Текст книги "Жалкая жизнь журналиста Журова"

Журов-старший находился на пороге тяжкой обиды на сына, не удосужившегося даже поздравить с Новым годом, но, узнав, что все время тот провел у той самой Ксюши, гнев свой смирил и изрек с некоторым пиететом абсолютную родительскую бессмыслицу:

– Как знаешь, сын. Тебе жить, тебе решать, – обнимая его на прощание, не преминул напомнить, что ждет от него серьезных публикаций.

– Будут тебе публикации! – получил в ответ.

На перрон Московского вокзала в Ленинграде Журов сошел, как и полагается командированному журналисту, изможденным, небритым и с запахом перегара. Не успел явиться на работу, буркнуть коллегам: «С Новым годом» и уставиться в окно на унылый проспект Стачек, как на столе зазвонил телефон. Ирка. Как некстати, сил никаких.

– Журов, гад, ты куда пропал?!

– Во-первых, прелестное дитя, с Новым годом. А во-вторых, я был в Москве. В командировке, между прочим.

– Ты что, позвонить не мог?! Новый год же! Мы же договаривались! Бросил меня одну, как дуру…

– Не мог! – обиженно рявкнул Журов, но тут же снизошел до объяснений: – Поехал к отцу на дачу, а у него криз… Ужас какой-то… пришлось остаться, сидеть с ним. Светка же, жена его, к родителям упорхнула. Если не врет. А телефона там нет… Потом с билетами были сложности. Как только смог, сразу приехал…

– Я же твоего отца по телевизору только что видела! Буквально на днях.

– Так в записи же!

– И программа «Время»? Не надо мне заливать, она же ежедневная!

– Поверь мне, и программа «Время»! Как журналист тебе говорю… Ладно, хватит кипятиться, давай завтра увидимся.

Ирка ни слову не поверила, опять врет.

– А почему не сегодня?

– Устал, выспаться хочу в кои-то веки в своей постели… привести себя в порядок… – Журов не успел договорить, как Ирка бросила трубку.

«Хрен с тобой», – устало процедил он сквозь зубы, но уже следующим вечером с тортиком и шампанским стоял у Иркиных дверей. Решил устроить сюрприз. Открыла Лариса Дмитриевна. Застигнутая врасплох приходом нежданного гостя, она вышла совсем уж в домашнем. Поймав на себе оторопевший взгляд Журова, она, не затягивая обмен приветствиями, тут же ретировалась в спальню, откуда прокричала через закрытую дверь: – А где Ириша, Боренька, разве она не с тобой? Проходи-проходи на кухню, располагайся, буду через пять минут!

О том, что Ирки может не оказаться дома, Журов как-то не подумал. Затрапезный вид Ларисы Дмитриевны серьезно настораживал – выглядела она значительно старше своих лет и более походила на деревенскую бабу, чем на женщину с положением. Ирка будет такой же? Включиться воображению в неблагодарном направлении не дала Маринка, выскочившая из комнаты на звук его голоса. Приняв томный вид, она чувственно облизала губы, чуть сполз-ла на стуле и протянула под столом ногу, чтобы упереться Журову в колено. Журов расхохотался:

– Маринка, ты, я смотрю, пока сеструхи нет дома, клеишь меня? Где, кстати, она пропадает, не знаешь?

– Дурак! С другом она гуляет, понял? – и она отдернула ногу. Как раз в этот момент на кухню вплыла Лариса Дмитриевна, уже никакая не баба, а холеная дама под пятьдесят. «Ну дела», – подумал Журов, – «Как легко женщины могут обдурить нашего брата – видишь одно, а на самом деле под слоем штукатурки скрывается совсем иное».

– Маринка, как ты смеешь так разговаривать со взрослым человеком! Что Борис подумает о нашей семье?! Ну-ка, марш к себе в комнату!

– Не пойду, я с вами хочу посидеть!

– Я кому сказала?! – угрожающе повысив голос, рявкнула гипотетическая теща.

Обиженно надувшись, Маринка удалилась из кухни, на ходу поправляя спадающие джинсы. «Иркины», – подумал Журов, провожая девочку теплым взглядом. Приятно, когда тебя так неприкрыто любят.

