Текст книги "Шокирующая живопись"

История седьмая
О живописи, тюльпанах и… фьючерсах

Ян ван Гойен

Так что же связывает живопись и тюльпаны с фьючерсами (напомним, что это вид биржевых операций)? Как ни странно, это несколько картин голландского художника Яна ван Гойена, жившего в XVII веке. Первое, что приходит в голову: наверно, это были натюрморты с изображением пышных букетов тюльпанов? Но нет – ван Гойен был знаменитым и востребованным пейзажистом, он писал многочисленные виды нидерландских равнин с мельницами, морских побережий с лодками и городов с островерхими шпилями. Так при чем здесь тюльпаны? И где же тут фьючерсы?

Все дело было в неуемном характере мэтра ван Гойена, который был родом из города Лейдена, здесь родился, здесь стал художником, здесь и обзавелся семьей. Но маленький город стал тесен для энергичного и жизнелюбивого молодого человека, который мечтал не только о профессиональных достижениях, о всеголландской славе, но и о большом состоянии, которое позволит ему стать вельможей. Как бы то ни было, но в 1632 году он переезжает в почти столичную Гаагу, где обосновался двор принца Оранского, его будущего щедрого покровителя. Здесь было намного больше не только заказов на картины, но и других возможностей для быстрого обретения капитала. И предприимчивый живописец в перерывах между картинами занимается сделками по продаже и аренде недвижимости, устраивает аукционы по продаже картин. Но главное его финансовое предприятие было связано с… тюльпанами.

Дело в том, что в 30-х годах XVII века Голландия пережила первый в мире финансовый крах, который сопровождался, как и в наши дни, пирамидами, спекуляциями, аферами, и, как следствие, банкротствами и разорениями. Этот громкий скандал вошел в историю как «тюльпанная лихорадка», потому что предметом спекуляций и причиной разорений стали обычные (для нас) тюльпаны. А в те времена первые тюльпаны попали в Европу с Востока, их луковицы были еще редкостью, а разнообразие форм, окрасок и сортов сделали этот цветок обязательным украшением каждого респектабельного голландского дома. Моду на тюльпаны во многом создали или, во всяком случае, поддержали такие известные мастера цветочных натюрмортов, как Ян Брейгель Бархатный и его сын, тоже Ян. Но, прославляя своей волшебной кистью красоту и изысканность тюльпанов, особенно сорта Semper Augustus – Вечный Август, красный с белыми полосками, семейство Брейгелей никак не предполагало, что в 1636 году за проданные три луковицы этого сорта некий житель Амстердама выручит такую сумму, что сможет приобрести два особняка. Почему именно пестрые тюльпаны так взлетели в цене? Объясняется этот факт тем, что в XVII веке не знали, каким образом передается «полосатость», это было похоже на лотерею. Обычный тюльпан мог через несколько лет вдруг стать полосатым, и наоборот, только спустя триста лет была обнаружена вирусная природа изменения окраски цветов. А во времена тюльпанной лихорадки многие теряли состояния из-за этого вируса. За прошедшие века сорт Semper Augustus был утерян, так же как и главная отличительная черта большинства тюльпанов тех лет – острые кончики лепестков. У нынешних цветов они округлые. И только дивные брейгелевские букеты сохранили для нас причину тюльпаномании.

Ян ван Гойен

Вид Гааги. 1650

Через несколько лет Ян Брейгель Младший будет едко иронизировать над пагубными страстями голландцев в своих пронизанных сарказмом «Аллегориях тюльпаномании», где персонажи картин будут уподоблены суетливым приматам. А голландец Корнелис Пот создаст популярный лубочный сюжет, высмеивающий простаков-спекулянтов. Повозка с богиней цветов Флорой и ее праздными спутниками катится под уклон в пучины моря. За ней бредут ремесленники, забросившие орудия своего труда в погоне за легкими деньгами.

Злую шутку с голландскими любителями цветов сыграл тот факт, что тюльпаны – товар сезонный и бойкая торговля декоративными растениями шла только в теплые месяцы. И поскольку раздутый спрос многократно превышал предложение, это привело к торговле не только цветами, но и луковицами еще не выросших тюльпанов, и даже просто «бумажными» контрактами на будущие цветы. Стала стремительно прогрессировать торговля будущими обязательствами за еще не выросшие тюльпаны – так появились фьючерсы, один из основных механизмов всех финансовых учреждений мира до сих пор. Известно острое высказывание современника о биржевой тюльпаномании 1636 года: «Дворянин покупает тюльпаны у трубочиста на 2000 флоринов и сразу продает их крестьянину, при этом ни дворянин, ни трубочист, ни крестьянин не имеют луковиц тюльпанов и иметь их не стремятся. Так покупается и продается больше тюльпанов, чем их может вырастить земля Голландии».

