Текст книги "Без крыши"

Я сдержанно подрёмывал рядом с Анной Игоревной – моей коллегой из администрации. Кобяков чётко дирижировал процессом. Да, собственно, никто и не думал никуда вмешиваться, пока дело не дошло до номинации «Право и политика». Механизм отбора формально был таким: члены жюри заранее, до общего сбора, смотрели и читали представленные на конкурс материалы. После ознакомления выставляли оценки по пятибалльной шкале. А большое жюри суммировало эти цифры и объявляло итоги.

С «Правом и политикой» приключилась неувязка. Номинация входила в ту четверть, которую отводилась газетчикам. Идеологически сомнительных публикаций на означенные темы никто на конкурс не подал, и установок свыше не последовало. Так что все оценщики оценивали, как Бог на душу положит, и результат вышел неожиданным. Равное количество голосов набрали сразу два номинанта.

– Что будем делать, коллеги? – спросил Кобяков.

Полусонное жюри сразу оживилось. Запахло столкновением интересов и амбиций. Один автор писал о политике, другой творил на почве права. Первый работал в частном издании, второй, а точнее, вторая, – в государственном. С одной стороны, за политику в прошлом году уже давали премию, с другой – дали сотруднику именно той газеты, где трудилась сегодняшняя номинантка. Кроме того, все знали, что между этими двумя редакциями идёт плохо скрытое соперничество.

– Я считаю, Балаболкин больше других премии заслуживает, – стукнул ребром ладони по краю стола Александр Пышкин, шеф молодёжного печатного органа.

Частная газета, где был обозревателем журналист Балаболкин, являлась де-факто собственностью Пышкина, будучи временно записанной на Сашину жену. Самого Сашу, то ли завидуя, то ли подкалывая, то ли органично совмещая одно с другим, как это у нас водится, некоторые товарищи по цеху именовали «золотым пером» губернатора.

– А мне публикации на темы права понравились, – подал голос кто-то из районной прессы.

– Да там одни общие слова! – откликнулся другой сельский публицист.

– Вы их читали? – громко спросила Алина Вениаминовна, сидевшая напротив меня.

Жюри загудело, грозя выйти из-под контроля. Вице-губернатор поднял руку.

– Коллеги, тише!

– Предлагаю первую премию поделить на двоих! – предложил директор одного из телеканалов, не получившего ничего.

Он давно взирал на происходящее философски.

– Не положено по регламенту, – напомнил Кобяков.

– Тогда повторное голосование, прямо сейчас, – дополнил его Илья Александрович Кислотный, глава управления по взаимодействию со СМИ.

Не совсем типичный чиновник, он был известен как поэт-лирик, к тому же составлявший сборники частушек. Илья Александрович слыл полноправным субъектом творческого процесса в губернии. В его дебютном сборнике, правда, отдельные частушки оказались не вполне пристойного содержания. Но после сигнала от читающей аудитории составитель быстро исправился.

– Закрытое? – спросил бывший бухгалтер, а ныне директор другого телеканала, уже получившего несколько премий.

– Открытое, коллеги, – известил нас поэт-лирик.

– Давайте голосовать, – послышались реплики.

– Давайте обсудим, – сказал кто-то на дальнем от меня краю стола.

– Что обсудим? – несколько нервно отреагировал Илья Александрович.

– Кандидатуры, – серьёзно ответил товарищ с мест.

Жюри опять загудело, готовое сорваться в пике.

– Уважаемые коллеги, – повышая голос, начал глава управления по СМИ, – в задачу нашего собрания не входит обсуждение чьих-то кандидатур. Мы оцениваем не личности авторов, а только их публикации, представленные на конкурс.

– А пусть Георгий Вадимович выскажется, – развил спорную тему первый представитель районной прессы.

Кобяков в атакующей манере наклонил голову – так, что стала видна его прогрессирующая лысина, – и поморщился.

– Балаболкину раньше уже присуждали, – вспомнил второй человек из района.

– Пускай даму вперёд пропустит, – пошутил философски настроенный директор канала.

– У этой девушки хорошие репортажи, – шепнула мне Анна Игоревна. – Если по-хорошему, надо бы ей премию дать.

– Давайте дадим, – шепнул я.

