Текст книги "Алтарь Святовита"

Отобедав гороховым супом и оставив сыновей рыбака загружать плот, мы поднялись на верхний этаж башни и в спокойной, неприхотливой обстановке, сидя на мягких креслах, созерцая озерную гладь, продолжили беседу за кувшином киселя. От вина Игнат отчего-то отказался, а по мне, так было даже лучше. В каждой деревне есть хозяин, у которого и дом, по сравнению с остальными, почему-то более крепкий и скотина выглядит гораздо ухоженней, да и сам он часто отличается в лучшую сторону. Игнат был именно таким человеком. Редкое трудолюбие, смекалка, несомненно, немного удачи, вывели его хозяйство в Самолве на шаг вперед, и мне стало интересно узнать его мнение по поводу всего происходящего. Ибо Игнат был, как бы в противовес старосте Захару Захаровичу, так сказать, оппозиция существующей власти. Взгляды его опирались только на личное благосостояние, но пупом земли себя не считал, жизнь свою отдельно от соседей не представлял, а потому очень переживал за свою деревню.

– Твои сыновья, – начал я разговор, – сейчас грузят оборудование для мельницы. Как ты думаешь, кто сможет справиться с работой мельника? Не спеши отвечать, подумай. Механизмы очень сложные, обслуживающий их человек должен быть не просто умным, а желательно интересующимся. Тот, кто в гибкой вишневой ветке разглядит не только дрова для костра, а еще и будущий лук.

– Задачку ты мне задал, Лексей Николаевич. Тут с ходу и не ответить. Из рыбаков, ― Игнат отпил киселя, медленно ставя кружку на стол, ― наверное, никто не осилит. Из пришлых, скорее всего, подойдет Демьян, но он какой-то медленный, неуверенный. Все сомневается, но в итоге делает правильно. У него под Изборском, где Мачевский ров, дом большой был. Да ты слышал наверняка, Мачевская весь. Не? Да ты что? Деревенька в три землянки, а весь городок кормила. Как ливонец пришел, то он с семьей в леса, ну а когда вернулся из схрона, в общем, возвращаться стало некуда. Это он наше поле рожью засеял.

– А остальные?

– А что остальные? Одни помогали, соху тянули. Другие боронили. С хлебом у нас тяжело, это только сейчас, когда муку покупать стали, вздохнули маленько. А до этого, если раз в неделю Инга каравай спечет, то и хорошо было. А к зиме, вижу, зерна снова не хватит для всех. Вон, сколько народу понаехало.

– Значит, Демьян, – обронил я. – То, что семь раз отмерит ― это хорошо. Это просто замечательно.

– Вот, вот, именно это я хотел сказать. Он даже аршин из трех жердей сделал, когда поле мерил. А раз разговор за меры зашел, то вот что я тебе скажу, Лексей Николаевич. К нашему старому причалу твоя ладья, что грузы привозит, если левого берега держаться, точно подойти сможет. Глубина там ― мне с головой будет. Когда каменщиков с Орешка привозили, они не рискнули. А я вчера не поленился, шестом промерил. Так что, если надо, я готов провести. А то что получается, два раза перегружаем. Вон какую колею продавили. Это ж сколько времени и сил даром уходит?

– За это тебе спасибо. Вот только поздно уже, Игнат. Ладья последний раз приходила, но в следующий раз обязательно так и сделаем. Кормчий незнакомых мест побоялся, ― слукавил я. ― Давай все же вернемся к мельнице.

– Знаю, о чем хочешь спросить, ― улыбаясь в усы, произнес рыбак, ― подружится ли Демьян с водяным? Не переживай, он не только с ним, он и с лешаком водится. Чай, столько лет почти в лесу прожил. Это, как княжна говорит: издержки производства; навроде как грызь[12]12
  Артрит.


[Закрыть] в костях у рыбака. Он и сейчас в лесок наш похаживает, ― Игнат сделал паузу, не закончив мысль, раздумывая, говорить или нет, и решил умолчать о тайных пристрастиях Демьяна к язычеству.

– Угадал. О мельниках, сам знаешь, много чего в народе говорят. А посему хочу я, чтобы пересудов в деревне не было. Поможешь?