Ян ван Гойен

Ветряная мельница. 1642

А что же наш художник? Естественно, он не мог пройти мимо таких событий и стал одной из многочисленных жертв тюльпанной лихорадки. Ван Гойен решил сыграть на «тюльпанной бирже» и купил у бургомистра Гааги десять драгоценных луковиц. Заплатил за них огромную сумму в 1900 гульденов, столько стоили приблизительно десять его пейзажей. Но и этого было недостаточно, тогда наш азартный живописец отдал за вожделенные цветы принадлежащую ему картину своего именитого коллеги Рейсдала, а когда и эта цена не устроила градоначальника, ван Гойен заключил настоящий фьючерсный контракт – принял обязательство в будущем написать для мэрии Гааги картину с видом города. Так тюльпаны, фьючерсы и живопись оказались участниками этой истории.

А чем же все завершилось? Как нетрудно предположить, искусственно раздутая тюльпанная биржа рухнула, уже в феврале 1637 года цены на ничем не подтвержденные сделки упали, волна разорений прокатилась по всей стране. Ян ван Гойен также прогорел, потеряв все свои сбережения. Но его оптимистичный настрой не позволял ему унывать, он с новыми силами принялся работать, за мольбертом и не только, создал еще сотни замечательных картин, но больших капиталов так и не нажил. А обязательство перед бургомистром исполнил, чуть позже написал наполненный влажным воздухом «Вид Гааги» 1639 года, который остался в назидание потомкам как напоминание о человеческом тщеславии и алчности. И, видимо, этот пейзаж пришелся по нраву гаагскому истеблишменту, так как через несколько лет пейзажист получил роскошный заказ от принца Оранского на создание масштабной панорамы Гааги, который частично закрыл долги ван Гойена. Монументальное четырехметровое произведение и сейчас украшает стены Исторического музея Гааги.

История восьмая
Русская баронесса из Асконы

Марианна Веревкина

Многие туристы, путешествующие по Швейцарии, бывают приятно удивлены, когда в маленьком курортном городке Аскона на берегу озера Маджоре они находят Музей современного искусства с очень качественной коллекцией картин именитых мастеров ХХ века. «Как оказались здесь такие работы?» – спрашивают приезжие любители искусства. И тогда асконцы с удовольствием рассказывают туристам про «баронессу фон Веревкин» и про ее удивительный жизненный путь.

Русская баронесса из Асконы – это очень талантливая русская художница Марианна Веревкина, имя которой более известно за пределами отечества, поскольку трагическая история ХХ столетия разлучила ее с Россией, где она родилась и взрослела, где она стала художницей. Марианна родилась в семье, где дед был губернатором Тульской губернии, отец – генералом, героем Крымской кампании, а мать писала иконы и издавала детские книги. Девочка могла свободно выбирать себе любой род занятий, к 14 годам она избрала живопись. Через несколько лет отца назначили комендантом Петропавловской крепости, и семья после череды переездов смогла обосноваться в столице. Здесь Марианна сняла себе просторную мастерскую и стала брать уроки у самого Репина. Илья Ефимович высоко ценил ее талант, смелую работу с красками и уверенный рисунок.

Мастерская Веревкиной стала центром общения молодых художников, они активно дискутировали о новаторстве и поисках в искусстве. Марианна уже в те годы обладала обширными познаниями в истории и теории искусства, она много путешествовала и размышляла о современных художественных процессах, постепенно отдаляясь от реалистического искусства передвижников, которыми тогда было увлечено русское общество. Игорь Грабарь писал о Веревкиной в своих мемуарах: «Блестяще владея иностранными языками и не стесняясь в средствах, она выписывала все новейшие издания по искусству и просвещала нас, мало по этой части искушенных, читая нам вслух выдержки из последних новинок по литературе об искусстве. Здесь я впервые услыхал имена Эдуарда Мане, Клода Моне, Ренуара, Дега, Уистлера…»

Именно тогда сформировался характер нашей героини – твердый, волевой, энергичный; будучи по натуре лидером, она всегда отличалась коммуникабельностью и активностью. Но как истинная русская интеллигентка она оставалась неисправимой идеалисткой, противницей всего банального и общепринятого, грезила мессианством, воздвигая умозрительные теории, на основе которых стремилась выстроить свою жизнь. В 1892 году она встретила художника, который разделял ее взгляды на искусство, на миссию Творца, на его творческую и личную жизнь, это был Алексей Явленский. На долгие тридцать лет их судьбы были связаны возвышенными, драматичными, мучительными отношениями. Создать обычную семью – этот путь Веревкина отвергала как тривиальный и приземленный, после первых попыток вступить в чувственные отношения с Алексеем Марианна пришла к выводу, что их творческому союзу ничто не должно быть помехой, потому их тандем будет основан на платонической любви.

Во многом решающим для художественной четы стал 1896 год, когда умер отец Веревкиной и она стала независимой и богатой. Молодые люди приняли решение учиться новой живописи и отправились в Мюнхен, в известную Школу Антона Ашбе, где сложился тесный круг единомышленников, где царила атмосфера товарищества и творчества. Веревкина стала душой общества художников, она организовала в их с Алексеем квартире «Розовый салон» – место, где молодые художники и литераторы могли свободно общаться. Посетители Салона отмечали ее необычный склад ума, ее тонкий анализ японского искусства и живописи постимпрессионистов. Она с полным правом могла сказать о себе: «Я творю людей, меня окружающих, я создаю чувства, которые ощущаю или которые внушаю, я создаю ситуации и впечатления».

Однако сама Марианна Веревкина не написала ни одной картины в следующие… десять лет. Что же могло помешать ей? Ведь она преодолела бы любые препятствия, как когда-то в юности, когда девушка серьезно повредила на охоте правую руку. Она проявила недюжинное самообладание и научилась держать кисть в левой руке так же уверенно. Остановить Марианну могла только она сама, вернее, ее представления о предназначении разных дарований. Веревкина считала, что мужской дар – это талант для создания новых произведений, а женский дар – для обучения и воспитания мужского таланта. Потому в течение десяти лет одаренная художница посвятила свои способности воспитанию таланта Явленского, она заботилась о нем, направляла его, формировала его стиль, поддерживала во всех начинаниях, свято веруя в гениальность своего любимого. Явленский действительно вырос за эти годы в очень самобытного живописца, чьи произведения станут украшением лучших коллекций мира.

Марианна Веревкина

Осень. Школа. 1907

Но через несколько лет ее хрупкая конструкция чистых духовных отношений в их «белом» браке с Явленским рухнула: она узнала, что у Алексея «банальная связь» со служанкой и скоро у них родится ребенок. Жертвенность Марианны была настолько сильна, что, будучи единственной финансовой опорой их увеличившейся семьи, она предприняла множество усилий, чтобы этот ребенок появился на свет без излишней огласки в имении Веревкиных Благодать в России, в Ковенской губернии. Затем Марианна, Алексей, горничная Елена и их ребенок снова вернулись в Мюнхен и продолжали жить вместе. Веревкина не могла оставить Явленского, так как чувствовала ответственность за него как за художника, а других средств к существованию, кроме ее очень весомой пенсии за отца-генерала, все это необычное семейство не имело.

Марианна Веревкина

Аве Мария 1927

Но «предательство» Явленским их, как ей казалось, совместных идеалов послужило толчком для ее собственного творчества, и Марианна снова начинает писать картины. Причем совершенно по-новому. Она оставила масло и пленэр, теперь ее любимый материал – темпера, дающая насыщенный условный цвет. Ее сложная техника включает также пастель, тушь, карандаш, в картинах доминируют столкновения локальных плоскостей чистого цвета. Экспрессивные картины, где основным мотивом становится дорога, по которой уходят вдаль ее неприкаянные герои, полны метафизического смысла и вызывают у зрителя чувство несмолкаемой тревоги и ожидания чего-то трагического. В своих произведениях Марианна предстает более открытым, ранимым и одиноким человеком, с надломленными чувствами и трагическим мироощущением. Совсем другие настроения звучат в ее дневнике «Письма к неизвестному», где она продолжает рассуждать о возвышенной любви, о чистом искусстве будущего, о философии творчества. Кстати, ее мысли и суждения оказали влияние на мюнхенских художников группы «Синий всадник», включая Василия Кандинского, с которым Веревкина и Явленский были дружны много лет. Во многом ее статьи о «внутреннем искусстве художника» созвучны с выводами Кандинского, изложенными в книге «О духовном в искусстве», не зря друзья называли Марианну «повитухой абстракционизма».

Наступившая мировая война отрезала художников от России навсегда, Веревкина и Явленский поселяются в Швейцарии, в городке Аскона. Они много и плодотворно работают, участвуют в международных выставках, их имена становятся известными всей Европе. Но их личные отношения становятся все более мучительными. «Он – творение моей жизни, моя конечная цель, моя пытка», – напишет она в дневнике. Явленскому наступившая известность наконец дает независимость, и он решается на разрыв с Веревкиной. Он женится на Елене и вместе с женой и сыном покидает Аскону. Уже немолодая и оставшаяся без материальной поддержки после смены власти в России Марианна Веревкина все же находит в себе силы начать новый этап в своей жизни, она решает организовать в Асконе объединение художников «Большая медведица», а также создать современный музей. Воспользовавшись своими очень широкими знакомствами в европейской художественной среде, она обращается к коллегам с просьбой прислать для музея по одному произведению. Так сложилась уникальная коллекция асконского музея усилиями «русской баронессы», как стали называть Марианну Веревкину полюбившие ее за отзывчивость жители города. Последние годы для Марианны станут просветленным периодом, когда для нее открылись простые и ясные основы мира, лишенные надуманных представлений и умозрительных теорий. «В искусстве есть только один путь – к Богу», – одна из последних записей в ее дневнике. Последняя картина называлась «Церковь», в ней присутствует ощущение гармонии с миром, которую, судя по всему, обрела удивительная Марианна Веревкина.

История девятая
«Дамская война» в Академии

Элизабет Виже-Лебрен и Аделаида Лабиль-Жиар

Наш рассказ начинается с солнечного дня 31 мая 1783 года, когда в Париже состоялось необычное заседание Королевской академии живописи и скульптуры. В этот день проходили непростые выборы новых членов Академии, сами академики были совсем не в восторге от своих новоявленных коллег, им были чужды такие «собратья» по цеху, если этот термин был уместен в сложившейся деликатной ситуации. А дело было в том, что новыми кандидатами в элитарную Академию были… две молодые дамы, именно этот факт вызывал смятение мэтров, несмотря на многолетнюю успешную профессиональную деятельность обеих претенденток в области портретной живописи. И вряд ли Академия той весной пополнилась бы новыми женскими именами, если бы не могущественные покровители, настойчиво рекомендовавшие своих протеже.

Первой из них на малоизведанный для женщин XVIII века путь профессионального художника ступила Аделаида Лабиль-Жиар, виртуозный мастер пастельного портрета. Она родилась в семье художника-миниатюриста, ее с детства окружали художники и художества, она рано начала брать уроки рисования и быстро достигла успехов. Особую известность юной Аделаиде принесли правдивые, но при этом элегантные портреты, выполненные пастелью. Вскоре ее моделями становятся министры, светские дамы и даже члены королевской семьи. Талантливой портретистке удалось заручиться расположением и поддержкой одной из двух версальских придворных партий, которую возглавляли дочери Людовика XV – мадам Виктуар и мадам Аделаида, тезка и главная покровительница художницы. Лабиль пишет несколько портретов любимой дочери предыдущего короля, а та, в свою очередь, составляет ей надежную протекцию при вступлении в Королевскую академию. Не обошлось и без скандала, злые языки обвинили кандидатку в неподобающем поведении, появились даже памфлеты с вымышленными пикантными подробностями, и только вмешательство августейших особ позволило пресечь эти слухи. Кстати, пережитые художницей трудности на пути к заветному званию подвигли ее на то, чтобы открыть в Париже в том же 1783 году Первую женскую школу живописи.

Вторая кандидатка в Академию, Элизабет Виже-Лебрен, была шестью годами младше, и в ее жизни было много сходных черт с мадемуазель Лабиль. Ее отец также писал небольшие портреты, она тоже рано проявила свои художественные таланты, в 15 лет к Элизабет уже поступали заказы на портреты, через несколько лет она получила громкую известность, ее слава также дошла до Версаля. В личной жизни обеих девушек было также много общего, например, происхождение их двойных фамилий. Чтобы стать более независимыми и продолжать занятия живописью, они вынуждены были рано выйти замуж, и Аделаиде, и Элизабет брак не принес счастья и у обеих завершился разводом, оставив о себе каждой из них на память вторую часть фамилии. Но были все же и кардинальные различия: мадемуазель Виже была любимицей другой версальской партии – партии молодой королевы Марии-Антуанетты. К 1783 году было написано около десятка королевских портретов кисти Виже-Лебрен, легких, изящных в духе новых идей Руссо о простоте и близости к природе. Августейшая заказчица была очарована дарованием и манерами Элизабет (которые многие называли слишком услужливыми) и решила непременно добиться ее избрания в Академию. В результате обе дамы были удостоены почетных званий, это был триумфальный взлет их карьер.

Аделаида Лабиль-Жиар

Портрет принцессы Аделаиды 1787

Элизабет Виже-Лебрен

Портрет королевы Марии-Антуанетты 1783

Аделаида Лабиль-Жиар

Портрет Робеспьера 1790

Казалось бы, обе добились успеха и делить нечего, но в ту пору круг заказчиков у портретистов был невелик, конкуренция среди придворных художников была жесткая, к тому же необходимо учесть дамский темперамент и, возможно, личную неприязнь. Во всяком случае, Аделаида почувствовала себя ущемленной из-за «этой льстивой выскочки», поскольку место первой портретистки при дворе досталось ей раньше, а значит, это она должна получать самые лучшие заказы. Тем временем дружеские отношения королевы с ее любимой художницей Лебрен крепли, количество комплиментарных портретов все увеличивалось, слава художницы уже вышла за пределы Франции. И тогда Аделаида решается на интригу, которая должна разрушить репутацию соперницы, подобной той, чьей жертвой она сама едва не стала при вступлении в ряды академиков. С помощью злословий, толков и пересудов стараниями Лабиль-Жиар и ее сторонников был сфабрикован устойчивый слух о бурном романе Виже-Лебрен с министром финансов графом Калонном, а в 1789 году гласности предали даже фальшивую переписку Элизабет с графом, где она «нелицеприятно отзывается» о монаршей семье. Скандал закончился отставкой министра и опалой художницы, с которой королева не хотела разговаривать. Итак, Лебрен повержена, Жиар торжествует, доказательством ее победы стал очень почетный заказ на парадный портрет брата короля графа Прованского.

Но не будем торопиться, год-то все-таки был 1789!

Виже-Лебрен принимает решение вместе с дочерью Жюли уехать в Италию, куда она так долго собиралась, но постоянная работа не отпускала. Как выяснилось вскоре, это было судьбоносное решение, которое, возможно, спасло ей жизнь. А за ссору с королевой она должна была Аделаиду скорее благодарить, поскольку в июле была взята Бастилия и начались такие события, что все былые придворные интриги померкли перед опасностями и террором новых времен. Роялистка Лебрен была внесена в списки врагов республики, и вернуться назад ей было невозможно.

Революция жестко разделила жизненные пути двух наших героинь. Элизабет Виже-Лебрен была вынуждена провести 15 лет в эмиграции, однако это были годы ее профессиональных успехов и всеевропейской известности. Шесть лет она писала блистательные портреты русских аристократов и августейших особ в Санкт-Петербурге, о чем позже оставит увлекательные мемуары. В России она станет близкой подругой будущей императрицы Елизаветы Алексеевны, тоже поклонницы руссоистских идей. Лебрен напишет множество пленительных портретов супруги наследника престола, блестяще отражающих идеалы павловского времени.

А что же Аделаида? Во время революции ей пришлось сначала понервничать из-за своей близости с версальскими обитателями, и даже столь желанный когда-то портрет графа Прованского пришлось уничтожить. Но затем ее более демократичные взгляды и решительная борьба за права женщин способствовали ее признанию среди революционных лидеров, тем более что они тоже нуждались в портретах. Аделаида много работает, занимается своими ученицами, поселяется в Лувре, ей выделяют достойный пансион, она нашла свой путь и в этих страшных обстоятельствах. Более того, благодаря изменившимся законам она смогла оформить официальный развод и наконец вступить в брак с человеком, которого она любила с юности – с художником Франсуа-Андре Винсаном. Вместе они прожили до самой смерти Аделаиды Лабиль, или, как она подписывалась в последние годы, мадам Винсан.

Ее бывшая оппонентка мадам Лебрен по приглашению Наполеона в начале нового века вернулась на родину и прожила еще долгую жизнь, в которой были и радости, и невзгоды. После ранней смерти дочери и ухудшения здоровья спасением для Элизабет стал многолетний труд – ее книга воспоминаний, которая снова сделала ее имя знаменитым. В мемуарах она с живостью написала о «старом порядке» и о галантном веке, о блистательном Версале, о своих знаменитых моделях, вершащих судьбы Европы, о странствиях и впечатлениях и о «дамской войне» с мадам Лабиль, которая теперь казалась забавным приключением из времен их молодости.