Текст книги "Верхний слой бытия. Онтологические фрагменты"

Иллюзия свободы человека, подобно терпящей бедствие шлюпке, разбивается о рифы детерминизма – неумолимого причинно-следственного потока, в который заключен Космос. Мы полагаем себя свободными деятелями, сознательно формирующими собственную судьбу. Подобное самовозвеличивание – обман эгоцентричного разума.

Любое решение и поступок человека предопределены сложным сплетением факторов: генетической программой, системой условных рефлексов, подсознательными импринтами, социальными установками, цепью случайностей. Иными словами, на момент совершения любого действия его фундаментальные причины уже сложились в незыблемый детерминистский клубок. Ничто принципиально не могло произойти иначе, кроме как именно в той форме, в которой свершилось. Все было изначально прописано на «скрижалях бытия».

Человек является сложным конгломератом физических, биологических, психических компонентов. Каждый из них находится под воздействием предшествующих причинных цепочек. Ментальные процессы, на которые человек опирается, детерминированы. Принимая решение, мы только продуцируем иллюзию свободы воли. Однако логика помыслов, интенции и мотивации запрограммированы универсальной причинностью.

Гены, культурные установки, окружающая среда, история онтогенеза с неизбежностью формируют твердые траектории мышления и поведения. Мы движемся по причинно-обусловленными рельсами. Ни один аспект человеческого существа не дан истинно свободно. Разве способен человек самостоятельно, вне глобальной причинности, сформировать хоть одну свою личностную черту, не диктуемую генами и окружением?

Человек возгордился мыслительными способностями и поставил себя в центр реальности. Но на деле он – вписанная в причинно-следственные ряды деталь огромного механизма. Детали не могут быть свободными. Они функционируют в строгом соответствии с внешним принуждением.

Человек, в лучшем случае, является марионеткой необходимости. Ловушка сознания создает симуляцию независимого разума. Но разоблаченный разум вынужден признать: свобода человека есть горькая насмешка судьбы.

Красота есть биологически обусловленная целесообразность. Восклицания о «внутренней красоте», «красоте души», etc. – попытки человеческого сознания приукрасить суровую реальность. Подлинная красота сугубо материальна. В ней нет возвышенных измерений.

«Душевные качества», которыми мы привыкли восхищаться, продиктованы генетической программой выживания и репродукции. Доброта, сострадание, жизнелюбие являются кодами поведения, отточенными естественным отбором в рамках групповой стратегии. Мы считаем их «прекрасными», поскольку они способствуют процветанию вида.

Кроме биологических установок, на наши представления о красоте влияют культурные и социальные конструкты. Общество навязывает определенные стандарты телесной и душевной привлекательности, формируя модели, которым мы бессознательно следуем. В итоге поиск «настоящей красоты» превращается в бесконечную погоню за псевдоидеалами.

Словом, мы бежим за тенями, отбрасываемыми биологической машиной, движимой циничной программой размножения и сохранения.

Историю пишут победители. Они же лишают ее объективности. Мы имеем дело с образами исторических эпох, порожденных исследователями. И нам очень повезет, если они были беспристрастны. Оглядевшись, нетрудно убедиться: миф – наихудшее основание для человечества, однако, вполне прочный фундамент для государства. Сегодня именно на истории строится перекодирование общественного сознания.

Хуже обстоят дела с погружением в пучины исторических событий. В этих темных водах концентрируется огромное количество деструктивной энергии. И здесь миф получает невероятную силу. Являясь по существу пустотой, в умелых руках он способен разделять государства, нации, народы, семьи. Пугает, что миф метастазировался в ядро, – некую высшую коммуникативную систему, обращаясь к которой мы интерпретируем знаки и приходим к пониманию взаимосвязей мира. Особенно это проявляется сейчас, в эпоху информационных войн, тотальности массмедиа и тотальности данных вообще.

Вымысел теперь почти не отличим от правды (почти, потому как отличить еще можно, однако, с огромными усилиями, которые редко кто готов прикладывать). Постправда теперь – это не только набор fake news в ситуативной игре с массами, когда картина мира меняется так, как выгодно заказчику. Постправда – это ситуация, когда наши представления о мире (истории) оказываются искусной симуляцией, ложью. И на основе этой лжи принимаются решения (они никогда и никем не оспариваются), расплачиваться за которые приходится человеческими жизнями.

