Текст книги "Добрые книжки. Книжка странствий. Книжка умелых рук. Книжка чудесных дел"

– Я обязательно что-нибудь наковыряю! – пообещал дачник и ринулся в разверстые пучины, лихорадочно высмаркиваясь и подхрюкивая.

Многие из нас знают, сколько странного и невозможного таят в своих глубинах российские водоёмы. Но колхозное озеро, растянувшееся вдалеке от больших дорог, оказалось на редкость насыщенным различным хламом. Взбудораженный Алексей Николаевич и дачник, оказавшийся отличным пловцом и ныряльщиком, много диковинной дряни вытащили на берег озера. Обнаружился чемоданчик, заполненный детскими ботинками белого цвета, каждая пара которых была любовно и с энтузиазмом завёрнута в целлофановый пакетик с траурной каёмочкой. Обнаружились залежи стародавних жестяных корыт и тазов с аляповатыми красно-бурыми номерами на днищах и вычурными вензелями дома-интерната для инвалидов и госслужащих №7 города Гаврилов-Яма. Неожиданно торжественно проступили из мглистой озёрной бездны скособоченные самодельные хоккейные ворота. Около десятка гнусно-отточенных сельскохозяйственных вил, утыканных в дно зубцами вверх, образовывали строгий круг, в центре которого покоилась груда кирпичей, разворошить которую у наших спасателей не было ни времени, ни сил. Обнаружился огромный фанерный щит с надписью «продуктовый магазин ПРОДУКТЫ обед с 2 до 3» и с нарисованной кусманом варёной колбасы. Частей от рухнувшего самолёта не нашлось, но, кажется, мелькнул среди коряг навороченный авиашлем с головы сгинувшей лётчицы-оппозиционерки. Кажется, и сама голова присутствовала внутри шлема, но дотянуться до него с первого раза у Алексея Николаевича не хватило сил, а при последующих ныряниях он его не обнаружил. Всё больше взбаламученной грязи поднималось со дна озера, всё слюнявее и назойливее мельтешила тинистая муть. Отыскать тело затонувшей велосипедистки в таком болотном месиве не представлялось возможным. И только тогда, когда над водной гладью пролетел чёрный ворон, устало взмахивая крыльями и выкашливая безнадёжную хмарь, Алексей Николаевич проникся бесцельностью дальнейших поисков.

– Вот что, мой друг. – сказал он дачнику. – На собственную совесть нам пенять нечего – мы сделали всё от нас зависящее, но дальше бултыхаться здесь у меня нет желания. У меня своих дел по горло, и даже обязательства имеются насчёт выслеживания пути Кондратия Степаныча. Я должен довершить начатое дело. Утонула Оксана Кузьминишна или не утонула – разбирательство этой трагедии теперь я возлагаю на тебя, и – будь другом – пожалуйста, не возражай. Позвони в полицию, в прокуратуру, пускай приезжают с водолазами и обыщут здесь каждый сантиметр. Если выловят тело Оксаны Кузьминишны, тогда мне обязательно позвони, и я на похороны прибуду.

– Конечно, Алексей Николаевич, непременно позвоню. – пообещал дачник. – Мы с тобой сделали всё что могли, теперь от нас ничего не зависит. Иди по своим делам, если у тебя имеется зов сердца, что-то вроде зова памятного ктулху. Топай в своё Лютово, и не попрекай себя ничем; человек – он как бы и винтик в заведённой машине, но машина завелась не человеком и не для человека. А я тут посижу немножко на берегу, помяну покойницу – канистра коньяка уж очень кстати пришлась – а затем таксиста Витю навещу и попробую ему в брюхо всадить сельскохозяйственные вилы. До того я расстроен его похабным поведением, что хочу жестоко наказать. Сельскохозяйственные-то вилы я со дна достал: судя по всему, мастеровитый человек их изготовил, сейчас таких днём с огнём не сыщешь, и черенки из крепкого дерева выпилил, у нас такие деревья не растут.

– Не знаю, нужны ли тебе вилы… – замялся Алексей Николаевич. – Там и жених с таксистом разборки учинил… Прошу тебя, как человека, вызови прокуратуру с водолазами.

