Текст книги "Тартарары"

– Ну, допустим, что кличут, и что это имя у меня такое. – произнёс Евпсихий Алексеевич, с неприязнью вглядываясь в новоявленного благодетеля, и невольно потёр своё оцарапанное ухо. – Не припомню, чтоб я с вами знакомился.

– Нет, упаси Боже, любезный Евпсихий Алексеевич, от встречи со мной там, откуда вы прибыли. Ночные кошмары, потеря невинности в самый непредсказуемый момент, общественное осуждение, а в былые времена и сожжение на костре – вот всего лишь малая толика последствий от встречи со мной.

– Я вижу вы много знаете, кто и откуда к вам прибывает.

– Ещё бы не знать! – с гордостью воскликнул кривоватый. – Вы пока соколом ясным в небесах порхали и здешними красотами любовались, мне всё про вас в надлежащей форме изложили, и я с тех пор в исключительном нетерпении пребывал: как бы этакого молодца к себе заманить!.. Заведение-то практически убыточное, оттого и каждый посетитель на вес золота. Этакую-то бабскую ораву попробуй прокорми!!

– А ступеньки у вас скользкие, плохо вы заботитесь о посетителях. – грубовато посетовал Евпсихий Алексеевич.

– Да это и пустяки, если маленько ушиблись. – отмахнулся рукой сутуловатый. – К нам, бывает, такие голубчики заглядывают, что живого места на них не сыщешь, и таких красавцев сразу из дамских объятий в реанимацию увозят, а оттуда сразу в морг – кладбище-то наверху успели разглядеть?.. Ну вот.

Евпсихий Алексеевич скупо отмолчался. Кривоватый соскочил с фонтанного бордюра, покинул своих барышень, предварительно ущипнув каждую за лакомый кусочек, и подступил к Евпсихию Алексеевичу, услужливо изгибаясь и профессионально трепеща, причём нисколько не смущаясь своих мокрых штанов.

– Кого предпочитаете: брюнетки, блондинки? дамы в возрасте или приблизительно несовершеннолетнего склада?.. – жарким полушёпотом вопросил кривоватый.

– Я собственно по другому делу. Но предпочитаю брюнеток.

«Евпсихий Алексеевич!» – шутливо хмыкнул голос Анны Ильиничны.

– Очень прекрасно, что брюнеток, готов познакомить вас с весьма егозистой брюнеточкой, и не дорого… Вы как расплачиваться будете: наличными или кредитной карточкой сбербанка?..

– Позвольте, у меня тут особый случай. Я не намеревался посещать именно ваше заведение, потому не готов к нему в том смысле, в котором вы желаете оплаты оказанных услуг. Повторюсь, у меня случай особый.

– Ничего, после разберёмся, а теперь попрошу осмотреть наш контингент: девочки-то заждались серьёзного мужчину!! – причмокнул губами кривоватый господин и принялся рекомендовать Евпсихию Алексеевичу своих подопечных, некоторых подзывая щелчком пальцев, а на других просто указывая, как на местную диковинку, не стоящую особого внимания, но тем не менее. – Подойди сюда, Сюзаночка, да и подруженьку свою закадычную сюда веди… очень милый у вас бантик на шляпке, дорогая фрау, этакий распустившийся бутон гимнокалициума, а бутончики вам завсегда к лицу… Познакомьтесь, Евпсихий Алексеевич, это у нас фрау Фазекаш и Сюзаночка Олахина – обе вдовы, обе потравили своих мужей и братьев, а заодно уж и половину мужского населения из окрестных деревень. Прелестные барышни. А эта вот очаровательница Лариска – обратите внимание на ноги, Евпсихий Алексеевич, от таких ног взгляду оторваться не возможно, а чего уж говорить про остальное прочее – уверяет, что дочь Посейдона и Либии, и наказана богами за то, что сожрала несколько миллионов незаконнорождённых детей. Я в такие сказки не привык верить, к тому же, сколько мы ей здесь не предлагали съесть ребёночка – всё без толку, отказывается напрочь.

– Это какого же ребёночка?? – оторопел Евпсихий Алексеевич.