Жюри продолжало волноваться, но, как я ощутил, медленно склонялось на сторону права.

– Георгий Вадимович, ну скажите же всё-таки! – буквально возопил первый районщик.

Кобяков откашлялся.

– Коллеги, мое мнение чисто субъективное, вас ни к чему не обязывает. Балаболкина я знаю давно…

– Да алкаш он, – вполголоса произнесли на дальнем конце.

– Знаю его давно, – повторил вице-губернатор. – А девушку, ну, почти не знаю. Может, моя это недоработка. Я, наверное, за Балаболкина проголосую.

Чем всё закончится, я сообразил и без голосования, но руку, тем не менее, поднял за журналистку из отдела права. Анна Игоревна, вздохнув, поддержала своего прямого начальника – Кобякова. За обозревателя из молодёжного органа голосовали и оба товарища с мест, и телевизионный бухгалтер с кучей премий. Алина Вениаминовна воздержалась, чем искренне удивила меня.

Победителем в номинации был объявлен Балаболкин.

Кто-то уже задвигал стулом, когда Илья Александрович крикнул:

– Коллеги, ещё один вопрос!

Жюри разочарованно присело.

– Мы с вами совсем забыли про номинацию «Корифей», – сообщил Илья Александрович. – Необходимых пятидесяти процентов голосов нет ни у кого.

– Сколько есть? – поинтересовался Пышкин.

– Мало, – признался Кислотный. – Около двадцати. А между тем, коллеги, это очень важная номинация. В ней всегда были представлены лучшие из лучших, подлинные мастера словесности и всей нашей журналистики.

– Нету лучших. Кончились, – констатировал голос, говоривший про алкаша.

– Не надо ёрничать, коллеги, – попросил поэт, частушечник и чиновник в одном лице. – Нам предстоит определиться. Не вручать эту премию просто нельзя!

– Вахрамееву давайте вручим, – сказал, недолго думая, Пышкин.

– Пантелеймону?

– Да.

– Ты что, Саша? – Илья Александрович оторопел. – Он вообще не пишет уже лет пять, если не больше. И из дома не выходит.

– Ну и что? Заслуженный человек, собкор центральной газеты.

– Нет, это не вариант.

– Можно предложение? – руку вверх тянул редактор издания, в котором работала журналистка из отдела права.

– Пожалуйста! – радостно откликнулся глава управления.

–Я предлагаю, – торжественно провозгласил редактор, – первым в номинации «Корифей» за многолетний вклад и выдающиеся заслуги признать нашего уважаемого Илью Александровича. Я считаю, он имеет полное право именоваться журналистом – хотя бы по совокупности печатных трудов.

Просторный кабинет вице-губернатора утонул в аплодисментах.

До полного маразма мы всё-таки не дошли. Илья Александрович вспотел и начал благодарить, но наотрез отказался. В конце концов «Корифея» решили вымарать из списка номинаций – на время, до появления новых корифеев.

– Интересно, это он так прикололся? – вслух подумала Анна Игоревна.

Мы с ней стояли у лифта. Прочая братия галдела в вожделенной курилке.

– Вы кого имеете в виду? – спросил я.

– Редактора, конечно, с его инициативой.

– Возможно. Тонкий такой юмор, недоступный начальству.

– Между прочим, несколько слов насчет начальства, – Анна Игоревна профессионально огляделась по сторонам. – Хрюшников тобой недоволен.

– Этой сенсации без малого два года, – усмехнулся я.

– Он сильно недоволен, – подчеркнула коллега. – Кто-то на него влияет.

– Кто?

– Не знаю. Он сейчас мало со мной советуется.

По моим данным, спикер и теперь общался с Анной Игоревной минимум раз в день – во всяком случае, по телефону точно. Я даже в лучшие периоды с ним столько не разговаривал. Темнила гражданка.

– Если уволят, пойду заметки писать из серии «Попал под лошадь», – сказал я.

– Ты – наш золотой кадровый фонд, – заулыбалась Анна Игоревна. – Куда ж ты денешься?

– Ой, Анна Игоревна, проходил я уже всё это в младших классах. Не мне люди улыбаются, а моей должности. Уйду, и в упор замечать перестанут.

– Ты не обо мне случайно?

