Текст книги "Государство, или Дневник проигравшего"

8

Склизкой рукой охватила безысходность. Положение усугубляет и пугает полная неизвестность. Попробовал набросать план на будущее. Ничего не получилось. Разнородная информация никак не хочет складываться в единую картину, и он продолжал тасовать пазлы мыслей.

Неизвестность держит в напряжении, и она же дает небольшой процент непонятной надежды. Именно такой, неопределенно-размытой, потому что осознать, на что в его положении можно надеяться и рассчитывать не возможно. Пространство, что окружает нужно осваивать, а время на размышления сокращать. В этот момент уверенность есть только в одном. В том, что его жизни ничто и главное никто не угрожает.

Это немного успокаивает, убаюкивает. Да так, что хочется лечь и не вставать. Полностью отдаться в руки провидения. Разорвал цепь мыслей. Человечек сделал первые шаги по направлению к цели. Продвигался с трудом, то и дело, обходя кучи мусора. Ни сколько-нибудь утоптанной тропинки, ни тем более дороги – ни малейшего намека на след человека.

Ощущение, что это дерьмо попало сюда по воздуху. Ноги иногда по щиколотку, а иногда и по колено утопают в мусоре. Когда попадается много бумаги, целые залежи, Павел шел по осеннему лесу, попинывая, как рисовало воображение желто-красные, с упругими прожилками, напоминающими человеческую пятерню, изъеденные жучками листья клена.

В детстве любил аккуратно выбрать полотно листа между прожилками и тогда в его руке оставался прозрачный скелет, похожий на антенну фантастических форм.

Шорох, издаваемый при этом, разбудил воспоминания о прогулках по осеннему лесу. «Бумажных отрезков» попадалось немного.

Носком зацепил пачку толстых журналов. Наклонился. Поднял. В ладони зеленый с белыми полосками номер журнала «Роман-Газета» 1982 г. издания. На обложке влево смотрит лысоватый мужчина в костюме и в годах – автор номера. Под фото написано – Юозас Балтушис «Сказание о Юзасе». Непонятно зачем затолкал журнал в сумку, она перекинута через плечо, и с упорством двинулся дальше.

Остальной путь преодолел, свесив голову, но ничего из того, что валялось под ногами – не заинтересовало. Шел, и исподлобья поглядывал на растущую гору черно-синего металла. Она по мере приближенная становилась все выше. На глазах растут и приобретают четкие очертания расщепленные вагоны и тягачи.

Граница «кладбища» – огромное, больше двух метров в диаметре, колесо от паровоза «Е-2450», на него наткнулся случайно. Встал, с тем, чтобы перевести дыхание. Из курса истории, когда учился на машиниста, выдернул – такие локомотивы поставлялись в СССР по «ленд-лизу», несколько послевоенных лет. Производили их в США, в штате Филадельфия. На этом его познания закончились. Да и глубокий исторический экскурс в историю, вглубь веков отечественного и зарубежного паровозостроения сейчас интересовал меньше всего.

Передохнул. Отправился дальше и через пятьдесят-семьдесят метров подошел к самому «кладбищу», его край, неправильно изгибаясь, а в некоторых местах, оказавшись перекрученным, окаймлял, словно оборка изломанной кольчуги, знакомый электропоезд. В депо он видел его сотни раз и хорошо знал.

Ноги на бешеной скорости понесли в сторону первого вагона. Бежал и втайне надеялся, что страшного все-таки не произошло, а кабина пуста. Но, еще не добежал, как понял – это не так. Отвратительный запах гниющего мяса, здесь, где воздух отказывался циркулировать стоял плотной стеной. Окутывал вагон, лежавший на боку.

От смрада тошнит. Но Павел заставил себя. Подошел, вскарабкался на вагон и заглянул в нутро кабины, где завершался процесс разложения трупа напарника и хорошего товарища. – Леха! – Павел по букве выдавил имя. Парализованное горло не давало говорить и дышать. Где – то снизу раздался шорох. Останки дернулись. В разные стороны прыснули крупные, как поленья дуба, отъевшиеся крысы, испуганные его появлением.