– Судачить все равно будут, без этого ― никак, – продолжал рассуждать Игнат. – Мельник, что кузнец, он всегда на слуху. Вон, в Ремде, Прохор-мельник, каких только историй про него ни рассказывали, и что жена у него русалка, а дети… тем не менее зерно к нему каждый год возят, и к сыновьям повезут, и к внукам, думаю, тоже.

Обсудив последние новости, а именно недавнюю добычу Трюггви, мы отправились к косе, где Улеб и Сулев уже закончили стивидорные работы[13]13
  Стивидорные работы – это работы, связанные с разгрузочно-погрузочными операциями, укладкой грузов на судне.


[Закрыть] с помощью нехитрого приспособления, чем-то напоминающего колодезного журавля с поворотным кругом. Простейший подъемный кран мы поставили с сыновьями Игната сразу после первой ходки плота на забетонированный и замаскированный мною фундамент, и теперь юноши могли легко перетаскивать груз в пятьдесят пудов на деревянных поддонах. Сложенные штабелями доски лежали на песке, за ними возвышались ящики, а от них, в сторону скалы, вели два ребристых следа, оставленные невероятно толстыми колесами телеги. На плоту уже лежали жернова из песчаника и штук шесть ящиков с разнообразной мелочью, необходимой для обустройства быта переселенцев. Больше загрузить не удалось, камеры почти утопились в воде, еле выдерживая вес. Игнат вновь обратил внимание на колею, оставленную колесами протектора погрузчика. Косо бросив взгляд на песок, приметил отсутствие следов стоянки ладьи и, не подав вида, перелез в свою лодку, приняв от меня мешок с подарками для семьи. На том и расстались.

* * *

Рыбак отчалил от Волхвой косы, несколько раз обернувшись, словно позади, за спиной, должен был рассеяться морок. Все выходило очень странно и как-то не увязывалось в логике. Византиец рассказывал про ладью, но о ней никто из живущих на побережье озера слыхом не слыхивал. Не по воздуху же она перелетела. Игнату захотелось поделиться своими подозрениями, но с кем? Сыновья еще молоды и в голове ветер, жена чуть ли не загибается, неся на своих плечах все домашнее хозяйство, ей не до этого. Захар сам себе на уме и только заинтересован в большем количестве товаров, привозимых с острова. Князь с княжной даже слушать его не станут. Оставался Демьян, такой же, как и он, ― работяга, понимающий, что с неба просто так ничего не падает, и рано или поздно за все придется платить. Но он новенький, можно ли доверять? Игнат нутром чувствовал, что совсем скоро что-то должно случиться. Дядя, так щедро помогающий своей племяннице, слишком мягко стелил. Какова же будет цена? Приподняв голову, он посмотрел на кучевые облака, стремительно несущиеся на восток, нашел определенное сходство с всадником, скачущим на коне, и, не придав значения знаку свыше, перевел свой взгляд на белое полотнище паруса, раздувающегося от набирающего силу ветра.

– Погода портится, отец, надо торопиться, ― прервал размышления Игната голос Сулева.

– Должны успеть, сынок, должны. Иначе на веслах не выгребем.

Долбленка смогла дотащить плот до старого причала, когда слабо накрапывающий дождь после тягучего громового раската перерос в ливень. Вот за что не любят мокропогодицу, так именно за эту внезапность. Пришлось срочно вытаскивать лодку на берег, переворачивать вверх дном и бежать за помощью. Перетаскивать тяжелые сундуки люди отказались. Еще предки завещали, что когда боги шалят, смертным не стоит попадаться им на глаза. Небо раздирали разряды молний, а в такое время лучше пересидеть. Лишь только на следующее утро стихия смиловалась над самолвинцами, но для работы времени уже не было. Из Пнева прискакал гонец, сообщивший, что пограбленные ливонские купцы с отрядом наемников движутся в сторону вотчины Гюнтера, называя Самолву не иначе, как разбойничьим гнездом.

