Электронная библиотека » Алексей Астафьев » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "9+1"


  • Текст добавлен: 7 сентября 2017, 03:17


Автор книги: Алексей Астафьев


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

9+1
Алексей Астафьев

Дизайнер обложки Юлия Юрочка


© Алексей Астафьев, 2017

© Юлия Юрочка, дизайн обложки, 2017


ISBN 978-5-4485-0776-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Если из истории убрать всю ложь,

то это совсем не значит,

что останется одна только правда – в результате

может вообще ничего не остаться»

Станислав Ежи Лец

Пролог

В последнее время я все чаще чувствую себя странно. Будто бы всматриваюсь в себя со стороны. Всматриваюсь-всматриваюсь, вслушиваюсь, смотрю в зеркало, не просто так, а во все глаза смотрю и… не узнаю. Я совершенно теряюсь в такие моменты. Не то чтобы становится страшно… скорее любопытно. Что можно ожидать от этого человека? Кто он такой? Кто задает эти вопросы? И куда подевался тот я, что никогда не впадал в такие странности?

По мере движения времени эти состояния приняли более устойчивые формы. Так, словно во мне начало расти что-то новое. Какой-то новый воспринимающий орган. Он все ставит под сомнение. И вместе с тем не вносит ни беспокойства, ни разделения. Будто бы сомневаться во всем вполне естественно. Память при этом стала регулярно вытаскивать на поверхность картинки далекого детства и позабытых времен юности. А еще запахи. Например, как пахнут руки, после помывки в дворовой луже. Или острый уксусный аромат ржаного хлеба, открывающий себя при повышенной температуре тела. Разные вещи являлись и исчезали. Никакой специальной причины для их возникновения не находилось. Они не имели ни системы, ни понятной классификации, ни видимых оснований. Порой я пытался хоть как-то осмыслить это. Получалось редко. Чаще всего мысли разбегались как тараканы на включенный свет. И я, сквозь едва приоткрытые глаза, лишь констатировал их хаотичное бегство, не в силах ухватить хоть сколь существенный контекст. В лучшем случае удавалось перекинуть шаткий мостик через ущелье сознания в неизвестную, пульсирующую в темных тонах шарообразную структуру. Она надвигалась на меня, увеличиваясь в геометрической прогрессии с гулким, нарастающим монотонным звуком, который в своей заключительной стадии становился устрашающим и жутким. Так я вспомнил свои детские кошмарные сны. Я забыл про них уже давным-давно, где-то с начала подключения памяти. Как будто их и не было. А теперь вспомнил. А ведь они преследовали меня не один год. Животный ужас, которому я подвергался под их воздействием, был такой исключительной силы, что я орал и дергался как при акте экзорцизма, а биение сердца походило на пулеметную очередь. Самое странное в них то, что как бы я не пыжился – мне не удается описать их понятнее. Они неимоверно реалистичные и вместе с тем почти беспредметные. Я думаю, они ближе к тому месту, из которого мы вышли и куда со временем вернемся. Это некая граница миров. Трудности перехода.