Здесь невозможно находиться физически – запах проникал в поры. Быстро обыскал внешние и внутренние карманы форменного мундира. В руках оказалась твердая пачка синего «Б», зажигалка, рабочее удостоверение с красной обложкой и золотым тиснением.

В последний момент, не раскрывая браслета, сдернул с руки, обтянутой остатками кожи механические часы. Те самые – простые, с выпуклым стеклом и без изысков на циферблате.

Только XII римских палочек-цифр.

Такие хронометры в коллективе носили старые, проверенные временем работники, предпенсионного возраста. Кожаные, потрескавшиеся, как земля в пустыне во время адской засухи, ремешки плотно обтягивали запястья и передавливали синие вены рук, в которые въелось машинное масло, так сильно, что казалось – часы вросли в плоть хозяина. И уйдут с ним в могилу.

На часы, кстати, сколько он ни старался увидеть, никто из них никогда не смотрел. Сам же наручные часы считал – атавизмом и неоднократно подшучивал над верностью Алексея своему старенькому хронометру. Отвернулся. Быстро пробормотал, – Будь спокоен, – что к этому можно добавить еще Павел не знал.

Также быстро покинул могилу. Соскочил с вагона и постарался как можно быстрее отдалиться от поезда. Запах преследовал. Он глубоко вдыхал, выдыхал и задерживал дыхание. Старался прочистить легкие, и шел вперед, не желая останавливаться. Продвигался вглубь «кладбища» из спрессованного металла и разорванной на волокна древесины.

Место, где находился, совсем не подходит для прогулки. Приходилось много и часто петлять, как зайцу, озадаченному поиском ночлега, а потому запутывающему следы. Заяц скачет вперед и возвращается назад. Рисует рисунок с тем, чтобы хищник сломал голову.

Полоса препятствий, установленная в армейском подразделении, для тренировки бойцов элитного отряда по сравнению с этим – пустое шоссе. Путь преграждают буераки из вагонов и поездов. Тогда он вынужден выискивать дорогу. Обходить их, как подстриженные газоны в английском лабиринте. Пролезть под ними даже по-пластунски невозможно, так как все тяжелое плотно утопает в мусоре. Когда цепь состава оказывалась разорванной – Павел боком, впритирку, а иногда и свободно проходил сквозь щель. Мельком поглядывал на разорванный серебристый металл.

Остановился, когда исчез неприятный запах, что гнал в неизвестном направлении.

Тут и остановился на ночлег. Приступы усталости и полного бессилия, как волны накатывают все чаще, а вспышки бодрости между ними становятся все меньше. Надо основательно отдохнуть, восстановить силы. Курить бросил давно. Попробовал в школьные годы и проблевавшись в школьном туалете, он, тем не менее, обзавелся этой вредной привычкой. Курить продолжал и в ученические годы учебы. Пока, однажды вечером не выкурил сигарету, и не решил, что больше не курит. Потому что надоело. С того утра к сигаретам не притрагивался.

Сейчас же нащупал в кармане пачку. Открыл ее и, нащупал жидкий ряд сигаретных гильз. Подцепил за фильтр и отправил в рот. С силой закусил основание. Вдохнул дым и сразу почувствовал, как голову закружило в легком никотиновом опьянении.

В несколько глубоких затяжек выкурил первую сигарету. Тут же прикурил вторую и уже, затягивался не так долго, стремился растянуть перекур, намного медленнее прикончил ее. Надо подумать о пожарной безопасности. Тщательно притушил окурки. Растер их, чуть ли не в труху и когда убедился, что не видит ни малейшего мерцания, даже намека на искру отбросил бычки.

Надо обустраивать ночлег. Измученное тело требует тепла. Чего-то живого и светлого. Посмотрел на свод между двух стен, что образовывали вагоны. Они походили на края ущелья. Взялся подбирать место для костра, и снова вернулся к безопасности. На сотни метров вокруг валяются пропитанные густым маслом обездвиженные механизмы. Деревянные вагоны высохли до состояния пороха. Безобидный хлам под ногами – опасен.

Для разведения открытого огня нужно прочное, железное основание. Отправился на поиски. Загадал отыскать большой кусок железной обшивки вагона.

Металла вокруг хватает. Уже очень скоро Павел отодрал от вагона широкий, толстый кусок вспоротой обшивки, металлический лоскут висел на честном слове. Под ним подразумевалась пара наполовину выдернутых из своих гнезд дюралевых гвоздей. Их выдрал вместе с полотном.