Тем временем Лариса Дмитриевна поставила чайник, метнула на стол кое-какие закуски из арсенала интуристовского ресторана и достала бутылку любимого пятизвездочного «Арарата».

– Надеюсь, Боренька, не откажешься по рюмочке за компанию? – Журов согласно кивнул. – Ну, как там столица?

– Стоит, Лариса Дмитриевна.

– Да куда же Москва денется… Как папа? Обожаю его! Мало того что умница, так еще и самый элегантный мужчина на всем телевидении. Ты весь в него!

– Да вот приболел чего-то, пока жена в отлучке. Гипертоник он… Я даже побоялся его одного оставить. Зато Новый год вместе встретили… в кои-то веки.

– А жена его куда делась?

– Говорит, что у родителей, – двусмысленно хмыкнул Журов. Лариса Дмитриевна многозначительно покачала головой, но так, что не поймешь, осуждает ли она молодую мачеху Журова или нет и верит ли в поездку к родне.

– Ну, Боренька, давай выпьем! С наступившим тебя! Лично мы пока не знакомы, надеюсь, это произойдет когда-нибудь… Кланяйся от меня папе и тете!

Журов настолько устал от московской чехарды, что пропустил мимо ушей неприкрытый намек, лишь натянул на физиономию соответствующую улыбку.

– Спасибо! И вас, Лариса Дмитриевна! – они дружно чокнулись и разом запрокинули головы.

В отсутствие Ирки завязался очень даже интересный разговорчик. Эдакое взаимное прощупывание деловых возможностей.

– Есть у меня одна подруга, замдиректора весьма крупного универмага… дефицит… оптовые партии… понимаешь, к чему я клоню?

– Надо бы с людишками потолковать, Лариса Дмитриевна…

– Разумеется, Боренька! Учти, в накладе не останемся…

– Очень любопытно…

Лариса Дмитриевна с Журовым так увлеклись деловыми перспективами, усердно орошая их коньяком, что сразу и не заметили, как вошла Ирка. Оборвав разговор на полуслове, они одинаково виновато посмотрели в ее сторону, словно застигнутые врасплох за чем-то постыдным. При виде коньяка Ирка состроила презрительную гримасу.

– Скажи, пожалуйста, на милость, где это ты так долго шляешься? – перешла в атаку Лариса Дмитриевна, не имеющая привычки долго испытывать вину перед детьми. – Почему без звонка? Мы тут с Борей тебя битых два часа ждем!

– Оно и видно, – все с той же ухмылкой ответила Ирка. – Я что, обязана докладывать? Одиннадцати еще нет! – и переведя взгляд на Журова, с вызовом добавила: – С другом гуляла!

Журов в друга не поверил. Ирка задирает его специально, в отместку за Москву. А ведь хотел помириться… Какая-то сила, только не ревность, подбросила его с места:

– Вот и молодец! Продолжай гулять со своим другом! – потом любезно осклабился в сторону Ларисы Дмитриевны: – Что-то я засиделся, Лариса Дмитриевна, пора и честь знать! Спасибо за угощение! Как только что-нибудь выясню… сразу вам позвоню!

– Боренька, а торт, а шампанское? – растерялась та. Ирка замерла посреди кухни, не понимая, как быть: стоять на своем или обернуть все в шутку. Однако Журов не оставил ей выбора – чуть приобняв мимоходом, он чмокнул ее в щеку: «Бывай, прелестное дитя» и устремился в прихожую.

Как только за ним хлопнула дверь, Ирка бессильно рухнула на стул и расплакалась. Не менее дочери опешившая от журовского кульбита Лариса Дмитриевна сперва собиралась отчитать ее за дерзость, но увидев, что Иркин плач перешел в рыдания, от нотаций удержалась. Ирка же захлебывалась все больше и больше, совсем как в детстве, во всей полноте отчаяния – за что он с ней так?! Лариса Дмитриевна подошла к дочери, прижала к себе ее голову и начала поглаживать по кудряшкам: «Ну-ну, успокойся, все уладится, и вы быстро помиритесь. Вот увидишь, скоро мы на вашей свадьбе плясать будем».

