Текст книги "Соль"

– Никто. Она здесь живёт, но отдельно от нас.

– Сама пришла, – подхватил я.

– Она тихая и не мешает, – закончил Мишка в адвокатской манере, словно Горюх высказался против Девчонки.

– Лады, я понял. Показывайте, чего тут у вас ещё новенького, – закрыл тему тот.

Потом мы жарили сосиски на решётке, а Горюх шатался по барже, бурно радуясь, что всё осталось по-прежнему. Поржал над шариками в грузовой яме, но согласился, что было бы неплохо насыпать их доверху и нырнуть. Осмотрел наши спальные отсеки. Занял дальний, пустующий. Пошатал лестницу на верхнюю палубу и порадовался, что она ещё не развалилась. Искупался. При этом покрикивал, смеялся невпопад и всячески привлекал внимание, но Девчонка даже не выглянула. А сам Горюх к ней в каюту не лез.

Когда стемнело, мы открыли по банке энергетика и засели наверху возле тлеющего костра. Настроение было дремотное, сытое, даже Горюх угомонился и размяк.

– Лягушек так и нет, – заметил он. – Мне здесь всегда не хватало лягушек. Их кваканья по вечерам. И сверчков. Вроде лето, но какое-то ненастоящее, да?

– А в городе тоже нет живности? – спросил Мишка. – Птицы есть? Или кошки? Должны ведь быть.

– Не-а, никого нет. И людей тоже. Тоскливо очень.

– Но всякие нужные вещи зато есть, правда?

– Навалом.

– Ты раздобыл, что искал? – рискнул поинтересоваться я.

– Да, пистолет. Пневматик, но классный.

– И где он?

Горюх резко выпрямился и вперил в меня единственный злобный глаз. Даже в темноте я видел, насколько он злобный. А ещё засёк боковым зрением, как встрепенулся Жека: он, пока шёл разговор, лежал на спине и разглядывал небо, но тут приподнялся на локтях. У меня вдруг невыносимо зачесался кончик носа, наверное, умный нос почувствовал, что сейчас ему будет плохо. Но пронесло.

– Не знаю, – буркнул Горюх.

– Потерял? – посочувствовал Мишка.

– Не знаю! Это… Это хрень какая-то… Слушайте, – Горюх подался вперёд. – Я отлично помню, как взял пистолет, тот самый, который давно хотел, потому что братуха такой оценит, потому что он тяжёлый, и настоящий, и прям по руке сделан как родной, и, понимаете, в нём сила, и вот я его взял, и меня сначала вроде накрыло от счастья, а потом что-то долбануло в затылок, что-то здоровое, но мягкое, и тогда я… тогда я…

Он нервно откашлялся. Помолчал, глубоко вдохнул и закончил:

– Я никогда не тонул, но думаю, примерно так оно происходит. Как по телику показывают, когда чел в замедленной съёмке погружается на глубину. Почти дохлый. И вырубон.

– Как это – вырубон? – пискнул Мишка.

– Я сам не понял. Братуха, кажется, был… дал мне… нет, муть какая-то…

– А дальше?

– Торговый центр дальше. И ваши рожи.

* * *

Я задремал, когда Горюх завёл шарманку про пацана, с которым ушёл отсюда. То был вялый нытик, Костик, кажется, мы с ним и не разговаривали толком ни разу. Поэтому меня не слишком интересовала его судьба. А Горюх и сам был не в курсе, что с ним стало, – они расстались в городе. В общем, ничего важного, наверное.

Мишка тоже уснул. Его коротко стриженная, а потому колючая голова отдавливала мне бедро. Горюх говорил, говорил, Жека отвечал односложно, всё тише и тише, плеск реки, наоборот, усиливался, становился большим, заполнял меня приятным гулом. В черноте светились тёмно-красные угли, мягко мерцали под опущенными веками, расплывались. Пахло дымом. От Мишкиной футболки, от моей, от баржи и всего этого мира. Пахло, качало, несло. Всё дело в реке. Жека смотрит в небо, а надо – в воду, звёзды ведь там. Они отражались и упали. Это же очевидно, почему я раньше не догадался. Надо сказать ему, найти его и сказать, надо сказать, вспомнить потом и сказать…

Вой хлестнул черноту, прошил меня разрядом. Тело подбросило. Мишкина голова дёрнулась, соскочила с моей ноги и ударилась о железный настил верхней палубы. Громко. Гулко. Мишка вскрикнул. И снова вой. И ещё, совсем рядом.