Вернулся. Приложил немало усилий, но загнул края куска металла вверх. Получилось некоторое подобие среднеазиатского большущего подноса. В его центре мог безопасно гореть не большой костерок. С топливом еще проще. В дело пошла деревянная обшивка. Одинаковых реек под ногами валялось великое множество. Старые вагоны получали наибольшие повреждения, и если металл рвался и гнулся, то эти просто разлетались в щепу. Подступы к ним усыпаны трухой. Дров принес столько, насколько хватило сил. Вылазка заняла четверть часа. Вскоре в центре железного листа горел костерок. Пламя сделало окружавший пейзаж обитаемым. Придало мрачноватой картине теплых тонов.

Сумерки расползлись по щелям, спрятались за вагонами и внутри уцелевших коробок. Последнее, что сделал – поел. Без аппетита сжевал два, с признаками начавшейся порчи бутерброда, а обертку перетер между тремя пальцами. Щелчком отправил в огонь. Пожелал, чтобы все неурядицы сгорели в желтом пламени.

Теперь у него много свободного времени.

9

Лицо искривилось в невольной, снисходительной по отношению к себе, невеселой улыбке, – Много свободного времени.

А ведь еще позавчера минут и часов катастрофически не хватало. Приходилось выкраивать, выбирать, определять важное и отказывать себе во многих вещах. Уперся затылком в холодное железное колесо. Ни намека на брезгливость. Там такое было бы непозволительно. А сейчас выпрямил ноги и уперся ступнями во что – то твердое. Плотно прижался к колесу спиной. Уснувшие и размякшие мышцы потребовали нагрузки. Напрягся и замер.

Расслабился. Посмотрел, напротив, на крышу неизвестного поезда. На ней играют едва заметные блики. Даже не блики, а просто пятна света. Внимательно осмотрел трещины в краске, разводы, линии стыковки листов. Расслабил глаза. На железной стене проявился профиль незнакомца с огромным носом, тонкими губами и гусиной шеей. А вон неведомое животное – наверное, дракон из тех, что рисуют на спинах боевики и боссы якудзы. Только совсем не цветной и не красивый. Там где должен закончиться хвост ящера, взгляд уперся в плотно закрытую крышку с утопленной, блестящей ручкой. Вслух произнес, – Много свободного времени.

Пуститься в новое приключение? Такого желания в себе не нашел и отложил его на завтра. Костер полыхал. И света что он источал, хватает, чтобы прочитать те редкие надписи с технической информацией, что изредка попадаются глазу. Достал потрепанный журнал, но, не смог дочитать и первой страницы. Там молодой Юзас начинал взрослый путь, и только влюбился в соседку-селянку.

Человек склонил голову, дернул ею несколько раз, а потом завалился набок. Прожорливый огонь быстро съел остатки дров и полутьму едва освещали угольки. Они постепенно обросли белесой коркой золы. Затем, мигнули напоследок. Исчезли.

Проснулся. Пробурчал, – Доброе утро. Действительно ли это утро? Или полдень или что – то другое? Плевать! Все, что обдумывал, вдруг неведомым образом поделилось на важное и на мусор. Перестал думать о втором, понял, как много его в голове. Было. И совсем не понятно, за счет чего мусор там удерживается?

Наверху, как и другой обыватель, что ограничен рамками действительности Павел долго колебался перед тем, как определить – что для него важнее? Здесь все произошло само собой и огородило высоким забором с колючей проволокой поверх вертикальных, очень плотно подогнанных, выше человеческого роста, деревянных перекладин.

Важно сохранить здоровье, а значит и жизнь. Важно не потерять рассудок. Как и герой Даниэля Дефо, он, возможно, оказался на необитаемой, заброшенной территории. Но в отличие от молодого повесы, тот сознательно искал приключений и взошел на борт деревянного, резного «Галеона», Павел оказался не на тропическом острове. Автор «Робинзона» был милостив к герою. Остров, куда перо писателя поселило потерпевшего кораблекрушение на долгих двадцать восемь лет, изобиловал пресной водой, фруктами и дичью. Прототип героя Дефо, некий моряк прожил на необитаемом острове намного меньше – четыре года. Оба срока все равно кошмарно длинны. От размышлений ломит череп!