Ирка обхватила мать руками и через всхлипы и шмыганье носом начала перечислять, сколько раз Журов обидел ее, сколько раз сделал ей больно, да так, что любая другая давно послала бы его куда подальше. А она, дура, все терпит и терпит, все прощает и прощает. Сколько раз он исчезал! Врет ей постоянно! И сейчас… Может, он в эту Москву и не ездил… Ирка сама его отца по телевизору видела, и не болел он вовсе! Как можно заранее записать программу, в которой сегодняшние новости?

Родной ребенок же, как утешить? Если бы можно было поменяться местами и взять все на себя… Лариса Дмитриевна пребывала в полной растерянности. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что слезы приносят облегчение, поэтому не уставала повторять: «Ты поплачь, доченька, поплачь». Когда наконец та немножко успокоилась, Лариса Дмитриевна пустилась в обсуждение вариантов, как помочь Иркиному горю. Начала она с предложения не пускать больше Журова на порог. Ирка яростно замотала головой, готовая снова расплакаться: «Я же люблю этого гада, мама!»

Хлопнув еще рюмаху «Арарата» Лариса Дмитриевна подумала, как глупо и наивно ждать каких-то свадеб и печатей в паспорте. Дочь давно повзрослела, и печали ее самые что ни на есть женские.

– Знаешь, что я скажу тебе! Все они такие! Сначала у них любовь, ухаживания, подарки, цветы и шампанское, на руках тебя носят… А потом рожаешь им детей, отдаешь красоту и молодость – и остаешься одна, никому не нужная, лицом к лицу со всеми заботами… Да еще с детьми в придачу. Любишь своего Журова – борись. Как-то привяжи его к себе. Не такой уж он и гад, поверь! – она положила ладонь на Иркину руку. – Значит, так, поступим следующим образом. Для начала вам надо помириться. Потом… хоть так и не принято в приличных семьях и раньше я была категорически против… – Лариса Дмитриевна вздохнула и торжественно объявила: – Теперь, раз уж такое дело, живите здесь! Дальше все в твоих руках. Главное, я считаю, университет закончить, а там жизнь покажет… Может, родишь ему ляльку, а он и голову от любви к ребенку потеряет. Такое часто с мужиками случается…

На улице, несмотря на морозец, Журов задержался у парадной, задумался. С Новым годом, надо признать, он Ирку кинул… Кто же мог знать, что в Москве все так лихо завертится, он и отцу-то не позвонил… А сейчас даже удачно вышло, что она брякнула про друга. Дуреха, пусть теперь помучается!

Как снисходительно ни относился Журов к советам отца, но вынужден был согласиться, что печататься ему давно пора. Что ж, остается выбрать тему и разродиться. Что-то остро социальное, злободневное, обличающее косность системы, при этом очевидное и лежащее на поверхности, так чтобы система была вынуждена реагировать на материал, но без репрессий по отношению к молодому, честному и талантливому журналисту. Сразу на ум ничего не приходило, но Журова это не беспокоило, тему можно и позаимствовать. И чего голову ломать, когда рядом трудится идеальный кадр Солдатов! Крепко выпить, раскрутить на откровенность…

Однако простой рабочий человек с Нарвской заставы даже в легком подпитии, как только разговор заходил о строе, начальстве, партии, здравоохранении, образовании и прочая, и прочая, нес совершенно крамольные и непечатные вещи. Как Журов ни тасовал в голове услышанное, готовых сюжетов он так и не получил и ничего полезного для себя не вынес. И потратился напрасно, и перебрал. Был из-за этого не в духе, но руки по-прежнему не опускал – все равно, когда прижмет, выдаст он материал по высшему разряду.

Именно тогда, когда Журов созрел для примирения с Иркой, из Москвы позвонила Ксюха. С места в карьер она объяснила, что такая хрень происходит с ней первый раз, но тем не менее она с прискорбием вынуждена констатировать, что соскучилась.

– Ты не женат, грешным делом?

– Нет, – со смешком ответил Журов.

– Зуб даешь?

– Даю.

– Тогда я на днях приеду, если это не расстроит твои планы. Отгулов накопилась уйма. Где же их тратить, как не в культурной столице? В Эрмитаже давно не была. Про Эрмитаж не шучу, надеюсь, сходим. Какая гостиница к тебе ближе? Только не говори, что общежитие Кировского завода. Столько водки я не выпью.