– Ни в коем случае, – я помотал головой. – Мы ведь с вами друзья, правда?

На улице, куда я вышел из губернского «белого дома», погода совсем испортилась. Моросило нечто среднее между мелким, мерзеньким дождичком и мокрым снегом. Я поднял воротник и зашагал в направлении парламента со всем его содержимым. Подкрадывались сумерки. С противоположной стороны к зданию подходил товарищ Лесных.

Я остановился, подпуская его поближе.

– Какие новости, Вячеслав Алексеевич? Что там с моим ящиком?

Взгляд Вячеслава Алексеевича устремился куда-то мимо меня, но в то же время внутрь: наверное, в подпространство.

– До конца определить не удаётся, Алексей Николаевич. Вероятность взлома в принципе есть, но… думаю, техник напрасно поднял панику.

– Да никто панику не поднимал. Пользоваться-то можно?

– Можно. Только смените пароль и – пожалуйста. Но всё-таки лучше используйте нашу электронную почту, она лучше защищена.

Я сказал ему, что обязательно всё сделаю, не уточнив, что именно.

На нашем этаже дверь кабинета, в котором квартировал Андрей Петрович Карлов, была распахнута настежь. Действующего корифея я не увидел, зато нос к носу столкнулся с уборщицей. Бормоча что-то неласковое, она вытаскивала оттуда полный пакет пустых бутылок. Как я заметил, не из-под кефира. Повеяло специфическим ароматом.

– А где хозяин?

– Похоже, не приходил сегодня, – неприветливо ответила мне жрица чистоты.

– Экспертизу проводит, – сказал я.

– Что? – не поняла уборщица.

– Ничего. Всё нормально.

Я заглянул к Витюше и Наталье. Они пили чай и мирно беседовали.

– Никто меня не искал?

– Нет. Тишина полная, – доложил Витюша.

– Из первой приемной не звонили?

– Не звонили. Виталий Иванович приехал где-то назад, к нему Никифор Мефодьевич сразу побежал, а потом к ним Забегалов зашел, – сообщил мой неформальный зам.

Его способность оперативно получать самые разнообразные кулуарные новости всегда поражала меня.

– Чай с нами будете пить, Алексей Николаевич? – спросила Наталья.

– Попозже попью, спасибо.

Витюша выразительно посмотрел на меня.

– Витя, зайди сейчас, – и я двинулся в свои апартаменты, на ходу расстегивая куртку.

– Я насчёт завтрашнего дня хотел напомнить, – сказал Витюша, когда мы с ним уединились.

– А что у нас завтра?

– Да у меня семинар в институте, хотел отпроситься пораньше. Можно?

– Можно, конечно. Только потихоньку, через боковой подъезд.

– Я знаю, – улыбнулся Витюша. – Забегалов опять всех предупреждал, что не потерпит никаких отлучек. У нас одним можно на казённой машине в рабочее время по лекциям ездить, а другим нельзя.

– Профессор снова ездил?

– Ездил, – блеснул осведомленностью Витюша. – Тоже с час назад вернулся.

Мне отчего-то стало тошно. В это миг зазвонила «вертушка».

– Алексей Николаевич, вас Виталий Иванович хочет видеть, – услышал я голос Алевтины Викторовны.

Спикер областного парламента Хрюшников был занят. Когда я поднялся в приёмную, Алевтина Викторовна попросила немного подождать.

– Кто там? – спросил я.

– Александр Витальевич, – вполголоса ответила она.

Александр Витальевич Хрюшников доводился нашему спикеру сыном, и должность его называлась «генеральный директор». Командовал Хрюшников-младший на том предприятии, где ещё недавно был начальником транспортного цеха, а потом верховодил Хрюшников-старший. Наследнику моего шефа было чуть за тридцать. Учился он в техническом вузе, но инженерных способностей не проявил. Затем решил пойти по финансовой тропе и, видимо, не без помощи родителя стал налоговым инспектором. В инспекторах, однако, пробыл недолго. Звёзд с неба не хватал, а вскоре упразднили и само подразделение – как не оправдавшее высокой миссии.

