Книга: Время жить и время умирать - Эрих Мария Ремарк

Цитаты:

Женщина что-то очень быстро проговорила по-русски. — Спросите, что ей нужно, — сказал лейтенант Мюллер. Он был бледен. Это была его первая казнь. Мюкке передал вопрос старику. — Ей ничего не нужно, она только проклинает вас, — ответил тот. — Ну, что? — крикнул Мюллер, он ничего не понял. — Она проклинает вас, — сказал старик громче. — Она проклинает вас и всех немцев, что пришли на русскую землю. Она проклинает и детей ваших! Она говорит, что настанет день, — и ее дети будут расстреливать ваших детей, как вы нас расстреливаете.

*** И вот — Россия. Россия, и поражения, и бегство. Это уже не где-то за морем; отступление вело прямиком в Германию. И отступали не отдельные разбитые корпуса, как в Африке, а вся немецкая армия. Тогда он вдруг начал думать. И многие другие тоже. Да и как тут не задуматься! Пока они побеждали, все было в порядке, а того, что не было в порядке, можно было и не замечать или оправдывать великой целью. И какая же это цель? Разве у нее не было всегда оборотной стороны? И разве эта оборотная сторона не была всегда темной и бесчеловечной? Почему он не замечал этого раньше? И действительно ли не замечал? Сколько раз он начинал сомневаться и его охватывало отвращение, но он упорно гнал его от себя!

*** Зауэр посмотрел на отблески пожара. - Иной раз, как поглядишь, сколько мы тут в России всего поразрушили — просто страшно становится. Как думаешь, что они сделали бы с нами, если бы подошли к нашей границе? Ты об этом когда-нибудь думал? - Нет. - А я думал. У меня усадьба в Восточной Пруссии. Я еще помню, как мы бежали в четырнадцатом году, когда пришли русские. Мне было тогда десять лет. - Ну, до нашей границы еще далеко. - Смотря по тому, как все пойдет, а то и опомниться не успеем. Помнишь, как мы продвигались вначале? - Нет. Я был тогда в Африке. Зауэр снова взглянул на север. Там вздыбилась огненная стена и вскоре донеслось несколько сильных разрывов. - Видишь, что мы там вытворяем? Представь себе, что русские то же самое устроят у нас, — что тогда останется? - Не больше, чем здесь.

*** Штейнбреннер колебался. Он не доверял Иммерману. Однако партийное рвение превозмогло. - Сокращение линии фронта почти закончено, - заявил он. - Русские обескровлены гигантскими потерями. Новые укрепленные позиции для контрнаступления уже готовы. Подтягивание наших резервов завершено. Наше контрнаступление с применением нового оружия будет неудержимо. Он поднял было руку, но тут же опустил ее. Трудно сказать о России что-нибудь вдохновляющее, каждый слишком хорошо видел, что здесь происходит. Штейнбреннер стал вдруг похож на усердного ученика, который изо всех сил старается не засыпаться на экзамене.

*** — Эсэсовцы! — презрительно ответил Фрезенбург. — Только за них мы еще и сражаемся. За СС, за гестапо, за лжецов и спекулянтов, за фанатиков, убийц и сумасшедших — чтобы они еще год продержались у власти. Только за это — и больше ни за что! Война давно проиграна.

*** - Проклятая банда! - сказал он. - Что они с нами сделали!

Как подойдем к нашим границам, надо заключать мир. Другого выхода нет.

– Почему?

– Парень, что за вопрос? Чтобы они не сделали с нами того самого, что мы сделали с ними. Неужто не смекаешь?

– Да, а вдруг они не захотят заключать мир?

– Кто?

– Русские.

Зауэр во все глаза уставился на Гребера:

– Так ведь им придется! Мы предложим мир, и они не смогут не согласиться. Мир есть мир! Тогда войне конец, и мы будем спасены.

– Они согласятся, только если мы безоговорочно капитулируем. А тогда оккупируют всю Германию, и ты останешься без своей мызы. Об этом-то ты думаешь или нет?

На миг Зауэр смешался.

– Конечно, думаю, – помолчав, сказал он. – Но все ж таки это не одно и то же… Они ведь не вправе ничего больше разрушать, если настанет мир. – Он прищурил глаза и вдруг превратился в хитрого крестьянина. – Тогда у нас все останется целехонько. И только у других разрушено. А в конце концов они рано или поздно уйдут.

Какие хитрые немчики, знали что "Ванька" пожалеет.

Бесконечный ад войны сменяется мимолётным затишьем, мечты о спасении и мире хуже пытки - так они недосягаемы, многим не суждено дожить до них. Да и те кто дотянет не будут уже прежними людьми, война перемолотит их и искалечит, наградив взамен неподъёмным жизненным опытом, который был бы полезнее молодёжи, а не рано постаревшим калекам.

Он посмотрел в зеркало. Ему казалось, будто он уже стал легким, точно клочок бумаги, плоским, подобным тени, и первый порыв ветра может унести его, выпитого насосами, ставшего лишь пустой оболочкой! Что же останется? И за что ему схватиться, где бросить якорь, в чем найти опору, что бы такое оставить в мире, что его удерживало бы и не дало ветру совсем умчать?

Единственное, что хоть как-то согревало солдатскую душу (кроме спиртного), были мысли о доме, родных и близких. Пожалуй, именно эти мысли и помогают человеку выжить и не отчаиваться, сохранить хрупкую надежду!