– Представляешь, живу в центре, на Петроградской, а рядом ничего приличного нет. Да и значения великого не имеет – куда сможешь, туда и бери. Рублем на такси больше, рублем меньше…

– Хорошо, тогда «Европейская». У моих немцев с ними договор. Встретишь?

– Спрашиваешь!

– Как только возьму билеты, сразу позвоню, – и после небольшой паузы, словно сомневаясь: – Боря?

– Да?

– Признайся, ты хочешь меня видеть?

– Что за дурацкие вопросы! Конечно, хочу! Я тоже о тебе много думал… Честно. Только все не решался позвонить.

– Ну тогда готовься. Я тебя предупредила.

А хочет ли он видеть Ксюху? Пожалуй, да. Есть одно только «но» – чтобы из-за него в Ленинград приезжать… Это уже заход на отношения. Это уже серьезно. Только Ксюха далеко не Ирка, с ней его закидоны на независимость и мужскую свободу не проканают. Несмотря на простоту, открытость и легкость, она все равно принадлежит к другому миру – к высшей элите. И ему постоянно, хочет он того или нет, придется соответствовать. А сможет? Ему это надо? А если посмотреть с другой стороны, чего выпендриваться? Умная, привлекательная и сексуальная женщина, дочь всесильного вельможи, проявляет к нему интерес, более того, уже второй раз берет на себя инициативу! Ну скажи он ей «нет» или хотя бы намекни – и в один миг она навсегда исчезнет из его жизни. Только тогда он будет считать себя глупцом до самой старости и рвать на себе волосы, что не воспользовался возможностью разом запрыгнуть на небеса!

Он протянул руку к телефону, чтобы набрать московский номер, как раздался звонок. Неужели она так быстро и гостиницу заказала, и билеты взяла? Впрочем, у капиталистов всегда особые возможности…

– Игнат! – Еще полчаса назад он сам собирался звонить ей… Давняя шутка с Игнатом начала подбешивать.

– Да, прелестное дитя.

– В тот день я ни с каким другом не гуляла… У подружки была, у Юльки. Я тебе о ней говорила…

– Знаю. Я и не сомневался!

Ирка была тверда и решительна со всеми, только не с Журовым. Она растерялась и, забыв о главном, – наконец-то мать не возражает, чтобы они жили вместе, – пролепетала:

– Тогда почему? Тебе доставляет удовольствие делать мне больно?

– Нет, Ира, не доставляет! Не я начал. Послушай, я совершенно не готов продолжать разговор в таком тоне. Мне надо подумать, дай время. Я сам тебе позвоню! Не вешай носа, прелестное дитя! Пока.

Журов нажал на рычаг. Думать об Ирке, когда мысли бегут в другом направлении? Даже на уровне подсознания он не оставил ни пяди для малейшего, отложенного до светлых минут сожаления об очередной бессмысленной черствости по отношению к девушке. Ляпнул и из памяти вычеркнул. Ничего и не было!

– Алло, Ксюша! Я тут подумал, а зачем связываться с гостиницей? Пропуска, стукачи-дежурные на каждом этаже, швейцары-сексоты, менты, комитетчики… После одиннадцати ни за какие коврижки меня не пропустят… Распить вечерний бокал шампанского уже не выйдет. Короче, останавливайся у меня!

– Уверен, что это удобно? Если в угаре я не перепутала, ты с тетей живешь?

– Абсолютно! Марго – золотая женщина, вот увидишь!

Теперь предстояло поставить Марго перед фактом, что в ее квартиру приедет незнакомая женщина. Задача сложнее состояла в том, чтобы объяснить ей, что отношения с Иркой, как бы она к ней ни благоволила, не являются для него серьезными. Он долго ломал голову, как тактичнее и мягче подкатить к Марго, даже думал слегка подпоить ее, но в конце концов, когда та уже собралась идти спать, ошарашил известием.

– Ты хочешь сказать, Бобочка, что у тебя в Москве есть еще одна женщина и что ты морочишь Ирочке голову?

Журов страдальчески закатил глаза – как можно что-то объяснить столь старомодной женщине, и после смерти мужа, сохранившей ему верность?