Общее направление новых переживаний можно оценить так. Нечто во мне растет и крепнет, а то, что до сей поры управляло моим телом – сдает территорию. Так, словно всю ткань моей жизни решили распустить как старый, ныне не модный свитер. И теперь скручивают в плотный шерстяной клубок. Для чего? Я иначе стал глядеть на мир. На старые дома при въезде в город – я с детства их не видел такими. На диван, на котором сижу, на его вмятины, зачатые людьми, которых уже нет на этом свете. На разбросанные по всей комнате детские игрушки. На фонарный столб за окном, на его унылую подпорку с правой стороны, на мутный свет его лампы – я стал находить свое отражение в этой конструкции, прежде всего, в унылой подпорке, и это, как ни странно, особенно приятно. Куда бы ни посмотрел – вижу множество раздельных предметов, но все они как будто слиты воедино прозрачной всепроникающей субстанцией. Как заливное из множества ингредиентов. Они отпечатываются в моем сознании и уходят куда-то, оставляя за себя вкус тихой печали. Вначале я силился вникнуть в их значение и разгадать символику. Но оставил это занятие. Оно лишь нагоняло безысходную грусть и усталость и шло вразрез с естественным течением воли. Мне бы хотелось считать, что идет некая грандиозная реконструкция глубинных устоев. Что со временем все разрозненные пазлы сложатся в цельную многомерную композицию и сольются с обыденным восприятием, непредсказуемо, но впечатляюще расширив его границы. Случается, что я начинаю верить в это. И ждать наступления перемен. Пока я жду, в голову приходят разные мысли. Но по-хозяйски доминирует мысль о смерти. Интересно! А те люди, которым через день или час суждено умереть, может так же как и я ощущали перемены к лучшему и были через край переполнены жизнью? Может быть, они так же на все сто были уверены, что самое настоящее и увлекательное только начинается! А раз так – смерть еще за горами! Иначе – к чему такие прелюдии? Не может быть! И тут – хлоп… И тебя нет. А почему бы и нет? Да нет и всеВсе…

Помню, как возвращался с беременной женой с юга. Вторые сутки пути, позади две тысячи километров, впереди каких-то пару сотен. Морось, грязь, туман, августовская непроницаемая ночь. Казалось бы – будь осторожен! Езжай аккуратнее – на безопасной скорости, ведь в итоге разница во времени ничтожно мала!? Но нет! Какая-то неукротимая сила вжимает педаль газа в пол! Сто пятьдесят по узкой, извилистой и холмистой дороге, ориентируясь на стоп-сигналы таких же баловней судьбы, как и я. Каково! Ни тебе обочины, ни разделительной не видно. Ехал и думал – вот так неужели и умирают люди? Неужели так вот и вклинивается нечто и жмет гашетку до отказа. Неужто едут люди, думают о смерти и умирают? Не доезжая десятка миль до дома. Умереть за 10 шагов до олимпийской ленточки. Каково это? Думали ли они о смерти в этот миг?

Я не против смерти. Но очень не хочется умереть так ничего и не поняв в жизни, будучи живым. Не страшно умереть. Страшно и обидно умереть неотесанным чурбаном. Страсть как не хочется пропасть зазря. Тому мне, который сейчас пишет эти строки, глубоко наплевать на то, что с приходом смерти все тайны могут открыться. Чего ради ломать голову, чтобы так ничего и не узнать о ней? Я неоднократно балансировал на грани жизни и смерти. Казалось все – приплыл… finita la comedia! И каждый раз перед смертью я думал о пройденном бессмысленном отрезке пути, который так же нелепо и обрывается. Кто знает – быть может именно эта мысль и возрождала меня, авансируя к свершению чего-то достойного начатой жизни? Или нет?

Так или иначе, но я благодарен за мою жизнь тому, кто имеет антисмертельную причину на это. И если случается уклониться в сторону, ссылаясь на человеческую слабость и ища утешения в кривых дорожках, то штопаная рана, онемевшая и смертельно белая сжимает в своих тисках мою малодушную праздность… Разве за этим ты еще жив? И вся шелуха летит прочь, обнажая главный вопрос. Кто есть я?

И вот я ищу ответ на мою жизнь. Почти как в кино «Трасса 60». В нем главный герой встретил исполнителя желаний. Мне же посчастливилось узнать человека, с помощью которого я вспомнил прошлые жизни. Их всего девять. А сейчас соответственно идет десятая, которая, сквозь собственную призму описывает предыдущие.

Последовательность не хронологическая, а та в которой они на меня свалились. Я не углублялся в специальное изучение исторических документов тех времен и народов во избежание искажений чувственных образов. Однако по этой же причине я рискую показаться профаном в кругу знатоков истории и потомственного уклада. Но мой приоритет – не внешнеисторический аспект, а внутриличностный. А раз так – решено. Как говорила моя бабушка: «Дурак не поймет, а умному ни к чёму».