* * *

Между тем прошло уже изрядно времени, как Гюнтер специально нагнетал обстановку, поощряя вылазки Трюггви. Рано или поздно пришлось бы держать ответ, а зная, что ливонцы трясутся от страха после победоносного шествия кочевников, одновременно пытаясь потушить разгоревшееся восстание покоренных балтийцев, и не располагают серьезными силами для наказания обнаглевшего князька ― творил все, что душе угодно. Но в данный момент швабец перехитрил сам себя, пощипал не тех купцов. Работорговля приносила существенный доход в казну диоцеза и курировалась на самом высоком уровне. Потерпевшие ганзейцы незамедлительно обратились с жалобой к епископу, подкрепив прошение звонкой монетой. Получив добро на карательную экспедицию, с целью привести на суд Гюнтера Штауфена, они за неделю подготовили войско ― и вот оно уже перед дверью. Штауфен сидел в избе старосты, размышляя над картой-макетом своего княжества. Его власть признали в Кобыльем городище, Таборах, Замошье и Чудской Руднице. Это было почти двадцать крестьянских семей с детьми и хозяйством. Деревенька Остров при подходе латной конницы Трюггви ― внезапно вымерла, так что переговорить с местным лидером не получилось, несмотря на это, щит с гербом на пустой избушке закрепили, и никто его впоследствии снять не посмел. Гологляк, Козлово, Луг и Чудские Заходы придерживались нейтралитета, ссылаясь на псковских бояр, за которыми были закреплены данные населенные пункты. Однако, когда легитимной власти подолгу не видно, хочешь не хочешь, а задашься вопросом: а зачем такая власть? Впрочем, когда основы управления подорваны, возникает момент их замены более полноценными механизмами. И повод подходящий образовался ― интервенция. Так что сидел властитель Самолвы и просчитывал, как врага остановить и территориями прирасти, да еще при всем при том обойтись малой кровью. В распоряжении Гюнтера были: дюжина датчан, девять новгородских ушкуйников, под предводительством Федота, Воинот и оруженосец Павлик. Нельзя было списывать со счетов и Нюру, ибо драться умела почти не хуже любого начинающего оруженосца, да несколько десятков местных ополченцев со старостой во главе, предпочитавших плотницкий топор клевцу.

– Слушай меня внимательно, ― обратился Гюнтер к жене, ― на тебе остается оборона Самолвы. Если что-то со мной случится, то даже стены недостроенного замка смогут сдержать неприятеля. Захар соберет ополчение, выдашь ему все оружие, что у нас есть.

– А если случится самое плохое?

– Тогда к дяде, на остров. Новгородцы, когда рыли подземный лаз, наткнулись на старинную галерею. Она ведет к озеру. Там, кстати, наш хитрющий Захар Захарыч хранит запасы меда. Так что знай, из замка можно выбраться.

– Гюнтик, может, я лучше с тобой, а Воинот останется здесь.

– Нет. Если люди будут защищать свою княжну, то они будут драться. За Воинотом не пойдут.

Сидящий у печки Захар кивнул головой, соглашаясь с князем. Староста откровенно был рад, что местных жителей не исполчили в поход, и если можно каким-нибудь чутьем предугадать будущие неприятности, то именно этот процесс буквально бурлил в его теле. Как перед грозой, когда становится немного душно, а потом начинается стылый ветер. Надо лишь уметь ощутить этот переход и вовремя спрятаться. Князь, безусловно, занимается нужными делами, но каждый должен выполнять свою работу и привлечение ополченцев лишь подчеркивает ошибки в его сфере деятельности. Вот только мнением Захар Захарыча, на его счастье, уже не интересовались. Штауфен принял решение: не дожидаясь прихода карателей, двинуться навстречу и подкараулить неприятеля возле двух хуторов, именовавших себя деревенькой Луг. Место было хорошее, особенно для рыцарской конницы. Самолвинский выдобщик еще зимой регулярно посылал туда своего сына за сеном для лошадок, да и сам недавно ездил, подговаривать главу семейства признать новую власть, рассказывая разные небылицы. Вот и сейчас получалось, что князь вроде как соседей защищает, живота своего не жалея, а псковские бояре ни сном, ни духом, что творится в отдаленных весях, бросив смердов на произвол судьбы. Как говорится, звезды для Штауфена стали в нужное положение.