– Марго, никому я голову не морочу! Ирка мне нравится, но не более! Ничего я ей не обещал! Не знаю, что ты на этот счет придумала, но, судя по всему, находишься в заблуждении. Жениться я не собираюсь!

– Но это же бесчестно по отношению к любящей девочке! Ты обязан был ей сказать, предупредить ее о…

– О чем, тетя? – перебил ее Журов. – Что не люблю? Так это и ежу понятно! В Москве я встретил женщину, которая мне понравилась… больше, и, как я сегодня узнал, она, ее зовут Ксюша, тоже испытывает ко мне определенные чувства… Причем настолько, что мчится ко мне!

– И сразу к тебе домой… А в гостинице она не могла остановиться? Я могу похлопотать о месте…

– Пойми, она так и собиралась поступить! Я, лично я сам ее к нам пригласил, – и тут Журов понял, как убедить Марго. Пусть это и будет из разряда запрещенных приемов, ему плевать.

– Похоже, ты уже забыла. Позволь напомнить. Хотя я всячески стремился этого избежать… Помнишь Иванку? Мы ведь любили друг друга, и она тебе нравилась не меньше Ирки. Правда, ночевать тут ты ей не разрешала. Хотя у нее была всего лишь койка в общаге, а не хоромы, как у Иркиной мамаши… Как понять твою логику? Но я не об этом… Вы тут с ней по-болгарски мило щебетали, прямо лучшие подруги. Однако тогда вы с отцом сами вынудили меня поступить, как ты говоришь, «бесчестно по отношению к любящей девочке». Ради чего, хочу спросить? Моего будущего? Вас не очень-то беспокоило, чего мне это стоило… какой мерзости, подлости по отношению к ней. Ладно, забыто. Позволь уж в этот раз решать самому!

Марго вспыхнула. Тогда она не стала перечить брату, которому что-то там непонятное угрожало. Господи, какой ужас, какой позор! В какой безумной стране мы живем!

– Хорошо. Пусть твоя Ксения приезжает. Тем более ты уже пригласил ее, и назад пути нет. На этом разговор закончен. Но впредь сделай мне, пожалуйста, одолжение – больше никаких женщин в этом доме без моего ведома!

– Марго, уверен, Ксюша тебе понравится! – Журов выдохнул: решена непростая задача. Но это только полдела! Сказать-то он сказал, но уверенности, что Ксюха действительно понравится Марго, не было никакой. А если повторится московский сценарий? С отцом Ксюха не очень-то церемонилась. Придется ему постоянно быть начеку, сглаживать и объяснять возможные Ксюхины выходки. Да, дела – приехать еще не успела, а страха уже нагнала.

Журов плохо ее знал. На перрон сошла элегантная, модно одетая, спокойная, знающая себе цену женщина. Прежде чем целоваться, она внимательно осмотрела Журова, словно проверяя, тот ли это мужчина, которого она просила ей упаковать, потом одобрительно хлопнула серыми глазищами – тот!

Ксюха не совершила ни одной нарочитой попытки понравиться, не любезничала, не пустословила, а просто оставалась самой собой – образованной молодой женщиной из обеспеченной семьи, способной без особых усилий поддержать разговор на любую тему. При этом и ирония, и юмор никуда не делись. Как Марго мысленно к ней ни придиралась, была вынуждена признать, что московская подруга племянника просто очаровательна! За завтраком наступил момент, когда женщины почувствовали, что успешно прошли взаимную проверку. Журов тоже это почувствовал и украдкой бросил на тетю победный взгляд.

Узнав, что Марго сегодня весь день готовит доклад к конференции и из дома выходить не планирует, Ксюха вызвалась приготовить что-нибудь на ужин, а пока Журов повез ее хвастаться «Прибалтийской» – пускай Москва увидит, какие гостиницы строят в Ленинграде. Признав без лишних восторгов, что отель шикарный, Ксюха отказалась от обеда в ресторане с видом на залив! Вместо этого они поехали на Кузнечный рынок, где купили пару цыплят, уйму специй и кое-что из зелени. Оттуда сразу домой. На метро! Журов ничего не понимал, но не перечил, лишь по дороге заглянул в винный магазин, где по ее настоянию ограничился лишь белым вином.