Сходство персонажей с реальными людьми маловероятно, но возможно и лишь в лицеприятных местах. Там же где начинается неприязнь – заканчивается частный сектор и рождается социальная форма художественного замысла. И только.

Часть первая. 9/1

Кредо

«Воистину, жизнь тяжела и опасна;

воистину, взыскующий счастья не обретет его;

слабый – обречен страдать;

жаждущий любви разочаруется;

скаредный – не насытится;

стремящийся к миру – получит войну;

воистину, правда существует лишь для храбреца,

радость – для того, кому не страшно одиночество;

жизнь – для того, кто не боится смерти».

Джойс Кэри.

9. Жизнь девятая. Франция, времена Людовика XIV. Мужчина

Франсуа Лякре Дабуа являл собой восхитительный образец великосветского утонченного вельможи. Он проживал со своей семьей при дворе Короля-Солнце и имел в распоряжении внушительную химико-исследовательскую лабораторию. Нраву Франсуа Лякре никогда не была присуща догма, если не считать таковой дух религиозности и почтительности, мягко отражаемый всеми лицами уважаемого семейства. С легким румянцем на восковых щеках и вечно поддернутой верхней губой, создающей впечатление улыбающегося манекена, он непременно находился в потоке упорядоченного движения. В его действиях сверкала военная четкость и определенность. Свобода во взглядах прекрасно уживалась в нем со всяким отсутствием мнительности и двусмысленности. Тонкие сухие длинные пальцы первоначально создавали обманчивое впечатление эмоциональной возбудимости, свойственной братии искусства, но, понаблюдав обстоятельнее, становилось ясно – никакого намека на дрожь и импульсивность у их владельца не было и в помине. Высокий рост в метр девяносто два, узкое овальное лицо и широкие плечи так же едва вязались друг с другом; однако на фоне общей асимметрии, при детальном изучении, получалась вполне органичная субстанция. А уж когда Франсуа что-то творил или экспериментировал в своей лаборатории, то уж не сомневайтесь – он был в своей тарелке. Одержимости не было, ибо рука всегда твердо держала реторту, а непредсказуемые химические казусы никогда не отражались изумлением на его безмятежных линиях лица. Призвание? О, да! Это было призвание!

С самого раннего детства я восхищенно разглядывал лабораторию моего отца Франсуа Лякре Дюбуа. Меня переполняло чувство восторга от изобилия кипящих в ней процессов и явлений. И что весьма необычно – оно не притуплялось день ото дня, как это бывает с чем-то преходящим. Ореол таинственности и волшебства манил к отцу и его лаборатории словно магнитом и до позднего вечера я оставался с ним. А когда приходила пора спать, я тайком вылезал из постели и подглядывал за его опытами. К пятнадцати годам я знал химию на уровне молодого профессора, а в чем-то и лучше. Как-то раз, когда отцу пришлось уехать на три дня в соседнюю провинцию, я самостоятельно принялся штурмовать неугомонную алхимическую дилемму. Почти двое суток прошло в упорном сражении с реактивами и реакциями. Итогом второй рабочей ночи явились красные воспаленные глаза и возбужденная психика. Это и привело к плачевной ошибке, в результате которой приключился роковой взрыв. Я упал на пол, утянув за собой дюжину склянок. В голове мерцало одно – ЛИЦО, ЛИЦО, ЛИЦО. На месте правой щеки я нащупал влажное обожженное мясо. Страшнейшая боль с паническим воем ворвалась в сознание. Что делать? Яйцо! Я в пять секунд добежал до кухни, разбил яйцо и пропитал им носовой платок. Скрипя зубами, приложил ткань к лицу. Так я просидел три часа. Еле переносимая дерготня и дикая боль пошли на убыль. Рассвело, пришла мать и попросила показать лицо. Как только я убрал платок, она вскрикнула «Mon Dieu11
  Mon Dieu – Боже мой (фр.)


