Текст книги "Записки аэронавта (сборник)"

«ночью в черную дверь непривычно привинчена ручка…»

 
ночью в черную дверь непривычно привинчена ручка
но ручьями стожары и перистый светел убор
в перерыве грозы отвечай человек-почемучка
ученик сентября чтобы осени в очи в упор
 
 
здесь на твердую голову все аксиомы системы
понимать и кому так коварно планета кругла
плюс на минус в мозгу расскажи электричество где мы
чтобы бережно знать если выхода нет ни рубля
 
 
сквозь молчание спящих сверчков возле черного хода
различать пустоту и пульсаров прерывистый свист
ты один в этом квантовом сне остальное погода
признавайся погоде скажи молодой гармонист
 
 
им бы всем по уму только сердце всегда настигало
быть бы богом над ними недолго до полной луны
до стожар расстояние страсти но милости мало
потому нас так меньше чем если бы всё по любви
 
 
свет обеих медведиц и млечная их чечевица
сговорились пасти до зари у калитки козла
здесь попробуй умри а потом допроси очевидца
вся природа глядит никогда не отводит глаза
 

духовая музыка

 
внимательное утро вой трубы
из противолежащего окна
распарывает кроткий пражский воздух
там ученик оттачивает гаммы
слюноточиво и труба хрипит
 
 
стоит суббота но внутри рефлекс
велящий спящему из койки мигом
и быстро быть к чему-то начеку
так исстари диктует трубный рев
чья окончательность и непреложность
впечатана в наш генный код о чем
еще две тысячи тому камлал
завшивевший всемирный сумасшедший
на патмосе
 
 
иное дело флейта
особенно в комплекте с барабаном
она поет о долге и войне
о жертвенности жизни в зоне риска
и смерти без которой жизнь софизм
на севере где лучшие из нас
сошлись испить шеломом из литани
но голова в крови и кровь в воде
из нас кто вместе штурмовал бинт-джбейль
юнцы вчера из тиронут во цвете
и в шрамах прежних браней мелуим
сыны цахала ратный сбор иуды
ревнитель храмовых руин почти
повержен
 
 
из-за черного евфрата
где газ геенны бьет из-под земли
восстали гог с магогом и пылает
их мстительное сердце маслянисто
еще чуть-чуть и флейта захлебнется
умолкнут барабаны на холмах
где в бок приняв коварный дар сармата
горит меркаба
 
 
в иерусалиме
есть кладбище текущее в кидрон
участок словно в сохо лофт ценой
здесь трубный глас услышать будет проще
имущим если флейта замолчит
но бородатым здесь не по карману
презрев корысть и возлюбив закон
бородачи всегда идут к стене
по локоть вьют ременные жгуты
и плачут и кричат шма исраэль
но тот кому они кричат не слышит
он к их мольбам оглох в тридцать восьмом
от битого стекла
 
 
поет труба
и мы соображаем без труда
что это голос вещего шофара
будить того кто угрожал воздать
а если так то хорошо бы знать
кому в зачет награда или кара
он обещал вступиться в этот раз
но он оставил нас
оставил нас
 

эдип в коломне

 
шумно вздохнуло чудище и отвечало
рассуди сам по науке если философ
в термодинамике есть второе начало
и число ответов меньше числа вопросов
вот на эту разницу и живем с супругой
с утра наличных ноль но на кон ставлю смело
пораскинь чем бог над этой правдой сугубой
и взмахнуло лапой и убило и съело
 
 
жалко ослепнуть в зобу не прозрев ни разу
плохо кончить век дичью без избытка знаний
человек не чета идеальному газу
раз передний ум тормоз не вывезет задний
страшно когда среди природы постепенной
суслик пополам плугом с небес камнем птица
тепловая други мои гибель вселенной
по ту сторону шанса налить-похмелиться
 
 
домик допустим в коломне за вином прямо
ответ или или судьба обыкновенна
здесь кто папу зашиб кому дала чья мама
вопрос не острый не австрия чай не вена
взыграет на солнце льдинкой прозвенит фикса
о берега стакана и в путь ко второму
а какие и гибнут то не в пасти сфинкса
с константой больцмана на устах в дар харону
 

