно, что травма не лишила ее способности мыслить. Дункан Карлисл для нее – неприкасаемый. И ничто, не исключая и ее собственного глупого сердца, этого изменить не в силах.

Она вылезла из ванны, вытерлась и случайно бросила взгляд в зеркало. Две недели вынужденного отдыха смягчили спортивные черты ее тела, оно стало более женственным. Это еще раз напомнило ей о настоятельных требованиях ее женской сути, которые она так долго игнорировала.

Часы, проводимые Джейд в безделье в постели, не оставляли больших возможностей для выбора мыслей. Она думала о Дункане, вспоминала то его мальчишескую улыбку, то как темнели его глаза, когда он злился. Вспоминала его сочный баритон. Мощные линии его плеч. Ощущение сильного и голодного тела, прижавшегося к ней в тот день в кабинете.

Она вспоминала все.

Джейд провела рукой по груди, прижала их к соскам, чувствуя, как они напрягаются. Две невидимые нити будто связали ее груди и пах.

– Дункан! – простонала она.

Агонизирующий звук собственного голоса вызвал в ней шок. Это нужно немедленно прекратить!

Она вернулась в спальню, надела одну из ночных рубашек Меган и улеглась в кровать. Нужно подумать о более важных вещах, чем о разгулявшейся плоти. Через несколько месяцев мир рухнет. И если она не найдет способа вернуться в собственное время, случится несчастье. Не только с ней – со всеми: с Дунканом, Малкольмом, Хилари, даже с Ортесами.

Может ли она кого-нибудь предупредить?

Сможет ли кто-нибудь ей поверить?

Кому она может довериться?

Стук в дверь прервал ее размышления и вернул к настоящему. Сиделка Бингхемптон вплыла в дверь, неся поднос с завтраком:

– Как мы себя сегодня чувствуем, миссис Карлисл?

– Спасибо, хорошо.

Бингхемптон поставила поднос на столик около кровати таким повелительным жестом, что даже звякнули приборы. Внимательно посмотрев на Джейд и заметив расчесанные волосы и свежую ночную рубашку, она нахмурилась:

– Мы опять были сегодня непослушной девочкой?

Джейд закусила губу, удивляясь, почему она позволяет сиделке разговаривать с ней как с пятилетней.

– Не нужно оправдываться. У меня есть глаза. Сейчас мы взглянем, не причинили ли мы себе вреда?

Она пощупала пульс Джейд и приняла еще более озабоченный вид.

– Хм-м. У нас сердцебиение. Доктор Адельман говорил, что мы не должны подниматься с постели еще несколько дней. Ну, и что мы будем делать, если потеряем сознание, когда рядом никого не окажется.

– Прошу вас, не говорите слова «мы». Ведь это у меня травма, но я чувствую себя значительно лучше! И должна сказать, что если вы хоть еще раз попытаетесь принести мне «судно», помыть меня губкой или покормить с ложечки, то вам, вероятно, самой придется обратиться за помощью к доктору Адельману!

– Ну-ну, – Бингхемптон стала укутывать Джейд в одеяла и затянула так плотно, что она почувствовала себя бабочкой в коконе, – нам нельзя раздражаться!

Джейд закрыла глаза, пытаясь не слушать голос сиделки. Она уже не могла переносить этого маньяка в должности ангела милосердия.

– Как сегодня наш животик? Нам не хочется сходить в туалет?

– Я уже все сделала, – пробормотала Джейд.

– О каких делах идет речь? – спросил Дункан, входя в комнату. Одетый в свитер и джинсы, он выглядел как всегда великолепно-мужественным. В одной руке он держал чашку кофе, а в другой – вазу со свежими цветами.

– Ты неправильно понял, – сказала Джейд, ощутив сильное душевное волнение, как при любом его появлении.

– Ты уже позавтракала?

Он подошел и присел на постель.

– Я только что собиралась покормить миссис Карлисл! – заявила Бингхемптон.

– Меня не нужно кормить!

Не обращая внимания на протесты Джейд, Дункан улыбнулся сиделке самой широкой улыбкой:

– Дулси только что вынула из духовки персиковый пирог. Если вы хотите его попробовать, то я с удовольствием сам покормлю жену.

– О, вы очень добры, мистер Карлисл!

Когда она ушла, Джейд чуть не прослезилась:

– Не знаю, как тебя отблагодарить, Дункан! Я понимаю, что у нее есть обязанности, но ведь это настоящее сумасшествие! Она не разрешает мне садиться, не разрешает читать, даже до ванной дойти не дает!