[Закрыть]
» и упала в обморок. Я расстегнул верхние пуговицы ее платья и плеснул воды. Придя в себя, она начала плакать и причитать. Пришла пора самому оценить свой новый вид. Несмотря на слабость освещения, в зеркале отчетливо проявился зловещий урод с выворотным на изнанку ликом.

Два долгих месяца я прозябал в глубокой депрессии. Короткие нервные сны порой приносили картины из беззаботной жизни, где я лучился радостью и удовольствием. Тем тяжелее было возвращаться в ненавистные реалии к унизительному отчаянию. В то время, когда я всерьез стал задумываться о самоубийстве, отец отвез меня в частный дом убогих богатеев, оплатив содержание за пару вводных дней.

По обе стороны от моей комнаты располагались еще две. Одну занимал сам хозяин дома инвалидов мсье Сантеру, а во второй проживала вдова Круажьон. Комнаты, надо сказать, были основательно продуманы и своим наполнением вызывали увесистый терапевтический отклик. Интерьер опустим, ибо тут особого блеска ума не требовалось. А вот истории пребывания предыдущих постояльцев с первых дней и до выписки, их биографии, дневники, периоды опустошенного дна и воодушевленных подъемов…

Мсье Сантеру сказался весьма любезным и уделил мне целиком первый день пребывания в Доме «И». Мсье Сантеру родился в богатейшей семье судовладельца. Родители предвкушали появление на свет чудесного малыша, завидного жениха и покорителя женских сердец знатных кровей. Однако от безоблачной жизни ребенка и его создателей оградили досадные физические недоимки – отсутствие носа и полового органа. Вряд ли возможно описать все муки и страдания человека, не познав это изнутри, не побывав в его шкуре. Кому-то по нутру принять все как есть, а кому-то нет. В двадцать лет мсье Сантеру остался сиротой. Смирившись со своими недугами, он легко пережил смерть родителей, оставивших ему пожизненное состояние. Не то чтобы он их не любил или преследовал меркантильные цели, нет. Он узрел совсем иной смысл в ударах судьбы и общепризнанных ценностях. Мсье Сантеру очень многое мне поведал в нашей беседе. О своей кличке «sanglier22
  Sanglier – Дикий кабан (фр.)


[Закрыть]
» и о девчонках, шарахающихся от него как от чумы. О сверстниках, чьей жестокости не нашлось названия; о безмерности одиночества, обернувшегося светом понимания и доброты; о слезах благодарности к своей судьбе, вытеснивших ненависть и проклятие к миру; и еще о разных предметах и явлениях, каждое из которых достойно того чтобы жить в радости и упокоении. Мы говорили до тех пор, пока рассвет не забрезжил в дружелюбном ночном воздухе, а на столе не опустела третья бутылка чудесного вина прошлого столетия. Напоследок он сказал мне вот что:

– Мой милый мальчик, ты даже и не представляешь, какой шикарный подарок преподнесла тебе судьба, превратив твое лицо в маску ужаса. Здесь кроется причудливый божий промысел, распознав который ты обретешь счастье бытия. А пока он неведом тебе, посмотри на моих постояльцев, поговори с ними. Вот увидишь, это будет большая польза. Иди, спи, мой милый мальчик. Настает великое время – долой белые флаги! В огонь их! В огонь! Bonne nuit mon cher ami33
  Bonne nuit mon cher ami – Спокойной ночи, мой милый друг (фр.)


[Закрыть]
.

– Bonne nuit, мсье Сантеру.

Я разделся донага и забрался в постель. Пуховые перины приняли меня в свои объятья, заботливо и успокаивающе соприкасаясь с телом. Почему раньше мне не приходило в голову спать без пижамы? Какая прелесть! Я сладко потянулся, и свернувшись калачиком отдался на волю сновидения.