И приземлился Александр Витальевич в офисе у родного своего Виталия Ивановича, для которого процесс акционирования и приватизации предприятия успешно завершился. Приватизировал его сам Хрюшников-старший, в долю к себе взяв пару проверенных замов. Сына он, скрепя сердце, поставил третьим замом. Сотворить что-нибудь непоправимое на этом посту было практически невозможно. Примерно с год Хрюшников-младший осваивал кабинет, никому особенно не мешая. Заодно женился, стал подумывать о потомстве. На этой стадии жизненного пути его и застал переход Виталия Ивановича на работу в парламент.

Новый генеральный директор ежедневно являлся в кабинет спикера, как на доклад. Впрочем, почему «как»?.. Один раз даже я был свидетелем того, как Виталий Иванович сурово распекал сына за упущение на производстве. Перед вспотевшим Александром Витальевичем лежала в тот миг тетрадочка, а в руке у него была зажата ручка. Наверное, глава хозяйствующего субъекта на всякий случай конспектировал речь главы законодательной власти.

Табличка с искусственной позолотой дрогнула, дверь в кабинет спикера беззвучно отворилась. Мы с приветливой Алевтиной Викторовной повернули головы. Бочком, осторожно придерживая всё ту же тетрадочку подмышкой, из-за двери показался младший Хрюшников. Пройти прямо через дверной проём ему мешали не по сезону тёплая дублёнка и собственная толщина. За два года, проведенные им в руководящем кресле, Александр Витальевич раздался вширь просто неимоверно.

– Заходите, Алексей Николаевич, – сказала секретарша.

Спикер сидел в той же позе, что и вчера, только в ухе не ковырял. На моё «Здравствуйте, Виталий Иванович» он и бровью не повёл. Начал без преамбул.

– Жуликов на тебя жалуется.

Я не удивился.

– Он каналу денег не заплатил. Кинул, если по-русски.

– А ты тогда зачем со своей службой?

– У него был свой договор с ними, всё оплачивалось им напрямую из фонда поддержки бизнеса, наличкой. С пресс-службой Жуликов вообще ничего не согласовывал.

Фонд был детищем вице-спикера Жуликова и его же ноу-хау. Туда делали взносы все малые и средние предприниматели, жаждавшие получить красные парламентские «корочки». Фонд частично спонсировал рекламную кампанию самого Сергея Федосеевича, а частично, по-моему, депутатские увеселения и тому подобные штуки.

– Надо было мне доложить, – спикер глядел исподлобья.

– Я сам узнал после эфира.

Хрюшников страдальчески вздохнул.

– А ты обязан всё заранее знать! Плохо, Алексей Николаевич, очень плохо.

Я ждал продолжения.

– Все говорят, что ты – человек конфликтный.

– Кто «все»? Толиков?

– Неважно.

Повисла пауза. Спикер вроде бы хотел сказать что-то ещё, но колебался. Я первым нарушил тишину.

– Вы мою служебную записку читали?

Виталий Иванович пошарил одной рукой по столу.

– Нет пока. Видел, прочитаю.

Я подождал ещё секунд десять. Спикер не говорил ни слова. В голову ко мне опять полезли картины из недавнего прошлого. Хрюшников стал спикером абсолютно случайно. После выборов «Ядрёная Россия» продвинула его в замы к своему тогдашнему вождю, который возглавил губернский парламент. То был очевидный «потолок» Виталия Ивановича. До пенсии ему оставалось ровно четыре года, да и номенклатурного веса для взятия следующей высоты явно недоставало.

Находясь в тени амбициозного и полного далеко идущих планов спикера, Хрюшников приглядывал за беспокойным хозяйством во время отлучек вождя, изредка подписывал наиболее щекотливые постановления и распоряжения, которые почему-либо не стремилось подписывать первое лицо. Слыл истинным солдатом партии – на вид недалеким, исполнительным, голосующим как надо и призывающим других. Парламент сложился, портфели были розданы тем, кому следует, и перемен в принципе не предвиделось.

Беда пришла, откуда не ждали. Спикер и вождь не вернулся из очередной командировки: уже в дороге домой отказало сердце… «Белый дом» пребывал в растерянности. Ландшафт законодательного собрания был плотно утоптан под конкретного человека. Желающие подхватить бразды, само собой, нашлись, но губернатору все они показались слишком ретивыми. Хрюшников, напротив, молча стоял в карауле с траурной повязкой на рукаве и никуда не рвался.