Марго удивило раннее возвращение племянника, к тому же образцово трезвым да еще и с авоськами с рынка! Разобравшись, где что лежит, Ксюха вывалила на стол зелень, специи, чеснок, лук и прочее, ловко разделала цыплят и приготовила чахохбили настолько вкусно, что Марго дважды просила добавку. А когда выяснилось, что Ксюха поклонница Лотмана и готова поговорить о семиотике, на лице Марго появилось выражение счастья.

– Знаете, Ксюша, а ведь мой покойный муж был дружен с Юрием Михайловичем! Я, когда бываю в Тарту, заглядываю к нему на кафедру…

Журов опять не отличался многословием, на этот раз по причине тотального незнания предмета. На его лице застыла снисходительная улыбка мэтра, в присутствии которого ученики затеяли дилетантскую дискуссию. В начале одиннадцатого он мягко и с любовью (Ксюха обратила на это внимание) прервал воодушевленную тетю, объяснив, что уставшей с дороги гостье необходимо отдохнуть. Завтра они хотели бы встать пораньше, так как с утра планируют пойти в Эрмитаж. От этих слов племянника – какое же счастье! – Марго, вероятно, на ногах не устояла бы, но она, слава богу, сидела.

– Что с тобой? Что случилось? – оттолкнув от себя Журова, озадаченно спросила Ксюха. Оказавшись в постели, он вдруг не испытал никакого желания. При свете было бы видно, как он покраснел. Такого с ним еще не случалось.

– Ты, наверное, будешь смеяться… но в эту квартиру я еще никого не приводил, – тут же смекнув, что в такое трудно поверить, пояснил: – Ну, в смысле, на ночь. Что-то мешает мне… Может, то, что Марго на кухне посудой гремит, а потом за стеной все услышит… Ты же имеешь привычку громко…

– Уж постараюсь как-нибудь сдерживаться. Иди ко мне, мой родной, я помогу тебе.

Журов не шелохнулся. Что делать?! Вдруг он опозорится?

– Сейчас, Ксюша, выкурю сигарету, успокоюсь. Отвлекусь. Может, махнуть?

– Попробуем как-нибудь обойтись без этого. И меня искушать не надо… Стоит задача обаять твою тетю. Пока удается… А ты поставь музыку! Не очень громко, но, чтобы заглушала. Наконец-то послушаю твоего Сержа Генсбура.

Стоило ему поставить Je t'aime… Moi non plus, как перед глазами возникла Кароль, затем Ирка – каждая с ним на этом диване в самые смелые моменты близости. Он яростно замотал головой, прогоняя неуместное видение. Ну бред же, наваждение какое-то! Однако почувствовал сильнейшее возбуждение и бросился к Ксюхе.

Ксюха проснулась раньше, погладила Журова по голове, он, не открывая глаз, вяло отмахнулся и повернулся спиной.

– Подъем, Боря! Спать будешь, когда я уеду, – она принялась тормошить Журова. – Пока я здесь, жить будем по моим правилам. Слышишь? Сегодня у нас Эрмитаж. А какие еще культурные мероприятия меня ждут? От чего еще я должна буду испытать культурный, мля, шок?

Журов облокотился на подушке.

– Давай, птичка, сразу договоримся! Человек я бескультурный… – спохватившись, что спросонья он ляпнул не то, тут же исправился: – Скорее, малокультурный. В Эрмитаж свожу с удовольствием. Но на экскурсию не надейся. Доведу до основных шедевров… ну до Рембрандта или до Матисса… на большее не рассчитывай. Можем сходить в Кировский… если достану билеты. Но только на балет. Оперу ненавижу! Как-то Марго потащила меня на «Манон Леско», а в репертуаре произошли изменения, и попали мы на «Историю Кая и Герды». Ну что могу сказать… когда что Каю, что Герде далеко за сорок и каждый из этих очаровательных детишек, бегающих по сцене в обтягивающих трико, весит под сто кэгэ, мое воображение меркнет и я автоматически теряю малейшую способность воспринимать происходящее как искусство. Скажу более, меня неудержимо тянет расхохотаться. Поэтому мы с тобой, если захочешь, посетим моего друга-художника Мишу. Мастерская его, как и полагается, на мансарде… в гостях у него бывают известные в Ленинграде личности, каждый второй – непризнанный гений… Предлагаю также маршрут по рюмочным, где, не побоюсь этого слова, просто выдающиеся люди принимают на высоком культурном уровне. А по вечерам – рейд по злачным ленинградским ресторанам как метод антропологических исследований.