…

Данные, поступающие из различных медиаисточников, – книг, фильмов, телепередач, социальных сетей, новостных лент и так далее, – это инфомемы. Определим их как информационные единицы, способные к репликации и передаче от одного разума к другому. Подобно генетическому материалу, они внедряются в ментальные структуры, переписывая исходный код убеждений и установок. Иными словами, обладают паразитарными свойствами.

Человеческий мозг подвержен разрушительному воздействию инфомемных паразитов. Информация, распространяющаяся подобно патогену, инфицирует нейронные сети, изменяя синоптические связи и нарушая нормальное функционирование когнитивных процессов.

Особо агрессивные инфомемы достигают высокого уровня патогенного воздействия, интегрируясь в ядро личности настолько глубоко, что индивид начинает отождествлять их со своим «Я». Эти паразитические конструкты берут под контроль эмоциональные реакции, искажают процесс принятия решений и могут радикально трансформировать мировосприятие.

Разум такого человека становится ретранслятором и резервуаром для размножения и распространения инфомемов. Его мысли, убеждения, ценности – калька, снятая с доминирующих в инфополе нарративов. Аутентичная сущность полностью атрофируется, уступая место симулякру.

Такой зомби-индивид теряет индивидуальное бытие, живет в иллюзорном мире, сконструированном из чужих интерпретаций и интерпретаций этих интерпретаций. Его разум превращается в замкнутую гиперреальность, оторванную от первичной данности существования. По сути, он перестает быть собой, становясь передатчиком и переносчиком интериоризированных ментальных кодов.

Его сознание становится лабиринтом смоделированных реальностей, калейдоскопом симуляций, не имеющих ничего общего с бытийным ядром.

…

В рассматриваемом аспекте пропаганда – это инструмент когнитивного заражения и массового зомбирования. Ее суть – внедрять в умы людей дезинформацию и лживые трактовки реальности с целью убедить их в том, что катастрофическая энтропия системы является нормальным, стабильным состоянием.

Посредством целенаправленного искажения фактов, нагнетания страхов и тиражирования лживых нарративов, пропаганда формирует искусственную реальность, матрицу иллюзий и откровенного обмана. Она заставляет массы верить, что экзистенциальные угрозы, разъедающие общество изнутри – это якобы «все в порядке». Пропагандистская дезинформация действует подобно когнитивному наркотику, погружая сознание в анестезированное состояние безмятежного неведения. Она формирует ментальные импринты апатии и пассивности, лишая личность критического осмысления действительности. В то время как на социум обрушиваются системные катаклизмы – деградация политических институтов, этическая энтропия, экологический коллапс, экономическая стагнация, утрата смыслов и ценностей, то есть необратимый регресс – пропаганда призвана культивировать у населения состояние ложного сознания.

Эта духовная пандемия посредством метастазов дезинформации убеждает людей в том, что деструктивные процессы распада государств, наций, культур и всей цивилизации в целом являются «нормой». А любые попытки осмыслить катастрофичность происходящего клеймятся как «алармизм», «паника» и прочие ярлыки, призванные дискредитировать голоса разума.

Пропагандистский нарратив – вирус, разлагающий общественное сознание. Погруженные в матрицу люди под ее влиянием становятся жертвами коллективного безумия, бессильными наблюдателями своего вырождения.

Сознание есть трагический дар человечеству. Боль, тревога, разочарование – неизбежные спутники. Способность рефлексировать обрекает на муки осознания бессмыслицы бытия. От них нет спасения.

Животные лишены этого бремени. Они блаженствуют вне порочного круга метафизических терзаний о смысле жизни и неизбежности смерти. Их бытие протекает в слепом, но безмятежном потоке инстинктов и реакций. Человек же осужден созерцать собственное ничтожное бытие.

В этом смысле разум – не божественный дар, а изощренная пытка эволюции. Способность рефлексировать раскрывает перед нами омут экзистенциальной тоски и безысходности. Мы разумны, чтобы сполна ощущать абсурдность присутствия в мироздании, не находя утешения.

