Текст книги "Ведьмин Сын"

Он рубит…я всё ещё кричу, булькая полуразрубленной шеей, боли нет, есть только исступление, он бьёт снова, и, лишь на третий удар, я, наконец, просыпаюсь.

***

Голова болела так, будто её и правда пытались отрубить, я обнаружил себя, озверевши озираясь, сидя в постели, одной рукой держащийся за шею – да уж, пробуждение вышло не из дружелюбных. Где-то за закрытой дверью выла кошка, которую я то ли запер в туалете прошлой ночью, то ли она просто решила, что мне живётся слишком хорошо и надо потребовать внимания, любви и ласки, в максимально присущей всем кошкам и женщинам манере. Добраться до двери в спальню было сложно, по дороге я сумел споткнуться о разбросанные по полу тапочки и чуть не свернуть прикроватный столик, но всё же, цель была достигнута. Как только ручка повернулась и дверь приоткрылось внутрь, метнулось трёхцветное мохнатое чудовище и с диким мурчанием, напоминавшим дизель на холостом ходу, стало тереться мне об ногу. «С добрым утром» значит.

Спустя несколько минут я выяснил, что в закромах пусто и холодно, «как в сердце моей бывшей», и стал собираться к выходу из дому. Утро без яичницы и кофе у меня представить всё равно не получится, не в том я возрасте, чтобы перебиваться хлорированной водой из под крана и сексом с красавицей, да и к тому же, какой красавице нужно то, что теперь отражается в зеркале, разве что, кошку трахнуть осталось.

Не включая телефона, несколько раз ткнул в кнопку, отвечающую за запуск музыки, обулся – лестничная клетка, пустая улица, я вышел на улицу и вдохнул холодный воздух карантинной весны и только в этот момент понял, что рандомный выбор трека в моём приложении сделал мне неожиданный «подарок»

Я как сейчас помню первую улыбку мамы,

Она все та же, как это ни странно.

И где бы ни был я…

В каких бы городах и странах,

Она во мне будет светиться постоянно.

Я выдернул наушники из ушей. Я, конечно, люблю «Марлинов», но слушать это сейчас – просто издевательство. До магазина я дошёл в суровом молчании, подкреплённым лишь скрипом голых ветвей на холодном ветру. Приобретя всё, что казалось мне нужным, я намеренно прошёл мимо стенда с алкоголем и отправился на кассу, сегодня моей голове требовался трезвый день.

По дороге домой я завернул в аптеку, на двери было наклеено объявление: «Масок нет! Совсем!». М-да, весь мир и его заботы – как-то всё мимо меня. Приобретя у хмурой продавщицы набор чемпиона, состоявший из обезбола и витаминок, я двинулся своим путем. Пустые дворы радовали своим видом, по дороге я встретил лишь девочку-подростка, удрученно сидящую на одной из новодельных скамеек, вмонтированных по всей набережной. На лице у неё была медицинская маска, на которой красным было выведено «вышла из чата», время от времени она прихлёбывала что-то покоящееся в бумажном пакете у её ног, форма пакета с потрохами выдавала содержимое – бутылку вина, уважаемо. Подмигнув девице и получив в ответ прищур глаз, говорящий, что под маской она улыбнулась, я проследовал к своему подъезду.

Войдя в дом, первым делом я закинул в себя обезболивающее, а уже после раскидал продукты по их местам и приступил к приготовлению завтрака и варке кофе. Через несколько минут я сел завтракать, подтянув к себе блокнот, заранее принесённый мной из спальни. Перечитав последний кусок, на котором вчера остановился, я снова споткнулся глазами об фразу «Всё, что оставалось – сесть писать»… что-то с этим было связанно? Быстро пролистал блокнот до конца – все страницы были пусты. От раздумий меня отвлёк пиликнувший смартфон.

Стоило проверить, не с работы ли написали, дотянувшись, я взял гаджет и разблокировал. На экране меня встретила последняя незакрытая фотография аппетитной задницы бывшей, присланная мне в награду за мою своевременную щедрость и просто потому, что я замечательный. Внезапно что-то щёлкнуло, я сосредоточился на правой части снимка. На бедре была небольшая татуировка: дополненный ключ «соль» – моя подпись, набитая почти десяток лет назад, когда мы были вместе. Перед глазами вспыхнули воспоминания: вчерашний разговор, улыбающееся лицо, окруженное дредами, блокнот и моя рука, привычно выводящая тот же символ на бумаге.