– Непростой вопрос. – засмущался кривоватый господин, но нагловато пляшущие глазки выказывали, что смущаться он вовсе не умел. – У нас способы предохранения от нежелательной беременности все барышни должны знать наизусть. Но ведь за каждой не уследишь, случается, что и рожают детишек-то в достаточно качественном виде и симпатичной фактуре. Ну не выкидывать же таких?.. Рука-то ведь ни у кого не поднимется, чтоб беззащитного малыша на помойку выкинуть. Вот ведь и у вас, Евпсихий Алексеевич, на такое дело рука вряд ли поднимется. Не правда ли?.. Здесь же мы этих деточек растим и воспитываем как умеем. Бывает, что такие окаянные черти получаются – только держись!.. А оно ведь и тоже на своеобразную пользу, тоже к нашему великому делу применимо. Или как вы думаете, Евпсихий Алексеевич?..

Евпсихий Алексеевич предпочёл отмолчаться.

– Впрочем, это всё слишком грустно, а наши девушки обожают повеселиться, вы только посмотрите на этаких-то озорниц!! Вон видите девку с внешностью тёлочки, готовой на всё и сразу, поскольку обожралась контрацептивами?.. Агриппиной себя величает, да только никакая она не Агриппина, а сущая Гарпия! – кривоватый представил очередную услужливо лыбящуюся прелестницу. – Была замужем за генералом пограничных войск, и тем прославилась, что весь тамошний военный округ в страхе держала: требовала ежедневно поставлять к ней в альков по пять шпионов, чего всеми правдами и неправдами служилые солдатики и добивались. А уж чего только она с этими шпионами не вытворяла, каких только баранок она из них не навертела – лучше промолчим, лучше и не вспоминать, а скажем только, что генерал от всего этого мозгами херакнулся и прекратил быть генералом, ушёл в монастырь. Ну, а Агриппинку сюда направили для наказания, в наши Тартарары, ибо нельзя плодить монахов на земле!.. У нас на этот счёт строго, очень строго, Евпсихий Алексеевич, можете не переживать.

Вот вряд ли Евпсихий Алексеевич выказывал хоть малейшее переживание по этому делу.

– А вот полюбуйтесь скорей: ещё какая кралечка у нас имеется, экая забавница! – с умилением высшей степени превосходности и неправдоподобности воскликнул кривоватый. – Не поверите, Евпсихий Алексеевич, мы её придумали называть Дульсинеей Тобосской, поскольку западает на всё непомерно длинное… ну, думаю, как раз вам она и не подойдёт, ещё и обсмеёт ненароком – характер-то, говорю, забавный, не склонный к безоговорочной уважительности ко всяческим недостаткам… А вон там, рядом с дверью, у нас старушка Чума дрыхнет в своём любимом кресле – бабка давно на пенсии, но не выгонять же её с работы – вдруг кому понадобится!.. как вы думаете, Евпсихий Алексеевич, ведь есть же любители?.. Я думаю, что есть.

Евпсихий Алексеевич с прежней брезгливостью осмотрел знакомую тётку у входа в бордель, которая на этот раз зачем-то с особой насущностью оголила и задрала ноги вверх.

«Шмякнется бабулька с кресла – вот грохота будет!» – посочувствовал старческой немощи голосок Анны Ильиничны. А Евпсихий Алексеевич заподозрил, что и сам был бы не прочь низвергнуть мерзкую старушонку оземь, и желательно с диковинным пируэтом.

– А вот наша матушка Мамака. – продолжал артистично указывать кривоватый господин на своих подопечных, ожидая обнаружить у Евпсихия Алексеевича хотя бы какой-то интерес, хотя бы естествологического свойства. – Это ещё одна работница, можно сказать, незаменимая, настоящая профессионалка с тридцатилетним стажем работы, и что уж говорить, возраст берёт своё. Теперь она только прикидывается эстетическим объектом, а у самой целлюлит бальзаковского возраста и рутинный рационализм. Поглядите-ка на неё, Евпсихий Алексеевич: грудастая, сливогубая, только и нужно от мужика, что праздничной вздыбленности!.. Впрочем, мне подумалось, что и она вам вряд ли подойдёт для желаемых утех, мне кажется, у вас вкус гораздо утончённей, чем я предполагал, вам хочется чего-либо экзотичного, с плёточкой… А?..