– Если злая карма висит над озером – тут уже ничего не поделаешь! – сказал дачник, осеняя озеро взмахом руки. – Ещё немало девок потонет здесь без всякой натуральной надобности, и только близким им людям лишнего горя прибудет. Гиблое место!!

– Прощай, друг, прощай не навсегда, авось и свидимся. – помахал ладонью Алексей Николаевич, выбираясь на смурную просёлочную дорогу. – Не подскажешь, что там вдали за избы виднеются? Мне не к ним пробираться?..

– Пробирайся к ним, Алексей Николаевич, тогда не ошибёшься в пути и нигде не потеряешься. – крикнул с противоположного берега озера дачник и запрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей. – Это село Малышево, а от него идёт прямая дорога на Лютово.

– Это которая пьяная дорога?..

– Она самая.

– Послушай, друг, а много людей в Малышево живёт?.. Есть кого пораспрашивать.

– Да есть маленько… Дружок у меня там жил до недавних пор, теперь в город съехал, но люди какие-то остались. Хотя место тоже гиблое. Здесь кругом гиблые места. Но магнетическим образом заселённые сильными людьми, поскольку выживать в этаких условиях могут только сильнейшие. И не беда, что меня самого в детстве роняли – много хороших людей роняли по случайному стечению обстоятельств – ныне пребываю в крепком здравии и душевной респектабельности. Только мне надо чуточку выпить сейчас.

– Прощай, друг! Смотри, не напейся да не потони!..

– Нет, я не потону. Я как та пропавшая лётчица – падаю, но подымаюсь!

– Вот-вот!..

*****

Совершенно мокрый и в состоянии философского трагического фатализма, Алексей Николаевич добрёл до околицы села Малышево, где встретил старушенцию, ежедневно развлекающуюся созерцанием проходящих мимо странников. Алексей Николаевич сегодня оказался первым.

– А скажи мне, бабуся. – выражаясь почтительно и выдавая себя за праздного купальщика, обратился Алексей Николаевич к старушке. – В какой лес мне удобно зайти, чтоб отыскать пьяную дорогу и выйти поближе к селу Лютово?.. День сегодня жаркий, хочется побыстрей дойти.

– А лес тут завсегда один. – с откровенным плутовством прошамкала старушенция. – Других лесов отродясь не имелось. И пьяная дорога тут одна. И шляются тут чёрт знает кто.

– Отчего же вы думаете, что чёрт знает кто? – обиделся Алексей Николаевич. – Все мы люди, как нам и положено быть людьми.

– Топай дальше, милый человек, и не загораживай мне пространство! – коротко изъяснилась бабуся и благополучно сложила пальцы в кукиш, направив его в сторону Алексея Николаевича.

– И вам не хворать!.. – попробовал отшутиться Алексей Николаевич.

– Глупостей не говори. – сморщила конопатое личико старушенция и повертела указательным пальцем другой руки у виска.

– Понятно всё с вами!..

«Почему насмешка является главным средством общения среди нашего народа? – ускорив шаг, задумался Алексей Николаевич. – Кажется, чуть ли не все сограждане беспрестанно ожидают нападок на себя, а потому держат собственную нервическую область на взводе. Готовы в любой момент огорошить случайного врага и дать внушение правящим сферам. Так сказать, задать высочайшую планку юмористического трэша. Не завелась ли эта черта характера в тех стародавних временах, когда родственники повешенного были обязаны оплачивать услуги палача, дабы самим не быть повешенными за долг палачу?.. Разве не эти обстоятельства породили в людях сатирическое направление ума и повседневный остракизм?.. Да ведь только, у большинства сограждан, ум – это просто генератор глупого и унылого говна, никчёмного времяпрепровождения. С чем мне и довелось столкнуться прямо сейчас, у околицы села Малышево. Казалось бы, малоутешительный вид путника, промокшего насквозь, должен вызывать сострадание, готовность чем-нибудь помочь и облегчить участь. Казалось бы, из элементарного любопытства можно поинтересоваться, что случилось с путником, не снизошла ли вдруг печать трагедии на него и эту местность… Нет, человеческое участие отвергнуто, чужая боль мало волнует, а демонстрируется похабный кукиш!.. Хорошо ещё, что вместо кукиша не покажут обнажённые филейные части: дескать, сам должен знать, милый человек, куда тебе держать путь!.. Впрочем, чему я удивляюсь? Из всех вещей, составляющих суть человека, его поведение – вещь самая нерациональная!..»