Я перепроверил блокнот – страницы были пусты. Странно, может всё же этот момент приснился? Телефон снова пиликнул, плюясь дополнительными оповещениями. Действительно писали с работы, пришлось зайти в рабочие чаты и некоторое время отвечать на череду скучнейших вопросов, связанных с проектом сопровождения механических глаз на открытых участках метро, коими наша прекрасная мэрия наблюдает за жителями. Расквитавшись с рабочими вопросами, я вернулся к дневнику и продолжил погружение в свои воспоминания.

***

Закрытая дверь в голове, территория куда лучше не подходить, не трогать своим умом тропу к той земле, где придется признать происходящее, нет сил и нет уверенности, что ты вовремя вернёшься. Поэтому каждый раз когда срывает, у тебя есть несколько мгновений чтобы дёрнуть мысли, подымая защитный барьер отрицания – отгораживающий разум от реальности происходящего, уговаривая этот золотой купол стоять, потому что у тебя нет права свалиться. Впереди дела, оформления и нужды печалей других людей, что придут со скорбными лицами, нет прав на то, чтобы отказать королеве в почестях. Поэтому потом, поэтому захлопнутая дверь отгораживает тебя вновь, позволяя остаться в комнате функциональной реальности.

Сначала раздался мелодичный звон. Я повернул голову и увидел, как по зеркалу пробежала волна. Она вынырнула из стекла, ещё не успев облечься в плоть – силуэт, сотканный из амальгамы, выпал в мою реальность по пояс, и щека ощутила касание холодных, мучительно родных и недоступных пальцев. Закрыв глаза, я потёрся рукой о нежную, сияющею изморосью зеркального мира кожу, тонкие руки встряхнули мои плечи, и я открыл глаза, она смотрела мне прямо в глаза, губы её шевелились, но я не слышал из-за стука крови в ушах и поднимающегося по горлу волны не задушенного рыдания. Пытаясь не быть жалким, что вероятно у меня полностью не получилось, я растворился в её присутствии.

Через пару мгновений она отстранилась, я услышал, как она пальцами с длинными ногтями провела по стене, оставив кривой прорез в обоях, тут же лоскут отклеился и повис.

– За стену прости, надо было привести тебя в чувства.

Недобро улыбнулась она уже обретающими кожу губами.

– Да плевать мне на них.

Я глубоко вздохнул и вернул тембр голоса в рамки, соответствующее моему полу и возрасту.

– Благодарю за поддержку, она мне была нужна, но я крайне удивлен тебя видеть.

– Сказал сумасшедший своему дежурному глюку, – хихикнула она, – Тебе было плохо, я не могла не прийти.

Качнувшись от выпитого, я опёрся рукой о стену, на которой висело зеркало с наполовину вынырнувшей из него собеседницей

– Я давно перестал быть предметом твоего интереса, да и изначально, вроде был «только ошибкой, чтобы позлить другого человека».

– Это у той, «реальной», у нас всё иначе… – тень пренебрежения пробежала по её лицу, – Да и у той «ты настолько скучный, что посижу до четырёх утра», так что обойдемся без сравнений.

– Забавно звучит из уст умственной надстройки над реальной личностью.

Произнеся это, я моментально пожалел, даже сквозь алкогольный туман, даже говоря с не вполне реальной персоной, не стоит подобное говорить женщине. – Прости, я дурак…

-…Ничего…

Возмущение, наполнившее её взгляд, вытекло на щеки каплями жидкого серебра, быстро впитавшимися в кожу, в глазах уже воцарилось спокойствие. Метаморфозы её ртутной мимики, как всегда, меня восхищали. Она осмотрелась

– У тебя тут красиво.

– Ты ещё вид на канал не оценила…

Начал было я, указывая рукой путь к балкону, но был прерван.

– Что-то…

Она с шумом втянула воздух ноздрями, её хищные черты заострились ещё сильнее обычного. – Тут что-то… нет, кто-то….