– Не хочется мне с плёточкой! с чего вы такое взяли? – испугался Евпсихий Алексеевич.

– Не хочется с плёточкой, так вот, есть у меня знатная кочерга, я её обычно в камине прокалываю на огне, а потом прожигаю тело самой вертлявой девке – орёт неописуемым образом, Евпсихий Алексеевич! самым неописуемым!.. Впрочем, у нас сегодня в отдельном кабинете инспектор пожарной охраны отдыхает, и при нём неудобно камин разжигать – запрещает Анатолий Борисыч подобные вещи в закрытом помещении, говорит, что по инструкции не положено, пожароопасно, дескать…. Ничего, приходится мириться и с такими неудобствами. Не расстраивайтесь, Евпсихий Алексеевич, обойдёмся сегодня без кочерги, а я вас с такими женщинами познакомлю – пальчики оближите!.. Вот, например, наша Прокуда – с ней вы обязательно должны познакомится, вам лично рекомендую со всех сторон, годится на любой случай жизни. Хотя и своеобразная барышня, но не своенравная – многие клиенты нахваливают за нежность и учтивость, слова поперёк не скажет… Представляете, уверяет, что была когда-то женой Пилата!! Я её однажды спрашиваю: Понтия, что ли, Пилата?.. Молчит, не желает брать чужого греха на душу. А разве с неё что-нибудь взыщется, кабы была она всамделишной женой Понтия Пилата?.. Думаю, ничего не взыщется. Как вы полагаете, Евпсихий Алексеевич?

– Я, право, в затруднении.

– Ну вот, даже вы в затруднении, а чего уж говорить о простой овдовевшей женщине. Поглядите-ка на неё.

Евпсихий Алексеевич поглядел на предполагаемую жену Понтия Пилата и усмотрел в ней не столько нежной учтивости, сколько податливой глупости. Барышня в художественно-истомлённой позе сидела чуть в стороне от шушукающихся подруг и заглядывала в пустой бокал, вздрагивая ресницами на манер порхающего мотылька, сообразившего вдруг, что судьбой-то он напрочь обижен.

– Евпсихий Алексеевич, у вас есть жена? – вдруг вопросил кривоватый господин, чутко шевеля носом и подводя губы к приторной усмешке.

– У меня?? – вздрогнул Евпсихий Алексеевич.

– Да, у вас.

– Нет.

– Передавайте ей привет от меня… ой, извините, я в том смысле, что если б у вас была жена, то вы передали бы ей привет от меня, но у вас нет жены, а я как следует не расслышал и заговорился, даже заврался… если нет жены, то и привет от меня передавать никому не надо, дело молодое… не женились пока, не встретились с той самой единственной – и ладушки, Евпсихий Алексеевич, не переживайте, всему своё время… свадебные виньетки только на поздравительных открытках смотрятся как отраднейшие символы вечного счастья, а реалии бытия в основном конструируют печальные обстоятельства, и приходят они непрошенными да негаданными, а впоследствии куда угодно сбежишь от драгоценной жены, хоть блеять на луну на ночном лугу!.. так-то вот, Евпсихий Алексеевич, так-то вот… – кривоватый сочувственно развёл руки в стороны. – Лучше присмотритесь внимательней вон к той девахе костлявой – бродит тут как тень, привередничает по пустякам – тоже специфический персонаж, доложу вам, прозывает себя Umbra Mortis, считалась чуть ли не фавориткой одной знатной дамы из Высшего Света, а сама, думаю, всё врёт и прибыла к нам из какого-нибудь Серпухова… А что такое Серпухов, Евпсихий Алексеевич, если приблизиться к нему с объективной точки зрения?.. Конченный колхоз на отшибе цивилизации и край географии – вот что такое ваш Серпухов. Ну, там всякие извинительные обстоятельства я тоже имею в виду, отчего особо и не критикую, не педалирую на череду курьёзных обстоятельств, связанных лично с вами и Серпуховым, за что вы мне можете быть благодарны. Но основной своей позиции по Серпухову не изменю, не уговаривайте, Евпсихий Алексеевич!..

Евпсихий Алексеевич предпочёл отмолчаться.