– Ты хочешь есть? – спросил Дункан, водружая поднос ей на грудь. – Как я обещал мисс Бингхемптон, я покормлю тебя сам!

Она еле сдержала стон, когда его рука дотронулась до ее груди. Хотя он даже не заметил этого прикосновения, ее лицо запылало. А ведь это даже не было лаской – просто случайность! Внезапно она ощутила на себе его пристальный взгляд.

– Итак, – сказал он мягко, – можно мне тебя покормить?

– Но я не хочу есть.

Когда Бингхемптон появилась с завтраком, Джейд была чертовски голодна. Но под взглядом Дункана кусок просто не лез в горло. Она с трудом пережевывала поджаренный хлебец, стараясь угомонить бурю в желудке.

– Нет, серьезно, как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Мне действительно лучше. Достаточно хорошо, чтобы испытывать тошноту от этой постели. Отдам все, лишь бы отсюда выбраться.

– Если хочешь, я подойду после того, как ты позавтракаешь, и помогу перебраться в гостиную. Там по крайней мере ты можешь сменить обзор, лежа на диване.

– Это было бы хорошо, но я подумала о другом…

– О чем именно?

– Если это невозможно, ты скажи честно… но я хотела бы посмотреть, как ты рисуешь…

Это напоминало прыжок в прорубь. Она закрыла глаза, как девочка-школьница после просьбы о свидании со спортивным героем штата.

Дункан помолчал.

– Это не невозможно, Меган, – просто я чертовски удивлен. Если помнишь, то когда ты последний раз была в студии, тебе было до смерти скучно.

– Ну, если это так трудно, то забудь о моей просьбе, – сказала Джейд. Она почувствовала досаду.

– Ты совсем не ешь.

Она взглянула на засыхающую яичницу:

– Я не голодна.

Дункан встал и направился к двери. Она подумала, что он собирается уйти, даже не попрощавшись, но в последний момент он обернулся:

– Утром в студии прохладно, тебе надо одеться потеплее. Я пришлю мисс Бингхемптон, чтобы она тебе помогла.

Дункан моментально пожалел о произнесенном. Он знавал художников, превративших свои студии в модные салоны, где они изображали из себя королей в присутствии придворных. Он таким не был. По его понятиям, писать картины в присутствии свидетелей было так же неестественно, как заниматься любовью при посторонних.

Он уже собирался сказать Меган, что пошутил. Но, увидев радость в ее зеленых глазах, озарившую лицо улыбку, понял, что не может ее разочаровать.

По пути к кухне он достал из бельевого шкафа покрывало. Сиделка и Дулси сидели рядышком, когда он вошел. Увидев его, Дулси, которая что-то оживленно говорила, моментально замолчала. Сначала ему даже показалось, что она не хочет, чтобы он услышал их разговор. Но он отмел это предположение как недостойное.

– Вы хотите, чтобы я это постирала? – спросила Дулси, указывая на покрывало.

– Меган хочет побыть немного в студии, и я взял его, чтобы ее укрыть, если будет прохладно.

Бингхемптон подпрыгнула на месте:

– Разве доктор Адельман давал миссис Карлисл разрешение вставать с постели?

– Я не думаю, что на это нужно отдельное разрешение.

– Но сеньора так больна! – вмешалась Дулси.

Дункан ожидал, что сиделка будет противиться, но озабоченность Дулси его поразила. Он и не подозревал, что она может так переживать за Меган.

– Дорогие дамы, я ценю ваше беспокойство, но уверен, что в состоянии сам позаботиться о супруге в течение часа-полутора.

Выходя из кухни, он ободряюще потрепал Дулси по плечу.

Студия находилась в футах пятидесяти от главного дома и архитектурно повторяла его юго-западный стиль. Несколько минут Дункан потратил на уборку, собирая с пола использованные тюбики из-под краски, приводя в порядок одеяла и покрывала на диванчике. Он также проветрил комнату и развел огонь в камине. Затем он возвратился в дом, в гостевую комнату, в которой ночевал эти дни, и привел в порядок себя.

Хотя с утра он надел чистую рубашку, он снял ее и бросил на кровать. Зайдя в ванную, сполоснул лицо и руки. Почувствовав небольшую шероховатость на щеках, он решил побриться – второй раз за сегодня. Завершая свой туалет, он побрызгался одеколоном и внимательно посмотрел на себя в зеркало.