Сон как обычно стался странным, но необычным в своей странности. Будто бы король объявил во Дворе жестокую игровую бойню своим подданным. Я видел себя со стороны очень решительным и энергичным. Понятно было, что я еще держусь в игре, только благодаря своей наглой решимости взгляда. И тут король подошел ко мне, тому мне, который наблюдал за собой и за всей картиной игры и сказал: «Ты будешь бороться со мной!». Таким образом, меня стало уже двое. И я ясно знал, что тот я, за которым я наблюдал, был явно сильнее и агрессивнее меня-наблюдающего и что он уж точно что-нибудь придумал бы. И тут осенило. Со всего размаха я отвесил королю sur la museau44
  Sur la museau – по морде (фр.)


[Закрыть]
и произвел силовой захват напомаженной шеи. Пудра с лица и шеи короля осыпалась на мои манжеты и залетела в нос. Я со страстью и размахом чихнул, усилив в неконтролируемом спазме и без того суровую плечевую удавку и велел приказать страже отступить и бросить оружие боя. Наконец-то! Победа! Но было непонятно, что со всем этим делать дальше – то ли бежать без оглядки, то ли всех поубивать… Выход нашелся сам – я пробудился.

Разносящийся отовсюду звон посуды и галдеж заполнили большую часть пространства моего ума. Таковым естественным способом, как я узнал впоследствие, призывали к утренней трапезе. По привычке, ощупав сморщенную кожу на лице, я не впал, как бывало раньше в уныние и это воодушевляло. Новое чувство похожее на умиленное созидательное смирение овладело мной. Я вспомнил слова мсье Сантеру: «Мой милый мальчик, твой жуткий обожженный вид – это не кара, это плата за вход в новую жизнь истинных открытий». Ах да, мне же привиделся проказный сон. Я …король… еще один я… король стал моим заложником… Ха-ха-ха, я въехал ему sur la face55
  Sur la face – по лицу (фр.)


[Закрыть]
! Ой-ля-ля…

В дверь постучали.

– Войдите!

– Бонжур! Молодой месье желает, чтобы завтрак принесли сюда или же он позавтракает в общем зале?

– А где завтракает мсье Сантеру?

– О-о-о, мсье всегда это делает в общей столовой.

– Много ли там желающих?

– Все постояльцы нашего Дома, за исключением мадам Круажьон, она сегодня предпочитает завтракать у себя, хотя порой и не завтракает вовсе…

Сказав это, гарсон развел ладони, скорчив двусмысленную физиономию с недоуменно поднятыми бровями. Он при этом улыбнулся, обнажив редкие длинные зубы и красные мясистые десны над ними.

– Когда выходить к завтраку?

– Самое время. Вам прислать лакея?

– Мерси, я предпочитаю одеваться сам.

С периода унизительного преображения мне стало неприятно видеть жалость на лицах прислуги, и я отказался от помощи. Столовая разместилась в южной части второго этажа, где-то прямо под моей комнатой. Едва я взошел туда, как приметил мсье Сантеру. Он стоял в центре богатого на своды помещения и своим чарующим баритоном стелил маринадные выдержанные словеса сидящим по обе стороны празднично-будничного стола постояльцам. Стол был в форме разомкнутого кольца. Те, что сидели во внутренней его части, развернулись в пол оборота к мсье Сантеру и, как и все внешние с улыбкой внимали его сладким речам. Мсье Сантеру стоял спиной ко входу. Увидев устремленные на меня взгляды, он обернулся и со свойственной ему простотой и обаятельностью представил остальной публике и усадил возле себя по левую руку. Почетное место справа пустовало. Я догадался, чья честь могла его седлать.

– Тебе еще доведется познакомиться с мадам Круажьон, – подмигивая, сообщил хозяин Дома, – всему свое время. Приятного аппетита!

Удивительно пышное и восхитительное настроение завладело всей моей сущностью. Неторопливо смакуя завтрак, я методично разглядывал окружение. Оно оказалось сборищем freaks66
  Freaks – уродов (фр.)