В «белом доме» поколебались и приняли решение, удивившее многих. Так в кресле спикера появился Виталий Иванович, возле которого потом появился я.

Я кашлянул.

– Поручения пресс-службе будут, Виталий Иванович?

– Поручения? – Хрюшников чуть привстал в кресле, поправляя полы пиджака. – Нет. Иди, работай.

День угас окончательно. Я механически наводил порядок в тумбочке и думал о последних событиях. И, правда, гадкое было ощущение и тревожное. Будто некто осторожно ходил где-то рядом кругами, ступая мягко и глядя в спину, а на глаза не показывался. Иногда словно дышал в затылок…

Кто-то позвонил на мобильный. Я долго смотрел на незнакомый номер, потом ответил.

– Слушаю.

– Алексей Николаевич, здравствуйте! Извините за беспокойство. Это из редакции «Модного журнала». Меня зовут Яна.

– Очень приятно, – рассеянно ответил я, мысленно отметив, что голос у неведомой Яны и в самом деле приятный.

– Алексей Николаевич, как вас можно увидеть?

– Очень просто. Приходите и увидите.

– Ой, а когда вы свободны? – кажется, обрадовалась Яна.

– Вообще-то обычно занят.

– Но, может, для меня сделаете исключение? – в голосе у модницы, как я её сразу окрестил, промелькнуло нечто умеренно-игривое.

– Может, – в тон ей отозвался я. – А что за разговор будет?

– Хотелось бы обсудить возможное сотрудничество.

– Яна, – очень проникновенно сказал я, – обязан вас предупредить: вероятность такого сотрудничества небольшая. Это не мой личный произвол, такова позиция руководства.

– Спасибо вам, что предупредили, но… может, всё-таки есть шанс? – немного жалобно спросила Яна.

– Теоретический, – откровенно сказал я.

– А когда мне можно подойти?

– А вы когда хотели? – вопросом на вопрос, как в Одессе, ответил я.

– Я могу сейчас. То есть, минут через пять. Я здесь недалеко, – заспешила модница.

– Приходите, я вас внизу встречу.

– Ой, буду так признательна, – буквально запела Яна.

– Не за что. У вас ведь аккредитации нет, всё равно не пустят.

Временно простившись с певучей сотрудницей «Модного журнала», я поразмышлял ещё с минуту и набрал другой номер – на этот раз с мобильного телефона, предварительно выйдя в коридор.

– Да, – коротко отозвался густой баритон.

– Надо пообщаться, – в тон ему сказал я.

Человек помолчал немного.

– Давай там же, где в прошлый раз, ровно через час.

– Буду, – пообещал я, и содержательная беседа завершилась.

Яна явилась на вахту даже раньше, чем обещала мне. Я сразу узнал свою собеседницу, хотя минут семь назад и не подозревал о её существовании.

– В «Модном журнале» все так одеваются?

Гостья широко улыбнулась.

– За мной никто в редакции угнаться не может!

– Да, бегаете вы, наверное, быстро, – я посмотрел на её ноги от ушей.

Яна слегка зарделась. Я перевел взгляд на пост охраны.

– Эта девушка со мной.

– Пожалуйста, – милиционер кивнул.

От модницы пахнуло какими-то дорогими духами – может быть, даже настоящими французскими. Я в них плохо разбираюсь. И походка у нее была соответствующая. Семён Маркович, вывернувший из-за угла, аж присел.

– Какие к вам красавицы ходят, Алексей Николаевич!

– Исключительно по служебным вопросам, Семён Маркович.

Домашевский залоснился.

– Ах, Алексей Николаевич, хорошее дело – молодость. Разве я против?

Оставив его завидовать, мы поднялись по лестнице. Каюсь, я специально пропустил Яну вперед, чтобы с этой позиции досконально изучить её тактико-технические характеристики.

– Посмотрите налево, Яночка. Это наша достопримечательность.

– Ой, а что это? – гостья приостановилась.

– Павлин. Скульптурное изображение из гранита. Автор неизвестен: по крайней мере, мне, – я тоже улыбнулся.

– Откуда он у вас?

– Когда-то, две исторические эпохи назад, побывала здесь передвижная выставка. Потом она уехала, а павлина забыли.