разговор с воображаемым другом который оказывается умер

я

 
друг сергей или василий
как работа как семья
ты зачем внезапно синий
весь лиловый из себя
 
 
завела невзгода в угол
горе грянуло бедой
видно поздно я надумал
побеседовать с тобой
 
 
а спросить хотел всего-то
сердце совестью грызя
как семья и как работа
но теперь уже нельзя
 
 
ты обиделся наверно
нынче скромно словно мышь
или спящая царевна
в крематории лежишь
 
 
как же стал ты мертвым местом
был же голос и лицо
объясни хотя бы жестом
ты ли это или кто
 

он

 
очень слышать это мило
со слезами и слюной
раньше чаще надо было
разговаривать со мной
 
 
умирать светло и сухо
что вам поп ни говори
лишний визг не лезет в ухо
кашель кончился внутри
 
 
раньше жизнь была хреновой
больше зубы не болят
погорю теперь сверхновой
в трех минутах от плеяд
 
 
если снова спросит кто-то
из желающих внизу
как семья и как работа
я пошлю его в пизду
 
 
я и умер-то нарочно
выйти в звездные поля
но убей не знаю точно
это я или не я
 

«кто камни тяжелил и руку правил богу…»

 
кто камни тяжелил и руку правил богу
чтобы родней всегда и так звеня земля
кто зодчий всех зверей и сочинил погоду
увы что был не я
 
 
когда в безоблачной но за полночь гилее
так млечно теплится узор подложных тел
стоять и видеть сон что есть одна милее
какую ты хотел
 
 
на свете бога нет но к куполу крутому
прильни где невелик зодиакальный круг
в танцующий бинокль мы говорим плутону
прощай холодный друг
 
 
кто щерился без глаз от пристани кромешной
кто опускал во мрак беззвучное весло
теперь в последний раз мерцает под одеждой
нагое естество
 
 
простые проводы стакан и осетрина
кость компаса дрожит берцовая в окно
за тот предел где лжешь ни ты ни прозерпина
не властвуют давно
 

«разбиваясь на векторы весь этот трепет и свет…»

 
разбиваясь на векторы весь этот трепет и свет
унаследован слепо но к старости сны откровенны
безопасно с утра что надежды фактически нет
только фазы любви под хитиновым кителем веры
 
 
ты снижаешься в бар сигаретный сигнал на борту
сквозь обломки футбола и ветреной феи наезды
после третьей прозренье пора постигать правоту
той последней любви за которой не нужно надежды
 
 
пусть корыстна тем люминесцентней на девушке бант
дальше кончится воздух и свет отмеряют по кванту
мудрено горевать если в горле застрял акробат
отстегнувший под куполом веру и выбравший правду
 
 
клубы алого дыма из дыр задубевших аорт
или если к последнему преображенью готовы
мир прозревшим проезжим кто девушку примет на борт
и швейцарам в шевронах в ночи отдающим швартовы
 
 
нынче третья попытка так прыгаем наверняка
в этот желтый манеж где такси прорубают орбиты
небо с беличью шкурку пока нам любовь велика
и кукушкины сестры в гнезде позади позабыты
 

cat’s cradle

 
вот кровать на ней подушка
тень струится с потолка
дело к вечеру подружка
я спою тебе пока
 
 
наша бедная каютка
аккуратна и мала
не горюй моя малютка
уплывем и все дела
 
 
птицы бледные как будто
рыбы грустные в воде
никому не видно пункта
назначения нигде
 
 
все явления природы
прочь словами на губах
спят отмучившись микробы
в очень маленьких гробах
 
 
спи уткнувшись в бок подушкин
если по сердцу процесс
мчится пушкин вьется пушкин
но всему придет дантес
 
 
даже нам с тобой малышка
носом в теплое плечо
сказку на ночь где же книжка
не написана еще
 
 
остаются неизвестны
жертвы ядерной войны
все мои простые песни
все безумные твои
 

рассказ сироты

 
он карточку вынул с покойным отцом
селедку соленым заел огурцом
румянцем подернулось рыло
ну слушайте значит как было
 