[Закрыть]
различной степени тяжести. Практически каждый ловил мой взгляд и отвечал гостеприимной улыбкой с легким наклоном головы. Ничего более потрясающего и парадоксального мне не приходилось видеть в жизни. А самое главное – я был своим среди этого скопища freaks. Я насчитал восемь человек внутри круга и двенадцать снаружи. Если включить сюда меня и вдову Круажьон, то всего выходило двадцать два. Тринадцать мужчин и девять женщин. Женщины рассматривали меня с особым пристрастием. Я учтиво склонял голову, для себя принимая во внимание некую сексуальную оценку их пристального любопытства. Однако в мою интимную зону эти особи женского пола не входили. Безобразное родство душ не изменило физического влечения к прекрасной и юной половине человечества. А тут самой молодой и наименее отталкивающей было порядка сорока пяти. Как странно… Эти люди очень гостеприимны и приветливы ко мне. А впрочем, какая вкусная форель, м-м-м и соус, что за несносно вкусный соус!

На следующий день приехал отец. Он с пониманием отнесся к моему желанию погостить у Сантеру еще недельку.

– Ты натурально переменился! Мой мальчик, надеюсь вскоре увидеть тебя вновь и в столь же прекрасном расположении духа!

– Не сомневайся, отец, – я в благодарственном почтении поцеловал ему руку.

Мы обнялись на прощанье. Отец взмахнул белоснежной перчаткой и умчал. Что-то серое больно стиснуло сердце, я не мог вдохнуть, на глаза навернулись слезы. Но тревожило иное. Душу теребило чувство, будто бы я больше не увижу отца. Так и вышло. Вечером того же дня ко мне явился человек с официальной миной.

– Господин Дабуа?

– Да. Чем обязан?

– Ваш отец скончался.

– Как… как это случилось?

– Карета подъехала к дворцу, но из нее никто не вышел. Ваша матушка, по обыкновению самолично встречающая вашего батюшку, открыла дверцу и слегла в обморок. Месье Француа Лякрэ лежал на полу и был мертв. Большего мне не известно. Велите сопроводить вас домой?

– Да, выезжаем через 10 минут.

– Слушаюсь, смею ожидать вас в карете.

Я присел на софу и обхватил голову руками. Я вспомнил отца в разных картинах и мгновенно зашелся сдержанными рыданиями. Что это за мир? Что здесь происходит? Почему отец? Что это такое? Зачем все это? Зачем? Зачем? Зачем?

Дворцовый лекарь очень смущался при разговоре со мной. Будто бы он всячески скрывал чувство вины за совершенное преступление, а может быть просто чувствовал неловкость при общении с уродливым мальчишкой, что вот-вот перенес смерть отца.

Мать до безумия влюбленная в своего безукоризненного Франсуа находилась на грани помешательства. Порой мне казалось, что воздух вокруг насквозь пропитан влажной солью ее слез. Она не находила утешения ни днем, ни ночью. И это длилось несколько недель. Еду ей подавали через дверь, и она ни с кем не желала знаться.

Месяц прошел в искусственной тишине и неподвижности. Я не покидал своего угла, мать – своего. И вдруг как гром среди ясного неба мне донесли о желании матери говорить. Меня будто накрыло с головой холодной морской волной. Горло запершило, словно я невольно нахлебался соленой-пресоленой воды и неприятно заурчал желудок. Я выпил теплого молока и съел ложку меда.

– Сынок, я приняла решение – завтра я ухожу из мирской суеты в монастырь. Ты уже взрослый и справишься сам. Когда тебе исполнится шестнадцать, ты сможешь распорядиться по-своему усмотрению нашим фамильным состоянием. Я буду каждый день молить о тебе. Будь счастлив, сынок.

Мать говорила четко и спокойно. Похудевшее лицо было бескровным и сухим. Руки, сложенные на груди отражали сердечную искренность сказанного. Я так и не смог произнести ни слова. Только кивнул и бросился к ней на грудь. Она гладила меня по голове до тех пор, пока в ней не кончились слезы, а я не успокоился.