– Какого?!.

– Подъём! – заорал Горюх. Он сгрёб охапку веток из кучи для растопки и швырнул их в кострище. Моментально взметнулось пламя, затрещало, сотворило жуткие тени. Горюх отпрянул, зашипел, должно быть, его обожгло, подбросил ещё хвороста и пнул сонного Мишку, чтобы пошевеливался.

Над Керамикой снова раскатился высокий, протяжный вой.

– Волки? Это волки?!. – заметался Мишка.

– Собаки, мать их!

– Откуда? Что им надо?

– Жрать.

Горюх выхватил из огня горящую палку, поднял над собой, как факел, и рванул вниз. Мы с Мишкой переглянулись. Одновременно вздрогнули, когда снова завыло. Три голоса… четыре.

– Они здесь! Везде! – взвизгнул Мишка.

Я потянул из кострища крупную длинную ветку и выругался – ветка расходилась на множество тонких отростков. Такие полыхают ярко, но недолго. А других не было.

– Подбрось дров! – рявкнул Мишке и рванул к лестнице.

Горюх уже суетился на носу баржи, размахивая факелом. В прыгающем свете то проявлялся, то пропадал тонкий силуэт Жеки, обращённый к Керамике. По берегу носились тени. Много. Они показались мне слишком крупными и быстрыми для обычных собак, слишком зловещими. Это нереально! Глюк или розыгрыш. Точно! Розыгрыш! Они сами выли – Жека и Горюх, а я купился спросонья и теперь вижу, чего нет. Вот засранцы! Я почти убедил себя, что стал жертвой гнусной шутки, но всё равно занёс ветку над головой, так, чтобы искры не летели на волосы, и побежал по краю грузового трюма к парням, к берегу, к ужасу.

Никаких шуток. Тени оказались собаками. Самыми настоящими! Злобные морды, оскаленные пасти… Огнём, спастись можно только огнём! И вот мы с Горюхом – два безумных танцора – дёргаемся во все стороны и расцвечиваем ночь вспышками, словно светомузыкой. Но вместо басов и ударных – лай, рёв и отрывистые команды:

– Отгоняй!

– Бей!

– Не дай им пройти!

И вдруг:

– Помогите! Эй! Кто-нибудь, сюда!

Я оглянулся на Мишкин голос, продолжая хаотично тыкать во тьму горящей веткой. Мишка с Девчонкой волокли несколько тяжёлых пакетов, Жека бежал им навстречу. Что у них там? Я попытался вглядеться, подзатыльник от Горюха вернул меня к делу:

– Слева!

Щёлкнула собачья пасть, слишком близко. Я закричал и ударил палкой. Собака отступила, но тут же бросилась снова. Из тьмы прыгнула вторая, третья. Нам кранты, кранты, ребята, хотел сказать я, но не было и полсекунды на это. А потом полетели камни.

– Разойдитесь! – это Мишка.

– Встаньте шире! Кухня, пригнись! – Жека.

– Ого, артиллерия! – Горюх.

Я шарахнулся в сторону. Горюх метнул свою палку в собак и попятился к остальным. А те высыпали на палубу речные голыши из пакетов, много, целую кучу, и устроили стрельбу по живым мишеням. Девчонкины камни.

Откуда ты знала? Ты ведь подготовилась заранее, чучело!

Девчонка словно услышала мои мысли, повернулась, протянула руку. Хочет что-то дать? Я смотрел на её ладонь, Девчонка – на меня, мимо летели камни, скулили и лаяли собаки, сыпали проклятиями пацаны, в маленькой Девчонкиной ладони лежал обломок кирпича, я смотрел, и тут сбоку прыгнула тень, врезалась в Девчонку, повалила её. Я рванулся к ним, поднимая горящую палку. Подумал, что обожгу Девчонку. Даже увидел на мгновение, как вспыхнут её длинные волосы. Размахнулся и услышал свист. Резкий, невероятно громкий свист, пробирающий до внутренностей.

Всё в момент остановилось. Стихло. Собаки исчезли, просто сгинули во тьме, будто их и не было. А мы остались. Взмокшие, тяжело дышащие, исцарапанные, измазанные сажей. Потрясённые. Я на носу баржи, Девчонка чуть в стороне, остальные возле трюма.

– А это что за монстр был? Который свистел? – прохрипел Мишка.