 
покойный папаша он здесь как живой
был тверд арматурой но слаб головой
и выставил грабли на память
чтоб часто в колодец не падать
 
 
смотрели по ящику поле чудес
потом припустили трусцой через лес
там звезды в глаза как булавки
спиртным разживаться у клавки
 
 
ответь мне украйна и туркменбаши
на что нажрались на какие шиши
в избе где ни лука ни хлеба
метни-ка селедочку слева
 
 
бежим себе значит внутри аппетит
а сверху стрекочет оно и летит
на русскую землю садится
вся в зубьях железная птица
 
 
выходит зеленый ушами пушист
на морду нормальный немецкий фашист
а может вообще штурмбанфюрер
аж чуть с перепугу не умер
 
 
родитель хоть был не философ но храбр
без слова зеленого хрясь между жабр
но чем-то сверкнул этот житель
и в пыль разлетелся родитель
 
 
тут я спохватился но сразу облом
другие фельдфебели в сотню числом
отделали вмиг как хотели
и в свой израиль улетели
 
 
я пыли отцовской с пригоршню собрал
чтоб знали в милиции что не соврал
такая стеклянная вроде
в стакане держу на комоде
 
 
чума ты очкарик глотай по второй
за то что папаша народный герой
зеленым позор анашистам
и всем оккупантским фашистам
 
 
печально икая он кончил рассказ
и рылом надолго в капусте увяз
пока расширялась большая
вселенная сну не мешая
 

сказки пушкина

 
на руслане росли в ковылях на людмиле
чуди с водью в ботве учиняли отлов
а чужих чародеев уволь не любили
тут своим не наплотничать дыб да колов
 
 
лейся в песне содом если в сердце гоморра
но чем шире душа тем темней города
бей своих чтоб чужие на борт черномора
то-то ряби в очах и в руке борода
 
 
тридцать три из трясины в торфянике вязком
в пользу мужней науки жена сражена
булаву в чистом поле на голову с лязгом
раньше думал такой а потом не нужна
 
 
с фсб на васильевском спуске в повозку
больно все напоследок русалку хотят
и баюн ваш ученый пейсатый в полоску
пусть попляшет покуда мы топим котят
 
 
расстилайся славянская в банях услада
близко музыка сфер репродуктор в метро
спой нам оперу глинки о брани руслана
с головой если сердце на рельсах мертво
 

«вот на линованном листе письмо…»

 
вот на линованном листе письмо
теперь таких не пишут сразу в аську
и в скайп с ушами шасть и ну трещать
а тут листок буквально из бумаги
его с проклятием или мольбой
бывало сунешь в щель и долго ждешь
прощения или разрыва в кровь
молчишь в уме взаимно с адресатом
потом ответ но ты допустим умер
или сменил внезапно пмж
с натужным скрипом повернулся шар
в пространстве и обратно не вернется
 
 
и вдруг смотри одно из этих желтых
дошло сюда но я отнюдь не тот
кому написано и раз пятнадцать
я сбрасывал хитиновый хитон
седея и мужая отраженьем
теперь читаешь и даешься диву
как боль его бледна и гнев нелеп
он был тогда поэт и мы дружили
я отвечал из сенеки цитатой
из утешенья матери я знал
он мне ответит превзойдя размолвку
но повернулся шар и он ушел
 
 
во мрак струится школьная линовка
на ней вселенная висит неловко
где встретиться вовеки не смогла
с его проклятием моя мольба
 

сестра

 
чуть ночь и часовые стоя спят
тебе впотьмах меня понять нетрудно
где в точности я источаю смрад
молчу ничком в пыли и пахну трупно
сверкнула бронза белый свет погас
пора бы погребальные услуги
ни шороха не будет кроме нас
вороны в ступоре и псы уснули
пускай креон с три короба наврет
повергнув в трепет хор и корифея
здесь только ты мне город и народ
куда неверной кровью багровея
звенит от семивратных стен верста
кому была так велика всегда
 
