Текст книги "Без крыши"

– Виделся, – кивнул я. – Вроде без последствий.

– Жуликов не успокоится, – предупредил Семён Маркович. – Он человек мстительный и высокого мнения о себе.

– Разве я против его мнения? Пусть будет.

Я посмотрел в окно. Собак не было, предприниматели со своими трусами продолжали стоять. Полгода назад спикера ужасно возмутил факт незаконной торговли, да ещё сомнительным товаром, и Виталий Иванович потребовал разобраться. Малый совет образовал рабочую группу. Возглавить её поручили Жуликову. Группа раскидала запросы по инстанциям и провела несколько заседаний под протокол. Активный вице-спикер сам спускался к торгующим и говорил про возможную ответственность перед законом. Тем не менее, изгнать их с территории нашего храма не получилось.

– Семён Маркович, а как вообще вышло, что Хрюшников меня решил назначить? – внезапно спросил я.

– Кем назначить?

– Начальником пресс-службы. Тогда, в позапрошлом году. Без крыши, без протекции.

– Этого я до сих пор не понял, – помедлив, ответил Домашевский. – Ты не аппаратный человек, не из их обоймы. Кто его надоумил? Ума не приложу.

– Неверное было решение?

– Почему неверное? Нормальное. Ты сильный журналист, у тебя свежий взгляд на вещи. Номенклатурной выучки, конечно, не хватало, но это дело наживное.

– Ну и как, справляюсь?

– Справляешься, конечно. Службу организовал? Организовал. Порядок навел? Навел. Скандалов не допускаешь? Не допускаешь. Спикера нашего в народе узнавать начали… А почему ты спрашиваешь?

– Пытаюсь понять кое-что. А какие были реальные альтернативы?

– Реальные? – Семён Маркович опять помедлил и оставил в покое точилку. – Ну, про Скотникову ты сам знаешь.

– Знаю. Забегалов её двигал?

– Да.

– Почему же не продвинул?

– У Виталия Ивановича свои резоны. Забегалов и так своих людей везде расставил.

– Хрюшников думал, я буду служить персонально ему?

Домашевский выразительно глянул на потолок, потом на стационарные телефоны.

– А, да пускай слушают! – я махнул рукой. – И что же, обманулся Виталий Иванович?

– Почему обманулся? Разве ты не его линию проводишь?

– Его, конечно. Чью же ещё? – сказал я выразительно и громко.

– Ну вот, – Семён Маркович по-отечески посмотрел на меня, – значит, и волноваться не надо. Держись и работай.

– Ну а что говорили тогда всё-таки? Кого ещё советовали назначить?

– Пожалуй, никого конкретно, – подумав, сказал Домашевский. – В секретариате, правда, одно время носились с идеей взять какую-нибудь девочку с телевидения, желательно смазливую. Чтобы сидела на пресс-конференциях рядом с Виталием Ивановичем.

– Украшением стола?

– Можно и так сказать. Чтобы за внешним видом следила, за галстуками, за рубашками.

Я фыркнул.

– Последишь за ним, как же! Он значок депутатский на съемку надевать не хочет. С боем навязываю каждый раз.

– Не заводись. Держись и работай! – повторил бывший лучший, но опальный пресс-секретарь.

Время шло, а ситуация с эфиром не прояснялась. Члены господствующей фракции категорически не желали рассказывать о том, сколько всего сделано ими для счастья народного. Один из них чуть не довел Наталью до слёз. От интервью этот крепкий хозяйственник наотрез отказался, заявив ей, что прежде обязан согласовать свой шаг с главой района, где находится его избирательный округ.

Наконец откликнулся депутат Филейкин.

– Виктор Никитич, рад вас слышать! – истово сказал я. – Вы со щитом или на щите?

– Со щитом, конечно! Чистое первое место, – с удовольствием сообщил Филейкин.

– Мы про вас заметку в наше приложение дадим, – посулил я. – Жаль, фото нет, как вы молот бросаете.

– Меня коллеги из Московской городской Думы снимали, – сказал депутат.

– Отлично! Тогда поставим прямо в следующий номер. Я Колобкову скажу.

– Спасибо, Алексей Николаевич, – поблагодарил зам лидера «Ядрёной России».