Она схватилась руками за раму зеркала и с силой вытолкнула себя на поверхность целиком, полувыпав-полувыпрыгнув в мой коридор. Напруженная, взъерошенная, продолжавшая глубоко вдыхать воздух и как будто ощупывая воздух руками.

– От меня так несёт? – попытался пошутить я, неловко переваливаясь своих хмельным телом, – Я вроде не так много и пью, да и про душ не забывал.

– От тебя несёт мужиком, дешёвым виски и не выработанными чернилами, – фыркнула она, – Помолчи.

Ведя рукой стене, она прошлась от дверей в мою комнату до входа на кухню и повернулась с озабоченным видом.

– Помнишь, когда ты у своего лучика света в кофейне сидел, писал про Деда Мороза, мол, он не добрый.

– Дед Мороз, никогда и не был добрым, спроси у Снегурок…

– Да-да,– она прервала меня подняв руку, – напишешь там и докажешь, я не о том. У тебя там кто-то Маленький боялся кого-то Большого.

Пройдя мимо неё на кухню, я сел за стол и пододвинул к себе бутылку.

– Ну?

– Большие, дорогой, они как море наступают, поглощая, а впереди них бегут волны… –

она подошла ко мне сзади и обняла за плечи, – Твой дом, как прибрежная линия, ты по щиколотку в воде бродишь.

– Значит стану крабом, может даже на галере – говорят карьере помогает – ответил я, открывая бутылку и стремясь плеснуть себе в грязный стакан, стоящий со вчера на кухонном столе.

Холодные пальцы, легшие поверх моей руки, остановили меня.

– Я серьёзно. Сюда что-то идёт. Поберёгся бы.

Я почувствовал прикосновение ледяных губ к своей щеке, помолчав она направилась в коридор. Я не двигался, наблюдая, как она подходит к зеркалу, по дороге теряя вещественность.

– Пей поменьше, ты уже настолько озверел, что у тебя все слёзы Ботавские.

Сказала она на прощанье и, невесело улыбнувшись, нырнула в мир жидкого стекла.

– Ну и ладно, зато красивые – ответил я в пустоту и налил себе выпить.

Скоро будет девять дней. Один из циклов кратных трём, пришедших к нам из времен, когда люди слушали Луну и жили в согласии с ритмом земли. Церковь пусть поёт свои трели, но матушка научила смотреть глубже, проходя по тропам истории к корням традиций. Скоро будет девять дней, я брожу по дому, как во сне, временами наталкиваясь глазом на ступу из толстого бамбукового ствола, в которой лежит отделенный мной прах. Половина уже погрузилась под землю, составив компанию дочерям и родителям, в нашей родовой могиле, в центре старого немецкого некрополя, располагавшегося недалеко от Соколиной горы ближе к берегу Яузы. Вторая часть ждёт ветра и степей. Дни текут, как и течёт мой рассудок, если бы не женщины, наверно я совсем съехал бы с глузду. Тьма не может обнимать меня вечно, её надо подождать ещё несколько дней… благо множество узких плеч ворвались в мои, посыпанные пылью пенаты, чтобы по одной ведомой им причине найти меня, задыхающегося, и выловить из чёрного омута. Их тепло не меняет ничего, но на их глазах как-то неловко вскрыться, я, конечно доделал все свои дела – но всё же при гостях, голых, длинноногих гостях мне как-то неловко. Спасибо им. Они дают отсрочку, пока на мой дом не спуститься Тьма.

Мать сидела за столом и пила чай. На дрожащих ногах я прошёл и сел во главе стола. Там, где всегда и садился.

– Сколько их было за неделю? Трое?

С лёгкостью недоступной ей при жизни, она повернулась и закинула ногу за ногу.

– Ах, точно! Четвёртая! Я забыла ту с татуировкой паутины на ноге и тремя пауками.

– Мам?

Передо мной стояла чашка чая, которую я абсолютно точно себе не заваривал, пахло от него склоном горы и пауками.

– Спекулируешь на моей смерти?

В чашке чая, на которую я смотрел, отражался блеск её ядовитой улыбки.

– Ты пей, пока не остыл.

– Я и пью.

Подняв чашку ко рту, я ощутил вкус чего-то, что было живым, напиток будто пробегал сотнями мягких лапок по моей гортани.

– Да ты не думай, я не осуждаю, смерть лечат только жизнью, но надо ведь и честь знать.