 
когда лежишь и шлем пернатый пуст
единственный для тени собеседник
опарышей самозабвенный хруст
вороний грай в листве маслин соседних
твоя страна соломинка в костре
не родина а родинка простая
на треснувшей от жара кожуре
пока внутри слышнее шум распада
теперь не пленник тела и тепла
останься гибель небольшим ушибом
пой ненависть как я люблю тебя
которая сейчас придет с кувшином
пролить вина поговорить во мгле
со мной и кротко повисеть в петле
 
 
встань мертвая моя пора домой
нам истлевать в любви а им на плаху
ты не отринула что было мной
за то что я погиб и дурно пахну
мы верные потомки тех живых
как плоть твоя нежна моим фалангам
теперь не он а я тебе жених
на ложе звезд в забвении прохладном
как ослепительно судьба проста
с изнанки всех земных отчизн и родин
где труп твой брат тебе и тем свободен
что скован цепью кровного родства
и если ты осталась у меня
как радостно что рано умерла
 

«отстрекотала в полночь речь…»

Молчи…

Ф. Тютчев

 
отстрекотала в полночь речь
досказаны все сказки
настало время поберечь
голосовые связки
 
 
еще губами шевельну
но воздуха не двинут
и можно слушать тишину
откуда голос вынут
 
 
снаружи город и семья
шарманщица разлука
а в голове была всегда
дыра без слов и звука
 
 
душа согласна осязать
она увидеть рада
но то чего нельзя сказать
ей пробовать не надо
 
 
так много нашумели бед
что жить на свете жалко
у тишины обмана нет
не тронь ее шарманка
 
 
когда погаснет гул молвы
как в песне гайдна свечи
мы вспомним все что не могли
доверить прежней речи
 
 
тем повелительней ответ
хотя вопрос напрасен
что мир молчащий слову вслед
так пристален и ясен
 

«кто любили меня по способности сил…»

 
кто любили меня по способности сил
или просто терпели как трудного брата
от души бы себя хоронить пригласил
если без вариантов и смерть это правда
я бы взял их туда где теряется нить
где скоблят на столбе недалекую дату
и ни трости надломленной не преломить
ни курящийся лен угасить кандидату
там всегда спозаранку команда дружна
размотали веревки нарезали дерна
потому что пиздец и в дорогу нужна
справедливая смерть если жизнь непритворна
 
 
вот и все именины а дальше увы
напоследок в комической роли скелета
ощутить где кончаются фазы луны
и в рулетку свиваются стороны света
или поп налетит только поздно спасать
больно набело речи у них без помарок
но попробуй из ящика честно сказать
что старался но был никому не подарок
остается к столу и в котел по рублю
омочить чем привыкли причину поездки
только я вас и так без возврата люблю
и другой в дневнике не имею повестки
 

«допустим от поезда отцепляют вагон…»

Что касается меня…

Б. Окуджава

 
допустим от поезда отцепляют вагон
у окна студентка с фейсом сбежавшим за ночь
аудитор из бийска майор фсб без погон
и кормящая грудью двойню прекрасная завуч
 
 
вот и скрылся состав над будкой мертвый дымок
почему-то придется ждать разъездного отряда
что попутчик майор аудитору невдомек
но зато аудитор майору открыт как правда
 
 
и студентка в тоске глядит в пустоту с полотна
аудитор притворно в папку где чет на вычет
но красавица завуч как ночь к нему холодна
все косит на майора и сиську в ребенка тычет
 
 
он бы вышел в ижевске где все эти средства пропьет
посговорчивей там и добрей у прелестниц лица
но вагон отцеплен снаружи жизнь напролет
а внутри остается папку на пах и злиться
 
 
почему мне про вас известно ну все почти
сочинил бы сам но такие точней чем гвозди
этот верный майор эта чудная завуч мечты
и болван аудитор к ижевским ласточкам в гости
 
 
что ни час то не ближе до омска или москвы
приступает студентка тушью по кислой коже
но внутри считает что все как один козлы
и права наотрез но хочется завуча все же
 

«я жил с этим выбором в ссоре…»