– А вот ещё одна красавица наша, голубка сизокрылая, мы её Маланьей именуем, а уж как по-настоящему её зовут, никто не ведает, никому не очень-то и надо. Маланья, подойди к нам, будь добра.

Маланья – осторожно крупная девица с роскошными длинными волосами цвета тающего эскимо и филигранно выточенными бёдрами – охотно поднялась с дивана, бросила оценивающий взгляд на подруг с безотчётно ласковой ненавистью, и жеманной походкой направилась к хозяину и гостю.

«Прециозная барышня, с такой надо умеючи обращаться. – проворчала Анна Ильинична. – Хочу вам напомнить, Евпсихий Алексеевич, что она настоящим образом не совсем натуральна. В натуральном-то виде она мертва давно. Это я так напоминаю, на всякий случай.»

– Ну как вам Маланья, Евпсихий Алексеевич? Есть за что уцепиться?.. – подмигнул кривоватый.

– Маланья несомненно хороша. За Маланью я бы дорого заплатил. Давайте так договоримся: я, когда в следующий раз к вам соберусь, то непременно желаю, чтоб вы мне Маланью предоставили в самом живописном объёме и боевой готовности!.. Но сейчас, увы, не готов к Маланье, некую робость в себе ощущаю, должно быть с непривычки. Думаю, что вы должны меня понять.

– Понимаю, всё прекрасно понимаю, и ни капельки не прекословлю!.. Тогда давайте пройдёмся по всему заведению, у нас есть специальные комнатки, этакие кулуары для особо важных гостей, а уж вы, Евпсихий Алексеевич – гость весьма важный. И случай у вас особый – это я запомнил сразу, как только вы сказали про особый случай. Я мимо ушей ничего не пропускаю.

Кривоватый помпезно простёр руки в сторону барной стойки, за которой Евпсихий Алексеевич тотчас усмотрел заманчивый коридорчик, отдал неизвестно кому приказание, чтоб лишних глаз за ними не следовало, ибо дело намечается деликатное, зачем-то пригладил свои обгрызенные уши, и повёл гостя демонстрировать кулуары.

Комнатки, расположенные по неожиданно протяжному и загадочно разветвляющемуся коридору, были нарочито скромны, благолепны и без мебельных излишков. Большинство комнат не имело даже дверей и интимных занавесок, прикрывающих игры безудержной страсти, отчего некоторые, застигнутые врасплох клиенты, трусливо поджимали ультимативные хвосты и вопили от возмущения, а профессионально-нагие барышни, игриво угрожали пальчиками нашим нахальным подглядывальщикам. Кривоватый господин в ответ отшучивался подкорректированными непристойностями и просил, чтоб девочки понапрасну долго тут не валандались, поскольку надо отдохнуть перед вечерним наплывом гостей. В одной скукоженной и неудобно темноватой комнате, подобной чулану, прямо посерёдке восседал на корточках одинокий гражданин в состоянии высочайшего экстаза, сменяемого вспыльчивым неудовольствием, как будто ищущим дополнительных скважин в своём теле, но столкнувшимся со страхом овладеть тем, что ему не принадлежит. Благообразность гражданина оставляла желать лучшего, внешний вид пребывал в очень низкой степени ремонтопригодности. Над нишей, выполняющей роль входа в комнату, висела грубовато-скабрёзная табличка – даже не табличка, а что-то вроде запрещающего знака с перечёркнутым эрегированным членом. Евпсихий Алексеевич с недоумением посмотрел на провожатого.

– Что это за чулан?

– Это не совсем чулан, Евпсихий Алексеевич, это место, которое мы не без остроумия называем Шибальбой. Мне не то чтобы запрещено говорить о достоинствах этого места, но и не велено чересчур распространяться, скажу только, Евпсихий Алексеевич, что здесь чуть ли не единственный пунктик во вселенной, где можно достичь нирваны.

– Если такая секретность и значимость, то зачем вы сюда пускаете кого ни попадя?..

– Разгар рабочего дня, большинство приличных мужиков на работе. – посетовал кривоватый господин. – У нас сейчас одни недотёпы из охранных структур: работают-то сутки через трое, вот все трое суток у нас и развратничают. А много ли им надо? – презрительно завихлял смешочком кривоватый. – Чпокнул дамочку, выкурил сигаретку и залёг спать на полчасика. Нет, сейчас у нас тихо, с шиком гулять некому. А вот прибыли бы к вечеру, Евпсихий Алексеевич, тут такое бы застали!.. Содом и Гоморра – честное слово!! Вам бы обязательно понравилось!!