– Какой он страшный… Простите, я не то говорю? – Яна прикрыла ротик ладошкой.

– Это символ регионального парламентаризма, – заметил я серьезно. – Но вам, как человеку новому, прощаю. На первый раз.

Я снова пропустил гостью вперед, затем и сам вошел в кабинет.

– Кофе будете?

– Вы знаете, Алексей Николаевич, я только что пила. Может, потом?

– Потом? – я хмыкнул. – Это уже интересно. Ну, рассказывайте всё подробно. Вы журналистка?

– Нет, к сожалению. Я менеджер по рекламе. И мы очень хотим сделать интервью с вашим спикером.

– Гламурное?

– Ну, что-то вроде.

Я помассировал затылок.

– Яночка, признавайтесь, вы спикера нашего когда-нибудь видели? Хотя бы по телевизору?

Красотка потупилась. Я окончательно развеселился.

– Это ваша личная идея?

– Как вам сказать…

– Чувствую, что ваша. Но можете не признаваться. Жаль, сейчас времени мало, а то я просветил бы вас насчет некоторых аспектов местной политики.

– А когда у вас будет время? – спросила Яночка.

Я чуть не крякнул. Прозвучало, прямо скажем, двусмысленно.

– Дни какие-то непредсказуемые пошли, – начал я. – Сложные какие-то дни.

– А если завтра вечером? – продолжала пытать меня модница.

– Здесь?

– Здесь как-то официально…

Я внимательнее посмотрел на менеджера по рекламе. Её блузка была расстёгнута, пожалуй, на одну пуговку больше допустимого в официальном учреждении. По-моему, она предпочитала бельё красного цвета.

– Ваши предложения, Яна?

– Давайте посидим в кафе. Вы не против, Алексей Николаевич?

– Я только за.

– Тогда вот моя визитка, – Яна полезла в сумочку и слегка наклонилась. Бельё у нее точно было ярко-красным. Как и маникюр.

– Вам визитку не дам, – я изобразил огорчение.

– Почему?

– С некоторых пор не обзавожусь. Примета плохая.

– Чем плохая? – Яна взмахнула ресницами.

– Как только сделаю, работу меняю.

Человека из органов коллеги-журналисты давно окрестили Джеймсом Бондом. Был он высоким, широкоплечим, спортивным, в хорошем костюме по фигуре и, подобно непобедимому киногерою, обожал дорогие автомашины. Повстречавшись в тихом переулке, мы с ним спустились в небольшой бар в подвальчике старого дома. «В индейцев играем», – подумал я, когда «Бонд» выбрал столик в самом тёмном углу.

После моего очень подробного рассказа под апельсиновый сок он заказал у официанта ещё один стакан и посмотрел на меня с прищуром.

– Дела твои не очень хороши, – резюмировал «Бонд». – Похоже, реально копают. И полномочия отбирают, и вообще…

– Кто? – спросил я в лоб.

– Забегалов однозначно. Это, во-первых. Ну, насчёт его интереса ты сам всё понимаешь, – начал загибать пальцы «Бонд». – Но возможны и другие варианты.

– Какие?

– Пока трудно определить. Думаю, в твою почту влезли еще какие-то ребята.

– А не товарищ Лесных?

– Если ты никаких деталей не упустил, то вряд ли.

– Кто-нибудь по линии товарища Толикова? – предположил я.

– Нет, не похоже. Слишком топорно сделано, – поморщился «Бонд».

– Тогда Жуликов? – предположил я.

– Тоже возможно, – не отрицал мой эксперт.

– Загадками говоришь, – сказал я, допивая до дна свою порцию. – Ну а заметку «Фактам и комментариям», по-твоему, кто заказывал?

– Дай подумать до завтра, – ответил он.

– До утра?

– До вечера. Часов до семи хотя бы.

Глава третья

Я пил утренний кофе и листал газеты. Все наши договорные материалы вышли в срок. Корреспонденты и обозреватели разных изданий примерно в одних и тех же выражениях сообщали о том, как областной парламент бьется за интересы малоимущих, незащищённых и многодетных. Везде и всюду в скобочках стояли названия депутатских фракций, среди которых с гигантским отрывом лидировала «Ядрёная Россия». Венчало эту картину наше приложение к «Ленинскому знамени».