 
я жил с этим выбором в ссоре
когда приходили за мной
жена облеченная в солнце
и муж осененный луной
 
 
на плюшевой зелени склона
лежал несгораемый свет
и было понятно без слова
сейчас или выбора нет
 
 
однажды в истории только
где я и вокруг ни души
они постояли недолго
и вместе со светом ушли
 
 
как будто почтовая марка
письмо за пределы тюрьмы
жена облеченная ярко
и муж осененный в тени
 
 
в висках этой памяти тесно
ей понизу путь но поверх
дымит опустевшее место
где свет нестерпимый померк
 

«с нечеловеческим к вину влеченьем…»

Where have all the flowers gone…

Pete Seeger[8]8
  Where have all the flowers gone? (англ.) – «Где цветы минувших дней?», из песни Пита Сигера.


[Закрыть]

 
с нечеловеческим к вину влеченьем
навстречу бомж и старенький простыл
в люминесцентном конусе вечернем
он пешеходом кажется простым
а может быть он летчик по природе
и нестерова б нам вертел вверху
или пускай бы службу нес в пехоте
когда б увы не страсть его к вину
теперь простыл и дальше жить не может
в картонный гробик грипп его уложит
взойдет цветами к солнцу до весны
где так солдаты к девушкам нежны
 
 
дрянь пунктуация конечной точки
рубль дореформенный предел цены
понаведут красавиц вить веночки
а мы и есть те самые цветы
удобней вниз а вверх летать нелепо
пусть летчик кто-нибудь допустим я
рывком рычаг и нестерова в небо
но все-таки быстрей всего земля
раз правды не добился и спиноза
спущусь в подвал и выпью там спиртного
 
 
чем насморк смертный чем любовь к вину
жалея граждан за печальный вид их
я лучше голосую за войну
где есть хотя бы шанс у неубитых
вернуться в тыл и ездить на метро
на родине а мы уже никто
 

«вот смотри затянули в трепете черных лент…»

 
вот смотри затянули в трепете черных лент
в плеске скользких монист из цветного лома
на текущий счет перечислить количество лет
сколько не были дома сколько не было дома
если слепо теребить у воротника
из-под пуговиц на груди разойдется кожа
там на влажный жар неожиданно ляжет рука
на утиную алую лапку теперь похожа
краем скатерти утереть рукавом прикрыть
урезонить похоть умерить прыть
кто лежать ослаб завернуть и прочь из прохода
сочиняем петицию корифею хора
………………………………………………..
 
 
исполати деспота сидим и свет не бел
по числу поголовья уже целиком китайцы
сколько вышли на улицу столько и дом сгорел
вместе с календарем почему и танцы
или главный случай нарочно вслух расскажу
в черных перьях голос несоразмерен звуку
вместо кашля внутрь догорим анашу
в металлической флейте слюной разводя разлуку
в дрожь рука у горла чур гортань не моя
но у кожи свернуты не сошлись края
быстро подпись в трубочку под лифчик девке
сердце бац в горчицу и стучит на тарелке
…………………………………………………………..
 
 
будь ты блок трубой поглазей на лязг монист
все быстрей бедро все неистовей баянист
тюк да тюк по кнопкам но тайно на водку падок
то и дело руку с басовой консоли вниз
и ему является мать-патронесса крыс
их гусиных лапок раковых шеек и маток
………………………………………………………….
 
 
пусть надолго такие скачут какие они
от кого внутри нам красно влажно и жарко
а потом кембрийские рыбы тупые пни
доживем где нас никому не жалко
где в прихожей дрожит антрацит как сон
можно кожу на гвоздик полный комбинезон
 

«знаешь давай убежим в макао в рио…»

 
знаешь давай убежим в макао в рио
эта нужда и служба такая проза
будем я бык а ты белоснежка ио
или наоборот я вред ты польза
или вообще не будем никто на свете
из пустоты не выпятить сочетаний
телу навязло висеть бельем на скелете
фикция слова не больше чем прочерк тайный
ты например пространство я время что ли
все что останется если сомкнутся шторы
 