– Не за что. А вы нас не выручите, Виктор Никитич?

– Что от меня требуется, Алексей Николаевич?

– Всего-навсего на радио выступить. Там всё уже готово, только вас и ждут.

– Продолжительность выступления? – уточнил Филейкин.

– Ровно час.

– Тематика?

– Всё о деятельности фракции. Последние решения и новейшие законы. Национальные проекты и забота об отечественном производителе.

– Понял. Сколько времени на подготовку?

– С учетом дороги часа два, – я внутренне сжался.

– А… другие мои коллеги?

– Все в командировках, Виктор Никитич, – уверенно ответил я.

– Выступлю, – ответил депутат.

– Огромная вам благодарность от лица пресс-службы!

«Спорт действительно дисциплинирует», – подумал я.

До обеда ещё позвонил Бутурлин. Поинтересовался у меня, когда же будет официальный ответ на скандальную заметку про Забегалова. Я сказал, что непременно будет, пусть готовят место на полосе. Андрей ответил: «Почитаем сначала». Потом осторожно, придерживая дверь, заглянул Власьев.

– Сегодня мероприятие, Алексей Николаевич, – проговорил он со значением.

– Мероприятие? По плану же нет ничего.

– Это важнейшее государственное мероприятие, – подчеркнул зам управляющего делами, наслаждаясь собственной интонацией.

– Чей-то визит?

– Нет. Митинг в поддержку президента.

– Что-то случилось разве?

– Общественный комитет «За третий срок» призывает всех прийти и проявить гражданскую зрелость, – как будто по написанному оттарабанил Власьев.

– Мы как-то освещаем? – уточнил я.

– Про освещение не знаю, мне это не поручали, – быстро ответил он. – Моя задача другая: все работники аппарата обязаны быть.

– А работа как же?

– Всё в законное обеденное время. Общий сбор на площади, каждый руководитель ведёт свое подразделение.

– Возражения не принимаются? – спросил я.

– Никаких возражений. Базары и магазины отменить, – строго сказал Власьев. – Сейчас, конечно, не советское время… время другое… но всё равно все обязаны явиться. Это нетрудно за такую зарплату.

Про зарплату – это, по-моему, был его собственный экспромт.

Площадь была до самых краев заполнена митингующими. Организованно явились труженики бюджетной сферы – учителя и врачи, вслед за ними тоже колоннами подтянулись студенты вузов с деканами. Плакатов и транспарантов видно нигде не было. Государственное мероприятие, судя по всему, готовилось в такой жуткой спешке, что нарисовать их просто не успели. Висела одна лишь растяжка – далеко впереди, на борту грузовика, служившего трибуной: «План Утина – в жизнь!».

Явившиеся – точнее, их представители – уже добрых полчаса клялись в верности этому плану и стремлении выполнить его до конца. Клялись, на мой взгляд, несколько общо и расплывчато. Спроси их, в чём же состоит план – вряд ли ясно ответили бы. Партайгеноссе Митрофанычев с багровым лицом выслушивал клятвы. Рядом с ним в кузове топтались местные общественники из комитета «За третий срок». Во главе их стоял вечный кандидат в депутаты господин Борискин, он же президент губернской федерации дзюдо, державший сеть бензоколонок.

Делегация парламента расположилась возле театра оперетты. Ораторов слышно было через пятое на десятое: работали всего два динамика в другом конце площади. Поэтому аппаратчики в основном и не слушали, а говорили друг с другом о своём. Женщины судачили о покупках, мужчины – о футболе. Обсудив с соседями шансы сборной России в отборочном цикле и контракт Гуса Хиддинка, я пошарил глазами по толпе и узрел неподалеку своего коллегу из городского Совета. Пресс-секретарь Коли Ухова смотрел на происходящее, рассеянно улыбаясь.

– Что это вы улыбаетесь, Юрий Львович? Какие могут быть смешки в реконструктивный период? – подойдя, спросил я.

– Как тут не улыбаться? Раньше хоть порядка больше было.

– Правду говорят, что твой шеф пойдет в мэры?

– Штаб создан, – сказал Юра. – Только, по-моему, денег пока нет.