Не поднимая глаз от чая, я слушал её голос и разглядывал чаинки на дне чашки, они перемещались сами по себе, бегая по поверхности густого напитка как водомерки.

– Секс – это, конечно, счастье, но улыбка той длинноволосой, что ты забыл со мной познакомить, той, что спит, она ведь важнее?

Ее голос стал тише, будто растворялся в воздухе…. Я сидел и тупо смотрел чашку, за стеной была моя спальня, в постели спала Инь…

– Ведь важнее…

Твоя правда, Мама… Я поднял глаза и увидел, как образ матери врастает в циновку, висящую на стене кухни, лицо её, как ни странно, молодело.

– Про спящую не огорчайся, я одобряю твой жест с кольцом.

– Что?

Я опешил, а мать улыбалась, уже почти сросшись с уютным деревом нашей кухни, растворяясь в нём как хозяйка стен, уходивших корнями в землю.

– Не важно, поймешь потом, а пока слушай – твоя зеркальная стерва порвала нам обои.

Я почувствовал, как щёки начали краснеть, но промолчал.

– Сделай милость, посмотри у меня в шкафу, там есть чудный календарь… Климт, кажется – завесь дырку, некрасиво же.

Ещё мгновение, и я сижу в одиночестве на кухне, сжимая в руках пустую, тёплую чашку… я слишком много пью, надо пойти и обнять Инь, и попытаться в кои-то веки уснуть не на рассвете.

Ну ахуеть теперь, одна история ахренительней другой! Я, конечно, понимаю, что бухал так, что другой в могилу бы лёг, но весь этот театр бытовой шизофазии уже даже веселить перестал. Закинув давно опустевшую тарелку в раковину, я взял кружку с остатками недопитого кофе и пошёл в коридор, на стене недалеко от большого зеркала висел календарь. Действительно, Климт со стены, замерев в вечном Ноябре, надо мной насмехалась Юдифь. Хочешь почувствовать себя парией – посмотри на работу австрийца. Всё, как водится, в золоте и даже голый сосок её левой груди выражал превосходство и пренебрежение к моему положению.

«Прошлое в прошлом, Густав!» – подумал я и сместил очередную женщину с её пьедестала, сняв со стены устаревший календарь. За ним обнаружилась дыра в обоях, длинный кривой срез, прочерченный будто ножом, не-то чтобы я был удивлён, я вечно склонен придумывать романтические обоснования для бытовых происшествий по пьяной лавочке. Но в данном случае что-то привлекло моё внимание – на обвисшей части обоев была надпись. Приглядевшись, я понял, что это сетевой путь до конкретной директории. Кофе перекочевал из мой руки на столик под зеркалом, а освободившееся место занял телефон, я сфотографировал надпись и отправился за компьютер.

Открыв командную строку, чёрное окно бесконечной логичности, я пинганул указанные на фото цифры – адрес был доступен. Следующим делом, по старой рабочей привычке, пустил команду tracert, наблюдая количество прыжков от меня до конечной точки. Адреса, появляющиеся на фоне тёмной консоли, заставили меня удивленно поднять брови. Знакомые все места: шлюз, а затем сервера стародавних работодателей, тех, что не про подземные интернетики, а про вагоны с зерном и нефтью колесящих по просторам нашей родины и иногда из чистой милости перевозящих людей из города в город.

Стало интересно, набрав полный сетевой путь, я попытался подключиться к сетевому диску, естественно, всплыл запрос безопасности, испрашивающий цифровой аусвайс.

Наудачу набрал свои старые данные… И понятно дело, получил отказ, ну хоть что-то в этой структуре заработало нормально, безопасность – неплохое начало. Плохо, конечно, что они не знают о других созданных мной учётных записях внутри их информационной среды, но кто отловит админа в сети, которую он сам создавал. Так что, таки загрузившись в удалённый рабочий стол одного из серверов репликаторов их инфраструктуры, я проник на нужный мне диск под учётной записью одной из технических мониторинговых служб, у которых никто и никогда не проверял допуски. Проделав эти нехитрые пассы цифровой магии, я не мог обвинить обладателей среды в халатности – они старались.