С этими мыслями Алексей Николаевич вступил на заветную пьяную дорогу и вошёл в древний, выспренно-сумеречный лес, вдыхая полной грудью щекотливые ароматы и увлекаясь строгостью загадочного мира, никем и никогда не проходимого до конца. Алексей Николаевич любил русский лес. Любил скрипучие вековые сосны и ёлки с пушистыми ветвями, сочными колючками и окладистыми мшистыми бородами. Любил кукушкино заикающиеся волхование, перепелиный гортанный междусобойчик, убаюкивающую дробь дятла и хвастливый треск сорок. Алексей Николаевич благодушествовал и упивался расплывчатой папортниковой зеленью, запахом терпкой хвои, обволакивающей таинственностью и удивительной дремучей нежностью, от которой чувство невольного страха только обостряется и становится вкуснее. С детской радостью Алексей Николаевич примечал всякий гигантский мухомор, все скромные делянки с ювелирно-отточенными кустиками черники, каждый угрюмо-разлапистый пенёк с мордочкой кикиморы, отведавшей на завтрак кислятинки. С удовлетворённым очарованием разглядывал древние древесные завалы и скособоченные муравейники, подобно верстовым столбам, расположенным вдоль дороги.

Тут же представилась, на тяжёлой сосновой ветке, и белочка, нахально пощипывающая усики и прицеливающаяся огромной шишкой в лоб Алексея Николаевича. «Ах ты, зараза косая, опять промахнулась!» – кажется, именно так сказала белочка, неудачно запульнув шишкой и недовольно фыркнув. Алексей Николаевич подобрал шишку и вознамерился швырнуть её в лесную проказницу, но вдруг увидел совсем близко от себя (чуть ли не на расстоянии вытянутой руки) обшарпанного приземистого старика с идеально блестящей лысиной и взглядом доброго самаритянина.

– Кто вы?? – вздрогнул Алексей Николаевич.

Добрый самаритянин, казалось, с удовольствием следил за стычкой Алексея Николаевича и белки, игриво щекотал щёки указательным пальцем и насмешливо пыхтел.

– Кто вы и что вам нужно? – ещё более напугано воскликнул Алексей Николаевич.

– Да зачем же вы дрожите? – покопался в карманной рухляди добрый самаритянин, извлёк мятую сигарету и отправил её в рот. – Вы напрасно меня пугаетесь, я ничего плохого не сделаю. Хотя шишками кидаться я мастак, но и шишками кидаться не буду.

– Эге, я вижу, вы заядлый шутник. Да мне сейчас не до шуток.

– Если вы чем-то опечалены или немного не в себе, так разве это повод для презрения шуток?.. Самые смурные и дотошные до какой-то комической серьёзности люди – это здешние грибники, и у меня с ними постоянные стычки на этот счёт. Не умеют люди веселиться. Но на грибника вы не похожи, отсюда я смею сделать вывод, что вы не грибник.

– Это сегодня я не грибник, поскольку тороплюсь в село Лютово. А иногда бываю очень даже докучливым грибником. И не имею расположенности к шуткам оттого, что недавно пережил очень неприятную историю у колхозного озера. Хотя я никоим образом не виноват, что девушка-велосипедистка решила утопиться, и даже пытался спасти её.

– Как же она вдруг утопла?.. Должен быть кто-то, кто сподвигнул её на это безрассудство?

– Сложилась целая цепь из сумасшедших обстоятельств, похоже, и сама велосипедистка в них не слишком разобралась, а сразу побежала к колхозному озеру, чтоб утопиться.

– И утопилась?

– Да чёрт её разберёт. Какой-то бесхозный велосипед по озеру плавал.

Мозглявая фигурка самаритянина поворотилась в сторону озера и слабо вздохнула.