– А что же друзья-бизнесмены, не делают взносы?

– Им гарантии нужны. Деньги-то не маленькие.

– Миллионов семь «зеленью»?

– Я слышал насчет десяти, – заметил коллега.

– И каких гарантий хотят друзья Коли Ухова?

– Официальной поддержки от «Ядрёной России». Чтобы конференция приняла решение, как положено по уставу.

– Товарищ Кобяков может заблокировать, – предположил я.

– Ещё как может! Он Колю просто ненавидит. Там ведь Колыхаев денег уже отсыпал кому надо. Для него и семь, и десять миллионов – мелочь.

– Ну, не мелочь, конечно, – усомнился я, – хотя мужчина он небедный. А что же Митрофанычев, поддерживает твоего спикера?

– Кажется, да. Но их разве поймешь до конца? – пожал плечами Юра. – И потом, своих бабок-то у него тоже нет.

– В Москве ищет?

– Похоже. Само собой, в обмен на собственность. У нас тут ещё есть что приватизировать: не все муниципальные предприятия розданы. Да и те, которые розданы, можно обратно изъять.

Митинг бурно захлопал.

– Финиш, – констатировал пресс-секретарь. – Пора по кабинетам.

Толпа рассасывалась стремительно. Кто-то, видимо, ещё надеялся попасть в магазин или на рынок. Из обоих динамиков грянула песня «Мои мысли – мои скакуны».

Выступать публично я не люблю. По-моему, люди, выступая публично, частенько несут такую пургу, что уши вянут. И получается это не всегда из-за неграмотности или бестолковости говорящего. Просто докладчик вольно или невольно пытается понравиться аудитории, подстроиться под неё. В итоге происходит то же, что на море – с эскадрой, которая движется со скоростью самого тихоходного судна. Оратор тоже ориентируется на некоего усредненного человека, а его-то в реальной жизни и не существует.

Но тут случай был особый. К нам в парламент пришла целая делегация будущих политтехнологов и работников пресс-служб (тоже будущих). Их уже провели – где шагом, где рысцой, а где галопом – по всем отделам, и они теперь надвигались на наше подразделение. Витюша успел предупредить меня о приближении студентов, и я, дав указание рассадить их в малом конференц-зале, тихо сосредотачивался перед тем, как направиться туда же.

Конечно, полноценно настроиться мне не дали. Следующим визитером оказался депутат Пичугин. Носитель самых элегантных костюмов, маникюра и педикюра, чётко по графику навещавший солярий, Иван Григорьевич управлял комиссией по сдерживанию тарифов естественных монополий. Тарифы в нашей богоспасаемой губернии росли так же, как и в других регионах. Комиссия, однако, ежегодно отчитывалась перед избирателями о проделанной работе, и по отчетам выходило, что сражалась она, не щадя живота своего.

У самого Ивана Григорьевича был свой бизнес, к нашему краю имевший весьма отдаленное отношение. Пичугин львиную долю времени проводил в зарубежных поездках, из которых возвращался всё более загорелым. Был он тоже выходцем из партийной среды, знал вдоль и поперек местное начальство и всегда нормально с ним ладил. В молодости Иван Григорьевич слыл красавцем и щёголем. Сейчас, на шестом десятке, уже стало ощущаться, что молодость его осталась позади, но парламентский лев противостоял переменам, как мог.

Люди, посещавшие увеселительные заведения города, не раз видели его в обществе юных спутниц. Симпатичных журналисток, являвшихся на брифинги его комиссии по сдерживанию монопольных тарифов, Иван Григорьевич, не сдерживаясь, провожал маслянистым взглядом. Наиболее грациозным из них он предлагал выехать в подшефный район, дабы лучше ознакомиться с плодами его трудов. Там же, в районе, на высоком берегу великой русской реки, стояла депутатская заимка – с баней, караоке, массажной кроватью и спутниковым телевидением.

Когда выборы только состоялись, и шла раздача слонов, Пичугин, вроде бы ни в чем не нуждавшийся, дрогнул и тоже вступил в борьбу за кресло. На спикерское сиденье он, конечно, не претендовал, ибо там всё давным-давно было согласовано. А вот, по его собственному выражению, стать «хотя бы замчиком» сильно хотел. Не раз и не два видели Ивана Григорьевича у порога первой приемной… Увы, карта легла по-другому. Места вице-спикеров уплыли вдаль. Пичугин обиделся, но вида не подал. Терпеть, ждать и не делать ничего против ветра его научили ещё в рядах ВЛКСМ.