– Да не так уж и я склонен к Содому с Гоморрой.

– Знаем, всё мы про вас знаем… А вот загляните в эту комнатку: здесь у нас английская королева!.. Попала к нам в наказание (а отчасти и на перевоспитание) за то, что взяла себе за привычку угощать подданных нервнопаралитическим газом. Обезумела тётка.

– А вы уверены, что это английская королева?.. Что-то я не помню королев, уличённых в столь странных занятиях.

– Да много ли вы вообще английских королев помните, Евпсихий Алексеевич?

– Совсем немного, но…

– Вот и не умничайте. Если она у нас по документам проходит, как английская королева, значит так оно и есть! Надёжней нашей канцелярии во всём свете не сыскать.

Скоро прогулка по закоулкам борделя стала утомлять как гостя, так и провожатого, отчего кривоватый принялся вести себя несколько фамильярно и не скрывая желания поскорей избавиться от докучливого клиента.

– Чего хотите – всё устроим, всё организуем, можно и сексуальные оргии, если вы не щепетильны в этих вопросах. А то встречаются такие граждане, например, которым чуждо желание присвоения того, что им не принадлежит, даже при условии, что никаких последствий за это не будет. Но что-то в вашем лице мне подсказывает, что вы не из таких. Так, значит, как насчёт оргий??

– Нет, увольте, я знаете ли избегаю творческой чехарды. Мне бы желательно этаких, которые всецело преданы и сосредоточены на одной идее. Есть такие?

– Тут девки всякие есть, некоторые запросто помогут достичь высшего уровня просветления и уйти в астрал. Только попросите.

– Куда-куда уйти? – поперхнулся Евпсихий Алексеевич.

– В астрал… Ой, извините, мне из бассейна звонят, у нас там сегодня Свиристелов отдыхает – редкостный зануда, доложу вам, кажется всех здешних девок перещупал, а всё остаётся недоволен… Представляете, я думал его закинут сюда на недельку-другую, а он который год всем нам нервы портит. Трахал бы лучше баб, а то вздумал добрым людям мозги трахать.

– Свиристелов??

– Ну да, Свиристелов. Вот казалось бы: жил себе человек и жил, развлекался в мере экспрессивной, но не удаляющейся за область внутриутробных переживаний – что ещё человеку надо?.. Нет, взял да повесился, на родственников печать позора навлёк, а теперь тут добрым людям мозги компостирует. Но по вашим глазам я вижу, что вы знакомы с этим типчиком Свиристеловым, и даже не против, чтоб встретиться с ним?

– Вы угадали моё желание, хотя я больше интересуюсь Шершеньевым, и всерьёз рассчитывал, что встречу у вас Шершеньева, но если получилось так, как получилось, то выбирать не приходится. Будьте любезны проводить меня до бассейна.

– Чего проще. Прошу следовать за мной.

И кривоватый, даже не отвечая на телефонный звонок, спешно повёл нашего героя по одной из веток коридора, которая образовала крутой зигзаг и упёрлась в скромный, но настолько лазурно-чувственный бассейн, что желалось незамедлительно скинуть с себя всё до абсолютной наготы и окунуться в его воды с головой. К тому же, имеющиеся при бассейне четыре нагловато-сексапильные девицы выказывали готовность плескаться сколько угодно и с кем угодно, лишь бы от всего этого был прок. Впрочем, сейчас они были заняты ограблением лёгкого ажурного столика, заставленного винными бутылками, фруктами и шоколадными приманками. Неподалёку прохаживался мужчина, взирающий на своих девочек почему-то не очень приветливо, а скорей с ослабленным желанием поглумиться.

«А вот и Свиристелов! – воскликнул голос Анны Ильиничны, узнавая давнего приятеля. – Точно он!.. Узнаю по ехидной мордашке, только припухла слегка.»