Папка, в которую я попал, на первый взгляд выглядела вполне нормальной, просто отстойник бесконечных блоков по сводке чужой бухгалтерии, бэкапы. 1С – дело святое, очень защищённое и ценное, вот только для меня абсолютно не интересующее. Я не обладаю тем складом характера, который позволяет наёбывать людей, проявивших ко мне доброту… тогда для чего мне пропуск сюда? Для чего нужен был этот сетевой путь? Я прокручивал экраны одинаковых бэкапных файлов и обдумывал ситуацию… если зайти с другой стороны? Чем отличаются файлы бухгалтерии, сводной для десятков фирм… ну конечно, их нельзя потерять, в этой папке отказоустойчивость наубой, значит, я положил в неё то, что не должно пропасть ни при каких условиях. Благо, учётная запись, под которой я зашёл, имела права на смену отображения скрытых файлов и их разрешения. Провернув эту операцию, я увидел, что один из сотен файлов в папке лишь обладал иконкой и форматом сопроводительного файла к архивам бухгалтерии «грузовой компании», а на деле являлся обычным архивом.

Вытащив свою находку на рабочий стол своего компьютера, я прервал соединение с серверами страшных и могучих офилянтов железных котлов, шпал и транссибирских зекоукладчиков.

На попытку открытия файл резонно попросил у меня пароль, доверившись наитию я ввёл тот, что мои пальцы набирают, даже если я в стельку пьяный…

Секундная заминка, одобрение – и вот на моём рабочем столе, появился вордовский документ с названием «Ведьмина Апория».

Ведьмина Апория

Глава 1 – Интерлюдия

«Моя мать была ведьмой. Так про неё все говорили». С этих слов начиналась длинная речь, написанная от руки на листе бумаги, сложенном вчетверо, и лежащем сейчас во внутреннем кармане одной отсыревающей кожаной куртки.

Шёл мелкий дождь, даже не дождь толком, а какая-то водяная перхоть сыпалась с грязной головы неба, устланной серыми комкаными облаками, низко нависшими над городскими крышами. Свет фонарей отражался от влажных поверхностей, временами полосуя зрачки неровными всполохами янтаря и неона. Наигранно ровный шаг, отличающий солдат и пьяниц – мужчина, в той самой куртке с письмом, впечатывал каблуки в брусчатую мостовую проулка, тесно зажатого между тёмным длинным зданием старой фактории, нынче служащим цехом одной кондитерского гиганта, и какими-то безликими жёлтыми домами начала прошлого века, чьи двух и трёхэтажные спины ютились за хребтом сахарного гиганта. Воздух пах какао и дождём… Тори-Том – енот в жёлтых шортах, маскот, трафаретно отпечатанный на красной кирпичной стене, своими выцветшими глазами провожал слегка покачивающуюся фигуру, которая почти что свернула в переулок, ведущий к яркому авеню. Мужчина замер на небольшом перекрёстке брусчатно-бетонного мешка, чьи направляющие подкреплялись разве что парой кипарисов да заплеванной клумбой. Где-то за углом, невидимой для подтёкших глаз енота, располагалась дверь, отливающая красным деревом, старые лампы в желтоватых плафонах освещали вывеску «Флегетон». Мужчина некоторое время пялился на дверь, качнулся, сделал несколько шагов и дёрнул за потёртую бронзовую ручку.

Звон колокольчика, подвешенного в дверном проёме, оживил полутёмное, неровно освещённое старыми лампами помещение с зеленоватыми стенами. Вошедший мужчина передернул плечами, будто скидывая с себя озябшую пелену водяной взвеси, и направился к бармену, только что отвлекшемуся на звук колокольчика от беседы с парой гостей сидящих за стойкой.

Грозди различных бокалов тихо мерцали зеленоватым отражённым светом двух старых ламп в плафонах, установленных по разным краям стойки. На одной из стенок помещения красовалась огромная фреска, на ней была изображена гора, под которой текли реки, росли сады и гуляли люди. Местами изображение совсем выцвело, было видно, что его не реставрировали уже очень и очень давно.

– Добрый вечер…

– Ночер! – оборвал бармена вошедший, чеканивший свой шаг по направлению к стойке. – Виски.

– Боюсь, не смогу в этом помочь, – улыбаясь, ответил бармен.

Подсвеченная зеркальная стена за его спиной была уставлена бутылками с прозрачной жидкостью, этикетки на которых были подписаны от руки.