Дункан ощущал себя как человек, впервые идущий на свидание с прекрасной дамой. Идиот. Ведь ничего не изменилось. Но где-то в глубине его души ворочалась мысль, что изменилось как раз все, и в первую очередь его отношение к Меган.

Наведя внешний лоск, он вышел из ванной. Нужно перестать себя дурачить. Эти недели после несчастного случая всего лишь антракт в продолжающейся пьесе. Он уже принял решение. За это время Малкольм приезжал раз шесть, и Меган ждала его визитов. Когда их дружба перерастет в нечто большее – всего лишь вопрос времени.

Вернувшись к Меган, Дункан застал ее сидящей на кровати. На ней была голубая хлопковая пижама с переводной картиной Рауля Дюфи на куртке, которую она приобрела во время их поездки в Париж. Дункан вспомнил, как он был раздражен в то время из-за того, что известный художник дал согласие использовать свое творение для такой плебейской цели.

Меган не могла ни понять, ни разделить его негодования. В ее головке не укладывалась разница между настоящим искусством и модой «от кутюр». Воспоминание напомнило ему о существующих между ними различиях, и за это он был благодарен.

– Мистер Карлисл, – заявила появившаяся сиделка, – я должна заявить решительный протест. Не имеет значения, хорошо ли чувствует себя ваша жена. Она до сих пор испытывает слабость и головные боли. Она не в состоянии дойти до вашей студии.

– А ей и не надо идти, я ее донесу. Ты готова? – спросил он, поворачиваясь к кровати.

Она инстинктивно отпрянула от него, как будто изменила свое решение; но тут же протянула руки и обняла его за шею. Бингхемптон продолжала бормотать предупреждения и увещевания, предрекая различные несчастья, если они покинут комнату.

Как давно уже Дункан не прижимал к себе Меган; только в фантазиях – слишком частых. Она похудела, понял он, взяв ее на руки. Но округлости ее тела были по-прежнему неотразимыми. Несмотря на свое решение, он поддавался их чарам.

Сердце Джейд колотилось настолько сильно, что ей казалось, Дункан его ощущает. Она приказывала себе успокоиться, но ничего не получалось. Когда он сжимал ее в объятиях в последний – и единственный – раз, она была в панике и не могла как следует разобраться в своих ощущениях. Теперь же она испытывала необыкновенное чувство, вдыхая запах его одеколона и мыла, терпкий мужской запах, незаглушаемый ими. Она запомнила этот запах с того момента, когда они стали спать в одной постели.

Он нес ее с такой легкостью, что ритм его дыхания даже не изменился. Джейд чувствовала себя неловко оттого, что к ней относятся как к инвалиду, но не могла сопротивляться силе его ласковых рук.

Дункан опустил ее на диван в студии. Подкладывая под нее подушки, он поинтересовался:

– Тебе удобно?

– Еще бы! Как здорово выбраться из дома! Не знаю, чем тебя и отблагодарить!

– Мне не нужна благодарность.

Тепло в его глазах смягчило некоторую резкость тона. Он вышел на середину студии, оглядываясь, будто не понимал, что делать дальше. В комнате воцарилось почти осязаемое молчание.

Наконец он откашлялся и произнес:

– Я чувствую себя не в своей тарелке, разрешая тебе смотреть за моей работой после всех этих лет.

Не так давно литературные критики хвалили ее за мастерские диалоги. Сейчас она не нашла ничего лучшего, чем произнести:

– Пожалуйста, просто не обращай на меня внимания.

Он согласно кивнул и начал передвигаться по студии, устанавливая мольберт так, чтобы на него падал свет, готовя палитру, выбирая кисти. Стараясь не мешать ему, Джейд, как только взгляд художника обращался на нее, делала вид, что смотрит в окно. Вскоре в студии установилась глубокая тишина.

Через полчаса, когда Дункан полностью ушел в работу и перестал замечать ее присутствие, Джейд смогла более или менее открыто наблюдать за ним. Она зачарованно смотрела, как чистый холст покрывался свободными, широкими мазками его кисти. В том, как он трудился, было что-то волшебное. Казалось, кисть в его руке связана невидимыми нитями с сердцем, мозгом, душой. Его действия и достигаемые результаты сплетались в единое целое. Только что холст был пустым, но вот на нем началась вырисовываться фигура индейского воина. На его старом лице отчетливо прочитывались печали его народа.