– Псарь, – ровно ответил Жека, и сразу: – Надо уходить.

– Куда? – напрягся я.

– Подальше отсюда. Они теперь не отвяжутся.

– Да ладно, отобьёмся, – усмехнулся Горюх.

– Отобьёмся? Ну, давай. Сколько их – десяток, сотня? Давай, разберись с этой проблемой, мы ведь из-за тебя влипли. Раньше они только присматривались, а теперь на все сто почуяли возвращенца. Может, откупимся? Дадим им еду? Будешь едой, Горюх? – Жека говорил спокойно, но ярость так и звенела в каждом слове.

– В смысле – из-за меня? Что я сделал? – растерялся Горюх.

– Вернулся, придурок! Зачем? У тебя же был выбор, объясни – зачем?

– А что такого? Братуха сказал, ничего страшного, просто развлекуха. Вот и…

Они ругались, Мишка пытался вклиниться с вопросами, но его отпихивали не глядя. Я вертел в руках уже погасшую ветку и не мог поверить, что мы так легко отделались. Девчонка поднялась на ноги и стояла неподвижно, только постукивала чем-то. Стук. Стук. Азбука Морзе? Хочет что-то сказать? Я шагнул к ней, но за спутанными волосами не разглядел лица. Чем она стучит? Руки опущены вдоль тела, если только ногой. На ногах у неё кроссовки с толстой подошвой, белые, в пятнах. У ног – тёмная лужица. Стук. Стук. Капли. Это капли падают на железо. Это кровь?

* * *

Двинули с утра пораньше всей компанией. Но для начала не в большое путешествие, а в торговый центр за снаряжением и провиантом. Теперь никто не дурковал, не потрошил автоматы с мягкими игрушками, не возводил пирамиды из консервных банок. Мы понимали, что игры кончились и нужно многое успеть. Отыскать рюкзаки в спорттоварах, набить их едой, водой, приспособами для костра, лекарствами. В аптечном отделе Девчонке обработали рану: Горюх на удивление ловко залил её сперва перекисью, а потом йодом для верности. Я не хотел смотреть, но когда сняли обрывок футболки, которым ночью перетянули Девчонкину руку, выхватил краем глаза лиловое вздутие с красными отметинами в центре. Похоже, ей неслабо досталось, Девчонке. А она хоть бы хны – ни звука. Может, мы случайно влезли в военный суперпортал и перенеслись в далёкое будущее, а Девчонка – киборг? Или мы участники секретного научного эксперимента, а она – искусственно выведенный человек без нервов? Я даже такому повороту не удивился бы. Но нет, всё-таки видно было, что ей не по себе. Девчонка отворачивалась от Горюха, хотя он бинтовал очень осторожно, а после перевязки отошла от нас подальше.

И ничего не взяла в дорогу. Совсем.

Зато Горюх и Мишка затарились по полной. И вооружились к тому же – хоккейной клюшкой и теннисной ракеткой. Грозные пустынные воины. Ха-ха. Да только мне не было смешно. Я прихватил нож в хозяйственном отделе. Маленький и не особо острый, но в критической ситуации пригодится. Во всяком случае, я на это надеялся.

На пешеходный мост подниматься не стали, впервые пересекли трассу прямо по проезжей части. Растянулись цепочкой: Жека задавал направление, Горюх злился из-за вчерашних обвинений, я всех ненавидел от недосыпа, Мишка оплакивал оставленные в трюме шарики, хотя ему и пообещали, что вернёмся. Девчонка шла последней.

Когда миновали дачи и сделали привал, Жека соизволил объясниться. Пойдём через болото, сказал он, чтобы запутать след. К вечеру доберёмся до заброшенного санатория, что на берегу красного озера, переночуем и опять двинем к реке, точнее, к её притоку. Потому что жить надо у воды.

– Может, останемся на озере? Это ведь тоже вода, – Мишка не хотел уходить слишком далеко от баржи.

– Оно непригодное. Солёное.

– А жратва там есть? – Горюх не хотел соглашаться на Жекин план из принципа.

– Есть. Там тоже посёлок, а значит, и магазин.

– Пошли бы в город по трассе, и никаких забот. – Я не хотел переутомляться.

– Собаки, – отрезал Жека.

Одно слово, и мы готовы топать в любую сторону. Хоть пешком в Австралию, лишь бы не встречаться с ночными тварями.