– В смысле? Что за бар, если в нём нет бутылки виски?!

– Особый! – подал голос мужчина, навалившийся на стойку, – Для потеряшек и не нашедшихся.

Его внешний облик, постоянно плыл перед глазами вошедшего. Единственное, что улеглось у него в голове, что говоривший был чрезвычайно грузным, а рука которой он сжимал стакан была ненормально синюшного оттенка.

– Ты скажи, в чём твоя потеря, а тебе нальют водички, ты попьёшь и тебе полегчает, верно говорю, ай?

Вторая фигура, коей оказался сухопарый тип в чёрном кардигане в зелёную полосу кивнул бармену.

– А с кем я, собственно…?

– Урш и Рон! – выпалил «кардиган», – А мы?

– Роб, – полуотгрыгнул вошедший с шумом, вытаскивая к себе длинноногий барный стул, зацепленный за металлическую трубу, идущую кантом под барной стойкой.

– Робин Бобин Барабек, сбёг с погоста человек.

Мелодично бурчание досталось вошедшему из-за стойки.

Роб поморщился, внутри дернулось привычное с детство раздражение «Гребаный Робин -Бобин всю жизнь с самого детства так и не отстанет». Когда он сел и недовольно взглянул на бармена, перед ним уже стоял пустой хайбол неправильной формы.

– Меня зовут Херес, и есть три варианта.

В воздухе поддёрнутым дымкой куримой полосатым сигареты повисла краткая пауза, в которой Роб пьяным глазом мазал бармена.

– Ты говоришь правду и пьёшь, ты говоришь неправду и пьёшь, ты молчишь и пьёшь.

– Третий.

– Отлично, сейчас всё сделаем.

Бармен уверенно двинулся вдоль строя бутылок в дальний угол бара и там взял одну из них, за тёмным стеклом которой, плескалась жидкость на вид не отличавшаяся от содержимого всех своих соседей. Вернувшись к гостю, властелин бара, выдернул из горлышка деревянную пробку, блеснувшую в свете ламп с карминовыми прожилками. В воздухе пахнуло солёным холодом, бармен отодвинул пустующий хайбол и достал из-под стойки стопки. Изящным и в то же время быстрым движением он наполнил рюмку до краёв, высоко подняв бутылку над поверхностью стойки – вода текла с лёгким звоном. На глазах у удивлённого Роба стопка тут же покрылась инеем.

– Давай залпом!– выдохнул Урш, аж припав к стойке в каком-то хищном интересе.

– Только не порежься – сказал Рон, медленно всасывая свою выпивку из кружки.

Оба с интересом смотрели на недоумевающего гостя, качнувшись на стуле, он поднёс взял рюмку, стекло приятно холодило кожу, понюхал – вода как вода. Закрыв глаза, закинул в себя содержимое стопки, откинув голову назад. И рухнул на стойку.

Примерно в это же время дверь бара снова открылась, в неё вошёл рослый человек в длинном тёмном пальто и шляпе с высокой тульей.

– Приветствую, мужики… что это тут у вас?

Оставив пальто на вешалке, он избавился и от шляпы, под которой обнаружилась грива чёрных как смоль волос, прошёл и уселся за стойку, пожав протянутые руки.

– Дарова, Азра, да тут один смельчак воды из Гьёлль хлестанул.

Тело Роба начало бить крупными судорогами.

– Ох, жёстко-то как! Ему весь кишечник сейчас ножами перемелет.

– Не перемелет! Или ты сомневаешься в моих решениях, Азра?

От звука тихого голоса даже свет притих, погрузив помещение в полутьму. Хозяин, сказавший это, будто бы и в размерах вырос, воздвигся тёмной тенью над стойкой, замерев, засыпая куски льда в пустовавший хайбол.

– Даже не думал, Херес, – темноволосый умиротворяюще поднял руки, – Просто интересно чем ты его в себя приведёшь?

Валявшийся на стойке, Роб всё ещё подёргивался, но внезапно со стоном сел, на лбу выступили крупные капли пота, взгляд его был мутным, а дыхание его было быстрым и поверхностным.

Херес взял бутылку, стоявшую на одной из верхних полок, вода в которой сквозь толстое стекло отдавала зеленцой, и вылил в подготовленный хайбол, а сверху на кусочки льда положил веточку мяты.