– Алексей Николаевич, надо бы с вами вопросик один решить, – мягко произнес депутат.

– Для вас всегда, Иван Григорьевич, – откликнулся я.

– У меня интервью брали для одной программки, – как-то неуверенно продолжил Пичугин. – Нельзя ли посмотреть, что они там выпустят?

– Вы какие-то спорные вопросы поднимали?

– Да как вам сказать…

– Говорите, как есть, Иван Григорьевич. Здесь все свои.

Пичугин посмотрел куда-то вбок, на оконные жалюзи.

– Понимаете, там корреспондент спрашивал про перестроечные времена.

– Ну и что?

– Да я тогда был в группе «Коммунисты за демократию».

– Мало ли кто где был, Иван Григорьевич!

– Это верно. Только я письмо одно коллективное подписывал, от имени депутатского корпуса…

– Про что письмо?

– В поддержку суверенитета России, против союзного центра, – через силу выговорил Пичугин.

Я помотал головой.

– Простите, не пойму что-то, Иван Григорьевич. А что тут страшного? Тому письму семнадцать лет исполнилось.

– Понимаете, у меня округ сельский, там народ консервативно настроен. До сих пор живут прошлым. Могут быть кривотолки.

– А что за канал интервью брал?

Депутат назвал канал.

– Иван Григорьевич, дорогой! Он же в вашем округе не ловится.

– Совсем не ловится? – с сомнением переспросил Пичугин.

– То есть абсолютно!

Депутат помолчал и потеребил кожаный ремешок портфеля.

– Если так, то ладно. Но вы всё-таки поинтересуйтесь у них до эфира, что они оставили, а что убрали. Хорошо, Алексей Николаевич?

– По-вашему, федеральные телеканалы проводят сбалансированную политику, и цензуры на них нет?

Ну и детки пошли нынче. Девушка с африканскими косичками, задавшая мне очередной вопрос, была настроена наступательно. Вводная часть беседы со студентами осталась позади, и со стороны будущих пресс-службистов начался хороший, плотный натиск.

Я мило улыбнулся.

– Федеральные телеканалы – это не по моей части, скажу сразу. Мы с ними практически не взаимодействуем – точнее, они с нами. Так что на себе или своих коллегах их политику не ощущаю.

– Ну а что с цензурой? Вы признаёте ее наличие?

– Под цензурой вы, очевидно, имеете в виду редакционную политику. Цензуры как системы специальных государственных структур в нашей стране не существует. Более того, она официально запрещена.

– Хорошо, – донеслось из противоположного угла конференц-зала, – а с редакционной политикой федеральных каналов лично вы согласны?

«Живенько сегодня дискутируем», – подумал я.

– Если бы я был тотально не согласен, то ходил бы с плакатом на марши несогласных.

Раздался смех.

– Если же говорить серьезно, – я погасил улыбку на лице, – то у каждого канала своя собственная линия, своя политика. И рассматривать надо каждый случай в отдельности. Мне что-то нравится, а что-то нет. Нормальное явление.

– Алексей Николаевич, – подняла руку другая девушка, в строгом деловом костюме, – вы профессионально отвечаете на острые вопросы. Я сама хочу стать руководителем пресс-службы, если получится. Я пишу дипломную работу о городской прессе девяностых годов, была в библиотеке и почитала некоторые ваши старые публикации. Вы тогда ещё не работали в парламенте и были очень зубастым журналистом. Вы жёстко критиковали власть. Скажите, с тех пор ваши убеждения изменились? Извините, если это некорректный вопрос.

– Вопрос корректный, – спокойно ответил я. – Ни от одного из написанных тогда слов я не отказываюсь. Просто если появляется возможность что-нибудь сделать, что-нибудь изменить к лучшему, надо ее использовать. Мне предложили почти с нуля сформировать пресс-службу, и я решил, что это может быть интересно и… полезно. Критиковать, не неся реальной ответственности ни за что, конечно, легче.