Если нас преследовали, мы этого не заметили. Бодро вломились в заросли камыша и побрели по влажно чавкающему суглинку. Или что там ещё комками налипает на обувь. В обычном мире нас бы в два счёта загрызли комары и мошки, но не здесь. Слабое, но всё же утешение. Прошло, наверное, много часов, а мы брели и брели между ломкими стеблями в два моих роста высотой. Гуськом и молчком, почти партизанский отряд. Не знаю, как остальных, но меня будто гипнотизировали монотонная ходьба и негромкий шорох жёстких, словно бумажных листьев. Ноги несли сами, взгляд упёрся в Горюхову спину и расфокусировался, мозг будто оцепенел. Поэтому, когда мы вырулили на ровное место и Жека объявил, что впереди озеро, я продолжал шагать по прямой на автомате. Остановила красная лужа с ослепительно-белым ободком инея по краям – не смог её обойти, вспомнив о другой луже, такой же красной, которая прошлой ночью натекла возле белых кроссовок Девчонки. Меня передёрнуло, в голове прояснилось. Присел, опустил в воду кончики пальцев. Они не окрасились, но покрылись плотной маслянистой плёнкой.

– Солевой раствор, – сказал Жека. – И по краю тоже соль.

– А где озеро, Жек? – крикнул откуда-то сзади Горюх.

– Пересохло.

– Получается, мы идём по дну? – Мишка протопал за нашими спинами, с силой впечатывая подошвы в седую землю. Под его ногами похрустывало.

Я выпрямился и огляделся. Пустырь. Серо-белый пустырь с редкими красными лужами. Жалко озеро.

– Наверное, красивое было, – подумал вслух.

– Да-а-а, – печально протянул Жека.

Было. Было… Получается, в этом мире тоже нет вечного. Он не завис в безвременье постоянной величиной, он тоже разрушается. Лучше бы я этого не знал, потому что теперь стало реально страшно.

– Эй! Вы такое видели? – Горюх подлетел к нам, только что не подпрыгивая от восторга. Протянул ладонь, повертел легонько, чтобы лучи солнца забликовали на гранях крупного белого кристалла. – Прикиньте, вот эта серая ровная часть снизу – это земля, по которой мы ходим. Ну, то есть вроде песчаной корки, да? А остальное – бриллиант.

– Это соль, – обломал его Жека. – Лизни, если не веришь.

Горюх лизнул, но не особо расстроился:

– Ага, соль. Но похоже на бриллиант, согласись? И оно тут везде. Я только в одном месте ковырнул – и вот эту штуку достал. Но озеро сто пудов всё такое – сверху простой песок, а внизу кристаллы. Понимаете? Кристаллы, которые растут внутрь земли. Спрятанные. Только представьте, на чём мы стоим!

– Дай и мне лизнуть, – попросил Мишка.

– Ты что, лось?

– Жалко?

– Типа того. Подарю его де… – Горюх повернулся туда, где мы оставили Девчонку, и осёкся.

Я не сразу понял, в чём дело. И Мишка. Только Жеке хватило пары секунд, чтобы въехать в ситуацию и броситься к цветастому пятну на белёсой земле.

* * *

Горюх внёс Девчонку в единственный уцелевший корпус санатория и усадил на рюкзак, прислонив спиной к стене. Стена была голубой, кафельной. Комната – огромной. Судя по всему, бывший бассейн, но сейчас от него мало что осталось: кафель, немного мозаики, обломки труб. Горюх устроился на бетонном полу рядом с Девчонкой, стараясь не поворачивать к ней безглазую половину лица. Но зря беспокоился, Девчонка остекленело смотрела перед собой. Она часто дышала, изредка прикладывалась к бутылке с минералкой, а когда Горюх потянулся к раненой руке, отрицательно качнула головой и чуть отодвинулась.

– Не трогай, пусть отдохнёт, – сказал Жека и сбросил рюкзак. – Надо найти лестницу на второй этаж.

Горюх остался охранять Девчонку, а я, Жека и Мишка отправились на поиски.

В бывшем бассейне было сумрачно, но стоило нам войти в один из коридорчиков, сделать несколько шагов в полной темноте и завернуть за угол, мир будто взорвался светом. От неожиданности мы зашипели, как троица упырей, а когда проморгались, увидели длинное помещение с бессчётными рядами белых ванн. Ванны под небом, потому что от потолка остались только редкие балки.

– Здесь лечили озёрной водой. Или грязью, – предположил Мишка.