– Звучит заманчиво, особенно рюмочные… Но, видишь ли, я хотела бы провести нашу встречу иначе. Уж очень любопытно мне узнать, каков ты трезвый. Кстати, а почему ты не ходишь на работу? Отгулы?

– Нет, не отгулы. Но моя должность… Могу, короче, не высиживать. Редактор, правда, если я вдруг понадоблюсь, может и разораться. Но я легко отобьюсь. Не каждый день из столицы такие роскошные женщины приезжают.

Журов хихикнул. Ответ Ксюхе совсем не понравился, что-то тут не бьется, картинка не складывается. По ее задумке, он должен быть целеустремленным и амбициозным. В Москве таковым показался. Но никак не пофигистом. Другое дело, если жертва из-за нее!

– Мне кажется, Боря, на работу все-таки стоит сходить. Совершить там какие-то заметные телодвижения… ну, не знаю, раздать поручения, забраковать чью-нибудь статейку, поговорить с сотрудниками, еще лучше с редактором… и после этого с чистой совестью продолжить меня развлекать. Что касается Эрмитажа… без обид, мне ясно, что толку от тебя не будет. Легко прошвырнусь одна.

Журов не стал перечить:

– Согласен! Ты абсолютна права! Давай я действительно сгоняю в редакцию, а в Эрмитаж тебя сводит один мой друг. Он большой знаток, автор «принципа Эрмитажа». Он сам тебя посвятит в его суть. Главное, застать его! Сразу предупреждаю, чувак – жулик, но человек обаятельный и хороший! А я буду ждать вашего звонка.

Журов упорхнул, уверенный, что мигом обернется. Вроде и дел в редакции как не накопилось в его отсутствие, так и не образовалось с его появлением, но мелькание с озабоченным видом перед коллегами и затеянный пустой разговор с редактором время отняли. Дома он решил не перекусывать, чтобы не перебивать аппетит, и был готов немедленно сорваться в любой ресторан, куда позовут его Витя с Ксюхой после прогулки по музею. Шло время, а телефон не подавал признаков жизни. Куда они запропастились-то? Что делать так долго в Эрмитаже?!

Разбуженный звонком Витя был заинтригован необычностью просьбы – сводить московскую гостью в Эрмитаж! За этим явно скрывался какой-то подвох. Что за гостья? Почему он ничего о ней не знает? Очередная иностранка? Когда же Журов наконец угомонится? Специальной литературы об Эрмитаже дома не нашлось – это упущение! – кроме альбома издательства «Аврора», посвященного коллекции импрессионистов и постимпрессионистов. Витя внимательно изучил текстовую часть, иногда задерживаясь на том или ином абзаце. Дальше дело воображения!

Потребовалось время, чтобы непременно поймать черную «Волгу»; Витя не пожалел пятерку, чтобы водитель подыграл и обращался к нему по имени-отчеству. Его уже устали ждать, он рассыпался в извинениях, дела-дела, но – вот удача! – он сегодня с водителем, поэтому счастлив подбросить Маргариту Александровну до альма-матер, тем более что это совсем уж по дороге. Перед музеем Витя с милостивой небрежностью отпустил шофера до конца дня, тот крякнул и с совершенно непозволительно фамильярной интонаций поблагодарил «хозяина», забыв при этом его отчество. Витя вида не подал, подхватил Ксюху под руку и стремительно поволок к входу. Мигом почувствовав в Ксюхе голубую кровь, ни о каких своих шалостях в стенах музея он не помышлял, хватит с него и личного шофера, забывшего его имя, однако она сама спросила, о каких таких принципах говорил Борис.

– А что еще он говорил? – встревожился Витя, но тут же успокоился, услышав, что ничего особенного, кроме того, что считает Витю умным и эрудированным человеком. Он расплылся в какой-то прямо-таки детской улыбке. Ксюха, пока сдавали в гардероб одежду, украдкой рассмотрела его: очень даже забавный мужик в наивном мятом костюмчике, трогательно застегнутом на все пуговицы на тугом животе, в несвежей рубашке, галстук весь в пятнах, губки бантиком, глазки светятся дружелюбным любопытством из-под ондатровой шапки, которую он не спешил снимать. Что-то не то с его водителем… Интересно, где он работает, в чем жулик и что его связывает с Борисом.