– Ну, если возникает потребность утопиться в озере, так что же делать?.. Не в ванной же без пользы бултыхаться?.. Сами знаете, какие сейчас ванны маленькие и неудобные.

– Опять изволите шутить. – Алексей Николаевич отмахнулся от дыма, испускаемого шустрой сигаретой. – Считаете, что очень смешно, когда прекрасная девушка, да к тому же и велосипедистка, в озере исчезает с концами?..

– Нет, я вовсе так не считаю. – произнёс добрый самаритянин, вздыхая чуть сочувственней прежнего. – Мне просто представляется мысль, что не всё так ужасно с этой вашей велосипедисткой, поскольку она, как и все мы, обладает бессмертной душой. И если она всё-таки утонула, то ныне обретается рядом с нами, кружит над нами и всматривается в мир с непостижимой незамысловатостью умиления.

– Чему же умиляться?..

– Да хотя бы тому, что ей сейчас очень хорошо пребывать вне своего бренного тела, что ей гораздо лучше, чем нам!.. Позвольте, Алексей Николаевич, я немного пройдусь с вами до развилки, откуда поверну в свою сторону, а вы отправитесь в село Мужево, от которого до Лютово рукой подать.

– Как хотите, извольте, я пройдусь с вами до развилки… – буркнул Алексей Николаевич.

И он продолжил путь, в сопровождении доброго самаритянина, рассказывая с поэтической пылкостью подробности всего случившегося с ним за день. Особенно упирал на трагическую пропажу Оксаны Кузьминишны, поскольку не мог растолковать её, усвоить и примириться. Даже мимолётная взбалмошная любовная связь с таксистом Витьком не являлась причиной возможного суицида, поскольку ни к чему не обязывала ни в хорошем смысле, ни в плохом. Нельзя же в наше время всерьёз рассуждать о целомудрии.

– Вы меня можете не слушать, поскольку я шагаю рядом с вами, словно сбоку припёка. – сказал добрый самаритянин. – Но суицидальная склонность у девушки стала развиваться ещё во времена первых поездок на велосипеде. Когда она этому ещё только обучалась. Я не понимаю, зачем молодым девкам нужны эти драндулеты, от них же бесстыдством отдаёт и формой непослушания. Для чего девка садится на велосипед, если не торопится как можно скорее покинуть мужское наставничество и руководство?

– Да мало ли что на уме у свободного человека. Право, вы слишком недолюбливаете велосипеды и преувеличиваете их влияние на женскую эмансипацию.

– Нисколько не преувеличиваю. Вот послушайте, мне тут припоминается история про совсем юную девочку, которая умоляла свою матушку, чтоб та купила велосипед. Да не просто просила, а без устали надоедала, канючила и обещала сотворить какую-нибудь дрянь, если ей не купят велосипед. Что и вывело матушку из себя. «Вот уж будет тебе велосипед! – сказала матушка, и при помощи слесарных инструментов скрутила девочкины ноги в колёса. – Надеюсь, ты теперь укатишь от меня куда-нибудь подальше.» Не трудно догадаться, что девочка скоропалительно померла. И с тех пор, всякий раз, когда матушка выходила из тюремной камеры на прогулку, ей мерещились детские ноги, яростно крутящие педали и скулящие от вожделения. Тогда матушке самой хотелось вскочить на велосипед, крикнуть что-нибудь безумное и умчаться куда подальше. Таким образом, она обнаружила в себе огонёк неукротимого сладострастия, несомненно заразивший когда-то и девочку, и решила, что своевременная смерть девочки пошла ей на пользу.

– Спасибо, что про ноги рассказали, я люблю истории про ноги. – внимательно выслушал попутчика Алексей Николаевич. – Хотя, в целом, история ваша совершенно дурацкая.

– Ну, расскажите свою историю, про ноги. – нисколько не обиделся добрый самаритянин.