– Откуда знаешь? – Мне давно интересно, почему он иногда кажется самым взрослым из нас. Мишка озадаченно почесал затылок. Да, глупый вопрос, с нашей-то дырявой памятью.

– Ладно, проехали. Жек, куда теперь?

Следующий зал был таким же длинным и узким, но с частыми перегородками – похоже на душевые кабинки. Мы крались, стараясь не наступать на мелкий мусор, и заглядывали за каждую стенку, будто киношные спецназовцы. Особый отряд в замедленной съёмке. Солнце золотило волосы, летели пылинки, пацаны переглядывались, показывали жестами, что путь свободен, и всё это было игрой. А мы – командой.

И я вдруг понял, что Жека с Мишкой мне не просто нечужие, а самые настоящие соратники, боевые товарищи. И что я их люблю.

Да, именно люблю. Именно так – в косых розоватых лучах, которые отражаются от сколотого кафеля, ложатся полосами под ноги, делают воздух тёплым и загадочным. Именно здесь, в неизведанной жутковатой заброшке. Именно сейчас, когда мы прикрываем друг друга от возможной беды. И так сильно, по-братски люблю, что обнял бы обоих, потому что слов для подобного не существует.

Но я, конечно, не обнял, не поймут же. А когда Жека сказал «вот засада» и показал рукой вперёд и вверх, чувство единения отступило. Стало привычно. Но и немного грустно.

– Должен быть запасной путь, – предположил я. – На случай пожара.

– Не обязательно.

Мы разглядывали груду обломков – всё, что осталось от ступеней. Верхний марш уцелел, но до него не добраться.

– Значит, поспать не получится, на первом этаже слишком опасно, – Жека уселся на кучу камней и тяжело вздохнул.

– А снаружи? Знаешь, железная такая лестница по стене. Отвесная. Наверняка есть.

Жека снова безнадёжно вздохнул, но согласился проверить. В конце концов, нам это ничего не стоит, и, может, на улице завалялись какие-нибудь доски для костра.

Не вышло. Добрались мы только до зала с бассейном, а там в дверном проёме стоял Горюх – лицом к пустоши, к нам спиной. Очень напряжённой, взмокшей спиной, даже футболка к лопаткам прилипла. И мы как-то сразу поняли, что он не закатными красотами любуется.

– Горюх, что там такое? – позвал Мишка.

Я поискал взглядом Девчонку. Она сидела на рюкзаке и неотрывно следила за Горюхом.

– Снова они? – насторожился Жека.

– Клюшку дайте, – велел Горюх.

Мишка метнулся к рюкзакам, подхватил клюшку и ракетку, побежал к двери. Я поспешил за ним, но свой маленький нож спрятал под майку, чтобы не светить им раньше времени. А потом стоял за пацанами – умирал от любопытства, но избегал смотреть на то, что притаилось снаружи. Оказывается, и так бывает. Когда одинаково сильно хочешь и не хочешь что-то узнать.

– Па?.. – пискнул Мишка, выглянув на улицу из-за плеча Горюха.

– Я сначала подумал, что братуха за мной пришёл, – отозвался Горюх. – Вот же лютая хрень.

– Кто он такой?

Я соль земли.

– Соль земли, – прошептал я и протиснулся ближе к неизвестному.

– Что?

– Ничего… показалось.

Показалось, что перед нами, шагах в двадцати, на фоне вечернего, налитого красным цветом неба стоит… Он. Тот непонятный и строгий, кто поселился в каждом углу нашей квартиры. Мать пыталась меня убедить, что Он справедливый и милосердный, но что-то не верилось. Он будто постоянно шпионил со своих портретов и ждал повода сделать мне больно. Типа для пользы. Один в один – батя, пока с концами не уехал на заработки. Только матери это не объяснить, у неё вместо мозгов дым от ладана и розовые ангелы из сахарной ваты. Наверняка бросилась бы на Него, как поп-фанатка, и потащила жениться, если бы Он был настоящим.

Он не был настоящим. Я понял это почти сразу. Точнее, совсем не Он стоял на пустыре. Не Он смотрел в нашу сторону сквозь зеркальные солнцезащитные очки, держал руки в карманах камуфляжной куртки и радостно скалился. А кто?

– Псарь всегда меня находит, – сказал Жека, раздвинул нас и вышел вперёд.