Поэтому все остальное настолько ничтожно, что об этом невозможно задуматься. Даже если задействовать силу воли.

Повлиять на килограмм или чуть больше нейронов, помещенных природой в черепную коробку – невозможно. Мозг отбросил ненужное.

Вместе с телом проснулись инстинкты. Не те человеческие потребности, как говорят в обществе, а тот первобытный инстинкт, Один – единственный. Он охватывает все существо. О себе заявило растущее чувство голода.

План как можно быстрее покинуть склеп, сметен чувством голода. План растоптан. Неизвестно, но интересно. На какие частицы распадаются мысли? Взять и выйти, отсюда точно не получится. Павел перекинул сумку за плечо. Выдвинулся исследовать местность. Первая вылазка, что совершил накануне, когда обустраивал стоянку, не прошла бесследно. Машинист довольно сносно ориентировался на площади в один гектар. Он научился ловко скользить между завалами и нагромождениями. Чутье подсказывает, и он уже часто угадывал, где между вагонами есть проход, и с какой стороны лучше обойти поезд, чтобы не тратить драгоценное время на возвращение назад.

Чаще всего попадаются грузовые составы. Большого интереса они не представляют. Модели эпохи Советского союза. Некоторые собранны в более раннее время. Целый музей. Правда экспонатам не поможет и очень глубокая реставрация. Заглянул в рядом стоящие вагоны. Удостоверился, что они пусты и больше на них время не тратил. Обходил и кабины «старичков», так как найти там что – то съестное – маловероятно.

Возможно, удача улыбнется здесь? Преодолел очередное препятствие из покореженного железа. Наткнулся на относительно целый пригородный электропоезд, матового темно-зеленого цвета.

Не торопился. Дошел до конца поезда, к нему он оказался ближе и забрался внутрь. Обследовать с хвоста до головы.

Разбитые вагоны, оторванные сиденья. Глаз замыливается. Ничем не примечательная картина. Она повсюду. Крошево из стекла с частицами букв «Не прикасаться». Двери заклинило – иногда их удавалось открыть. Но чаще нет.

Тогда приходится выбираться наружу и разными путями проникать в следующий вагон. Один. Другой. Они все пустые – Пустой, пустой, и снова ничего, – думает Павел. В некоторые даже не влазил, а просто осматривал сквозь оконные проемы. Исследовал все вагоны. Добрался до кабины и приготовился увидеть привычную картину. Но рабочее место машиниста пустует. Никого.

Только на крупных остатках лобового стекла виднеются засохшие желто-зеленые подтеки из насекомых, что на скорости разбила электричка. Когда это были крупные насекомые: стрекоза, шмель или слепень на стекле появлялось жирное пятно – кашица.

Часы, нацепил их поверх рукава, заведенные должным образом, а именно – до щелчка, показали – в поисках еды провел больше трех часов. Приложил циферблат к уху, чтобы услышать щелканье стрелок. Хронометр отстреливал секунды времени, и этот звук казажется приятным и родным. Вылазка не принесла результатов! Обратно, в лагерь, шел неудовлетворенным и понурым. В глазах рябит от однообразия. Приступы голода заявляют о себе все сильнее. Пробрался в щель. Развел костер и, свернулся в позу эмбриона. Заснуть. Быстрее. Физическая разбитость и усталость одолели желание поесть.

Снова утро. Крепко зажмурил глаза. Открыл и моргнул еще несколько раз, чтобы согнать пелену и муть. Глаза сфокусировались. Обшарил взглядом периметр, пересек его по диагонали – и не нашел за что можно зацепиться. Конечной точки нет. Потолок утопает во тьме. Попытался представить район Москвы, под каким он сейчас находится. Не удалось.

Он так много проехал и прошел в неизвестном направлении, что сказать даже навскидку, что над ним – невозможно. Может нефтеперерабатывающий завод в «К», а может и Кремль или одна из сталинских высоток. Из тех, что стоят не у реки. Тут большой водой и не пахло. На этой мысли захотелось пить. Насчет высоток и исторического центра кажется – переборщил. Единственное, что смог представить так это солнце, дерево. У его основания, у самых корней стоял мелкий белый с рыжими пятнами ризеншнауцер и зажмурившись от удовольствия – ссал, брызгая во все стороны. Псу можно позавидовать.