– Пожалуйста!.. Мне доподлинно известен факт про некоего подьячего Ефрема Шепелёва. Бедолага оказался не в меру разговорчивым, и был нещадно бит батогами за слова «у меня, де, нога, не в пример краше, чем сразу обе ноги у Государя Царя нашего Великого Князя Алексея Михайловича всея Руси». После чего и выпил за здоровье царя, но не перекрестился и не снял шляпы. Эту самую шляпу ему накрепко и пригвоздили к голове. После чего подьячий впал в уныние и помер.

– Супротив царя нельзя переть. – проворчал добрый самаритянин.

– Да вы послушайте, что случилось дальше с царём!.. Царь Алексей Михайлович обнаружил на следующее утро, в собственной опочивальне, на собственной подушке, отрезанную ногу подьячего, вытянутую во всей красе. Царь сразу понял, что ему в вопросах красоты не стоит выкобениваться, и пожаловал мёртвому подьячему боярский титул, наделил землями и крепостными крестьянами.

– Мёртвому??

– Раньше так случалось, что и мёртвые были живее живых. – вздохнул Алексей Николаевич.

– Что ж, случались разные исторические нонсенсы. – ни капли не посмеиваясь, произнёс добрый самаритянин. – Следует понимать, что во всём виноваты зудящие в мозгу рефлексы. Человеческий труп нам кажется абсолютно мёртвым и не имеющим возможность совершать передвижения. Но мозг трупа способен некоторое время продолжать жить и подавать рациональные сигналы. В таких случаях, руки и ноги начинают потихоньку шевелиться и даже выказывать стремление куда-нибудь сходить. Отсюда и легенды про воскресших мертвецов.

Не останавливаясь ни на минутку и не прекращая беседовать, наши двое странников, так нелепо повстречавшихся в лесу, любовались по дороге гроздями рябины, словно зарождающимися огоньками позднего лета. Восхищались доверчивой хрупкостью тонких берёз, беззаботной хлопотливой черёмухой, молодыми и прянично-глазурными осинами. Тепло прижмуриваясь, вдыхали смолистые ароматы чащоб. Лёгкая, бесполезная птичка попрыгала у ног путников, как бы выпрашивая вкусненького, и упорхнула, ничего не дождавшись.

– А что вы скажите о пребывании полноценных мертвецов в живом виде и среди живых людей? – спросил Алексей Николаевич. – Отрицаете вы такую возможность?..

– Есть у меня мысли по этому поводу, и я охотно поделюсь ими. – сказал добрый самаритянин. – Вы можете представить себе умершего человека, представить, как тело его разлагается, а душа проникает в процесс развоплощения?

– В той или иной степени правдоподобности – да, могу себе представить.

– И вот представьте дальше, что как только процесс развоплощения завершится, умерший мозг (или, если хотите, называйте его по-прежнему человеком) видит пронзительной яркости свет, напоминающий солнце, а затем погружается в темноту. Кажется, что человек ушёл в вечный сон, в небытие, в комплектацию смерти. Но внезапно он пробуждается и видит перед собой нечто такое, которое я не смогу никоим образом обрисовать, но что является истинным человеческим «Я»!.. Возможно, это сравнимо с понятием абсолютной реальности, или с тем, что в «Тибетской Книге Мёртвых» описывается как Свет Чистой Истины. Он не просто пробуждает покойника, но обращается к нему со словами утешения, с заверениями, что всё полноценное только начинается в его жизни, что теперь ему не надо никуда спешить, а нужно придирчиво познавать сияние своей истинной сущности. «Так как теперь у тебя нет плоти и крови, – слышит человек в себе самого себя; но не того себя, которым он был, пока был живым, а того, которого он в себе ещё не знал. – то ничто не способно причинить тебе вред, будь то звук, сила удара или ужасное видение. Сиди и слушай себя, и уходи в себя, не уходя никуда.»

– Ну, знаете, и живому человеку такая задача не под силу, а как же быть умершему? – засомневался Алексей Николаевич.