После ухода матери я поселился в Доме «И» месье Сантеру. За это время я пристрастился к магии и мистическим книгам. Во многом этому способствовала мадам Круажьон. Когда я впервые ее увидел – был тут же сражен наповал поразительной красотой и очарованием ее восхитительного облика. Ее таинственная натура насквозь пронзила мой разум и сердце. Она была на двадцать лет старше. Пышная грудь с глубоким декольте тут же заставила неистово биться мое сердце. Ее глаза проникали вглубь моего мира и освещали самое лучшее его содержимое. Что и говорить, такой прелестницы мне не доводилось раньше встречать. Она стала моей первой женщиной во всех отношениях. Полгода мы были неразлучны. Все это время мы упивались сексом и магией. Ничего кроме этого не существовало в нашем мире. Мы не покидали своих комнат, до тех пор, пока месье Сантеру не попросил у нас разъяснений. Он обосновал это всеобщим волнением и тревожной атмосферой в доме. На тот момент мне уже стукнуло шестнадцать. И я смело предложил своей возлюбленной Софи Круажьон руку, сердце и все свое немалое состояние. Она согласилась. Мы купили в пригороде Лиона, в тихом местечке чудесный трехэтажный домик и целый месяц не спускались с третьего этажа, утоляя законную супружескую страсть. Я был на седьмом небе от счастья…

Я с легкостью поручил бремя нашего финансового состояния Софи, потому как был в этих вопросах чрезвычайно ленив и некомпетентен. Как только семейные активы сосредоточились в ее нежных, но умелых руках, она должным образом взялась за их обустройство. И с каждым днем финансовые перспективы увлекали мою обожаемую жену все полнее, так что я стал куда реже ее видеть. Реже, реже. Реже… Пока в один из вечеров Софи вовсе не вернулась домой, зато на утро пришло письмо. От нее.

Дорогой, Мишель!

Обстоятельства вынуждают меня покинуть тебя навсегда. О, я так не хотела этого, но, увы, они слишком серьезны. Я никогда не рассказывала тебе о своем прошлом. А оно крайне мерзко. В нем сокрыта ужасная тайна. Прошу тебя, если можешь – прости, мой любимый, единственный друг, прости… Я плачу, когда пишу все это (на бумаге и в самом деле были заметны волнистые потертости, которые могли быть следствием слезных капель). Ты молод, и многое не сможешь понять, поэтому я и не взываю к пониманию. Умоляю лишь простить меня и поверить в то, что иного выхода у меня нет. Ради тебя я приоткрою завесу моей страшной тайны. Я связана со смертью очень важной персоны. И это все, что я могу сказать. Мишель, я взяла большую часть наших сбережений. Но тебе оставила достаточно, чтобы прожить безбедно добрый десяток лет. К тому же я разместила их в самых удачных инвестициях. Наш поверенный тебе все объяснит. Надеюсь и очень рассчитываю на то, что в течение семи – девяти лет я обязательно верну тебе одолженные средства. Возможно, ты и раньше их получишь, но это только в случае моей невольной смерти. Не вздумай искать меня или поднимать хоть какой-то шум вокруг моего бедного имени. Это слишком опасно. Я буду думать о тебе каждый божий день, и молить Господа о твоем благополучии.

Целую. Обнимаю. Твоя Софи.

ПС: Все еще не перестаю верить, что когда-нибудь, каким-то чудом мы будем снова вместе.