– Скажите, Виктор Михайлович, а чем вы занимаетесь?

– Зарубежными связями, – не моргнув глазом, живо откликнулся Витя, – завотделом Ленгорисполкома.

За кого он ее принимает! Ксюха не удержалась от саркастического смешка, испарились сомнения насчет «Волги» с личным водителем. Можно не кочевряжиться, пора переходить на общий язык.

– Хватит пиздеть! Давай колись, что за принципы такие!

Это же меняет дело! Голубая кровь голубой кровью, однако барышня называет вещи своими именами! Сверкнув глазками, Витя галантно предложил даме руку и проследовал к кассам.

Удержаться от хохота Ксюхе удалось всего один раз, и то ценой героических усилий, чтобы не испортить весь спектакль, когда Витя, «заработав» свои два рубля, с каменным лицом вручил билетерше десятикопеечные детские билеты и, беседуя со своей спутницей, степенно проплыл мимо опешившей женщины. Когда же он пустился в вольный пересказ наспех просмотренных подписей под иллюстрациями из авроровского буклета, выдумывая на ходу чудовищные по своей несуразности, но при этом комические подробности из жизни Сезанна, Ренуара, Ван Гога и Клода Моне, а в апофеозе отправил Гогена на Гаити, Ксюха принялась гомерически рыдать. Витя в ответ залился радостным смехом, переходящим в похрюкивание, предварительно, будто невзначай, провел рукой по Ксюхиному заду, потом слегка ее приобнял, тем самым демонстрируя свой полный восторг – не часто встречаются образованные люди, способные поймать его на полной ахинее, которую он по стебовому вдохновению обычно несет всяким олухам. Дело ясное, что визит в музей пошел не по тому руслу. Галопом пробежав по залам, ненадолго задерживаясь по настоянию Ксюхи лишь у некоторых полотен, они переместились в буфет, где в скором времени открылись и другие достоинства московской гостьи.

Никогда в жизни Витя не испытывал такого восторга от распития алкоголя с женщиной. Раздавив полагающуюся по регламенту «принципа» бутылку дешевого белого, они перешли на шампанское. Ксюха не пьянела! Вернее, пьянела, но не быстрее него! Более того, травила приятно охрипшим от вина голосом всевозможные байки, не забывая по месту и филологически точно сдабривать их сочным матерком. Такая женщина – мечта жизни! Почему Журову так везет с бабами? Подумав об этом, Витя вспомнил об обещании немедленно позвонить, как только они освободятся, но уж больно хотелось побыть вдвоем с этой сероглазой оторвой. Они бы так и засиделись до самого закрытия, но, когда Витя направился за очередной бутылкой шампанского, стоящая за прилавком буфетчица вопреки личным интересам – каждый раз Витя оставлял рубль сверху – сделала визгливым голосом внушение, что в приличном месте находятся, в музее, а не на вокзале! Возникло искушение выяснить у мадам, что она имеет против вокзалов, но уж больно миролюбивым было настроение. Витя с сожалением пробормотал: «И никто тебе, суке, глаз не выбьет!» – еще пуще развеселив этой репликой Ксюху, и они, дружно похохатывая, направились в гардероб. История умалчивает, почему Витя не повел гостью в ресторан. Что-то же им руководило… возможно, предложение перейти от шипучки к водке. Журову они позвонили уже перед входом в легендарную чебуречную на Майорова.

– Борька, ты немедленно должен к нам присоединиться, – наперебой кричали они в трубку, как будто именно это он не собирался сделать уже битых несколько часов. Какого рожна чебуречная? Где они успели так набраться? Журов в бешенстве выскочил из дома, быстро поймал машину, но, учитывая конец рабочего дня, ехал муторно, так что выкурил не одну сигарету. «Убью», – думал он про Витю, но лишь увидел его счастливую и в хлам пьяную физиономию и хохочущую до слез Ксюху, гнев его немедленно улетучился и на смену пришло изумление.