– Покойнику приходится многажды трудней, чем живому. – добрый самаритянин трагически развёл руками. – Отягощённый зудом рефлексии, покойник увлекается циклом манифестаций, описанных всё в той же «Тибетской Книге Мёртвых», словно слепой котёнок блуждает среди направлений теравады и махаяны, стремится рассмотреть не себя в себе, а увидеть души прочих умерших, когда-то близких ему людей. Он хочет увидеть их возле себя, он стремится к встрече с ангелами и богами, которых навооброжал ещё при жизни, и которые нисколько не соответствуют Высшей Недостижимости. А если покойник совсем слаб и не имеет сил противостоять рефлексии – он исходит из могилы и бродит по земле, исполняя волю некой матрицы, которая, конечно, тоже имеет божественное происхождение, но предназначена для самых слабых.

– И как же ему быть? – посочувствовал незадачливому покойнику Алексей Николаевич. – Ему так и суждено ходить безутешно по земле?..

– Выход всегда есть. Вне зависимости от длительности своего покойницкого пребывания на земле, он может научиться слушать суть человеческих мыслей, может уловить подсказки Бога, направленные прямо к нему, в подсознанье. Он может выйти из матрицы в состояние обретения Света Чистой Истины и ещё раз попробовать уйти в себя, чтоб уйти во сразу во Всё.

– Вероятно, вы какие-то правила знаете для исполнения этого ритуала или какие-то конспиративные слова?

– Приблизительно, весьма приблизительно. – поморщился добрый самаритянин. – Откуда бы мне знать их доподлинно?.. Но полагаю, что необходимо всегда иметь при себе очень простые слова, типа «я есть человек, и я всё творю во имя Бога». Произнося эти слова, можно мысленно возноситься вверх, отталкивая сквозь себя и от себя энергию, удерживающую тело среди живых. Просто доверить разум тем клеткам, которые кормят умственную пустоту и совершить восемь глубоких вдохов (они же суть и выдохи, но эти словесные детали подобны корпоративной дисциплине – только мешают рабочему процессу). Затем необходимо девятым вдохом-выдохом окутать себя всем знанием о собственной душе, которое ты, к тому времени, получишь в наиболее доступном виде. Десятым вдохом-выдохом ты сотворишь вокруг себя атмосферу, подобную щиту, ибо от гнева Бога никто и никогда не отлучён, но есть возможность не впасть своей бесконечностью в бесконечность Божественного гнева. И тогда наитие тебе подскажет слова, которые следует обратить к Богу с просьбой, чтоб Он вывел тебя на путь прямой, и ты произнесёшь эти слова. Если произносить их более-менее регулярно, то однажды почувствуешь все крупицы зла своих эмоций, исторгнешь их из себя и вознесёшься – уже по-настоящему – туда, куда стремишься на самом деле, где тебя давно ждут.

– Очень полезные сведения для покойников. Я, если стану покойником, постараюсь воспользоваться ими. Главное, ничего не запамятовать. А как быть, если будучи живым, уже обеспокоился о выходе из матрицы рефлексии?.. Может, лупить себя почём зря, чтоб добиться ослабления бесполезных чувств?.. Может, кого из друзей попросить, чтоб они регулярно побивали тебя и членовредительствовали?

– О, Алексей Николаевич, вы даже не подозреваете, какую дерзновенную тему затронули!! Во времена оные я жил весьма неплохо, и летал в Париж запросто, чтоб отведать тамошних круассанов, а в друзьях имел особ влиятельных и на свой лад лирически-глумливых. Некоторые из них были уверены, что именно смертным боем можно добиться для подчинённых и любимых подруг полноценной жизни, а затем и безупречного загробного мира. В какой-то момент я совершенно поддался этим мыслям, ибо был излишне озабочен спасением души своей супруги. Просто потому, что она с детства прослыла затейницей и душечкой. Но те прелести и черты характера, что нас безоглядно соблазняют в юности, не могут не настораживать в зрелом возрасте. Факт того, что супруга моя оказалась блудницей, имел закономерность. Поверьте, что я вовсе не бредил в своих наблюдениях и умозаключениях, как это случается с некоторыми ревнивыми мужьями. Здесь мельком замечу про супругу одного известного сановника (имён которых называть не буду), и велосипедисткой она не была, а, право слово, лучше бы ей быть велосипедисткой, поскольку увлекалась конной ездой, и сановник приревновал её к коню, а к велосипеду вряд ли бы приревновал.

– Что значит: приревновал к коню??