Свиристелов оказался задиристо моложавым, белобрысым, крепеньким дядькой с пугающим ржаво-багровым шрамом вокруг шеи, и с неприятной осторожностью в каждом выразительном движении, в каждом жесте, уточняющим некоторые неожиданные фразы. Свиристелов как будто ожидал, что в любую минуту на него могут посыпаться угрозы и обвинения, и надо будет от них отбиваться, оправдываться и нападать в ответ, но всегда иметь возможность вовремя сбежать.

– Ну вот, я смотрю, у вас тут всё тишком да мирком, дамы конфетки кушают. – быстро осмотрелся кривоватый. – А мне сказали, что Свиристелов опять бучу поднимает, опять на обслуживающий персонал напраслину возводит. А я понять не могу, чем мы на этот раз не угодили нашему драгоценному Свиристелову?..

– Хлоркой воняет. Я же просил, чтоб мне бассейн без хлорки подготовили.

– Ты мне тут кончай воду мутить, у меня и без тебя забот хватает. – с наигранно-добродушной строгостью обратился кривоватый к Свиристелову. – Бассейн нельзя без хлорки содержать, это тебе любой сотрудник санэпидстанции скажет. Лучше вот глянь сюда, я тебе гостя привёл. Пришёл такой гость к нам, сам пришёл, скромный такой и робкий, на Маланью и глазом не повёл, а говорит: где у вас тут Свиристелов имеет место быть? очень, говорит, желательно мне его повидать!.. А для нас любое желание клиента – это закон! Это непреложный закон, поскольку на том и крепится наш скромный бизнес. Правда, девочки?.. Встречай гостя, Свиристелов, угости его чем-нибудь. У Евпсихия Алексеевича сегодня денег нет, он сегодня на халявку.

– Ну вот, надо же, и нам повезло, и у нас гость! – растрогано заблестели суетливые глаза Свиристелова. – И надо же, имя до чего забавное приключилось у гостя – Евпсихий Алексеевич; батюшка ваш, верно, редкостный забавник был.

Тут, кажется, совсем непроизвольно у Свиристелова выскочил на секундочку язык, прицокнул с удивительно бесполезным обаянием и испуганно убрался.

«Я же говорила! – голос Анны Ильиничны торжествующе оценил явление свиристеловского языка. – Дурака и могила не исправит.»

– Вижу, что вы очень рады друг другу, думаю, что хватит вам на двоих четырёх девок, дальше развлекайтесь без меня, не ссорьтесь. – удовлетворённо прихлопнул в ладоши кривоватый сутенёр. – Увольте меня от этих зрелищ. У меня после каждой драки от проверочных инстанций отбою нет. И каждая мзду просит. А где мне взять столько мзды?.. То-то.

Кривоватый соорудил на физиономии предел озабоченности и поспешил вернуться на своё рабочее место, а Свиристелов разглядывал незнакомца с тем обольстительным гостеприимством, от чрезмерной любезности которого хочется немедленно улизнуть.

– Надо же: Евпсихий Алексеевич! до чего невозможное имя, а вот ведь и возможно!.. Однако, откуда вам известно про мою скромную персону? Кажется, раньше мы не были знакомы.

– Гм. – подключил к разговору следовательские хитрости Евпсихий Алексеевич. – Ваша правда, что раньше мы не были знакомы, а я про вас узнал совсем недавно, и узнал от некоего Головакина. Головакина-то вы должны хорошо помнить, Головакина-то трудно забыть. Ну а мне с ним, можно сказать, повезло, я с ним хорошо знаком по работе.

– По работе??

– Да, по работе, тут недалеко стройплощадка имеется, легкоатлетический стадион планируется на пять тысяч мест, вот мы на ней и работаем… Вы, верно, не знаете, что Головакин нынче тоже пребывает в посмертном состоянии, и тоже отбывает наказание за ряд проступков, может, и не слишком греховных, но, однако, не обходящихся без наказания.

– Да откуда же мне знать про смерть Головакина? Никто ничего подобного мне не сообщает.