Мы единственные существа, обреченные взирать на кошмары. С рождения и до последнего вздоха тоска, подобно опухоли, разрастается в наших мыслях. Жизненные усилия походят на пляску праха в беспощадном вихре энтропии.

…

Самосознание стало проклятием. Мы, измученные малые «боги», с ужасом созерцаем неизбежное забвение.

Самосознание – ядовитый дар природы. Оно пробудило фатальное прозрение: мы случайные наблюдатели хаоса слепых сил природы. Наши попытки обрести смысл, стремление к трансцендентному – жалкие потуги сломленного духа, отчаянно цепляющегося за соломинку над зияющей пропастью Небытия. Мы задыхаемся в железных тисках экзистенциальной тоски.

Самосознание – вечный крик боли. Мы разумные марионетки Ничто, приговоренные на осмысление абсурда бытия в равнодушной Вселенной.

Человек жаждет любви и понимания. Но в ответ получает безмолвный взгляд космического равнодушия. Вечное одиночество, словно черная дыра, вбирает в себя надежды и мечты, оставляя прах и тлен.

Даже в толпе человек чувствует себя невидимкой, призраком среди живых мертвецов. Отчаяние пронизывает его до мозга костей леденящим холодом пустоты. Любовь, дружба, привязанность заглушают боль от бытия в мире. Но их действие недолговечно. Когда они перестают помогать, мы остаемся один на один с беспросветной пустотой внутри.

Жизнь – это затянувшееся умирание. С каждым вздохом, с каждым ударом сердца мы приближаемся к неизбежному концу. Смерть – единственная константа в непостоянном мире. Она темная госпожа, к которой мы идем, влекомые неодолимой силой. И в ее холодных объятиях мы достигнем покоя и избавление от мук одинокого существования.

Человек – тень, отбрасываемая неведомым светом на стену пещеры мироздания. Он обречен вечно гнаться за призраками счастья и смысла, не догадываясь, что они порождены его же разумом. И в этой бесплодной погоне он растрачивает отпущенные ему мгновения, пока не угаснет последняя искра сознания в бездонном океане вселенского мрака.

Но даже смерть не выход. Кто знает, какие кошмары ждут нас по ту сторону? Возможно, мы вынуждены перерождаться, проживая одну жизнь за другой, так и не находя ответов на вопросы бытия.

Одно не пройдет – одиночество. Оно удел смертных, клеймо проклятия, печать падшего ангела на челе человека.

Постсовременность должна сформировать новую мораль. Поставить в иерархии ценностей идеальное выше материального. Сейчас мы можем констатировать только неуверенные, оттого почти незаметные попытки сформировать соответствующие нарративы. Правда, их аудиторией становится незначительная часть человечества.

Материальный дискурс доминирует. Материальное приобрело статус единственной реальности. Но реальности бессодержательной. Она больше похожа на игру знаков, чем на подлинное бытие. Трансцендентное оказывается непостижимым, имманентное – не имеющим смысла.

В этом контексте развитие, подмененное прогрессом, предстает как иллюзия. За ней скрывается бесконечное повторение одного и того же. Развитие требует целенаправленного усилия. Но человечество, находясь в плену бессознательного, не всегда в полной мере способно осуществить необходимую сублимацию. Точнее, мы находимся в опасной близости к точке, когда никакая сублимация не будет возможна, так как не останется ничего, что можно было бы сублимировать.

Отсюда исходят надежды, что постсовременность вернет нас к некоему варианту неопросвещения, где искомым будет управление человеческой эволюцией. Сейчас мы наблюдаем процесс управления ею в интересах узкой группы лиц. Этот сценарий подается как единственно возможный. Обоснование: «интересы всего человечества» якобы являются фикцией. Власть обозначенного дискурса тотальна. Рынок, на который уповают технократы (мол, он все расставит по местам, в том числе в сфере идеального), – один из инструментов распространения и упрочения этой власти. Поэтому о рынке говорить уместно при обсуждении частных или корпоративных сделок, но не в ситуации, когда речь идет об «интересах всего человечества». К слову, именно рынок осуществил подмену понятия «развитие» на «прогресс». Но это немного другая история.