* * *

Два отряда почти по две дюжины человек, жаждущих обогащения, двигались к Самолве разными путями. Один пошел следом за уведенным живым товаром через Пнево, а второй отправился по воде, на реквизированной в прошлом году большой купеческой шнеке из Дерпта. И если о первом стало уже известно, то о речном десанте в Самолве были ни сном, ни духом. Преодолев тридцать верст по реке Эмайыге, судно с ливонскими наемниками вошло в воды Чудского озера, и должно было оказаться на восточном побережье примерно в то же время, как и первый отряд. Но вышло так, что ураган с дождем и грозой, в который чудом не угодил Игнат, прибил шнеку к острову Городец. Ливонцы переждали непогоду на берегу, а утром, промокшие до нитки и злые на весь белый свет, стали заделывать образовавшуюся течь в корпусе судна. Требовалось растопить смолу, и пока было время, ландскнехты стали шастать по острову, случайно выйдя к Волхвой косе. Тут-то и наткнулись они на сложенные поддоны и ящики под брезентом.

Наличие такого огромного количества досок уже являлось целым сокровищем, не говоря о шестидесяти сундуках. Наемники моментально позабыли цель похода, бросившись осматривать не иначе Богом посланную добычу. В первое мгновенье разум отказывался служить ливонским кнехтам, приняв гвозди за серебро. Их черпали руками, кололись и пересыпали, наслаждаясь глухим звоном металла. Потом кто-то сообразил, что это отнюдь не серебро, а самое настоящее железо, отчего ценность находки немного снизилась, но все еще оставалась запредельной. Части плуга, детали разобранной бороны, косы и топоры, чугунная посуда стали складываться обратно в открытые ящики. В сложенных отдельно тюках оказалась новая одежда, сапоги и одеяла. Обновки пытались было растащить, но на радостные крики нашедших сокровища людей прибежал оруженосец рыцаря Оттона и жестко пресек мародерство. Залатанную шнеку перегнали к косе и к трем часам дня, погрузив все, даже расколотый поддон, отчалили к Самолве. Впопыхах, когда судно было уже в полуверсте от острова, кормчий Рудольф обратил внимание на слишком правильную форму белой скалы, но никому не сказал о том, что он увидел возле нее. Взгляды же остальных были прикованы к добыче.

* * *

Безобразие, которое произошло на острове, меня просто разозлило. Нажитые непосильным трудом товары уходили на восток, а сделать что-либо было уже поздно. Пока ливонцы перетаскивали ящики, я находился в Берестье, провожал Снорьку. Свей вез Беньямину горнорудное оборудование, в том числе помпу для откачки воды с брезентовым рукавом, подарки от Данилы в Освенцим и по окончании задания должен был следовать в Смоленск, где его уже поджидал один из подмастерьев кузнечного цеха, готовый к переселению. И каково же было мое удивление, когда выйдя из двери башни, я обозрел отплывающий на веслах корабль, а вместо ящиков на косе ― голый песок.

– Так дело не пойдет, ― пробурчал я, заходя обратно в башню.

Через минуту с верхнего этажа мне представилась возможность рассмотреть судно в бинокль. Довольно крупная посудина для этих мест, по шесть весел с каждого борта, несла в себе целую ораву воров. Не менее двух десятков людей сидели за веслами и перемещались по палубе вдоль уложенной мачты. Все были заняты каким-либо делом, как самый мелкий из них вдруг понесся от носа к корме, держа в руках связанные шпагатом кирзовые сапоги. Коварный план созрел в моей голове. Пришлось отправляться в Севастополь.

* * *

Тем временем руководитель карательной экспедиции, брат-рыцарь Отто, чуть ли не потирая руки от найденного сокровища, с ухмылкой на лице подошел к кормчему на корму судна.

– Чего такой грустный, Рудольф? Поход только начался, а мы уже в прибытке. От добра твоя шнека осела до самого края борта. Смотри, какие я сапоги себе подобрал. Точно по ноге.

– Мы ограбили дьявола, господин, ― обреченно вздохнув, ответил кормчий.

– Не понял!? При чем тут враг человеческий?

– Я его видел, ― чуть слышно пробормотал Рудольф, оглядываясь за спину, ― надо уходить отсюда поскорее, и вообще забыть про это место.

– Святой крест защитит нас от сатаны, ― сказал рыцарь, и в этот момент сотни птиц, облюбовавшие остров, одновременно взмыли в воздух, пронзительно крича и хлопая крыльями.