– Ну, так бывает с некоторыми людьми, слишком вспыльчивыми и ревнивыми. А супруга словно бы и не замечала этого, улыбалась всем, кому ни попадя, шалила и флиртовала, корчила из себя разудалую амазонку. Вот у сановника крыша и поехала. Он решил первым делом отправить коня на скотобойню, а затем ему взбрело в голову отправить туда и супругу. Поскольку посчитал, что женщина, хотя бы единожды оседлавшая коня, уже не может считаться женщиной, а идёт по разряду лошадей. Что там подумали работники скотобойни, мне не известно, но жена сановника вскоре обнаружилась в кабинете прокурора, демонстрируя фонари под глазами, а сановник был арестован за взятки.

– Обалдеть!!

Алексей Николаевич жестом показал, что в оценке этого идиотского случая, он целиком на стороне прокурора.

– Но вот вы сказали, что не имеете беспристрастного мнения насчёт выхода из матрицы. Что именно вы имели в виду?

– Понимаете ли, Алексей Николаевич… Делая выводы и анализируя случаи смертного боя, я познал их абсолютную бессмысленность. А когда затеял окончательно решить вопрос со своей блудливой супругой – дабы помочь ей освободиться от греховной сущности и вознестись на небо – я отверг любые методы избиения.

– То есть, вы пожалели свою супругу?..

– Да, я её, в некотором роде, пожалел. Я предал свою супругу медленному сожжению.

– Чего-чего?? – Алексей Николаевич замер от неожиданности.

– В этом самом лесу я выбрал удобную и неприметную полянку. – вполне спокойно и обыденно принялся рассказывать добрый самаритянин, как будто не допуская и мысли, что у собеседника может вызвать изумление его рассказ. – Я разжёг на полянке костёр и установил посреди столб, к которому привязал супругу, наобещав каких-то эротических глупостей. Она до последнего момента не верила в мой замысел, и только, когда я принялся привязывать к её руке просмолённую палку, а затем зажёг эту палку, она подняла вой, предприняла попытку освободиться, но было уже поздно. За какие-то пару часов от супруги остался только пепел. Даже косточки сгорели весьма успешно – я думаю, у ней были очень нежные и хрупкие косточки.

– Как же вы так могли? – воскликнул Алексей Николаевич. – Неужели мысль о спасении чужой души могла создать столь грубую идею и мерзкие последствия?..

– Да, вот так иногда творятся благие намерения, и в истории есть тому немало примеров.

– И откуда вам знать, спасли вы душу своей супруги или не спасли?..

– Нет, я об этом доподлинно знаю. – очень нехорошо улыбнулся добрый самаритянин. – Что сталось с моей супругой после сожжения, мне доподлинно известно.

– И что же??

Добрый самаритянин не спешил с ответом.

– Вы уверены, что желаете об этом знать?

– Мне кажется, вам теперь не отвертеться. – Алексей Николаевич едва сдерживал закипающую злость. – Уж если начали рассказывать про свои подлости, то рассказывайте до конца.

– Не сердитесь, Алексей Николаевич, с моей супругой всё очень просто. Душа её не пожелала покинуть земную юдоль в одиночестве, она пообещала, что дождётся моей естественной смерти, а пока перевоплотилась в некое бесструктурное состояние и уселась верхом мне на шею.

– Изволите шутить?.. Я никого не вижу на вашей шее.

– А вот погодите. – добрый самаритянин огляделся по сторонам и заботливыми шажочками отошёл в сторону. – Я вот сюда, под сосновую ветку встану, чтоб преломление солнечных лучей создало особый атмосферный фон. А ваше дело теперь внимательно приглядеться и увидеть на мне мою супругу.

Вздрагивая от напряжения и тревожного ожидания, Алексей Николаевич отдалился подальше от сосны и всмотрелся в столбик света, обволакивающий неуклюжую фигуру доброго самаритянина. И вот в этом расплывчатом душноватом свете принялась отчётливо вырисовываться бледная голая старуха, сидящая верхом на шее своего убийцы. Страшно скособоченная старуха приторно ухмылялась и, выставив вперёд крохотную землистую головёнку, потряхивала свисающими прядями длинных чёрных волос.