– Ну, вот я сообщил, собственно специально для этого и зашёл. Сам Головакин никак не может заглянуть сюда, чтоб повидать старого друга – очень занят работой, он тут недалеко прорабом на стройке вкалывает практически без выходных: работы слишком много, сроки поджимают, не вырваться. А кто-то из штукатуров упомянул, что встречал Свиристелова в здешнем борделе, а Головакин сразу же заинтересовался, а не тот ли это Свиристелов, с которым я в былые годы и так далее, и попросил меня сходить, проведать вас, привет передать, если вы, конечно, тот самый Свиристелов. Он бы и сам сходил, но ему некогда совсем. Он прорабом работает на стройке.

– Да, я тот самый Свиристелов, и очень хорошо помню Головакина. Никогда бы не подумал, что он сможет работать хоть кем-то, уж слишком недотёпистый образ жизни его увлекал… Впрочем, здесь ещё и не такие чудеса творятся. Я вот, видите, который год в борделе нахожусь, имею безграничный кредит на все виды услуг и насыщений, а на кой чёрт мне всё это надо и когда всё это прекратится – никто не говорит! Другой бы свихнулся давно.

– А чем же вы недовольны?.. Тут, кажется, место вполне приличное, насколько оно вообще может быть приличным, а женского удовольствия даже избыток.

– Вот именно, что кажется. А получается, что как будто райскими усладами меня пытаются наказать. Посмотрите внимательней на этих подательниц избыточного удовольствия, на девок-то!! Приглядитесь.

Евпсихий Алексеевич внимательно посмотрел на девушек, больше занятых собой, чем разговором двух, непонятно чем озабоченных, мужчин, но не обнаружил в них чего-то слишком нового для себя: всё то же жеманство, всё те же претензии на чувственную рафинированность и бабья блажь, успевающая одаривать многообещающими взглядами даже тех, кому ничего из обещанного не достанется.

– Ладно бы просто ведьмы. – осторожно жаловался Свиристелов. – Этот-то кривоватый шнырь – сутенёр здешний и сволочь редкостная – как только их не прозывает, чуть ли не в уменьшительно-ласкательной форме «сударыньками», а по мне – они просто шлюхи, пускай и сдобренные лиризмом непредвиденных обстоятельств. Но не могу я с ними совокупляться, Евпсихий Алексеевич! Сколько раз пробовал, а не могу – такое ощущение, что сам себя в задницу трахаю… Зашквар, одним словом, приходится постоянно мастурбировать, чтоб напряжение снимать.

– Гм. – несколько отодвинулся в сторонку от собеседника Евпсихий Алексеевич. – Надеюсь, при мне вы этого не начнёте?..

– Не начну, конечно, а очень хочется. Видите ли, я пообедал недавно, а здешние повара, как назло, в любое блюдо добавляют афродизиаки – это такие специи хитрые, активизирующие мужскую потенцию. Не поверите, Евпсихий Алексеевич, начнёшь здесь жевать какую-нибудь неприхотливую булочку, а в башке сразу вихрь взметается из каких-нибудь заковыристых перспектив, от которых и отбрыкнуться не возможно. Одно непотребство за другим следуют чередой и немедленного удовлетворения требуют, а сама чёртова булочка начинает казаться чем-то вроде надкусанных врат вожделения. Я здешнею еду стараюсь и не есть, от греха, только когда уж совсем с голоду опухаю…

– Гм. А девки-то, я вижу, её с удовольствием вкушают!

– Вкушать-то они её вкушают, но тут же претворяют в иную материю и испускают из себя. Просто этого не сразу заметно для посторонних глаз, да я-то тут уже давно, я внимательно за всем наблюдаю – мимо меня ни одна дрянь не проскочит… Вот взгляните на Абраэль, к примеру: думаете, она насытилась съеденным апельсином и ей осталось только как следует его переварить, наслаждаясь послевкусием?.. Нет, милейший друг, если вы умудритесь подкрасться к ней сзади, то увидите, как она испускает из себя всякие гвозди, железяки, деревяхи, даже кости мелких грызунов встречаются – и вся эта дрянь тут же утрамбовывается в песочные брикеты и улетучивается. Вот вам и апельсин!!

Немножко ябедническая реляция Свиристелова вызвала у Евпсихия Алексеевича крайне неприятное ощущение, и если раньше он был и не прочь чем-нибудь угоститься с девичьего столика, то сейчас поставил этому желанию категорический запрет.