Ни на что не похожий для этого времени рокот пронесся над гладью озера. Шум, издаваемый двигателем моторной лодки, стал нарастать, эхом отражаясь от водной глади. Гребцы, чья храбрость на миг съежилась, однако еще удержалась в теле, не дожидаясь команды, навалились на весла.

– Пресвятая Дева! Гребите, сучьи дети! ― заорал кормчий. ― Он идет за своими сокровищами!

За кормой шнеки уже отчетливо была видна огромная ревущая оранжевая раковина, двигавшаяся по воде с невероятной скоростью, на которой, с мерцающими красным светом рогами, сидел дьявол, в точности как его описывали священники. Гонка продлилась несколько минут. Шнека буквально выпрыгивала из воды, весла трещали, но «лодка из преисподней», испуская сизую струйку дыма, с легкостью обогнала деревянный корабль, совершила полукруг и замерла с правого борта. В левой руке дьявола оказалась какая-то палка, внезапно вспыхнувшая ослепительным красным огнем. Струя розоватого дыма столбом повалила в небо, а со всех сторон раздался непрекращающийся громкий голос:

– Tod! Tod! Tod![14]14
  Смерть! Смерть! Смерть!


[Закрыть]

Служитель преисподней бросил огненную палку в озеро, причем огонь не погас, а вода забурлила; встал во весь рост, демонстрируя загнутый кверху хвост, и поднес к своей голове другую палку. Устрашающий лучик красного света прочертил по воде линию и остановился на кормчем.

Многие ливонцы оцепенели от ужаса. Захотелось вернуть сундуки обратно, но ноги отказывались идти. Отто вспомнил, что у него есть с собой святая вода во фляге на поясе. Рыцарь принялся окроплять ею судно, и даже почти вылил половину, как его голова разлетелась на куски. Кто-то сотворил из двух ножей крест и тоже был убит, как и принявшийся молиться по соседству кнехт. Красная точка побежала по людям, как бы помечая их, и тот, кто хоть как-то пытался вспомнить о вере Христовой, падал замертво. А потом шнека вздрогнула и замерла, немного накренясь набок, чтобы через мгновенье вновь обрести состояние равновесия. Казалось, что кто-то схватил ее когтистой лапой и теперь ни за что не выпустит.

– Вода! Сатана бессилен в воде! ― крикнул Рудольф, сбросил с себя бесполезную стеганку и сиганул в озеро.

За кормчим последовали остальные. Тут уж не о сохранении жизни надо было думать, душу б спасти, а посему камнем шли на дно.

* * *

«Ну, Полина, ну голова», ― подумал я.

Идею с маскарадом подсказала Полина. В Севастополе, ближе к полуночи, во время прогулки по Приморскому бульвару, нам постоянно попадались молодые девушки, носящие на голове мигающую гирлянду в виде рожек. Некоторые сопровождающие их кавалеры таскали с собой пластмассовые трезубцы, и об этом можно было не вспоминать, кабы не один забавный случай.

Разместившись за столиком в кафе, дожидаясь приветливой официантки, мы стали свидетелями развернувшейся детской драмы. Маленький сорванец с накладными рожками на макушке и оружием Нептуна подкрадывался к девочке и колол ее в спину, после чего быстро ретировался. Так повторялось несколько раз, пока Полине это не надоело, и она отлучилась на минутку к расположенной неподалеку от заведения торговой палатке. Спустя некоторое время она подозвала обижаемую девочку, родители которой не обращали на свое чадо никакого внимания, и прикрепила на спину ребенка ангельские крылышки. После этого над головой девочки засветился игрушечный нимб, а в руках оказалась волшебная палочка с лампочкой на конце. Короткое наставление, и девчушка, обогнув столики, зашла хулигану за спину и легонько стукнула мальчишку по голове со словами:

– Ты заколдован!

У «чертенка» аж трезубец выпал из рук. Мальчик расплакался, и лишь только мороженое сумело примирить детей.

– Леша, как думаешь, ― спросила Полина, ― если б в средневековье люди повстречали настолько необычно одетого мальчика, что бы было?

Остальное было делом техники. Переодевшись в маскарадный костюм и закрепив многоваттные колонки на корме (тогда-то и заметил меня кормчий шнеки), я отправился в погоню за грабителями. Светопреставление[15]15
  Для людей в 1241 г., когда все говорили о конце света, фальшфейер красного огня в десять тысяч свечей, предназначенный для подачи сигнала бедствия, был воспринят как начало Армагеддона.