Слева, наверху раздался шорох. Посторонний звук вбросил адреналин. Сердце застучало раз в сто сильнее и громче. Павел испугался. В кромешной тишине – звук может быть предвестником самых разных событий, с разным концом. Хорошо, если это одна из тех жирных неизвестно на чем отъевшихся крыс из метро. Чудовищных размеров, – о подземных монстрах много и с удовольствием писали на заре эпохи диггерства – исследователи коммунальных глубин.

Первопроходцам, как и всем людям, видимо, было свойственно преувеличивать, а стометровый поход по канализации – героизировать. Метро притягивало. И в разное время в подземке обнаруживали крыс – мутантов, крокодилов, пираний, огромных тропических сороконожек, многометровых змей и другую нечисть.

Все рассказы написаны с чьих – то слов. Очевидцы, описываемых событий почему – то никогда не находилось. И те, кто своими глазами видел всех этих тварей – пропадали в безвестности.

Сейчас эта писанина совсем не кажется фантастикой и выдумкой. В следующий момент в полной тишине Павел услышал дыхание – сопение и скребущий звук. Так будто кто – то не сильно царапает тонкое железо.

Поблизости от него кто-то находится. Скорее всего, животное и возможно оно рассматривает его. Снисходительно, как потенциальную жертву. Стать чьей – то добычей очень не хочется, но распределение ролей, а что стоит за неизвестностью – неизвестно, именно такое.

Медленно, с опаской, что заметят, сначала повернул глаза, а потом и голову – влево. Ничего. На уровне глаз ничего нет, а сопение раздается сверху. Все более отчетливое. Размеренное. Неужели нечто гигантское? Задрал подбородок, и сильно сморщил лоб. Вывернул глазные яблоки, через него. Глянул наверх. Медленно выдохнул сквозь губы, сложенные трубочкой.

Метрах в восьми на краю перевернутого вагона, он стеной лежал напротив стоянки сидела птица с отвратительно плоской рожей, и скалила мелкие острые зубы. Клюва на морде нет, а вместо оперенья ее покрывают жесткие черные волосы. В них утопают бусинки глаз. Птица передернула кожистым крылом. Летучая мышь.

В следующий миг, в животное полетел кусок железа, что он нащупал рукой. Швырнул. Резко поднялся, и, несмотря на сильное головокружение, помчался в сторону мяса.

Железка благополучно пролетела мимо добычи и через секунды где – то через два поезда раздался звук бьющегося стекла. Мышь взлетела кувырком, перевернулась и полетела. Павел побежал следом. Недолго.

Что делать говорит инстинкт охотника. На бегу выискал самое высокое место. Возвышенностью оказались несколько машин, рухнувших четко друг на друга. Вмиг забрался на гору металлолома. Выследить, куда следует неприятная птица.

Летучая мышь, ничуть не испугалась. Медленно, покачиваясь в воздухе, летела между столбами. Несколько раз пропадала из виду, и он уже отчаивался увидеть ее вновь, но снова появлялась. Наблюдал до тех пор, пока крылатый зверек не долетел до стены, юркнул в темноту и провалился, словно в трещину. Исчез. Оставалось надеяться, что там гнездо и сородичи. Много сородичей, целая стая. Ужасно хочется есть.

Запомнил направление полета и вернулся в лагерь – собраться на охоту. Теперь чувство голода – бодрило. Выдвинуться надо сегодня же, немедленно. До завтра можно и не дотянуть. Полчаса на сборы. Павел с дотошностью золотоискателя обшарил местность, выискивая и собирая в сумку мелкие детали – болты и гайки, железные обломки. Если попадались куски камня, прихватывал и их.

Набрал десятка с три. Для метания лучше не найти. Пружинисто двинулся по направлению, что указала мышь. По пути исправил ломаный полет в прямую линию и твердо пошел к заданной точке.

10

Передвигаться по хламу Павел научился достаточно ловко. С детства сноровист. Ноги уже не вязнут и не застревают в мусоре. Порой видится, что идет он по болоту, а места, куда ступает нога спасительные кочки – твердыня. Встать на них и можно не опасаться за жизнь.