– А чем лично для вас является служба в аппарате заксобрания? – подхватила «африканка». – Вы пока чиновник с небольшим стажем…

Лесных, приставленный к нам в качестве смотрящего, сидел у стеночки и с любопытством покосился на меня. Его шеф, товарищ Забегалов, пробыл на мероприятии минут пять, послушал, понюхал и удалился. Я, в свою очередь, посмотрев на Лесных, ощутил какой-то странный душевный подъем.

– Вы мне, наверное, не поверите, сейчас опять будете смеяться, – сказал я. – Для меня нынешняя служба это не статус, не стаж и даже не деньги. Это самореализация.

Фразы вылетали одна за другой, как автоматные очереди.

– Мне интересно здесь работать, – говорил я. – Я вижу и чувствую, что у меня получается, хотя на этот счёт могут быть и другие мнения. Задача пресс-службы, как я ее понимаю – это создание положительной атмосферы. Журналисты, которые обращаются к нам за информацией, должны чувствовать человеческое отношение к себе. Если не будет его, то вся наша кипучая деятельность окажется напрасной.

Кресло под товарищем Лесных громко скрипнуло.

– Вам, возможно, предстоит занять в будущем моё место или место одного из моих преемников. Я хочу, чтобы вы уважали журналистов – конечно, тех из них, кого есть за что уважать. Пожалуйста, помните о том, что у этих людей довольно непростое ремесло. И… всё-таки это мы, пресс-службы, для них, а не они для нас. Журналисты первичны, а мы вторичны, – закончил я.

– Вы правильно говорите, Алексей Николаевич, – заметил юноша, сидевший рядом с деловой девушкой. – Но, знаете, на словах все чиновники за открытость и гласность. А вот потом, после их обещаний, начальнику вашего уровня элементарно невозможно дозвониться. Секретарша просто скажет «Перезвоните позже», и всё. Для простых граждан – таких студентов, как мы, например, – вы недоступны.

– У меня нет секретарши, – ответил я. – А те, кому это интересно, могут записать номер моего мобильного телефона. Готовы?

– Ну, ты даёшь, Алексей Николаевич! – покрутил головой Лесных, когда мы шагали со встречи по длинным парламентским коридорам. – Такого никто ещё не делал. Это прямо популизмом попахивает, с телефоном-то.

– А какие были аплодисменты! – ответил я.

– Это же дети ещё, вчерашние школьники… Что они понимают? – хмыкнул зам управляющего делами.

– Многие вещи они понимают не хуже нас с вами, – задумчиво сказал я.

У лифта Вячеслав Алексеевич со мной простился и покатил наверх: докладывать Валентину Юрьевичу о моём популизме. Я же достал мобильный и увидел два пропущенных вызова. Номер был знакомый.

– Анна Игоревна, искали? – спросил я, дождавшись соединения.

– Искала, – подтвердила она. – Ты у Хрюшникова, что ли, был?

– Нет. Народ просвещал.

– Какой народ?

– Студенты на практику пришли.

– Бросай студентов, слушай меня. Губернатор в Москву уезжает, а у него эфир сегодня на телевидении.

– Сочувствую вам, – сказал я.

– Я уже свою порцию получила, – бодро отозвалась моя коллега из администрации, – а Григорий Владимирович попросил твоего шефа выступить вместо себя.

– И он согласился? – задал я глупейший вопрос.

– Угадай, – предложила Анна Игоревна.

Я испытал ощущение полёта.

– Во сколько? – услыхал я собственный голос как бы со стороны.

– Сразу после вечерних новостей.

– Это будет комментарий?

– Нет. Ток-шоу Матусевича.

– На «Сторонке»? – задал я уже совершенно лишний вопрос.

– Ну да.

Это был полный вперёд. Шоу в прямом эфире под названием «Вокруг да около» длилось сорок минут. Вернее, должно было продлиться, ибо сегодня телекомпания презентовала его самый первый выпуск. Вести его уже прибыл из столицы один из легендарных сотрудников программы «Взор» Владислав Матусевич. Программа гремела на весь Союз в эпоху перестройки, а потом незаметно увяла, и ее отцы разбрелись кто куда. Матусевич ездил по городам и весям, читал лекции, вёл какие-то мастер-классы, поддаивал региональные бюджеты и вот, походя, договорился со «Сторонкой» о совместном проекте. Коммерческая сторона сделки не афишировалась. Я слышал, что этот гость берёт дорого.