Я не был выбит из колеи. Ожог, смерть отца, уход матери – все это не прошло даром, я закалился и не впал в уныние. Напротив – принял весть весьма спокойно и хладнокровно. Я с головой окунулся в чувство жертвы. И был счастлив и горделив в нем. Самопожертвование! Как это романтично и существенно! Я буду ждать тебя, любимая, ни о чем не беспокойся. Мне есть чем занять свой досуг…

Весь второй этаж был превращен в алхимическую кузницу и небольшую специально подобранную библиотеку. Основную часть времени я проводил именно там. Я стал нелюдим и крайне тяжело сходился с людьми. Первые несколько лет после разлуки я вспоминал ее каждую ночь. Но годы делали свое временное дело, стирая ее образ без жалости и надежды. Где-то лет в тридцать мне уже нечего было вспоминать. Память оказалась обманом, как и все, что было связано с этой женщиной. Однажды, после очередной мастурбации я возненавидел Софи и сжег ее послание. Вместе с ним я выбросил из своего сердца и ее саму. Я заорал в исступлении: «Сука! Будь ты проклята! Софи, ты обманула меня! Ты воспользовалась мной, чертова колдунья!»

 
За занавеской, в пыльном смраде
Перегнивал алоэ-вера.
Его хозяйка с тучным дядей
Парит в Париже как фанера
Она от блеска позабыла
Про боль, которая лечила,
И про судьбу, и про обеты,
Про танец духа душным летом.
Сочится радужная плесень
На недостроенную башню,
Почти дошла, был мир чудесен 
Была готова к севу пашня.
Но остановка без объявы
Смутила обаяньем денег,
И сладкий аромат халявы
Поставил душу на колени.
Уже потом, спустя столетье
Вернулась воробьем пугливым,
В окно взглянула снизу третье 
И боль опять ее лечила…
 

Конечно же, никаких денег от нее не поступило. А тем самым к тридцати двум годам мое состояние оказалось плачевным. В ту пору в моде были разные духи. Способные составители духов довольно прилично зарабатывали на этом. И я решил попытать счастья. Необходимые навыки у меня были, а возможности позволяли. И вот удача, дело пошло! Да еще как! Я прославился этим своим ремеслом! Важные придворные дамы и даже некоторые привилегированные особы из соседних государств состояли в числе моих постоянных клиентов и почитателей. И вроде как я начал возрождаться к чему-то человеческому и мало-помалу вести беседы с людьми. Подумывал даже о создании школы по изготовлению духов. Да что-то как-то не вышло. Видимо, лень. Да и люди – хоть и уважали, а смотреть как на обычного человека так и не научились. Уродство мое их сильно смущало. Мне не за себя, за них неловко было. И пришло все к тому, что заработав деньжат на безбедную старость, я оставил духовные дела. И опять занялся прежним – химической магией.

В сорок лет мою серую однообразность жизни нарушила женщина. Она была одной из фрейлин королевской свиты. Она пришла ко мне по просьбе королевы. Все дело было в том, что ей, то есть королеве, нужны были особенные духи со специальным эффектом, подробно описанном в прилагаемом письме, которое по прочтении я тут же сжег на глазах фрейлины. Ну, что тут скажешь, втрескался я в эту фрейлину как мальчишка. Как будто крышу с головы снесло. Ни о чем думать, кроме нее не мог. Только о ней, да о ней. Когда она вернулась через пять дней за заказом, я весь пылал страстью. Я переволновался, но всё же вложил максимум галантности и обходительности в свой облик и преподнес ей королевскую прихоть. И пригласил присесть. Но она наотрез отказалась. Видно было, что боится меня. А когда вручил подарок – специально для нее составленные духи и масла, то заметил брезгливое пренебрежение во взгляде. А ведь я так старался! Глупец! На что ты мог рассчитывать? Avec une telle queule!77
  Avec une telle queule – С такой-то рожей! (фр.)


[Закрыть]
Это заставило меня сильно страдать и мучиться. Сильно страдать и сильно мучиться. Но что поделать? Ćest la vie.

Больше я ничего не помню. Жизнь будто бы выцвела и растворилась в воздухе. Я вконец выродился в глухого затворника, а в 62 смертельно отравился парами химических реагентов, разбавив память людей множеством эпатажных историй, споров и небылиц. Одни считали меня гадким чернокнижником, другие спятившим самоубийцей, третьи еще Бог знает кем. А что они знали о себе?


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации