Текст книги "Без крыши"

– Или те, с кем они дружат в городе, решили помочь кому-то в области, – ковыряя в зубах, как бы между прочим сказал мой старый знакомый.

От выпитого пива слегка шумело в голове, но меня как будто молнией долбануло. Я хорошо знал, с кем действительно дружит Андрей Бутурлин, но почему-то совсем не подумал об этом в горячке безумного дня.

– Ладно, всё. Хватит о политике, – оборвал мои размышления Егор. – Смотри, какие экземпляры в бильярд играют. Вон с той брюнеткой я бы прямо сейчас познакомился! Не могу, питаю слабость к брюнеткам…

Глава вторая

Утро стрелецкой казни было, конечно, суровее к своим жертвам. Но и сейчас мне мало не показалось. Я потёр ладонью глаза, в которые словно кто-то насыпал песка. Будильник (не «Маяк», но тоже горластый) продолжал выводить рокочущую мелодию. С усилием откинув одеяло, я полез ногами в тапки.

Из зеркала в ванной на меня глянула помятая физиономия с прической как у пугала. События позднего вечера и, частично, ночи вспоминались плохо. Не надо было потом пить джин. Но разве Егора остановишь, когда он заведётся?.. Я более или менее отчетливо помнил, как играли в бильярд с двумя какими-то студентками. Хотя студентками ли? Документов они, по-моему, не предъявляли. У одной, той самой брюнетки, были джинсы с очень низкой талией, и Егор то и дело норовил приобнять её сзади. В его ладони почти полностью умещалось то, что располагалось ниже талии.

Я не фанат бильярда, и это ещё слабо сказано. Но, к моему величайшему изумлению, первую партию мы с блондинкой (второй студенткой) выиграли. Потом игра продолжилась с переменным успехом. Для куража заказали ещё пива, хотя внутрь оно уже практически не лезло. Егор точно поймал кураж, скинул пиджак с галстуком и пел песни на ломаном немецком и английском и плясал гопака. Брюнетку он, кажется, ощупал всю без изъятий. Наш выход из кабачка в моей памяти не отложился. Дальше мы вроде бы всей компанией стояли на улице… да, и пили джин из горлышка бутылки, по очереди.

С хозяйкой заведения, тоже давнишней знакомой Егора, мы простились тепло. Потом куда-то брели. Потом Егор вместе с брюнеткой ненавязчиво испарились… Ах, да, моя блондинка запросилась в боулинг, но я и к боулингу совершенно равнодушен. Вдобавок из головы у меня никак не шли аппаратные переживания. Студентка тотчас же надулась, после чего была без разговоров посажена в маршрутное такси. Домой я прибыл, судя по всему, на автопилоте.

Лица наших спутниц я сейчас, наверное, не вспомнил бы.

– Да, Алексей Николаевич, не надо смешивать напитки, – хрипло сказал я своему отражению в зеркале.

После душа и бритья мне заметно полегчало. Я извлёк из шкафа пиджак посвежее (вчерашний болтался на вешалке в прихожей), переложил в карман удостоверение и заторопился на службу. Обычный утренний променад по холодку был весьма кстати.

На верхней ступеньке парламентского крыльца стоял зам управляющего делами Власьев. Его большие, навыкате, глаза по-рачьи озирали каждого с головы до ног. Самый преданный нукер Валентина Юрьевича осуществлял важнейшую миссию: контролировал своевременность прибытия. В руке его на осеннем ветру трепетал блокнотик.

Со стороны парковки одновременно со мной приблизилась Наталья Владиславовна. Власьев явно недружелюбно покосился на её коротенькое белоснежное пальтишко, купленное этим летом в Италии, и на длинные ноги в колготках цвета «Фуксия».

– Я сегодня вовремя, Андрей Александрович, – ангельским тоном сказала Наталья, вертя в тонких пальчиках брелочек с ключами от новенького «Ниссана».

Власьев не удостоил её ответом.

Я улыбнулся Наталье и кивнул заму управделами.

– Кофе пить к нам придете, Алексей Николаевич? – поинтересовалась Наталья.

– Приду обязательно, – ответил я. – Набирай пока воду.

В кабинете, повесив куртку в шкаф и проведя расческой по волосам, я отработанным движением запустил компьютер. Ввел парламентский пароль и зашёл в Интернет. Перед чашкой кофе, как обычно, хотелось посмотреть свою почту. Служебным ящиком я практически не пользовался – так и не привык: деловую, как и личную переписку вел через старый персональный, которым обзавёлся задолго до службы.

На пароль к нему, вводившийся ранее тысячи раз, мой ящик реагировал странно. Машина просигналила мне, что желательно проверить написание. Я проверил, хотя не видел такой нужды. Эти буквы и цифры я помнил лучше, чем номер телефона. Результат не изменился… После пятого подряд ввода и пятого отказа стало понятно, что без технического специалиста тут не обойтись. Я позвонил в нашу компьютерную «скорую помощь», изложил суть и сказал, что буду в помещении напротив, а ключ оставлю в замке.

Чайник урчал, нагреваясь. Витюша приветствовал меня улыбкой и кипой свежей прессы.

– Про нас больше ничего не пишут?

– Про нас нет, а насчет профессора «Канцелярская правда» сообщает, что прокуратура интересуется им и его сыном, – ответил Витюша. – Ссылаются на «Интерксерокс».

– Про агентство я знаю. А в «Канцелярскую правду», похоже, тоже будем опровержение слать.

Горячий и сладкий кофе окончательно вернул меня к жизни. В очередной раз я мысленно пообещал себе никогда не соревноваться с Егором в количестве выпитого – ввиду изначальной и полной обречённости этого занятия.

– Алексей Николаевич, «Фактам и комментариям» уже можно письмо отправлять? – спросила Наталья.

– Подожди чуть-чуть, до особого распоряжения. Ладно?

В дверь поскреблись.

– Да! – крикнул я.

То был не товарищ Толиков, хотя манера казалась похожей. То был наш компьютерщик Пётр Иванович – тихий, дотошный и безотказный работник, лысоватый, полноватый и круглолицый мужчина. Всех коллег по аппарату он охотно консультировал в любое время и по первому требованию.

– Алексей Николаевич, – как-то смущённо произнес он, – можно вас на минутку?

Мы с ним вышли в коридор.

– Что-нибудь секретное? – пошутил я.

– Да понимаете, такое впечатление, что ваш ящик взломан, – сказал Пётр Иванович.

– Взломан? Кем?

– Не знаю. Отсюда установить невозможно.

Я взялся за голову.

– Бред какой-то… Кому он нужен – взламывать его?! Это что, Пентагон?

– Алексей Николаевич, я простой техник, – начал Пётр Иванович. – И это пока только моё предположение, понимаете? Надо, конечно, ещё проверять. Но мой опыт говорит о том, что это – самый правдоподобный вариант.

– Что же делать? Были такие прецеденты?

– При мне не было. Вы лучше доложите Забегалову, а он решит, кому поручить разбираться. Но на мои слова не ссылайтесь, ладно? Это ведь не подтверждено.

После беседы с Петром Ивановичем я молча допил свой кофе и вернулся в кабинет. Набрал номер Валентина Юрьевича по «вертушке».

– Слушаю вас, – раздался знакомый голос.

– Валентин Юрьевич, доброе утро. Есть разговор на пару минут.

– Поднимайтесь.

На этаже управляющего делами явственно пахло валерьянкой. Запах усиливался по мере приближения к приемной профессора. В самой приемной он сделался просто нестерпимым. Ульяна нервно множила что-то на ксероксе. «Прокламации», – почему-то подумал я. Лариса шепталась с сыном Валентина Юрьевича. При моём появлении они вздрогнули и обернулись.

Для работников аппарата отношения Ларисы и Забегалова-младшего тайной никогда не были. Сам факт наличия Ларисы в приемной управделами злые языки объясняли тем, что Валентин Юрьевич желает более внимательно присмотреться к будущей невестке. Лариса, в свою очередь, доводилась близкой родственницей главе одного из сельских районов.

Я протянул руку Юрию Валентиновичу и увидел лёгкое смятение у него в глазах. Молодой и перспективный архивист был одет, как всегда, с иголочки и на сей раз очень коротко, почти «под ноль», подстрижен. «Обрили уже», – вспомнил я фразу из «Джентльменов удачи». Я задержал взгляд на Забегалове-младшем, и он пожал мою руку. Ощущение было абсолютно таким же, как от рукопожатия с его папой.

Покинув членов семейного совета, я предстал перед его главой.

– У нас ЧП, Валентин Юрьевич, – бодро доложил я.

Валентин Юрьевич явно удивился. Как правило, я уверял его в том, что у пресс-службы дела идут отлично.

– Похоже, взломан мой ящик электронной почты, – пояснил я.

– Парламентский?

– Нет, личный. Но все наши сотрудники знают, что он использовался для деловой переписки, в том числе с редакциями.

Произнося «с редакциями», я особенно внимательно следил за реакцией управляющего делами. Или я ещё мал и глуп, или Забегалов мастерски владел мимикой лица, но уловить хоть что-нибудь необычное я не сумел, как ни старался.

– Вы уверены, Алексей Николаевич?

– По внешним признакам – да.

– Техника вызывали?

– Вызывал. Он ни в чём до конца не уверен, – сказал я, не желая подставлять Петра Ивановича.

Валентин Юрьевич снял трубку «вертушки».

– Вячеслав Алексеевич, зайди ко мне.

Лесных появился тут же, словно стоял и караулил за дверью.

– Алексей Николаевич говорит, что взломан его почтовый ящик, – без предисловий объявил своему второму заму Забегалов. – По-моему, раньше таких случаев в аппарате не было?

Второй зам, насколько я мог судить, растерялся. Его язык жестов, правда, богатством никогда не отличался. Не засуетился Лесных и сейчас, но глаза выдали чиновника. Вячеслав Алексеевич, кажется, был застигнут врасплох и даже несколько напуган. Круг его обязанностей, вообще, не афишировался. Известно было, что входит в них, в том числе, надзор за информационной безопасностью. Лесных говорил мало, улыбался редко, входил и уходил тихо. Мне он всегда напоминал приснопамятного Никифора Мефодьевича. Аурой какой-то, что ли.

– Валентин Юрьевич, если факт подтвердится, то это уголовная статья, – негромко сказал Лесных. – Что говорят техники?

– Это я у вас должен спросить, что говорят техники, – заметил Забегалов. – Вам разве до сих пор не доложили?

Лесных побагровел. Кровь прилила к его большому лбу.

– Сейчас разберёмся, Валентин Юрьевич, – ответил он.

– Разберитесь немедленно и доложите, – приказал управделами. – Алексей Николаевич, я вас вызову.

Заскучать мне и сегодня не дали. Не успел я толком засесть за сводки новостей, как загрохотала внутренняя связь.

– Алексей Николаевич, – по-хамски, как всегда, не здороваясь, выдала мне Светлана Васильевна из приемной вице-спикера Жуликова, – зайдите, пожалуйста, к Сергею Федосеевичу.

Была она старой клюшкой и набитой дурой. Вечно всё путала и забывала – несмотря на то, что записывала в тетрадку. На дверь в кабинет своего шефа ложилась, как на амбразуру, не пуская посторонних и тех, кто без записи. За это качество её, похоже, до сих пор и держали на должности секретаря.

Зачем меня хочет видеть Жуликов, я в принципе догадывался. Не далее как позавчера его хорошенечко натянули в программе одного из местных телеканалов. Программа была посвящена борьбе с игроманией, и тема эта была действительно дорога вице-спикеру. В парламенте он отвечал за малый и средний бизнес, являясь председателем соответствующей комиссии. Других направлений работы ему не доверили, помня о том, что в «Ядрёную Россию» он перебежал из оппозиционного патриотического блока. Но одной заурядной комиссии кипучей натуре господина Жуликова явно не хватало, и Сергей Федосеевич уже несколько месяцев подряд мотался по области, создавая общественные приемные на местах. Предприниматели из сельской глубинки встречали его хлебом-солью и стояли в очередь за красными «корочками» заведующего такой приемной.

Параллельно наш энергичный «вице» навалился на игорные заведения. Им, особенно после грозных заявлений из Кремля, он буквально объявил войну. Группа быстрого реагирования под началом Жуликова время от времени, в сопровождении кучи журналистов, бросалась на отдельно стоявшие «ромашки» и опечатывала их (крупные казино депутат не трогал). СМИ трубили о его непримиримой позиции, само собой, получая за это денежку из парламентских фондов. На одну «ромашку» Сергей Федосеевич залез сам ради эффектного кадра, чуть не разодрав брюки на самом интересном месте. Его фото потом обошло все газеты.

После экстремального восхождения, не вся пресса, однако, отозвалась о его действиях восторженно. Мэрия не торопилась прикрывать игорный бизнес на корню, ибо вполне официально получала с него налоги. А неофициально те же «ромашки» крышевал кое-кто из депутатов городского Совета. В общем, за самоуправство Жуликова вызвали повесткой в прокуратуру. Ну, а с критической телепрограммой всё было просто, как дважды два. Вице-спикер элементарно кинул ребят, пообещав им оплатить предыдущий сюжет из своего кармана и, само собой, не оплатил.

– Алексей Николаевич, – заговорил Жуликов, подкатив глаза к потолку, – вы у нас за телевидение отвечаете?

– В каком смысле? – уточнил я.

– За то, что о парламенте рассказывают, вы отвечаете?

– Не всегда. Если парламент платит за это деньги, то да. Если не платит – по ситуации.

– А когда ваши друзья меня поливают грязью – это какая ситуация? – начал заводиться Жуликов.

– Дружить со СМИ – моя обязанность, Сергей Федосеевич, – напомнил я. – Но у вас там, по-моему, какие-то проблемы со студией были.

– А ваша задача – чтобы проблем не было! – заявил вице-спикер.

Я молчал и ждал продолжения концерта.

– К вам мой пресс-секретарь подходил? – продолжал Жуликов.

– Какой пресс-секретарь? – вопросом на вопрос ответил я.

– Девушка!

– Девушка подходила.

– И что вы ей сказали?

– Сказал, что постороннему лицу никаких материалов, тем более видео, не дам, – я посмотрел прямо в глаза депутату. – По должности не обязан. Более того, было распоряжение Виталия Ивановича: перед выборами в Госдуму режим информационной безопасности ужесточить.

– Вы красиво говорить научились, как я погляжу, – вскипел Жуликов.

– Давно этим занимаюсь, – перебил я его, не любезничая.

Жуликов побледнел.

– Да вы что себе позволяете? Мы тут всю вашу деятельность проверим! Надо будет – служебное расследование проведём.

– Проводите, пожалуйста. У вас вся информация? Можно идти? – я приподнялся.

Жуликов без звука переваривал случившееся.

– Если информации больше нет, всего вам доброго.

И я плавно закрыл за собой дверь.

– Ну, и зачем ты этого деятеля взбесил? Он теперь ведь не успокоится, – Семён Маркович укоризненно смотрел на меня.

– Побесится и успокоится, не переживайте, – ответил я. – Думаете, он кому-то нужен?

– Все-таки зам.

– Такого зама завтра же выгонят, если указание поступит.

– Это верно, конечно. Перебежчиков нигде не любят, – Домашевский вздохнул. – Но ты всё равно круто берёшь.

– А не надо на меня свои проблемы перекладывать. Он по частоте упоминаний в СМИ вторым идёт после спикера, – заметил я. – Это как, само собой случилось, без участия пресс-службы и вашего покорного слуги?

– Может, перестарались?

– Без согласия свыше ничего не делали. А что, уже многие про нашу беседу с Жуликовым говорят?

– Говорят… отдельные товарищи.

– Быстро слух расходится. Вас Шарохин-то нашел?

– Шарохин зря волну поднимает! – Семен Маркович беспокойно задвигался на стуле. – Я же ему сказал: всё верну. И проценты верну – но не те грабительские, которые он хочет! Я знаю, кто его накручивает…

– Можно, Алексей Николаевич? – не дожидаясь ответа, в кабинет уже влетела Алина Вениаминовна.

– Конечно, можно, – радушно улыбнулся я.

– Семён Маркович, мы тут посекретничаем, да? Спасибо, – тоже не дожидаясь ответа, зачастила Тарарыкина.

– Да, я пойду, пожалуй, – закряхтел Семён Маркович, поднимаясь.

Алина Вениаминовна проводила его кислым взглядом и сама притворила дверь.

– Зря вы с Домашевским общаетесь. Озлобленный он человек, тяжёлый, – обронила она как бы между прочим.

Я сделал вид, что временно оглох, и выжидающе посмотрел на неё.

– Алексей Николаевич, надо обеспечить освещение конкурса. Ростислав был у вас?

– Был ещё вчера. Виталий Иванович говорил об этом раньше. Сделаем.

– Сделайте, Алексей Николаевич. Это важно.

– Особые пожелания будут?

– Ну, какие особые пожелания? Вы профессионал, сами всё знаете.

Я кивнул.

– А договоры на следующий год Виталий Иванович уже подписал?

– Да, Алина Вениаминовна. Подписал.

– Там с «Канцелярской правдой» всё нормально?

Службой рекламы «Канцелярской правды» руководила сестра Алины Вениаминовны – по манерам и ухваткам точная копия народной избранницы. С каждого договора об освещении деятельности парламента она имела свой бонус.

– Нормально. Не обидели.

– Вот и хорошо. Тогда я пойду, мне ещё к лекции подготовиться надо, – заспешила Тарарыкина.

– Диссертацию когда обмывать будем, Алина Вениаминовна? – спросил я вдогон.

– Какую диссертацию? – стушевалась она.

– Вашу. Как же в наше время без диссертации?

– Ой, что вы! Я об этом даже не думаю, – махнула рукой Тарарыкина.

Пользуясь тактической паузой, я выудил из кармана ключ и отомкнул ящик стола. Служебная записка была на месте, но мне показалось, что большой красный маркер лежал не там, где я его вчера оставил. Я повертел лист бумаги в руках, внимательно изучил его на свет. Никаких следов, понятное дело, на нём не обнаружилось.

«Так, знаете, до паранойи недалеко», – подумал я и позвонил в первую приемную. Ответила мне на этот раз Алевтина Викторовна. Выяснилось, что Виталий Иванович побыл у себя лишь минут десять и уехал в администрацию. Рвалась к нему толпа желающих, включая разных депутатов, но все напрасно. В такой обстановке о личной аудиенции мечтать не приходилось.

– Алексей Николаевич, а что у вас? Важное? – спросила Алевтина Викторовна.

– Служебка, – немного поколебавшись, ответил я.

– Если очень надо, вы занесите и оставьте у него на столе, на видном месте, – посоветовала она. – А я ему скажу, как только он придет.

Видимо, я долго размышлял, прежде чем решиться, потому что Алевтина Викторовна добавила:

– Вы не думайте, я читать не буду.

Иного способа оперативно донести своё мнение до спикера, наверное, не было. Конечно, я понимал, что Алевтина Викторовна тоже не с дуба упала в аппарат. Кому она доложит о моей бумаге, оставалось только гадать. «А пошли они все!» – чуть не сказал я вслух, но секретарше ответил:

– Занесу.

Пошел и занёс, повторяя про себя тезис о том, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Дверь своего кабинета я отпирал в темпе, потому что внутри разрывалась «вертушка». Звонила мне Татьяна Эрастовна из главного областного штаба «Ядрёной России». Вопрос был наиважнейший: она в очередной раз попросила не забывать указывать в наших публикациях фракционную принадлежность депутатов – особенно, если речь велась о богоугодных делах. Татьяна Эрастовна при этом ссылалась на партайгеноссе Митрофанычева. Я дал понять, что в моём лице партайгеноссе Митрофанычев может видеть надежного союзника, и тепло простился с собеседницей.

Эстафету у «вертушки» подхватил мобильник.

– Свинья ты, – раздался знакомый женский голос. – Мог бы перезвонить со вчерашнего утра!

Мне стало неловко.

– Да тут проблем целый воз, – попытался я оправдаться. – Кручусь, как белка в колесе.

– Не белка ты, а свинья. Мерзкая и жирная.

– Не такая и жирная вовсе…

– Жирная и наглая! И не спорь со мной!

Личная жизнь оставалась моим слабым местом. Даже сам Хрюшников однажды спросил у меня: «Алексей Николаевич, когда ж ты женишься?» На что я пробуробил нечто вроде: «Я как-то уже женился…» Несколько парламентских барышень, пока не охваченных узами брака, периодически поглядывали в мою сторону, однако шансов не имели. И первого неудачного опыта мне хватило, и крайне нервная профессия не располагала к повторению этого самого первого опыта.