– А, звёздный мальчик! – крикнул Псарь. – Рад видеть! Познакомишь с новыми друзьями? Как я погляжу, парни выдающиеся: хоккеист, теннисист и… повар? Ты ведь ножичком не в людей тыкаешь, а в овощи, правда?

И он весело рассмеялся. Так заразительно, что и мы на мгновение совершенно по-кретински улыбнулись. Все, кроме Жеки.

– Ты никого не получишь, – отрезал Жека.

– Поспорим?

Псарь сразу стал серьёзным. Угрожающе большим, хоть не поднялся в рост, не раздался вширь. От этого мне внезапно захотелось превратиться в таракана, найти тёмную щель и забиться в неё по самые пятки. Уверен, остальные подумали о том же. Но вот Псарь двинулся к нам, и Жека шагнул ему навстречу.

* * *

Почему, когда обмираешь с перепуга, в голову обязательно лезут тупые мысли? Например, мысли о тупых мыслях. Или о старинных дуэлях: пустырь, закат, двое сходятся под едва слышную закадровую музыку. Один – высокий и тонкий, второй тоже высокий, но грузный. Один – гибкий и юный, второй – медлительный дядька, мощный, хоть и подволакивает ногу. Жека и Псарь. Они останавливаются друг против друга, а мы жмёмся поодаль, как сопливые детишки, подглядывающие из-за угла. И подаёмся назад, когда Псарь снимает тёмные очки.

Вместо глаз у Псаря слепые бельма. Но он такой же незрячий, как наша Девчонка – немая. Я уверен. Псарь складывает дужки, убирает очки в карман, подносит руку ко рту и, палец за пальцем, стаскивает чёрную перчатку. У перчатки пальцы есть, а у Псаря – нет. Потом он ухмыляется нам, так, что видна его беззубость, и приветливо машет увечной ладонью.

– Эй, щеглы, уши показать?

– Не надо, – Жека с виду спокоен, но чуть раскачивается, перекатываясь с пятки на носок и обратно. Почти незаметно, но я заметил. Псарь наверняка тоже.

– А может, пусть на ногу мою посмотрят? На то, что от неё осталось?

– Зачем?

– Чтобы понимали цену возвращений. Дураков не спасти, отдай.

– Нет.

Похоже, Псарь предвидел такой ответ, и теперь лучился незамутнённой акульей радостью. Я бы не удивился, если б он со смехом сказал: «Да, побарахтайся немного, не разочаровывай меня», – но он заговорил серьёзно:

– Тогда давай повспоминаем. Скольких ты встречал и водил? А потерял? Звезда путеводная. Глупый мальчик, который никогда не получит того, о чём мечтает. Некоторые хотят невозможного и потому не могут сдвинуться с места. В отличие от тебя, у собак простые инстинкты. По какому праву отнимаешь у своры законную добычу? Завтра псы найдут вас, будь уверен. И я больше не буду спасать невинных. Если не хочешь потерять всех, отдай возвращенца.

Жека не ответил, Псарь уставил бельма на Горюха:

– Ты. Хоть раз будь полезен людям. Пойдём со мной. Уведи псов от остальных, подари друзьям немного времени.

– Почему я? Чё пристал?!. Жека, скажи ему! – взвился Горюх.

– Потому что ты снова вернёшься, – Псарь понизил голос, будто делился секретом, – и всё равно станешь кормом. Это не убийство, а доброе дело, уж поверь. И не считай меня чудовищем, я просто мимо проходил.

– Ты сам возвращенец! У меня только глаза нет, а ты полный калека! Пусть тебя и жрут твои сволочные псины!

– Я – наглядное пособие, малыш. Как в школе. Показываю то, что вам надо знать.

– Но у него только второй заход, это ничего не значит, – Жекина просительная интонация меня испугала. Если он уступит Псарю, у нас нет шансов. – Уведи свору. Горюх теперь понял, он уйдёт отсюда и больше не вернётся.

– Да брось! – Псарь снова расхохотался. Когда смех закончился, осталась снисходительная улыбка. – Хватит придуриваться, ты всё понимаешь. Один сейчас или все завтра. Решай быстро.

Жека опустил голову и ссутулился так, словно хотел втянуться внутрь себя. Псарь скрестил руки на груди. Пауза затягивалась. «Если он меня сдаст, буду драться!» – шепнул Горюх. Мишка кивнул и поднял теннисную ракетку как щит. Она подрагивала. Я потрогал живот в том месте, где к нему прижималась рукоятка ножа. Горюх не особо дорог моему сердцу, но справедливость – штука исключительно важная. И если Жека прогнётся, то дальше мы пойдём порознь. Потому что нельзя продавать своих. И нечужих тоже. Нельзя – и всё.