 
знаешь давай никогда друг друга не встретим
от исполненья желаний в мускулах вялость
кто остается может и жил за этим
чтобы гадать по кому всегда тосковалось
в рио в макао выбраться порознь разве
в жизни животных уйма живых картинок
дачный участок можно вскопать на клязьме
с силами зла за судьбу вступить в поединок
раз ты заглазно веришь в меня хромого
мне все равно что ты может быть корова
 
 
поздно сгустившимся норовить не рождаться
раз не спросили кто в ноздри вдевали кольца
тысячам вовсе участи не дождаться
от громовержца с огнивом молотобойца
если меня на земле никогда не станет
новый возникнет в сызрани или ницце
или кто книгу значений за нас листает
с воплем ослепнет на самой пустой странице
точен двоичный код орел или решка
да или нет никогда не грусти белоснежка
 

«что-то жить с утра неповадно телу…»

 
что-то жить с утра неповадно телу
в пустоте стекла
если взять стакан и хуяк об стену
устоит стена
 
 
как у нас припас алый труп на рее
винегрет к столу
может вслед придут кто меня добрее
и сожгут страну
 
 
а пока над ней перезвон бокалов
морды в оливье
с днем варенья свет пистолет макаров
в золотом кремле
 
 
но за гробом зебры до звезд саванна
словно в детском сне
только слов во рту до свиданья анна
и другие все
 

8 октября 2006

«наливаются листья последним зеленым огнем…»

 
наливаются листья последним зеленым огнем
словно спазмы земли серебрятся овраги кромешно
в стекла к вечеру бражник и смертная метка на нем
так кончается лето и больше не надо конечно
 
 
напоследок пока под стопой мостовые теплы
все никак перед сумраком не наиграются дети
а в недолгих домах что за мы притаились в тени
и вверху перелетные клином крикливые эти
 
 
лягут долго ли коротко ли на траву холода
все равнины ровней и продрогшие горы покатей
согревало внутри сколько совесть была молода
но свело поясницу и вот не слезает с полатей
 
 
видно бронзовый наш закатился и следом стальной
так сподручнее крючьями к берегу души нагие
и в последнее лето над приговоренной страной
только бурые лопасти сфинкса а мы никакие
 
 
это тифона критские птицы в гортанном дыму
отогнать бы однако да правды во рту ни глоточка
а какие и кто мы по списку ответим тому
кто дохнет февралем и кому эта бабочка дочка
 

«когда-нибудь пришла и встала у окна…»

 
когда-нибудь пришла и встала у окна
к присутствию спиной а в небесах чертила
всю синеву и траекторию орла
я очинял перо и разводил чернила
 
 
мир вечерел квазары падали в подол
пускай бы вымысел удачен был у бога
так подмывало петь но видимо потом
когда прокашляться после ее ухода
 
 
хотелось что судьба отсюда не беда
сквозь трепет изнутри где близко плоть слепая
я постигал с трудом кто у меня была
пришла и у окна когда-нибудь стояла
 
 
навек и светится что никогда прошло
как у себя в ласко в большой бизоньей шкуре
вся радость на стене лазурное пятно
где кажется умри и будешь жив не хуже
 
 
сойдя по паспорту в неброскую страну
в окрестность скромную москвы или саранска
припоминаешь как однажды жил в раю
и голос пробовал так сипло но старался
 

«покуда вертится и крутится…»

 
покуда вертится и крутится
то гнев определит то милость
кому какое что там трудится
следя чтоб не остановилось
 
 
всегда старается и движется
но раздается слово фальши
фита в наборе или ижица
и боязно что будет дальше
 
 
еще вчера такими храбрыми
на стогнах предстояли богу
а нынче словно воздух жабрами
предсмертную вдыхаем воду
 
 
как все-таки тесна вселенная
в заплатах звездного асбеста
такая местность здоровенная
а для себя так мало места
 
 
хотя бы небо но сожгли его
и в штопоре струится летчик
когда слепого и сопливого
судьба берет тебя на счетчик
 
 
всегда цветы и в камне профили
рождайся жить не слишком скоро
все будет как в финале оперы
но под водой и строго соло