– Давай так, – я сделал внушительный вдох, – как только будет чуть легче, сам позвоню. Договорились?

– Знаю я, как ты сам позвонишь, – прозвучало из трубки, и дальше понеслись короткие гудки.

Я сделал выдох.

– Можно, Алексей Николаевич?

В кабинет деликатно заглядывал депутат Шмоткин.

– Конечно, Авдей Юрьевич. Проходите!

Шмоткин был, возможно, самой оригинальной персоной в депутатском корпусе. За глаза его прозвали вторым Жириновским, ибо он всегда и без подготовки был готов выступать на любую тему. До полного соответствия образу Владимира Вольфовича ему, правда, не хватало южного темперамента и привычки махать руками. Входил он в комиссию по малому и среднему бизнесу, и его судьба некоторым образом тоже переплелась с судьбой вице-спикера Жуликова. Шмоткин заработал свой первый капитал ещё при Советах, на самом деле спекулируя какими-то чрезвычайно дефицитными шмотками. Потом, судя по туманным разговорам коллег-бизнесменов, была валюта, потом кооператив. Потом активный предприниматель на время пропал из поля зрения (чуть не вырвалось: правоохранительных органов), а вынырнул в середине девяностых как управляющий первого в городе казино «Страус».

В парламент он, впрочем, попал не из казино, а как член патриотического блока с крайне резкими лозунгами. Место работы, согласно трудовой книжке, Шмоткин в рамках подготовки к выборам вовремя сменил на контору по оказанию бесплатной юридической помощи. Будущие мандаты в том блоке распродавал, то есть, распределял будущий депутат Жуликов, которому такое право, если верить слухам, купил его брат – хозяин большого вещевого рынка. Блок затем начал стремительно рассыпаться. Жуликов, по соглашению сторон успев получить местечко вице-спикера, очутился в «Ядрёной России», прежде оговорив сохранение за собой этой хлебной должности. А вот Авдей Юрьевич, к всеобщему изумлению, всплыл не где-то, а в рядах фракции «Коммунисты и беспартийные». Там он начал направо и налево поносить правящий режим с классовых позиций – не трогая, правда, губернатора с президентом.

С Жуликовым этот «новый левый» спустя короткое время расплевался. Наскоки нашего активного Сергея Федосеевича на игорный бизнес Шмоткин принял почему-то очень близко к сердцу, хотя согласно декларации свою долю в «Страусе» давно продал. Два бывших патриота крайне жёстко пикировались на пленарных заседаниях, где Шмоткин последовательно обличал правовой нигилизм и волюнтаризм Жуликова. Возникшие между ними споры чуть не привели к разбирательству об оскорблении в общественном месте. Мирил двух депутатов, отговаривая их от суда, сам Хрюшников. Пока мирились и остывали от дебатов, Авдей Юрьевич заявился на комиссию по этике и морали с пневматическим пистолетом и взялся перезаряжать его на глазах у оторопевших парламентариев. После дружеских увещеваний он всё-таки спрятал «пушку» в наплечную кобуру.

– Как дела, Авдей Юрьевич? – спросил я, пытаясь на глаз определить, при нём ли оружие.

– Да вот, опять особое мнение готовлю по игорным заведениям, – ответил Шмоткин. – Нельзя там сплеча рубить.

– А что во фракции говорят? Поддерживают? – осведомился я.

– А что мне фракция? – вопросом на вопрос отозвался депутат. – Я вообще-то сам её хочу возглавить.

Я малость опешил. Для наших провинциальных большевиков это было бы чересчур.

– Обком не возражает?

– Я с Кобяковым уже почти согласовал. Куда он денется, обком этот…

– С вице-губернатором?

– Ну да.

«Низко пала передовая партия», – подумал я.

– Говорят, на тебя Жуликов наехал? – спросил Шмоткин.

– Как наехал, так и отъедет, – спокойно сказал я. – Не надо людей кидать.

Шмоткин пожевал губами.

– Слушай, – сменил он тему, – а дорого на телевидении свою передачу иметь?

– Смотря какую и на каком канале.

– Ну а ты на каком посоветовал бы?