[Закрыть] спасательным сигнальным средством, пара-тройка метких выстрелов из винтовки ― и в моем распоряжении оказалось довольно неплохое судно. Оставалось только отбуксировать его на остров, благо дело происходило совсем рядом.

Покружив вокруг шнеки, мне пришлось пристрелить пытавшихся спастись вплавь четверых людей. Может, это было и неправильно, но живые свидетели не входили в мои планы. Выждав еще пару минут, всматриваясь в озерную гладь и выключив плеер, на малых оборотах я подошел к носу судна, стараясь развернуть его в сторону острова и взять на буксир. Со второй попытки мне удалось накинуть петлю троса на форштевень и, закрепив другой конец на специальных кольцах ― рымах, расположенных по бортам лодки, я стал увеличивать обороты. Двигатель заработал на пределе, припаянные к пластику кольца чуть не вылетели, а шнека не сдвинулась с места. Невероятно, но это корыто умудрилось налететь на мель в два квадратных метра, наверно, единственную на всем озере. Я оказался на месте зверька, засунувшего лапу в бутылку при попытке достать лакомство. Отпустить приз жалко, но и с места сдвинуться нельзя. Без посторонней помощи было не обойтись. Оставалось разве что пригласить десяток рыбаков, они-то наверняка смогут даже на веслах привести судно к причалу, заодно и разгрузят. Пришлось лезть на деревянную лодку и пытаться зафиксировать ее на этом месте, на случай, если внезапная волна сдвинет судно с мели. Не найдя ничего, что можно было использовать как якорь, я привязал веревки к двум ящикам с гвоздями и по отдельности скинул в озеро. «Дно илистое, глубина метра полтора, ящик весит полцентнера, должно хватить», ― рассудил я. После этого пришлось выбрасывать за борт тела убитых мною ливонцев. Начал с предводителя, освободив его тело от пояса с серебряной пряжкой и достаточно тяжелого меча. Остальные остались при своих, обдирать трупы не то что побрезговал, просто никаких представляющих для меня ценностей они не имели. Закончив все дела на шнеке и перебравшись на свою лодку, я понесся к острову. Надо было переодеться, прихватить якорь с лебедкой, канаты да спешить в Самолву. К этому моменту я уже придумал легенду с нападением на ладью, геройской гибелью всего экипажа и чудесным спасением судна из рук пиратов. Маленькая ложь удачно увязывалась с военными действиями на суше, но случилось то, чего предвидеть было нельзя. Корабль не единожды ходил по Чудскому озеру, перевозя как людей, так и купеческие грузы. По некоторым приметам рыбаки, отпущенные со скрипом Нюрой, опознали шнеку из Дерпта, и даже назвали имя кормчего, Рудольф. Пришлось сказать чуть ли не всю правду.

– Это были не купцы, Игнат, вои с рыцарем ливонским. Меня пограбили, весь товар увели. Ладью ладожскую, скорее всего, захватили или потопили, раз груз, что везли, у них оказался. Я в погоню бросился. Те, кто на лодке остался, теперь на дне озера рыб кормят.

– И много их было, Лексей Николаевич? ― сомневаясь в моих словах, поинтересовался Игнат.

– Немного. Они в воду прыгать стали, испугало их что-то.

– То бывает. Здесь ключи теплые на дне озера, опасное место. Помню, один раз, когда еще с отцом своим, да прямо на этом месте, вода закружилась, да к небу, словно сосна расти стала. Я тогда сильно испугался, чуть к Озерному князю ни сиганул. Два дня слова сказать не мог. Батька к волхву возил, старик еле выходил.

– Это ты смерч видел, и он смертельно опасен. У нас в Сева… ― я чуть было не рассказал, как в городе-герое, напротив памятника Затопленным кораблям, двухсотметровый смерч наблюдали тысячи жителей, снимая стихию на камеры. ― Игнат, короче, надо шнеку в Самолву переправить да разгрузить. Только ящики с гвоздями поднимите. Они вместо якорей.

– А потом куда?

– В смысле? ― не понял я.

– Что с этой шнекой делать?