Здесь редактор Колобков превзошёл сам себя, взяв необъятное интервью у спикера Хрюшникова. Меня, разумеется, предупредить о самом факте беседы никто не соизволил. Даже сквозь строчки на газетной бумаге было видно, как расстилался берущий перед дающим. Основополагающие, ключевые фразы спикера Колобков особо выделил жирным шрифтом – дабы мысль начальника гарантированно дошла до сознания масс. На фото Виталий Иванович, нахмурив брови, глядел, очевидно, как Радищев, сквозь целое столетие…

Брякнула «вертушка».

– Да, – сказал я.

– Алексей Николаевич, ну как же так получилось? – горестно завела свою песню Римма Васильевна, первый референт Хрюшникова.

– Что получилось? У кого?

– Кто же такое фото Виталия Ивановича выбрал? Неужели у вас ничего лучше нет?

– Вы интервью имеете в виду?

– Конечно!

Я посмотрел оценивающе. Подстричь бакенбарды перед съёмкой спикеру явно не помешало бы. Да и краешек воротничка загнулся вверх. Не фонтан.

– Да, Римма Васильевна, неважное фото.

– Просто ужасное! Как же так, Алексей Николаевич? У нас же фотограф есть в штате, куча снимков с прошлого раза должна была остаться…

– Остались, Римма Васильевна. Все целы.

– Почему тогда это выходит?!

Я постарался придать своему голосу как можно более скорбное звучание.

– Приложение мне больше не подчинено, Римма Васильевна. Всем, что его касается, единолично ведает Колобков, и он же напрямую докладывает Валентину Юрьевичу.

– Забегалову?

– Да.

– О Господи! – Римма Васильевна бросила трубку.

Я продолжил чтение. О надвигавшихся выборах в Госдуму газеты писали мало. За их конечный результат явно никто не переживал. Один «Негоциант», известный своей критической направленностью, поднял следующую выборную тему и сделал вывод, что шансы мебельного магната Колыхаева стать мэром далеко не бесспорны. Партайгеноссе Митрофанычев, по оценке газеты, хотел бы видеть на этом посту своего союзника. Кого персонально, обозреватель «Негоцианта» пока не брался предположить. По мнению журналиста, в офисе «Ядрёной России», в отличие от вице-губернатора Кобякова, еще не пришли к консенсусу. А губернатор, досиживая остаток второго срока, лавировал между разными властными группировками.

Зазвонил мобильный.

– Привет! – это был Андрей Челноков из «Негоцианта».

– Лёгок на помине, – отозвался я.

– В смысле?

– Читаю как раз вашу газету.

– О, это приятно…

– Тебе комментарий нужен?

– Не совсем, – Андрей замялся. – Скорее узнать кое-что хочу.

– Про спикера?

– Нет, про тебя.

– А ты про меня до сих пор что-то не знаешь?

– Слухи есть, что ты в отставку уходишь, а пресс-службу реформируют.

Я усмехнулся.

– Бедная пресс-служба. Сколько можно реформировать?

– Это правда или нет? – профессионально спросил Андрей.

– Таких сведений у меня нет, – ответил я.

– А если будут? – продолжал напирать коллега.

– А если будут, тебе первому скажу.

– Ловлю на слове, – оживился Андрей.

– Вот и славно, – заметил я. – Теперь у меня возник вопрос. Откуда дровишки?

– Не могу сказать, – заёрзал мой собеседник. – Сам понимаешь, у нас в парламенте свои источники.

– Депутатские?

– Не пытай! Не скажу всё равно.

– Ну и не говори. Позвоню, если в отставку соберусь.

День в парламенте обещал быть нескучным. Внутренне готовый к любой гадости, я бодро занялся бумажной текучкой. Надо было списать кучу давно отработанных документов, возвышавшихся отдельной стопкой на столе. Наши делопроизводители мне уже плешь проели, напоминая о них. По этим бумажкам «наверху» тоже делали выводы об эффективности работы службы. Я расписался уже раз тридцать и столько же раз собственноручно вывел «В дело», когда заскрипела дверь, и отчетливо пахнуло перегаром.

– А, Андрей Павлович! – безошибочно определил я.