– Пей.

Боб сидел неровно, скосабенясь на левый бок с закатившимися глазами. Внезапно его рука, словно была отдельно от тела, рванулась вперёд и схватила стакан, движения были неестественны, как у марионетки, которую кто-то дёргает за ниточки.

Первый же глоток выправил осанку мужчины, на второй – открылись глаза…

– Славянская мёртвая кого хочешь на ноги поставит! – ухмыльнулся черноволосый, -

Полегчало?

– Не то слово, будто заново зачали, а я при этом присутствовал, – пробормотал Роб и снова припал к стакану.

– Ага, если бы мама была наковальней, а папаша молотом! – ухмыльнулся Урш, – У вас впереди интересная ночь молодой человек.

***

Текста было немного, я перечитал его дважды… Голова снова начала болеть.

Закурив, я вышел на балкон и открыл окна, чтобы позволить холодному ветру прочистить голову. Это же сколько надо было бухать, чтобы вообще забыть о том, что садился писать с моим-то пунктиком на тему словесной дисфункции? За углом взвизгнули тормоза, раздался шум удара. Выбросив недокуренную сигарету, я быстренько пробежался по комнате, миновал коридор и свернул к той части квартиры, которая находилась в направлении звука удара, повозившись с заевшей задвижкой, открыл дверь на второй балкон и выглянул на улицу.

Почти под окнами стояла карета силовиков, заехавшая на тротуар и уткнувшаяся мордой в отбойник возле шлагбаума, ведущего во внутренний двор моего дома. Рядом с машиной стояла фигура в новомодной тёмной форме служителей порядка и слегка раскачивалась на ветру. Понятно всё, обеззараживание «в чисто медицинских целях» перешло разумные границы литража. Тихо прикрыв дверь на балкон, я двинулся к кухне, оставил бицуху фемиды решать свои вопросы в одиночестве – справится, напишет рапорт, что шлакоблок кинул в него стаканчиком или собирался свергнуть государственный строй.

На столе пронзительно зазвонил телефон, что лишь усилило проснувшуюся головную боль.

Звонок с номера, отражённого на экране, не предвещал ничего хорошего, как минимум, потому что цифры принадлежали пулу номеров моей фирмы.

– Алё!

– Добрый день, Николай! Вы не могли бы сегодня подъехать в офис… тот, что в Сколоково?

– Добрый… а мог бы я поинтересоваться для чего? Мы вроде бы перешли на режим удалённой работы?

Боль в висках усиливалась.

– Вот с этим и проблема, именно ваш офис почему-то не может подключиться к терминальным серверам, инженера говорят, что нужно физическое присутствие, а, к сожалению, остальные сотрудники никак не могут этого сделать.

– Ладно… буду в течение часа.

Положив трубку, я довольно долго беззвучно матерился. Полтора года объяснять начальству, что отдел в состоянии работать удалённо и это не повлияет на качество работы – динозавры воротили нос, по Домострою отдел должен сидеть в офисе. Чего ради не ясно, но должен, так завещали предки. Грянула пандемия, и они забегали.

Закинув новую таблетку обезболивающего, я вызвал себе такси. Приложение оповестило меня, что в городе введён режим изоляции и попросило по возможности оставаться дома, я был бы не против, но унылый долг, подкреплённый стремительно обесценивающимися бумажками, звал в дорогу.

Приехавший за мной водитель обладал непроизносимым именем, но компенсировал это неотразимой белозубой улыбкой, мы мчали по обезлюдевшему городу без остановок. Как только водитель увидел адрес назначения, ему стало безумно интересно, так что всю дорогу я подвергался расспросам о чудо нано-городке, что меня порядком достало, но, в конечном счёте, окупилось достаточно смешной ситуацией. Водитель так зарассуждался о перспективах дочки поступить в международный колледж, находящийся на территории Сколково, что не заметил шлагбаум на пропускном пункте, находящимся недалеко от здания отгроханному Сбербанку напоминавшему своим видом инопланетный монолит из чёрного камня. Машина с треском пролетела сквозь преграду – неизвестно кто ахренел больше, водитель или же охранники на КПП, ясно было одно – шлагбаум, загнутый буквой «Г», теперь придётся менять вместе с лобовым стеклом, через которое пролегла трещина. Уж не знаю, умел ли красиво ругаться мой извозчик, из русских слов там были только стандартные наименования гениталий, остальное же звучало как суровое восточное заклинание. Охранники велели ему доставить меня до места, а потом возвращаться, чтобы оформить всё по правилам. Уже через пару минут я выходил из машины у искомого мной здания, попрощался с водителем и пожелал ему лёгкого решения ситуации, на что он ответил своей прекрасной улыбкой и махнул рукой, было не заметно, что сложившиеся ситуация его хоть сколько-то заботит.