– Переделаем, да сами на ней ходить станем. Я так думаю, раз татей с ворованным добром застукали, то потерпевший, то есть я, имеет полное право судно забрать себе.

– Понятное дело, если взялся за чужие зипуны, то будь готов и со своим расстаться, ― логически рассудил рыбак, ― только ты, Лексей Николаевич, не ответил мне.

– Обида у меня осталась. Как же это получается, работаешь не покладая рук, а какой-то ливонец приходит и все забирает. Пора и окорот дать. Озеро это наше, мы здесь хозяева.

– А водить шнеку кто будет, коли ты воеводой и хозяином озера себя наметил?

– Да ты и будешь. Лучшего кормчего на всем Теплом озере не сыскать. Не Поганкина же с Подборовья приглашать. А воевода вскоре приедет, да не один, с кузнецом.

Рыбаки после нашего разговора перебрались на большой корабль, вытащили из воды ящики с гвоздями, проверили мачту, но парус ставить не спешили, так как попутного ветра не было, либо квалификации не хватало. Впрочем, после получасового исследования они завели якорь метров на тридцать от носа судна и уселись за весла, пока сыновья Игната закрутили ворот лебедки. Там, где в одиночку рассчитывать было не на что, общими усилиями, буквально за минуту мель оказалась позади, а вскоре, приноровившись к новому судну, самолвинцы весело погребли к острову. Почему весело? Да потому, что на воде от размера многое зависит; и если ты лихо справляешься с малой лодкой, то не факт, что так же совладеешь с большой. Навыки и опыт – два определяющих слова, от которых зависит если не успех, то хотя бы близкое выполнение поставленной цели. Жизненный опыт у людей, знакомых с озером не понаслышке, присутствовал, а посему первоначальные затруднения и ошибки старались обращать в шутку. Да только сколько ни шути, течь в днище сама собой не закроется.

В это время Гюнтер поджидал первый отряд ливонцев, которые по всем подсчетам должны были уже оказаться возле деревеньки Луг. В своей победе он не сомневался. Дорога выходила из леса прямо на широкое сенокосное поле, и оставалось незаметно пересидеть в березняке с правой стороны, дождаться выхода колонны, после чего напасть с тыла. Латная конница гарантированно стопчет пехоту, а несколько всадников неприятеля не сыграют никакой значимой роли. Наконец, незадолго до полудня к засаде прибежал младший сын Федора Лопухина. Из-под рыжеватых волос юного разведчика, торчащих как скошенные стебли ржи в разные стороны, выглядывали уши. Лопоухость была отличительной чертой рода, населявшего деревню Луг. В руке малец держал пятнистую армейскую шляпу с широкими полями, которую современные рыбаки или охотники иногда надевают во время своего промысла. Висевший мешком камуфляжный комбинезон с закатанными рукавами и подвернутыми штанинами, перетянутый на талии ремнем, довершал костюм отрока. Обуви на мальчике не было.

– Князь, идут. ― Малец протянул спичечный коробок, спрятанный в шляпе, Штауфену.

Высыпав спички на ладонь, Гюнтер сосчитал количество воинов у неприятеля. Получалось ровно два десятка, и три спичины были надломлены, это означало всадников.

– Молодец, ― похвалил мальчика Гюнтер, ― все правильно сделал. А я тебя даже не заметил, когда к нам подходил. Настоящий охотник.

Отрок покраснел, от чего веснушки на носу превратились в маленькие коричневатые пятнышки, и немного стушевавшись, засунув шляпу под мышку, выставил перед собой семь пальцев.

– Семья Пантелеймона, с Чудских Заходов. К жердям привязаны. Их в середке ведут.

Новую одежду, которая Нюре показалась уродской, и Гюнтер не знал, куда пристроить, так как была достаточно дорогой и просто подарить кому-нибудь не давала скупость, отрок отработал на сто процентов. Все дело в том, что в Чудских Заходах выращивали капусту, и, как докладывал Захар, прокормить ею можно было под сотню человек. Пантелеймон являлся как раз тем старостой, упорно не соглашавшимся перейти под покровительство Самолвы. Никакие аргументы, кроме как силы, на него не действовали, тем не менее этот последний довод Штауфен применять не спешил. Рано или поздно Чудские Заходы вошли бы в состав княжества, но сейчас появился прекрасный повод ускорить эти события. Правда, с возможными невосполнимыми потерями. По большому счету Гюнтера, безусловно, расстроило названное количество пленников, которых должно было быть в пять раз больше. Но отдавая себе отчет, что в неспокойное время всякое могло произойти, и некоторое количество жителей все же имели возможность скрыться в лесу, князь еле скрыл улыбку. Теперь строптивый староста не просто расплатится за свою самонадеянность, а еще станет столпом лояльности.