– Вот присмотритесь ко мне, Евпсихий Алексеевич. – с жалобной обидой произнёс Свиристелов. – Уверяю вас, что раньше я был гораздо внушительней и мясистей на вид, а сейчас похудел, посмурнел, даже зачичеревел – настолько невыносимая здесь среда обитания… Я не представляю, как я буду дальше здесь жить!! Не представляю!!

– Но ведь девушки как-то живут, свыклись.

– Да что там эти девушки!.. Вы просто не знаете, что это за девушки, насколько у них сволочная натура, и конечно им нынешние невзгоды могут быть только в утеху, если сравнивать с предыдущей жизнью. – Свиристелов безапелляционно ткнул пальцем в одну из красоток, медленно пережёвывающую любимую сладость, с уверенно-заносчивым выражением соблазнительной мордашки. – Вот прелестница наша Нефтида, раньше документ имела, что входит в состав девяти египетских богов, но очень скоро её по судам затаскали за оскорбление чувств верующих, дескать троичность мы ещё понимаем, туда-сюда, но девять уже чересчур – она у нас теперь фашистка.

– Фашистка? Почему фашистка?

– Она отреклась от божественной функциональности, и выдвинула мысль, что всем сущим управляют не чувства и желания, и уж тем более не вера в силу желаний, а произнесённые слова. Но поскольку не все слова способны обладать несокрушимой властью, то она их подразделила на высшие и низшие, утверждая, что высшие слова – подобно человеческим высшим кастам – управляют низшими, а уже, при помощи низших, заправляют и всей сутью жизни.

– И что это за высшие слова?

– Вот тут начинается самое забавное. По её мнению, высшие слова, это исключительно те, где присутствует звук ЗИ… ну, что бы такое сейчас вспомнить, чтоб вам было понятно… экстази, смюзи, керамзит, физика полупроводниковых приборов в изложении Саймона Зи… Короче говоря, фашистка, и мелет всякую чепуху.

– Свиристелов, сам ты фашист. – огрызнулась Нефтида, потеряв на некоторое время пошловатую надменность. – У тебя мышление ограниченно, ты соображаешь на уровне символов или понятий, которых понабрался когда-то от умных друзей, но проникнуть в глубину содержания не смог. Жертва рационалистического образования.

– Помолчала бы лучше. – усмехнулся Свиристелов. – Кабы я рационализмом довольствовался, то сейчас здесь с тобой лясы не точил.

– Ну да, в академии наук бы заседал, там только о тебе и мечтали. – съязвила Нефтида. – Если хочешь знать, то звук ЗИ и фашизм имеют лишь косвенное отношение друг к другу, но такое же косвенное отношение наблюдается у предметов, что отстоят друг от друга на тысячи километров. Моя теория заключается в филологически-духовных аспектах, я под свою дудочку никого плясать не заставляю.

– Ну-ка, сударыня, вы сумели меня заинтересовать, поделитесь с нами своей теорией. – подбодрил красотку Евпсихий Алексеевич, несмотря на ворчливое хныканье Свиристелова и иронично бурчащий голосок Анны Ильиничны.

– Да не то, чтобы это теория, а просто догадки, которым имеется на что опереться в практическом исполнении – отсюда я и взяла смелость утверждать значимость звука ЗИ, что в свою очередь привело меня к необходимости подразделять слова на касты. Когда ты произносишь звук ЗИ, ты как бы повторяешь энергию высокочастотных диапазонов электромагнитного излучения, даже, проще говоря, находишься в совокупности со светом, который происходит из нашего ядра земли, а по сути исходит от невидимого начала, предающего уничижению всё, что имеет место быть на поверхности, перед глазами! То есть, когда ты говоришь ЗИ, ты относишь себя к числовому значению 1, то есть, к чему-то конкретно изначальному!! Это, грубо говоря, приветствие не только земле, но и себе на земле!! Не зиг хайль, как это немцы говорили (вообщем-то они хотели всё правильно делать, но делали неправильно, поскольку зиг – это хаос, война, бедствие), а надо было говорить просто ЗИГ КА; ведь КА – это то единственное пребывание начальной личности в количестве, создающем личностный состав, что имеет возможность сотворить стопроцентную азотистую жизнь, если, конечно, ты понимаешь и веришь в то, что хочешь с собой сотворить!..