«Сторонка» занимала особое положение среди местных телеканалов. Учредила её губернская администрация, а частотой на всякий непредвиденный случай владел очень близкий к «белому дому» олигарх Камышанский. Через всякие целевые программы денег туда вбухали, как в Асуанскую плотину. Все программы имели целью комплексное развитие телевещания в регионе, но по мере их реализации почему-то развивалась и росла, как на дрожжах, только «Сторонка».

Губернатор посетил «Сторонку» один раз, когда сам избирался повторно. Прибыл на эфир поздно вечером и, пока ждал в вестибюле, когда принесут ключи от гардероба, выдал историческую фразу: «Э-э, что это за «Сторонка» такая? Чья она? Мне всё говорят, говорят, а я её ни разу не видел». Все, включая генерального директора, кинулись наперебой объяснять ему, что это самый верноподданный, самый правильный канал, где находят и будут находить самое полное, самое адекватное отражение любые аспекты губернаторской политики. «Дедушка» покивал, выступил, уехал и больше никогда на телекомпанию не приезжал.

Сейчас там полным ходом разворачивался второй за отчётные два года масштабный ремонт, и в комнате отдыха, позади кабинета Анфисы Дикторовны Сидоровой, генерального директора компании, монтировали джакузи взамен не оправдавшей себя душевой кабины.

До начала ток-шоу Матусевича оставалось чуть больше трёх часов.

– Анна Игоревна, ерунда получится, – твёрдо сказал я. – Давайте повлияем вместе.

– На решение губернатора? – осведомилась Анна Игоревна.

– Без этого шоу вся наша политика рухнет?

– Нет, конечно. Но ты представляешь, какой скандал Анфиса закатит? И главное, шефа-то твоего уже озадачили.

– Интересно, почему он мне ничего не сказал? – спросил я.

Ответом стал звонок «вертушки».

– Алексей Николаевич, вас Виталий Иванович зовет, – с нескрываемым торжеством объявила Елена Вячеславовна.

Все заковыристые кроссворды и сканворды были, видимо, разгаданы, и она предвкушала удовольствие от нашего, парламентского шоу.

На подступах к первой приёмной я чуть не врезался в журналистку Куропаткину из филиала главного федерального телеканала. По сравнению с каналом она была молода, но этим все её достоинства исчерпывались. Была она троечницей-заочницей, едва-едва доучившейся на факультете словесности и взятой в «ящик» по чьей-то протекции. По характеру – конченая сука, готовая по всякому поводу и без повода орать и козырять названием фирмы. У нас в пресс-службе её не воспринимали совершенно – как, впрочем, и в других аналогичных службах. Общаться с Куропаткиной не хотел никто. Налицо был классический случай полного несоответствия между личными амбициями и возможностями.

Куропаткина одной рукой поправляла прическу, а другой юбку и при виде меня почему-то нервно прикусила губу. Я сдержанно кивнул и, не дожидаясь маловероятного ответа, проследовал дальше. Елена в приемной, как ни странно, без слов сразу показала: путь свободен.

Виталий Иванович сидел в кресле без пиджака и барабанил пальцами по настольным часам из малахита.

– Вот скажи: ты ко мне на приём, что ли, попасть не можешь? – выдал он без приветствий и реверансов.

– Могу, когда пускают, – ответил я.

– А если можешь, то на хрена записки пишешь?! – рявкнул спикер, уже не сдерживаясь.

– Вы про вчерашнюю служебную записку, Виталий Иванович?

– Да! Про неё! Умные все стали, – продолжал заводиться Хрюшников, – записки пишете, молодёжь учите. А прямые свои обязанности перестали выполнять! Мне тут творческих людей не надо, ясно?!

– Что случилось, Виталий Иванович? – участливо спросил я, при словах о творческих людях вспомнив почему-то Алексея Павловича Карлова.