– Тебя как звать, Федорович? ― спросил Штауфен.

– Ваня.

– Иван Федорович, беги к батьке, да скажи, чтоб с телегой моей на дорогу выезжал. Как ливонец из леса выползет, пусть нахлестывает лошадку не жалея, да к избе своей спешит. Задумка наша не совсем удалась, смердов с Чудских Заходов отбить надо. Понял?

– Ага. А коли нагонят, тогда как?

– Не успеют. Я ж обещал защитить, а слово мое ― железо.

Колонна наемников ленивой змеей выползала из леса, проклиная «торопыгу» Рихтера и двух сопровождавших его работорговцев, не давших вчера повеселиться славным ливонским воинам. Мало того что в полной амуниции все утро проторчали в проклятой деревеньке, дожидаясь, пока сменят подкову рыцарскому коню, так еще и невыносимая жара с избыточной влажностью. Все это в совокупности никак не прибавляло настроения. И лишь две девки с соблазнительными формами, захваченные в предыдущей деревеньке, плетущиеся за своими братьями, поддерживая руками наскоро перевязанные в трех местах веревками березовые жерди, сдавливающие их белесые шеи, радовали глаза некоторых счастливцев. Волосы, заплетенные в длинные косы, стучали по ягодицам пленниц, и что творилась в воспаленных умах негодяев ― можно было только догадываться. Всякая вещь имеет свое место и назначение. И вполне очевидно, что сострадание не было предназначено для того, чтобы располагаться во вместилище их разума, по крайней мере, у большинства. «Ничего, ничего, ― рассуждали наемные кнехты, ― осталось недолго, каких-нибудь семь верст, и будет позволено всё». Это в давние времена, когда еще бытовали хоть какие-то нравы, победители получали право на разграбление. Теперь же, со всеобщим распространением борьбы с иноверием, грабеж дополнялся поощряемым убийством. Каждый умерщвленный еретик списывал десяток грехов, мешавших со временем очутиться в райских кущах.

Сам же Рихтер придерживался немного другой точки зрения. Он нарочно не спешил, давая возможность Отто сделать всю грязную работу. На данном этапе его интересовала только личная выгода. Если копнуть поглубже в его черной как сажа душе, то выяснилось бы, что имени при рождении ему не давали вовсе. Судья Нюрмберга, достопочтенный Рихтер, нашел подкидыша и воспитал его как собственного сына, дав неплохое образование. Правда, пристрастия у судьи были весьма деликатного характера, за что и поплатился он холодным февральским вечером на конюшне. Приемный сынок не просто убил «благодетеля», он отрезал ему все, что было можно, и, нарисовав на стене пентаграмму, скрылся из города, прихватив все деньги. Пять лет он скитался по разным землям, примыкал к разбойникам, грабил, убивал, насиловал. Даже переодевался в священника. В конце концов, по совету придушенного им на постоялом дворе умирающего рыцаря, оказался в Дерпте, где назвался Рихтером. Самозванец вскоре собрал вокруг себя шайку подонков и, пренебрегая какой-либо моралью, оказывал разного вида услуги епископу, за которые честный человек ни в жизнь бы не взялся. Рихтер даже планировал вступить в Орден, возможно, так бы оно и было, но судьба свела его с Гротом. Спасшийся из Копорья свей собирался отбыть в Венецию, а дабы ехать не с пустыми руками, перекупил у епископа пленных прусских язычников, отправленных служителю церкви для обращения в истинную веру. Их-то и охранял лжерыцарь на момент передачи товара. Так сказать, проходил испытательный срок. А так как дела надо доводить до конца, то епископ отправил Рихтера в Самолву, чтобы подсобить Отто, привести Гюнтера Штауфена на суд, а заодно забрать обратно рабов.