– Нет, – сказал Жека.

– Что – нет? – уточнил Псарь.

– Я говорю тебе «нет».

– Ты понимаешь, что отказываешься от помощи?

– Да. Мне жаль.

Жаль? Жаль?!. Да что здесь творится вообще?!.

– Глупый мальчик, – хмыкнул Псарь с самым что ни на есть дружелюбным видом. – Но тебе видней. Что ж, бывайте, ребятки, успехов в спорте.

– Пошёл ты, – тихонько прошелестел Горюх.

Псарь кивнул и заковылял прочь.

Мы и сами мечтали убраться подальше от пёсьего вождя. Развернулись чётко, как солдаты, шагнули в проём и тут же наткнулись на Девчонку – она стояла в полумраке бывшего бассейна, опираясь на обломок ржавой трубы, как на костыль. Видимо, собралась защищаться. Но Горюх, конечно же, решил, что Девчонка в боевой готовности ради него. И так вокруг неё засуетился, что мы даже прикалываться не стали. Смущённый Горюх – та ещё фантастика.

* * *

Жека остался на улице, наверное, хотел спокойно побродить и поразмышлять. Заодно отыскал сухой куст, вполне подходящий для костра. Тонкие ветки сгорали стремительно, приходилось их беречь и подкладывать в огонь по одной. Не костёр, а совсем маленький огонёк. И всё же он лучше тьмы.

Мы сели в кружок, как можно теснее, чтобы чувствовать рядом чужое плечо, локоть, колено, что угодно. Это создавало иллюзию защиты, но только иллюзию. Девчонка спала в своём углу, или притворялась. Пацаны хмурились. Все понимали, что разговора не избежать, но вряд ли он будет приятным. И оттягивали его как могли. Первым не выдержал Мишка.

– Я боюсь, – без предисловий признался он.

Я тоже боялся. Воображение подкидывало картинки, одна другой отвратней. Но хуже всего – узкий зал с ваннами, поблёскивающими во мраке, и чёрные быстрые силуэты плотным потоком обтекают эти ванны, приближаясь к нам. Одичавшие псины, тощие, их плешивые бока и клыкастые пасти лишь угадываются во тьме, и от этого ещё страшнее. Свирепые, безжалостные твари, – их десятки, сотни. Пока мы ни о чём не подозреваем, они подходят всё ближе. Казалось, я чувствую их запах – запах сырого мяса…

«Серёжа, это обычная мясорубка. Крути ручку – и всё. Ничего тебя не тошнит, просто ты ленивый и не хочешь помогать матери. Чти мать больше самого себя! Только смирение спасает грешных!»

…запах убитой плоти.

– Да уж… – выдохнул я.

– Жек, этому дядьке можно верить, что собаки завтра придут, а не сейчас? А то вдруг они прям сейчас… – Мишка воровато глянул за спину и поёжился.

– Верить? Ему? Серьёзно?!. – возмутился Горюх.

– Не ори, – осадил Жека.

– Я не ору, просто немного в шоке. Припёрся какой-то хрен с горы, наболтал чего-то, и вы сразу повелись. Он кто, местный авторитет? Большой босс последнего уровня?

– Он – взрослый, – сказал Мишка. Сказал так, что все поняли: взрослый – значит, главный.

– Ну и что? Теперь любому мутному типу будем в рот заглядывать? И разве тут бывают взрослые? На этих пустырях, а, Жек?

– Я не видел. Только Псарь. Но знаете, он… – Жека умолк и принялся вертеть в пальцах прутик. Будто сомневался, стоит ли продолжать.

– Говори уже, – рявкнул Горюх.

– Это похоже на бред, но не думаю, что Псарь – взрослый, – Жека тяжело вздохнул. – То есть у него нет возраста. Скорее всего, он вообще не человек.

– В смысле? А кто?

– Хороший вопрос. Он вроде как присматривает за пустошами и собаками. Появляется, исчезает… Что ему мешало привести свору сегодня и не тратить время на разговоры? Нет, Псарь только следит. Иногда предупреждает. Но я уверен, он может всё. И знает о нас даже то, что мы сами забыли.