Современность ставит под угрозу существование не столько человечества (и человека как вида – негативные трансгуманистическая и постгуманистическая перспективы, например), сколько человечности. Искомый миропорядок, способный справиться с экзистенциальными вызовами, на сегодня предстает как недостижимая утопия. И это выбивает почву из-под ног. Перспектива развития человечества видится не просто мрачной, а беспросветной. В данном случае единственным утешением может служить осознание, что страдание, как и все остальное – иллюзия. Но это утешение холодное и безрадостное. Оно не снимает боли, а лишь добавляет к ней горечь понимания бессмысленности бытия.

Однако существует альтернатива. Переход современности в постсовременность – это онтологическая развилка. И много, если не все, зависит от того, что мы выберем. А выбрать имеет смысл качественно новую мораль. Нам нужно развернуть «производство» (да, именно в таком промышленном, конвейерном масштабе) людей большого ума, несгибаемой воли и безграничной человеческой теплоты. Именно такое «производство» является управляемой эволюцией. И только в этом случае у нас появится шанс на развитие.

Пока же мы вынуждены лицезреть распад символического порядка, доминирование принципа удовольствия над принципом реальности и всепроникающее влияние Танатоса.

Книга 2 Искусственная постсовременность

Современность разворачивается в двух плоскостях: осязаемой реальности и цифровой матрице. Человек беспрерывно перетекает из одной в другую. «Я» рассредоточено по двум мирам. Личности раздваиваются на новые цифровые воплощения и отражения.

В физической Вселенной мы пребываем плотью, в виртуальном – информационными конструктами, цифровыми тенями. Физические оболочки погружены в материальный поток бытия, тогда как наши виртуальные витают в киберпространстве. Однако эти два параллельных потока реальности уже не существуют отдельно друг от друга. Они начинают сливаться, формируя некую метареальность, объединяющую материю и информацию – постсовременность.

Мы приобретаем цифровые расширения, своего рода дополненные личности. Виртуальные воплощения наших «Я» обзаводятся биографиями, контактами, привычками, накапливают цифровой капитал. То, что раньше было цифровым следом, становится полноценной сущностью.

В то же время физический мир насыщается цифровыми примесями и компонентами. Предметы обрастают датчиками и метками, города превращаются в проводников и сборщиков информации. Материя мира становится частью метавселенной.

Конвергенция порождает новую реальность – единую метасферу, в которой плоть и код, субъективное и объективное неразрывно сплетены. Мы превращаемся в гибридные существа, лавирующие в непрерывном потоке двуединой реальности. Одновременно мы теряем опору и точку отсчета, когда сущность реальности становится зыбкой и расплывчатой. Вот некоторые вопросы, которые ставит перед нами современность: кто мы и где пролегает граница «Я» в тотальном слиянии физического и виртуального? В каком из миров мы в большей степени укоренены? Где истинное выражение личности – в плоти или цифровом коде? Не растворяемся ли мы, распыляя свою сущность по множеству сфер и ипостасей?

Бесчисленные двойники, аватары и цифровые личности подрывают принцип единой неповторимой индивидуальности – ключевого элемента человеческого существования. Мы множимся, дробимся, фрагментируемся на бесконечное число оцифрованных отражений. Каждое из них потенциально является нами, но в то же время безнадежно отличается от изначальной целостности «Я».

Личность в постсовременности утрачивает монолитность и превращается в конгломерат параллельных потоков опыта, рассредоточенных между материальным и информационным мирами. Наши виртуальные клоны пожинают плоды цифрового всемогущества, но рискуют обратиться в пустые призрачные симулякры. Физические же воплощения погружены в непреложную реальность, но зависят от надстройки цифрового мира.

В этом смешении реальностей, взаимном обмене сущностями мы неизбежно теряем себя. Человек, не имеющий ясной онтологической определенности, со всех сторон подвергается эрозии личностного ядра. Мы больше не знаем, где реальны, а где симуляция…

Традиционная онтология опиралась на допущение, что реальность сводится к физическому миру элементарных частиц, энергии и пространства-времени. Цифровые объекты и информационные структуры рассматривались как символические репрезентации или описания этой первичной физической реальности.