Я пожал плечами.

– Зависит от целевой аудитории. Кому программа-то нужна?

– Допустим, мне.

Я опешил ещё раз. Шмоткин везде и всюду норовил пролезть на халяву. Представить себе, что он готов финансировать телевизионный проект, я мог только в сказочном сне. Или находясь в нетрезвом состоянии. Но я столько не выпью.

– На кого собираетесь влиять?

– На пенсионеров, конечно. Я же – передовая фракция!

В отсутствии логики депутату нельзя было отказать.

– Надо навести справки. Вам срочно?

– Не особо. Сейчас всё равно федеральные выборы идут. На следующей неделе можно будет узнать?

– Узнаю, – пообещал я.

Андрей Бутурлин объявился внезапно. По его словам, проезжал мимо. На всякий случай встретились мы опять на нейтральной территории – в кафе «Солонка» через дорогу от нашей обители.

– Меня сегодня изнасиловали, – начал он даже без приветствия.

– Кто? Опять Колобков?

– Ха! Ничего подобного. Будешь ещё угадывать?

– Что, Забегалов сам явился?

– Нет, опять мимо. Тарарыкина Оксана Вениаминовна, бывшая моя коллега по издательскому дому.

– Старовата уже для искромётного секса.

– А для нашего дела самое то. Пытала морально: хотела узнать, кто написал заметку про управляющего делами.

– Какое дело «Канцелярской правде» до внутренних дел «Фактов и комментариев»?

Андрей посмотрел на меня как на психа.

– Не прикидывайся, а? С твоими внешними данными это бесполезно. Сам же всё отлично понимаешь! Оксану Вениаминовну попросила Алина Вениаминовна, а её, в свою очередь, попросил кто-то из вашего дома.

– Даже догадываюсь, кто это мог быть, – сказал я, вспомнив наш с Тарарыкиной разговор о диссертации. – А, если не секрет, в каких отношениях Алина Вениаминовна с твоими боссами?

– Уже, считай, ни в каких, – чуть поразмыслив, ответил Бутурлин. – Она, между нами говоря, сама была акционером, когда работала у нас. Мелким, но всё же. Боссы думали, что она будет их интересы лоббировать в парламенте.

– Не лоббировала?

– Лоббировала, да. Только исключительно свои. Квартиру себе в центре сделала, машину, часы у нее коммерческие в двух вузах. Но фирме от этого ни холодно, ни жарко.

– И что фирма? – спросил я.

– Пригласили раз, другой. Пообщались. Потом договорились, что долю у неё выкупят. Вот и вся история любви.

– Ты раскололся?

– Не смеши, пожалуйста. Я и тебе-то не сказал! – Андрей засмеялся и пустил колечко сигаретного дыма. – Кстати, ты на фестиваль идешь?

– Молодёжи и студентов?

– Остряк. Не молодёжи, а серьёзной прессы. Так идешь или нет?

– Пока не звали.

Андрей всплеснул руками. Фестиваль серьёзной прессы был экстренно изобретен одним московским PR-агентством, чтобы отщипнуть немного от нашего бюджетного пирога. По-моему, на каких-то других регионах этот опыт уже обкатали. Светлым умам из администрации легко и быстро внушили мысль о его полезности. Сначала акцию хотели назвать форумом качественной прессы, но потом слово «форум» посчитали слишком официальным, а «качественную» заменили на «серьёзную», чтобы те, кого не возьмут на финальную пьянку, обижались не так сильно.

– Если тебя не звали, то кого же зовут?

– Спикеру, я знаю, приглашение пришло. А мне никто ничего не слал и не передавал, – я тоже развел руками.

– С ума сойти, правда… Слушай, давай я тебе одно дам. У нас все равно два приглашения на редакцию газеты.

Тут настала моя очередь смеяться.

– Это мне как явка с повинной зачтется?

– Какая явка? Не понял…

– Понимаешь, Андрей, товарищ Забегалов уверен почему-то, что заметка про него – моих рук дело.

– Ну, вы даёте! – директор издательского дома чуть не пролил кофе себе на штаны. – А я-то голову ломал, зачем Алина про тебя всякие дурацкие вопросы задавала.

– Например?

– Например, часто ли мы с тобой общаемся.

– Ладно, – я тоже решил сменить тему. – Вам с выборов-то перепадает что-нибудь?

– Перепадает, ага. Все норовят на дурачка обслужиться!

– Оппозиция, что ли?

– Какая, на хрен, оппозиция! Наша многоуважаемая «Ядрёная Россия»! Везут из Москвы своих свадебных генералов, репортажи про них, значит, пиши, а насчет оплаты – потом, потом… Я тут одного политтехнолога уже завернул обратно.

– Не боишься отношения испортить?

– Ай, с кем там портить? Они сами про меня на следующий день забудут.

– И не пишете бесплатно?

– Не пишем принципиально, – заявил Андрей. – Я сам только одно исключение допустил – конечно, по согласованию с боссами.

– Какое?

– Коле Ухову помог без денег. Я его сто лет знаю, мировой мужик! Забомбили прямую линию с ним на целый разворот.

– У него шансов нет на Госдуму. Он далеко стоит в региональном списке, – напомнил я.

– Знаю. Зато он весной в мэры собирается.

– Ух ты!

Будущий мэр – это всегда серьёзно. Вопреки суждениям о бедности главного губернского города и скудости его казны, здесь ещё было что взять. Упомянутый кандидат Коля Ухов тоже работал спикером – только городского Совета. Там крепких хозяйственников с колхозной закваской было явно меньше, чем у нас, но водилось больше молодых и цепких ребят из бизнеса. Их спикер, классический улыбчивый рубаха-парень, сам бизнесом не занимался. Сбросив комсомольскую шинель, он ковал аппаратную карьеру. Досужих домыслов про него и его друзей-коммерсантов ходило много. Если верить им (домыслам), то ли они (коммерсанты) его спонсировали, то ли он продвигал их нужды через депутатское собрание. В чём дружно сходились независимые источники, не желавшие называть себя – это в уверениях о беспробудном пьянстве Коли. В целом общественность воспринимала его не слишком серьёзно, и Николаем Михайловичем спикера называли только в официальных сообщениях.

Андрей, насколько я знаю, в юности тоже грешил марксизмом и посетил немало комсомольских аппаратных застолий. Определение «мировой мужик» я вполне мог отнести и к нему.

– Уверен, что он пойдёт?

Бутурлин помялся.

– В чем сейчас можно быть уверенным? Сначала пусть федеральные выборы закончатся.

– О чём и речь. Я, допустим, слышал в нашем здании, что от «Ядрёной России» Колыхаева в мэры двинут.

– Этажерочника? – вскинулся Андрей.

– Вовсе не этажерочника, а заслуженного мебельщика, – назидательно поправил я. – Человека, чья двуспальная кровать выиграла тендер на право стоять на государственной даче в Сочи. На государевой даже, я бы сказал.

– А он на чём спит?

– Не юродствуйте, молодой человек. Это особа, приближенная к нашему губернатору.

– Губернатор-то… крепко держится?

– Хороший вопрос. Скорее нет, чем да.

– Скорее некрепко?

– Да, – кивнул я. – Как будто сам не знаешь.

Вице-губернатор Кобяков ослабил узел своего галстука. Пиджак висел на спинке стоявшего рядом стула. Дальше сеанс административного стриптиза не продвинулся. Георгий Вадимович, демократично пересев за длинный общий стол, привычно вёл заседание большого жюри. Ему и всем нам, чиновникам и начальникам от СМИ, предстояло назвать победителей и лауреатов ежегодного губернского творческого конкурса.

Негласная установка, о которой знали все участники, была такой: три четверти призовых мест разделить поровну между главным государственным каналом и телестудией «Сторонка», тоже на сто процентов государственной. Оставшаяся четверть милостиво отписывалась разным газетам и газеткам. Ущемленные директора и редакторы глухо роптали в курилке, ибо похожая картина имела место год от года. Короче, всё шло до зевоты предсказуемо.

Только что отписали первое место в номинации «Пир духа» районному изданию, сохранившему в неприкосновенности название и дизайн с октября 1917-го. За пару или тройку минут до него титул лучшего публициста достался ведущему газетной рубрики «Вместе с народом». Человек на протяжении всего губернаторского срока писал победные рапорта о газификации села, которое всё никак не газифицировалось полностью.