Наблюдая за Дунканом, Джейд вспомнила те прекрасные времена, когда она с упоением работала за своим компьютером, и слова со сладкой неизбежностью капель меда, падающих в соты, ложились одно к одному.

Закончив предварительный набросок, Дункан выдавил на палитру разнообразные краски и стал грунтовать холст. Одновременно он вносил изменения в набросок: в поворот головы воина, в линии его тела – до тех пор, пока рисунок не приобрел силу и яркость, которые раскрывали идею картины так же ясно, как это сделала бы надпись.

Энергично работая над холстом, временами Дункан как бы устремлял свой взгляд внутрь, наблюдая за чем-то, видимым ему одному. Его напряжение передавалось и Джейд. Раньше она и не подозревала, как материален может быть процесс рисования. Теперь она видела этот процесс как балетное адажио, в котором каждое движение исполнено смысла и значения. Что же ее очаровывает – талант или мужчина? И можно ли отделить одно от другого?

Она не чувствовала, как бежит время, пока кто-то не постучал в дверь.

– Это я, сеньор! – раздался голос Дулси. – Где накрывать вам ленч?

Дункан отложил палитру и посмотрел на Джейд. Казалось, он был удивлен, что был в студии не один.

– Ты готова к возвращению в спальню?

– Пожалуйста, чуть позже.

– А что ты хочешь на ленч?

– Что угодно.

Он подошел к двери, открыл ее и сказал:

– Мы будем есть здесь. Принеси нам несколько бутербродов и бутылку вина.

– Но сеньор!

Джейд удивило выражение, промелькнувшее на лице Дулси. Экономка выглядела гораздо более обеспокоенной, чем того заслуживала ситуация.

Дункан ел тщательно пережевывая пищу, но не чувствуя ее вкуса. Он разглядывал Меган, убеждая себя, что будет последним дураком, если поверит в ее перевоплощение. Еще несколько месяцев назад она не испытывала ни малейшего желания заглянуть в студию. А если бы даже зашла, то наверняка стала бы суетиться, критиковать запах скипидара и красок, выказывать скуку и упоминать к месту и не к месту, чего она лишилась, выйдя за него замуж.

Новая Меган вела себя на удивление тихо, так тихо, что во время работы он практически забыл о ее присутствии. Но сейчас он вспомнил о ней и испытывал неудобства.

– Хочешь немного вина? – спросил он.

– Сиделку Бингхемптон хватит удар, если она узнает, что я сделала хоть глоток.

– Ну, то, о чем она знать не будет, не причинит ей вреда!

– Тогда я немного выпью, – сказала она, протягивая бокал.

Дункан плеснул им обоим. Он подумал, что именно такой должна была быть их прежняя жизнь. Сколько часов они потратили на бессмысленные споры? Сколько дней – на взаимные упреки? Сколько недель – на обиды и злость?

Но правда остается правдой. Сегодняшний день вряд ли повторится. Меган и Малкольм становятся все ближе друг к другу.

Джейд изучала лицо Дункана, отпивая вино. Он выглядел таким серьезным, что ей захотелось узнать, о чем он думает. Ее собственная голова была переполнена словами, которые она хотела бы ему сказать. Наблюдая, как он работает, она открыла для себя нового Дункана. Когда он писал картину, его лицо освобождалось от обычного сурового и настороженного выражения. Он полностью отдавался эмоциям, улыбаясь, когда был доволен, хмуря брови, когда что-то не получалось. Как бы она хотела, чтобы и с ней он был полностью открытым!

Он страстно любил свое искусство, и это ей нравилось. Если бы она только могла поведать ему, что точно также относится к своему литературному труду! В те годы, когда она начинала писать, до того как приняла решение избегать эмоциональности, она могла громко смеяться над рожденными ею словами или почти рыдать, когда сюжет обретал трагический поворот.

Да, было бы прекрасно поговорить с Дунканом о муках творчества, поделиться глубокими чувствами, рождаемыми искусством, но ей было непозволительно делать этого.

Сначала нужно признаться, кто она такая на самом деле. Но она была еще слаба, чтобы встретить лицом к лицу последствия такого шага. Тем не менее она может постараться разговорить его на тему живописи…

– Ты не возражаешь, если я задам тебе несколько вопросов о твоей работе?

– Что бы тебе хотелось узнать? – Он неопределенно повел плечами.