Как и в случаях с тяжело больными людьми, на вопли спикера в таких случаях обращать внимание не рекомендовалось.

– А ничего не случилось! Думаешь, ты один тут за информационную политику радеешь?

– Думаю, что не один, – искренне сказал я.

– Думаешь, ты один про всех тут всё знаешь? – орал, как будто не слыша ответа, Хрюшников. – Хрен ты угадал! Про всех вас только я один знаю! Вы там ещё договорить не успеваете, а я уже в курсе!

Я уже с интересом посмотрел на его круглую лысину, блестевшую под лампой.

– Ты что мне про Забегалова пишешь? – спикер помахал моей запиской. – Ты думаешь, я сам в этом деле не разберусь?

– Считаю, что обязан вас проинформировать и донести свое мнение о ситуации.

– Зачем мне твоё мнение, если ты обстановку не контролируешь? Вот скажи, кто эту блядскую заметку написал, а?

– Если вы не против, Виталий Иванович, скажу завтра. Я пока собираю необходимую информацию.

– Завтра… – спикер усмехнулся. – А если надо сегодня?

Я решил промолчать.

– Записку свою забери, – спикер бросил её через стол. – Я не дурак, чтобы шашкой махать из-за Валентина Юрьевича. Знаю лучше тебя, кому он раньше служил и на кого сейчас работает. Не волнуйся! За всё это собрание я отвечаю.

Наступила тишина, после громких криков резавшая слух.

– Виталий Иванович, – сказал я, – надо что-то решать с этим эфиром на «Сторонке». Предлагаю вам под любым предлогом не ходить. Пошлите кого-то из депутатов. Алину Вениаминовну хотя бы.

– Толкушка она, твоя Алина, – от души высказался спикер.

– Эфир первый, никто этой программы еще в глаза не видел. Могут быть проблемы, – не унимался я.

– Проблемы будут, если я не пойду, – ответил Хрюшников и в первый раз за время разговора вздохнул.

За окном сделалось по-ноябрьски темным-темно. Спикер отчалил только что, запихнув подмышку пухлую папку со справками, которые подготовили и принесли ему загнанные экономисты. «В машине посмотрю», – на ходу бросил он. Его предупредили, что на телекомпанию надо прибыть заранее, дабы гримеры и режиссеры успели сделать свою работу. От моих услуг и, вообще, от любых сопровождающих Виталий Иванович отмахнулся и даже депутатский значок оставил в ящике стола. Был он по-прежнему на взводе. По опыту своему я знал, что нарастающее раздражение Хрюшникова может в любую секунду прорваться наружу.

Я сам чувствовал себя каким-то выпотрошенным. Время звонить «Бонду» еще не пришло, и оставалось только ждать. Запиликавший в кармане мобильник заставил дёрнуться.

– Алексей Николаевич, я вас жду, – пропела трубка.

– Кто это?

– Это Яна. Вы про меня забыли?

Вчерашний разговор действительно вылетел у меня из головы.

– Нет, Яночка, не забыл. Просто забот сегодня прибавилось.

– Вы до сих пор на работе? – спросила Яна.

– Где же ещё?

– Наша встреча не отменяется?

– Не отменяется, – ответил я. – Вы у подъезда?

– Подхожу.

– Тогда и я иду.

Яна стояла под пихтой напротив главного входа. Я улыбнулся ей, но, по-моему, не очень уверенно.

– Вы устали, Алексей Николаевич?

– Почему?

– У вас измученное лицо.

– Ничего от прессы не скроешь! – я старался говорить как можно беззаботнее. – Ну что, держим курс на кафе?

– А у вас что-то изменилось?

– Да эфир тут один свалился на мою грешную голову. Шеф убыл на телевидение, меня не взял. Но отсмотреть не мешало бы, – объяснил я.

– Это очень важно?

– Может быть. Вскрытие покажет.

– Пойдемте ко мне, – предложила Яна.

– В редакцию?

– Нет, домой.

– Домой? – в моем голосе прозвучало удивление.

– Ну да. Это рядом тут, через улицу. Если вам удобно, конечно, – и она нерешительно посмотрела на меня.

– Это вам, наверное, неудобно, – возразил я. – Всё-таки я человек посторонний, а дома у вас родные, близкие.