День проходил бессмысленно, в созвонах с инженерами, которые сначала путали IP-адреса, потом в попытках найти в здании, опустевшем по причинам пандемии, хоть кого-то. Людей у кого можно было вымолить ключи от серверных, в результате сыскали вообще в другом корпусе, при этом они на столько не хотели контактировать, что оставили мне ключи на стойке ресепшена – паранойя касательно болезни уже просто веселила. Ещё немало времени ушло на то, чтобы найти нужные стойки и перезагрузить оборудование, а потом вернуть ключи их владельцам. Наконец, когда я убедился, что всё работает, и мои коллеги по отделу протестировали доступ к системам со своих домашних машин, я вышел на крыльцо и вызвал себе колесницу, к этому времени солнце уже село.

Вышел я не у дома, а у магазина, решив, что день трезвости на этом закончен – слишком много пыли проводов и головной боли, чтобы не позволить себе хоть малую отдушину.

Под перезвон пакета, в котором бутылка водки сталкивалась с бутылкой гранатового сока, деля меж собой права на то, чтобы раздавить упаковку чипсов, я брёл по набережной, перебирая в голове рабочие задачи, вроде бы всё было решено. Неистовое кряканье отвлекло меня от мыслей, утки, обезумевшие без внимания, сгрудились огромной стаей под перилами, наворачивали круги и смотрели жадными глазами – уж извините, не подумал, нечем с вами делиться, а бухать вы вряд ли приучены. Поняв, что им ничего не перепадёт, птицы обиженно расплылись в стороны.

Я стоял у опор моста – вид, который проглядывается с моего балкона, и наблюдал за их возмущённым демаршем. Улыбнувшись, я вновь вспомнил, как мама кормила их по нескольку раз в неделю кидая им кусочки хлеба. Мама…. «Моя мать была ведьмой» … так вот почему я выбрал эти слова. Потому что я их уже выбирал. В голове снова вспыхнуло воспоминание с символом, рисуемым мной на странице дневника. Значит, я снова сел писать… но страницы были пустыми, я их что, вырвал или их кто-то вырвал?

«Паранойя видать захватывает не только офисных трудяг…» – подумал я, двигаясь в сторону дома.

За миг до того как я открыл дверь в подъезд, мне показалось, что в моих окнах мелькнула какая-то тень.

Зелёная фасоль и брокколи шкворчали в круглодонном воке, установленном на решётке газовой плиты, я безучастно помешивал своё съестное сено, а по дороге резал адыгейский сыр и болгарский перец. Откуда-то сверху послышался шум и не ясный крик, на карантине некий сосед живущий на пару этажей выше, стал набирать обороты громкости… чтож у всех видать мозги плавятся, хрен с ним. Посмотрев на еду и поразмыслив, решил не добавлять одно в другое, выключил огонь и сгрузил обжаренную, хрусткую зелень в тарелку. С одной стороны, хотелось нажраться, с другой стороны, надо было признать, что впереди ожидали рабочие сутки – безынтересное занятие, но представления о рабочей этике из моей головы никто не убирал. Да, я могу крутить романы на рабочем месте, в былые времена даже принимать вещества, которые к слову лишь повышали рабочий КПД. Спросите знакомых архитекторов нашей столицы, да и половину моих бывших коллег, сплошь сидящих на тех или иных стимуляторах, и в редких случаях пить, но я никогда не доведу себя до нетрудоспособности. Тем более работая не в одиночку, а в контексте смены, это было бы неуважительно. Так что под свой травоядный ужин я смог плеснуть только пару рюмок во внутренний костер уныния, после чего помыл своё измученное скукой тело и потащился в постель.