– Ты не работаешь с эскизами или фотографиями и не используешь натурщиков. Откуда тогда ты знаешь, что у тебя в конце концов должно получиться?

– Ну, я начинаю рисовать, когда идея картины уже полностью сформировалась у меня в голове. Иногда я делаю зарисовки, но обычно работаю прямо на холсте, поскольку хочу быть свободным в своем поиске. Можно получить неожиданный результат. Я думаю, будет честно сказать, что больше все-таки полагаюсь на интуицию.

– Да, я пишу точно так же. Вначале я печатаю обширный план произведения, но никогда ему полностью не следую…

Заметив недоумение на лице Дункана, Джейд оборвала свою мысль. Она настолько расслабилась, услышав от него столь созвучные ее душе слова, что совершенно забыла о том, что Меган мало что понимает в писательском труде.

– Я не понимаю, как ты можешь сравнивать свои игры с пишущей машинкой и мою работу!

– А почему нет? – Боже, она сделала только хуже! Она опять говорит как писатель, а не как Меган.

– Хотя бы по отношению ко времени. Мне трудно сопоставить твое единственное письмо в редакцию журнала с целой жизнью, которую я посвятил…

Дункан остановился на середине фразы. Вскочив с места, он собрал пустые тарелки и бокалы на поднос и направился к выходу из студии.

Его опущенные плечи свидетельствовали о том, что он расстроен. Он со стуком поставил поднос за дверью, и Джейд с затаенным дыханием ожидала, что последует дальше. К ее облегчению, он вернулся обратно.

– Я прошу у тебя прощения, – сказала она. – Я понимаю, что говорила слишком претенциозно. Моим единственным извинением может стать только то, что я очень серьезно отношусь к своей попытке начать писательскую карьеру.

Он коротко кивнул, но холод в его глазах сказал ей, что ему не нужны ее извинения и что он продолжает злиться. Но почему он так разозлился? Явно не только из-за ее неуклюжего замечания. Возможно ли, что Дункан Карлисл предпочитает женщин, которые должны восхищаться только им и не стремятся к чему-то своему в жизни? Джейд подумала, что временами Дункана легче ненавидеть, чем любить.

Хилари взглянула на часы. Малкольм появится не раньше чем через час. Времени у нее больше чем достаточно, чтобы принять расслабляющую ванну и получить вдобавок небольшое удовольствие. Она сняла костюм, копию «от Шанель», сшитую местной портнихой: только знаток смог бы отличить его от настоящего. К несчастью, Меган Карлисл, чтоб ее разорвало, как раз была экспертом в этих делах.

Хилари помассировала эти ужасные морщинки на лбу. Они никак не устраивали ее на нынешней стадии игры, когда положение с каждым днем становилось все более шатким. Она всегда делала ставку на свой внешний вид – до того, как встретила Малкольма. Но сейчас и на Малкольма положиться нельзя. Будь Меган дважды проклята!

Жизнь так несправедлива! Меган даже пальцем не пошевелила, чтобы иметь все, о чем Хилари могла только мечтать. Великолепного мужа, великолепный дом и великолепный счет в банке. И все это только потому, что ее угораздило родиться в правильной семье. Думы о семье вновь заставили Хилари нахмуриться.

О семье? Просто смешно. Иметь мать-проститутку и родиться в одном из борделей Нового Орлеана вовсе не означает иметь семью, даже если другие шлюхи сюсюкали над тобой, пока ты была маленькая. Да, ей было трудно начинать, но она старалась пробиться. Она так же красива, как и Меган, ни капельки не хуже. И конечно же, больше нее заслуживает удачи в жизни, обладания той роскошью, которую имеет Меган. Она вкалывала, не жалея себя, чтобы заработать то, что сегодня у нее есть – галерея, домик и прочее. Положим, оплачивал все это Малкольм, но с точки зрения справедливости она это заработала. Своим горбом. Собою. А теперь Меган собирается увести от нее Малкольма. Если ей не удастся это предотвратить.

Хилари дотянулась до шнура от звонка, висевшего около кровати, и требовательно дернула. Через минуту в дверях появился Рауль. За прошедшие две недели он полностью реорганизовал ее домашнее хозяйство: уволил старую прислугу и нанял новую, более подходящую к специфическим запросам Хилари.

– Вы звонили?

– Да. Где эта новая служанка?

– Ест на кухне.

– Она полностью понимает свои обязанности?