– Я одна живу, снимаю здесь квартиру, – ответила Яна.

Дома у певучей Яны было довольно уютно. В её единственной комнате, кроме телевизора, стоял мягкий уголок с огромным плюшевым котом, платяной шкаф и миниатюрный столик. На стенах там и сям висели какие-то безделушки со шнурками и множество цветных фотографий. На всех фото была изображена сама модница в разнообразных нарядах и интерьерах.

– Вы просто модель, Яна, – заметил я. – Вам самой на обложку пора.

– Не берут, обижают меня, – кокетливо сообщила она.

Представительница «Модного журнала» успела разоблачиться (в смысле верхней одежды) и осталась в очень коротком ярко-красном платье, которое подчёркивало все достоинства фигуры. Я подумал, что сегодня, наверное, она в черном или белом белье. В кафе на мою новую знакомую точно пялились бы все мужчины.

Я повесил пиджак на дверную ручку и сел. В телевизоре шла популярная молодёжная программа «Сарай». Запертые в большом сарае на амбарный замок, молодые люди и девушки пытались выстроить гармоничные взаимоотношения. Сейчас показывали сцену на сеновале. Две участницы бурно выясняли, кому завтра мыть посуду.

– Это наш канал? – спросила Яна.

– Да. Ток-шоу после новостей начнется.

– Странное какое-то соседство: «Сарай» и шоу со спикером.

– «Сторонка» круглые сутки вещать не может, творческих силёнок мало. Приходится врезаться в эфир московского канала.

– Нельзя было другой московский канал выбрать?

– Другие каналы были разобраны другими компаниями, а уважаемой Анфисе Дикторовне очень хотелось быть телевизионной начальницей. У нее даже отчество такое – от папы, энтузиаста первых пятилеток.

– Она из-за него такая влиятельная? – удивилась модница.

– Если вы про её отчество или папу, то нет. О доценте Барабулько слышали? О Зиновии Моисеевиче? По глазам вижу, что нет. Был такой деятель, ученый реформатор при губернаторе. Осваивал бюджетные средства. Это он за Анфису похлопотал, за подругу свою сердечную, – пояснил я.

– Он и телекомпанию создал?

– Не совсем так. Один хваткий вице-губернатор подсуетился, теперь уже бывший. Компаньон уважаемого доцента. Заодно весьма кстати пролоббировал интересы олигарха Камышанского. Анфису туда поставили за имуществом и кассой приглядывать, ну и на презентациях красоваться. Хотя какая там красота – в её-то годы, при её комплекции.

– Вы на презентации не ходите?

– Хожу иногда. Если дома готовить неохота.

– Вам жена совсем не готовит? – несколько нарушив границы этикета, спросила Яна.

– Не готовит. Нет у меня жены, тоже перешла в число бывших.

– Ой, может, вас угостить чем-нибудь? – спохватилась хозяйка. – Вы же с работы, ничего не ели.

– Лучше рюмку коньяка налейте, – пошутил я.

– Коньяка у меня нет, – растерялась она. – Есть водка «Парламент», мне её на выставке подарили.

– Достижений народного хозяйства?

– Агропромышленного комплекса.

– «Парламент»? Это судьба, – засмеялся я. – Несите, так уж и быть.

Пока Яна ходила на кухню, я набрал номер «Бонда». Мне сообщили, что абонент не отвечает или временно недоступен.

Водка сильно обожгла горло, в голове зашумело. Заедали бутербродами с сыром. Умяв три подряд, я откинулся на подушки и ощутил страшную слабость. Телевизор, где продолжали ожесточенно спорить узницы «Сарая», как будто подёрнулся дымкой.

– Вам нравится ваша работа? – неожиданно спросила Яна.

Я рассмеялся.

– Меня сегодня уже спрашивали об этом.

– Кто?

– Студенты-практиканты. Интересные ребята, горячие.

– И что вы ответили?

– Ответил утвердительно. А вот теперь думаю, что был не до конца откровенен.

– Вы их обманули?

– Не совсем так, – я взял рюмку и плеснул ещё водки. – Просто в той обстановке всей правды сказать не мог. О моих словах и так мигом доложили руководству.