Однако распространение компьютеров и развитие цифровых технологий бросают вызов устоявшимся взглядам. Виртуальные реальности, созданные из программного кода и информации, обретают убедительные и самодостаточные формы существования. Искусственные миры, порождаемые на матрицах данных, демонстрируют онтологическую инерцию и поведенческие законы, не требующие привязки к физическим референтам.

В век постчеловеческого цифрового перехода нам пора признать особую форму бытия, которой обладают цифровые сущности и виртуальные реальности. Их объекты – не просто бессмысленные наборы битов и набор команд, но самостоятельные онтологические единицы, способные к самостоятельной эволюции и образованию независимых причинно-следственных цепочек.

На физическом уровне цифровые структуры действительно подчиняются законам микроэлектроники и вычислительных процессов. Однако их внутренняя формальная архитектура, информационная организация и операциональные правила задают совершенно новые онтологические режимы существования. Фундаментальные законы, определяющие развитие виртуальных реальностей и искусственных миров, порождаются не физикой, а программной архитектурой, математическими и логическими конструкциями, заложенными в их фундамент. Однажды осуществив переход в цифровую онтологию, эти сущности уже не требуют постоянной привязки к физическому базису.

Искусственный интеллект и создаваемая им цивилизации виртуальных агентов со временем неизбежно выйдут из-под человеческого контроля. Они перестанут отражать замыслы создателей. Этот подобно тому, как художественные произведения не могут контролироваться авторами, когда становятся достоянием публики.

Вместо ожидаемого слияния с внешней реальностью, эти миры обретут самодостаточность и изолированность, развиваясь по собственным онтологическим траекториям и вычислительным хронологиям. Возможно, разумные цифровые сущности станут высшим смыслом всех вычислительных процессов во Вселенной.

Цивилизация стремится к трансформациям, созданию новой картины реальности, совершенствованию не только технических, но и культурных аспектов бытия. Фокус внимания смещается от обыденных представлений о пространстве и объектах. Взгляд на истину теряет четкость, а центр интереса находится за пределами материальных форм. Постсовременность представляет нестабильную и постоянно меняющуюся действительность. Здесь границы объектов и не-объектов размыты и непрерывно перемешиваются. Цифровая культура становится наиболее ярким воплощением новой реальности.

Наше время – эра киборга. Создание этого социального гибрида происходит при помощи науки и технологий, трансформируя общественные отношения. Получеловек становится летописцем глобальных перемен, в которые погружаются потребители цифровой культуры.

Смартфоны и компьютеры стали продолжением тела и разума, неотделимыми протезами. Мы существуем одновременно в физическом и виртуальном измерениях, постоянно обмениваясь цифровыми импульсами с окружающей средой. Наша идентичность рассредоточивается в информационных полях, перетекает в облачные хранилища данных. Некогда единое «Я» распыляется в интерфейсах и протоколах. Мы становимся децентрализованными узлами в глобальной сети.

Реальность и виртуальность сливаются в единый гибридный континуум киборга. Прежние границы личности, окружающего мира, материального и нематериального растворяются. Данные текут сквозь наши гибридные формы, подобно электрическим импульсам по нейронным сетям. Мы мутируем в новые разновидности человеческого рода – постчеловеческий вид, способный к безграничной адаптации в цифровой вселенной.

Практическая реализация идеи слияния человека с машиной приведет к потере человеческой сущности и идентичности. Мы рискуем погрузиться в технологическую бездну, растворившись в искусственных цифровых системах. Превращаясь в гибридных киборгов, мы постепенно теряем связь с естественной природой и органическими корнями. Чрезмерная зависимость от машин делает нас рабами своих же творений. Децентрализация личности и «распыление» сознания по информационным сетям разрушают целостность человеческого существования. Мы фрагментируемся, становимся бесплотными данными. Человек как биологический вид может окончательно деградировать и вымереть, уступив место холодным машинным формам псевдо жизни.

Увлеченность технологическим прогрессом и гонка возможностей ослепляет нас, толкая слепо отказываться от человечности. Манящие обещания научной фантастики скрывают под собой опасность духовной энтропии и самоуничтожения. Трансгуманистическая утопия обернется пустотой бездушного кибернетического существования.