– Полностью. Я сам ее обучал.

– Хорошо, я хочу, чтобы она приготовила ванну. И пусть принесет шампанского.

– Как угодно, мадам.

Хилари была полностью обнаженной, когда служанка, лет пятнадцати на вид, вошла в спальню. Взглянув на хозяйку, она покраснела до корней волос.

«Симпатичная девчонка», – подумала Хилари. Рауль умеет выбирать. Ее юность, неопытность и бедность должны сделать ее податливой, такой же, какой Хилари сама была годы назад, когда один из мамашиных дружков ее изнасиловал.

– Ты знаешь свои обязанности, Энид? Ведь тебя зовут Энид, не так ли?

– Да, мэм. – Она стояла, опустив глаза к полу.

– Когда я с тобой разговариваю, смотри прямо на меня!

Хилари наслаждалась испугом девушки. Хилари могла бы вспомнить время, когда сама была такой – беззащитной, запуганной, которую каждый мог использовать и выбросить как ненужную тряпку. Сейчас, впрочем, она ощущала себя победительницей. Сила – это возможность заставлять людей делать, что тебе хочется, невзирая на их желания. Сила – это единственный путь к цели. Сегодня, до того как Хилари увидит Меган, ей нужны доказательства своей силы, конкретные напоминания о том, как далеко она продвинулась в жизни.

– Я объясняю лишь один раз, – сказала она, беря Энид за руку и ведя в ванную. – Мне нужно, чтобы вода была горячей, полотенца – теплыми, шампанское – холодным.

Энид наполнила ванну, и Хилари залезла в нее. Протянув девушке мочалку, она спросила:

– Чего же ты ждешь?

– Ничего, мэм.

Хилари вкрадчиво засмеялась:

– Я такая же женщина, как и ты, Энид. С грудью, задницей и лобком. Ведь ты же моешься сама, не так ли?

Энид вновь залилась краской:

– Да, мэм.

– Тогда ты вполне можешь помыть и меня. – Хилари, откинулась в ванной и закрыла глаза, ее груди наполовину выглядывали из воды.

Она подождала, пока Энид начнет ее мыть, но, чувствуя, что та растеряна, взяла ее руку и положила себе на грудь. И ощутила, что девушка дрожит. Со временем она станет более опытной, но в первый раз от них получаешь самое большое наслаждение. Продолжая держать руку Энид, Хилари стала водить мочалкой по своей груди. Под мягкими прикосновениями ее соски стали набухать.

– Ведь это не трудно, правда?

Энид попыталась улыбнуться:

– Нет, мэм.

– Можешь управляться теперь сама?

– Да, мэм.

– Напоминаю, я хочу, чтобы ты помыла меня всю, каждый дюйм тела. Я ясно выражаюсь?

– Да, мэм.

Хилари глубоко вздохнула и опять опустилась в ванну. Поначалу прикосновения Энид были чересчур робкими. Потом, когда девушка немного расслабилась, она стала действовать более уверенно. Руки у Энид были жесткими, как и полагается деревенской девчонке, и, двигаясь по телу Хилари, приятно его массировали. Кожа Хилари стала скрипеть, и она удовлетворенно мурлыкала, пока Энид проходилась по ее плечам, груди, животу, бедрам и ступням.

– Я хочу быть чистой не только снаружи, но и внутри, – пропыхтела она, когда девушка остановилась. – Рауль объяснил, как это делается?

Она приоткрыла глаза и увидела, что служанка утвердительно кивнула, наклоняясь над ванной.

Хилари в предвкушении раздвинула ноги пошире.

Девушка погрузила руку в воду и стала тихонько раздвигать ей нижние губы. Хилари подумала, что Рауль хорошо знает свою работу: Энид использовала именно два пальца. Первые движения были медленными и осторожными, но по мере того как Энид чувствовала себя более уверенно, скорость стала возрастать. Хилари чуть присела, чтобы лучше видеть все, что происходит.

Она ощутила нарастающее в глубине тела напряжение, предвестник оргазма.

– Быстрее!

Терпкая волна наслаждения накатывалась на нее, в горле копился рычащий звук. Она почувствовала, как мышцы влагалища крепнут вокруг девичьих пальцев; тело стали сотрясать спазмы. А затем все кончилось.

– Теперь можешь подать мне полотенце, – сказала она.

Боже, она чувствовала себя чудесно! В полном порядке! Сила и власть – их ей еще просто немного недостает.