Это второй поход. Вторая большая вылазка в пределах пещеры. Часть вещей, вроде хлама под ногами и столбов – исполинов интереса не представляют. Насмотрелся. Поэтому шел быстро, не оглядывался. Все получается ловчее, когда внимание сконцентрировано на одном. Когда есть цель. Оставил за взмокшей спиной еще несколько колонн. Часы показывают – в дороге прошло минут сорок. Вот и последняя колонна.

Вступил в полосу темноты. Сюда не проникает тот слабый рассеянный свет, что кое-как освещает центральную часть подземелья. А может просто глаза адаптировалось к постоянной темноте. Выждал, и в ночи проступила, сложенная из блоков циклопических размеров – стена.

Край. Мусорная куча закончилась. Павел спустился вниз. Впервые за все это время, с высоты пять или семь метров, ступил на твердую землю. Под ногами абсолютно ровный, вытесанный камень.

Сделал шаг, второй. По округе разнеслось эхо цокота каблуков. Через несколько метров, вытянутая рука уткнулась в холодный, он ощупал, рваный по краям камень. Судя по размерам, выкладывали стену каменщики-гиганты. Огромные, плотно подогнанные умелыми мастерами большие гранитные кирпичи составляют единый монолит. Ни щелочки.

– Куда ускользнула мышь? Можно только догадываться. В этих условиях – новый, сотый по счету вопрос, от них болит голова, усиливает боль. Любая мелочь загоняет в глухой тупик. Идти направо или налево? Стена тянется настолько, насколько видят глаза. Была бы монетка. Ее можно поддеть большим пальцем, ловко кинуть и снять с себя бремя выбора. Жалко меди нет.

Ноги пошли влево. Ошибка может стоить ужина, тут Павел сглотнул густую слюну и привести к закономерному исходу. Думать о таком конце не хочется. Умирать от голода, долго и мучительно, – Брррррр… Шел в задумчивости, а когда услышал шорох и возню, не смог определить, сколько провел в пути.

В черноте, на высоте в два человеческих роста, Павел приподнял голову, зияет еще более черный квадрат. Напротив дыры, на полу лежат нескольких целых гигантских блоков. Рядом еще один – расколот надвое. Неведомая сила выдавила их из стены.

Под подошвой неприятно заскрежетала гранитная крошка. Приподнялся на цыпочки и затаил дыхание. Возня и шорох, похожий на шорох сухой листвы доносились из черного провала. Павел знает, кто там находится, но это не удержало нервы под контролем. Под межреберную перегородку пробралось чувство страха. Оно холодной пятерней сжало сердце. Обдало тело морозной волной.

Осторожно, чтобы не звякало содержимое, перетащил сумку на живот. Зачерпнул и достал горсть железок, камней. Собрал последние силы, освободился от страха и с озлоблением, с яростью метнул первый снаряд в провал. Рука дергается резко и часто.

Первые массивные, толщиной в несколько пальцев болты, огромные гайки и куски камня улетели в черноту просто так.

Для летающих крыс, на них никогда не нападали, это в диковинку. В провале не знают, как реагировать. Но разобрались быстро. Из пещеры раздался громкий писк сотен маленьких клыкастых глоток, и из расщелины со свистом, разрезая воздух, хлынул черный, извивающийся поток мышей.

Живая струя хаотично бросается из стороны в сторону. Вот упала на пол и, не долетев до него несколько сантиметров, взвилась вверх. Сильный поток едва не повалил охотника.

Мышь врезалась в плечо. Павел пошатнулся. Мышь отскочила, как мячик и медленно, почти вертикально упорхнула в высоту. Забросил в размытую мишень последний камень с острыми краями. Обессилевшая правая рука заныла. Повисла от усталости. Воцарилась мертвая тишина.

Все, кто смог избежать расправы покинули место. То, где полчище летучих гадов безмятежно жило и размножалось многими поколениями. На полу лежат тушки. Одна неестественно вздрагивает крылом. Пытается взлететь. Наступил на мышь ногой. Раздался слабый треск. Затихла.