Вид у корифея был ещё тот.

– Меня тут никто не спрашивал? – осторожно осведомился Карлов после обмена приветствиями.

– Уборщица интересовалась, – сказал я.

– Уборщица?

– Ну да. Проветривала у вас.

Андрей Павлович вздохнул и потрогал себя за виски. Лицо его исказилось похмельной мукой.

– Не любишь ты меня, Алексей, – произнес он печально. – А я к тебе всегда хорошо относился.

– Экспертизу-то провели?

– Какую экспертизу? – не понял Карлов.

– Творческо-лингвистическую. Или как она у вас называется? Колобков собирался.

– Я в библиотеке вчера весь день просидел, – заявил Андрей Павлович. – Виталию Ивановичу статью готовлю.

– Статью? – мне стало любопытно. – О чем же?

– О реформах местного самоуправления в России. От Сперанского и Столыпина до наших дней.

– Обалдеть, – искренне сказал я. – И куда она пойдет?

– Это потом будет решено. Может, даже в Москву.

Проводив крепкого публициста до его кабинета, я заглянул к Витюше и Наталье. Витюша бойко набирал какой-то текст, а Наталья сидела, погруженная в себя. Перед ней на столе одиноко белел какой-то список, весь в исправлениях и зачеркиваниях.

– Кому грустим? – спросил я, подойдя поближе.

– Алексей Николаевич, это кошмар какой-то! – пожаловалась Наталья. – Никто не хочет на радио выступать.

– На радио?

– Да! Сегодня в обед еженедельный эфир, «Парламент у микрофона». Час целый. Я всех обзвонила раз по пять, и бесполезно.

– А ты говорила, что выборы в Госдуму на носу, что Виталий Иванович лично список выступающих утвердил?

– Говорила и повторяла даже! Ничего не помогает.

– Какая у нас фракция на очереди?

– «Ядрёная Россия», конечно.

Я посмотрел на часы. Ситуация приближалась к критической. Депутаты бегали от микрофона, как призывники от военкомата. Выступать в прямом эфире на радио стабильно не хотел никто из них, кроме пары-тройки записных ораторов и недобитых оппозиционеров. Но оппозицию велено было подвинуть на период после выборов.

– Ты у Ростика была?

– Конечно. Его тоже все посылают.

– Мама родная!.. За них государство платит, а они про свои достижения рассказывать не хотят, – вырвалось у меня.

Сотрудники молча ждали распоряжений.

– А к Филейкину твой Ростик не подходил?

– Филейкин в отъезде, – сверившись по списку, объявила Наталья.

– Агитирует селян, что ли?

– Нет. Он на соревнованиях по метанию молота. Под девизом «Ядрёная Россия – сильная Россия».

Мне стало нехорошо. Депутат Филейкин в таких случаях был последним резервом.

– Может быть, Жуликову предложить? – подал голос Витюша.

– Жуликов по графику после Нового года, – отрезал я. – Наташа, звони всем по шестому разу. Если будут отнекиваться – пугай спикером и партийной ответственностью. Скажи, что политсовет принял соответствующее решение.

– А он правда принял?

– Неважно. Филейкина ты набирала?

– Ростик сказал, что он, возможно, сегодня вернется.

– Если сегодня, то шанс есть. Московский поезд уже пришел. Позвони на мобильный. Если мобильный выключен, тогда на домашний. Если упрётся, сразу докладывай мне, сам ему перезвоню!

Поставив задачу, я вернулся к своей нужной документации.

Оставалось расписаться на последнем листе, когда в дверях нарисовался Домашевский. Я ему совершенно искренне обрадовался, ибо канцелярщина уже надоела мне хуже горькой редьки.

– Как себя чувствуете, Семён Маркович? С больничного не вышли?

– Пойду завтра анализы сдавать, – Семён Маркович покрутил в воздухе какими-то бумажными огрызками. – Может, в больницу придётся лечь.

– Не надо в больницу. Вы нам тут нужны.

– Кому я тут нужен? Речи за отдельных трудящихся писать?

– За кого это?

– За Карлова. Тут вчера искали его, с ног сбились. Так и не нашли.

Домашевский сел и принялся теребить точилку из настольного набора.

– Ты с Хрюшниковым виделся?