– Типа боженька? – съехидничал я.

– Называй как хочешь.

– Чушь собачья!

– Вот именно, собачья, – невесело улыбнулся Жека.

Через пару секунд до Мишки дошло, и он прыснул. Потом хихикнул Горюх, а потом все заржали, как полоумные. И стало легче, намного легче. Мы сильные, изворотливые, нахальные, мы обязательно прорвёмся. Наше оружие – безбашенность, а против лома нет приёма!

Но сматываться сию минуту никто не предложил. Хоть паника отступила, стоило представить себя вне заброшки, в бескрайней темноте солончаков, как слюна застревала в горле – ни вздохнуть, ни проглотить. Поэтому все единодушно согласились дождаться рассвета.

– Завтра будем пробиваться к городу, – сказал Жека.

Да неужели?

Прям вечер сюрпризов.

Поправьте меня, если ошибаюсь, но ведь именно Жека наотрез отказывался ходить в город. С чего бы ему передумать? К тому же, он знает намного больше, чем рассказывает. Не обязательно быть гением, чтобы это просечь.

Но пацаны не просекали. Пока они рассуждали о возвращенцах и о том, что, судя по Псарю и Горюху, за каждый визит в этот никчёмный постапокалипсис надо заплатить частью себя, я припоминал Жекины недомолвки. Пока строили предположения, как отсюда уходят и откуда потом возвращаются, всматривался в его лицо. Вроде обыкновенный парень, слегка отчуждённый, типа художника или замороченного шахматиста, но в пределах нормы. Просто себе на уме. И всё же. Если Псарь – некая сила, которая только прикидывается человеком, то и Жека может оказаться кем угодно. Псарь назвал его звёздным мальчиком. Неспроста ведь? А пацанам всё равно, сидят довольные, внимают Жекиным россказням о лодке, которую мы обязательно найдём у реки, и тогда улизнём вниз по течению, и плевать на псов.

– Ты ведь не хотел в город, – вклинился я в Жекины сказочки.

– Не хотел.

– А сейчас что изменилось?

– Так собаки же, – Мишку удивила моя бестолковость.

– Разве Жеке страшны собаки? – в свою очередь удивился я. – Жека, давай честно, они ведь тебя не тронут. Вы с Псарём давние приятели, или я не прав?

– Не приятели. Просто он тут живёт. И я живу…

– Просто, – подсказал я. – А может, не очень просто? Может, и ты только с виду человек?

– Слышь, Кухня, отвали, – вступился за Жеку Горюх. – Хватит наезжать.

– Хватит из нас дураков делать!

– Ты не понял?!.

Ну, нельзя быть настолько тупым, даже если силу девать некуда! Мозги кулаками не заменишь. И пусть Горюх мне все рёбра переломает, всё равно не отступлю. И терпеть не стану, уж постараюсь засветить в его единственный глаз. Горюху зрение ни к чему, он им пользуется через раз. Извилинами, кстати, тоже.

– Это ты не понял.

Горюх сцепил пальцы и многообещающе хрустнул суставами, Мишка ойкнул, я подобрался для прыжка, но тут Жека повалился назад. Мягко опустился на спину, раскинулся, как на барже, и уставился туда, где терялся во мраке потолок. Почти небо, в котором нет звёзд.

– Я бы хотел, чтобы ты, Кухня, был прав, – Жекин голос звучал глухо. – Что я не человек, или человек, но не такой, как вы все. Обычный я себе никогда не нравился. Поэтому искал что-то особенное, хотел измениться. И застрял тут. Вам-то легко – отдохнёте, как в летнем лагере, и свалите. А я останусь. Даже если вернётесь, это ненадолго. А город… там то, что вам нужно. Всем что-то нужно. Если поймёшь своё желание, если ухватишь его, как верёвку, сможешь выпрыгнуть отсюда. Похоже на тарзанку: сначала сюда – по незнанию, насильно или ещё как, потом отсюда. Вы стремитесь в город, чтобы выпрыгнуть. Зачем к вам привыкать? Но одному тоже тухло. Псарь приходит слишком редко. От него потом воспоминания, голоса в голове, из-за них становится только тяжелей. И я думаю: пусть парни остаются подольше, они ничего не теряют, потому что вместо времени здесь розовая муть. Но теперь надо вас уводить. Мне собаки, может, ничего не сделают, а вам достанется. От Девчонки уже отхватили кусок. Так что придётся идти в город.