В другое, сытое время поступить так жестоко – мягкий, обходительный романтик никогда бы не смог. Сейчас скрытое убийство беззащитных животных – обыденность. Так действо воспринял мозг. Подобрал мертвых мышей. Аккуратно, словно боялся сломать, сложил распростертые, порванные крылья и отправил добычу в сумку. Часть стаи осталась в разломе. Спаниеля, собака ловко таскает подстреленных уток из болота, затянутого густозеленой тиной под рукой нет. Ничего другого, кроме как лезть на стену – не остается.

Провел ладонью и на высоте вытянутой руки нащупал грань. Подтянулся. Забрался на блок, что лежит поближе к стене. Постарался задрать ногу как можно выше. Сделал широкий шаг.

Нога уперлась в стену, соскользнула вниз, и уперлась в узкий выступ. В следующее мгновение оттолкнулся другой ногой. Вытянул руки в стороны, будто бы захотел объять весь мир и плотно-плотно приник к стене. Чуть выше головы основание пещеры. Взял паузу. Отдышаться.

На висок капнуло, медленно потекло, преодолевая морщины к переносице. Густое как сироп. Что это не видно. Догадался. Кровь. Тут же пальцы, все это время Павел ощупывал гранитную кромку пещеры в поисках углублений – за них можно было уцепиться, попали в лужу. Жидкость продолжала сочиться из гнезда.

Вцепился в край. – На вторую попытку сил не останется, – обреченно подумал Павел. Одно сильное движение. Подтянулся до пояса, занес ногу и всем телом ввалился в черноту. Тут можно ориентироваться только на ощупь.

Соорудил факел. Понадобилось 2 – 3 минуты. Дерево, добротно пропитанное спецраствором от жучков-короедов, обмотанное технической ватой с грубыми комками быстро занялось, завоняло и осветило искусственный ломаный грот. Чудовищная сила выдавила блоки и сместила те, что находились вокруг. Глыбы выпирают, нависают, грозят рухнуть, но в целом сохраняют монолитность конструкции. Все покрыто толстым слоем свежих и старых черно-белого цвета, спрессованных отходов жизнедеятельности стаи. Здесь добычи больше.

С десяток мышей лежит на полу. Чтобы вместить в сумку содержимое пришлось утрамбовать. Согнулся. Прошел вперед, в надежде, что пещера не закончится и выведет за пределы ловушки, но через метров девять взгляд уперся в красный с белым зерном гранит. На камне бликует огонь факела. Тысячи светящихся кристаллов невероятной красоты. Толщина стены такая же невероятная. Человек с тлеющим факелом отправился в обратный путь.

Какое – то время в темноте светилась бордово-красная головешка, чадящая едким дымком. Вскоре она затерялась среди колонн.

Мясо жесткое и непонятное на вкус. Его мало. Павел сидит у костра. Обдирает тушки и кидает лоскуты кожи с жестким ворсом волос и крыльями в костер. В огне останки пузырятся, вскипают кровью, съеживаются до очень маленьких размеров и превращаются в уголек. А он рассыпается в прах.

Эстетика приема пищи куда – то подевалась. Освежевал очередную партию «птичек». Не разбирая, проткнул железным прутом, что нашел в окрестностях. Поместил самодельный шампур над огнем. Скоро мясо зашипело. Аромат жаренного пробудил аппетит и заставил сглотнуть слюну. Проглотил первую порцию, но не наелся. И ждал продолжения банкета так же сильно, как первый шампур.

В уцелевших окнах поездов горит такой же, как у него костер. Окна живые. Светятся домашним, хоть и временным теплом. Кажется, что у поездов стоянка по расписанию. А там, в купе или плацкарте едут пассажиры. Они поглощают курей, пьют воду и алкоголь.

Зрелище, естественно не вызовет никакого интереса и обезличенное лицо вновь скроется в уюте вагона. Лицо продолжит нарочито вежливый разговор с некрасивой соседкой в годах.

Нос вдохнул запах подгоревшего мяса. Человек очнулся. Несколько раз открыл и закрыл глаза и стащил прут с костра. Ничего, никуда не ехало. И из окон вагонов уж тем более никто не выглядывал. Поужинал. Свалился спать. Долгий путь и акробатические упражнения не прошли даром.