– Мерзость какая! – заорал Алексей Николаевич от ужаса. – Гоните эту ведьму прочь!..

Тогда старуха вперила свой взгляд пепельно-пустых зрачков в Алексея Николаевича и с отвратительным лязгом хлопнула челюстью.

– Цыц, Маруся. – прикрикнул на неё самаритянин, отчего Алексей Николаевич совсем ошалел от страха.

– Да сгиньте вы оба! – крикнул он, швырнув в самаритянина какой-то палкой и принялся бежать прочь. – Я приказываю вам провалиться сквозь землю!.. Сдохните нахуй!!

– Алексей Николаевич!.. Куда же вы?..

– Нахуй!!

*****

Возможно, кто-то и мчался Алексею Николаевичу вдогонку. Что-то вроде ответного удара палкой по спине ожидал почувствовать Алексей Николаевич. Но он летел по пьяной дороге к выходу из проклятого леса настолько стремительно, что догонять его не имело смысла.

– Алексей Николаевич!.. Алексей Николаевич!.. – шершаво насвистывали загадочные лесные обитатели, то ли дразня нашего напуганного героя, то ли призывая к успокоению.

Скоро Алексей Николаевич сбавил шаг и оглянулся назад, убеждаясь, что никто за ним не гонится.

«Никогда не знаешь, чего от людей ожидать. – бормотал он про себя, сглатывая потоки воздуха. – За самым миловидным и туповатым лицом скрывается хитрая бестия, а в невинных разговорах про мировую скорбь таятся костры инквизиции. Любовь к ближнему своему настолько переплетена с любовью к самому себе, что чуть ли не каждый кусок еды, пропускаемый в собственный рот, выглядит лакомством, которым ты обделил всех голодных, снующих вокруг. А отсюда растут уши у повсеместного эгоизма, а отсюда вытекает одичание нравов: ежели котлетосин с пюрешкой на всех не хватает, так пусть достанутся мне одному!.. Всё в нашей жизни катится в исковерканные эмпирии!»

Слегка ослепший, как слепнет всякий при резком переходе из тьмы на свет, Алексей Николаевич покинул лесной массив и направился к окраине какой-то деревни. Первой его встретила дряхлая трансформаторная будка с табличкой, предупреждающей об опасности в виде черепа и перекрещенных костей. Также на будке имелся указатель, сообщающий название населённого пункта, и это было село Мужево. Давным-давно застывшее в траурном гордом одиночестве, село ничем не откликнулось на приход Алексея Николаевича. Не было слышно ни криков переполошенных петухов, ни взбалмошного собачьего лая. Имелась лишь подозрительно-почтенная дамочка в длинных лайковых перчатках, крепко держащая старинную метлу из прутьев бузины.

– Ну вот, я и дождалась вас, а то собралась в полицию звонить. Племянника-то моего где потеряли? – строго спросила она у Алексея Николаевича.

– Что-с? – Алексей Николаевич остановился и направил ухо в сторону дамочки, поскольку никак не мог уяснить её слов.

– Хорошо, что у Павла Семёныча надобность появилась к родной бабке в Мужево съездить, и я попросила, чтоб он захватил меня с собой. У меня ведь тоже бабка в Мужево жила, пока не померла, и частенько я у ней гостила, особенно летом. Я ведь всех тут, по округе, знаю, и меня все знают – кого не спроси, все меня помнят и уважают, народу в живых только мало осталось. С ветерком на гелендвагене прокатились с Павлом Семёнычем, тот быстренько родной бабке втык дал и дальше по делам уехал, а я битый час вас дожидаюсь. Слава Богу, дождалась, да только племянника своего не вижу.

– Простите, я вашего племянника не имею чести знать. – буркнул Алексей Николаевич. – У меня свой племянник на уме лежит. Ну, не то, чтобы мой, а Кондратия Степаныча.

– Как же не имеете, если вы его из посёлка Прибрежного в Телищево увели, а он и есть мой племянник?! А что касается до собственно моей особы, то я являюсь вполне законной тётушкой-соседкой из дома 24.