Текст книги "Как помочь умершим?"

Архим. Пантелеимон. Тайны загробного мира.

Киев. 2001

Таинственная сила молитвы

Многие молятся… Прибегают к Богу в различные минуты своей жизни, – не только под влиянием тяжелых переживаний, но и в радости, от избытка светлых чувств. Нередко – в начале какого-либо дела; реже – в конце. Молятся внезапно, среди дня, устремляются к Создателю своему в порыве благодарения или покаяния. Молятся методично, по утрам и вечерам. Более продолжительно – в храме. Когда придет вечерняя тишина или настанет утренний тихий час.

Разнообразны слова, с которыми человек обращается к Богу; многие оттенки чувств; различна сила устремления; несходна степень веры… А между тем все человечество объединяет великая и страшная, по силе своей ответственности, молитва: самое высшее из доступных единений человечества. В этом незримом, но истинном единении единятся все возрасты и поколения, все осколки падшего и расколовшегося человечества, – люди разных народов, убеждений, мыслей, состояний. Все единятся между собою незримыми нитями в тайне молитвы.

Если мир не распался, еще стоит и держит на себе человека, это оттого, что со всех концов мира, со всех его гор и от всех его бездн поднимается чистая молитва к Богу, вздох восстановляемого творения.

Что такое молитва? Это – разговор с Богом. Люди почитают себя счастливыми и всю жизнь помнят случаи, когда им удается поговорить с каким-либо выдающимся, высоким по своему положению или таланту человеком, с мировым именем. Сколь более, казалось бы, должны люди ценить разговор с Тем, Кто создал всякую высоту и значительность в мире. Казалось бы, какой трепет подлинной радости должно было бы вызывать осознание возможности непосредственного обращения к Единому, Истинному Хозяину неба и земли… Но мало и очень глухо сознают люди эту близость Божию.

Что обычно ценится в молитве? Ценят возможность попросить что-нибудь у Хозяина всего. Избежать болезней, страданий, опасности, смерти – своей или близких людей. Ценят возможность получить какое-либо осязаемое благо, ценимое в мире: так называемое жизненное счастье, – мирную семью, близкого человека, хороших детей, удачно сложившуюся обстановку, приятную работу, здоровье, то или другое дело.

Но не только земные нужды одолевают человека и влекут к предстоянию пред Богом. Многие люди понимают, что все материальное надо крепко предавать в руки Божии, не слишком заботясь – даже в молитвах – о нем, выполняя лишь свои высшие задачи. Остальное все «приложится», сказал Господь. И, веря в это, многие люди верующие ищут и просят в молитве только ценностей духовных: самой молитвы, терпения, любви, кротости, смирения, веры, чистоты, правды. Просят узнать и услышать волю Божию и, услышав, исполнить ее. Во многом уже, зная волю Божию, просят сил себе благодатных на исполнение этой воли.

Достойна всякого почитания высокая, не материальная цель молитвы. Особенно молитвы за других. Но и в материальных своих простых запросах люди, прибегающие к молитве, как дети, получают ее плод, хотя и не всегда тот, который они просят.

Самая же высокая молитва, которую не знаешь, какими словами и восхвалить, это – молитва, когда человек забывает все цели свои, даже самые высокие, горя одним желанием как можно ближе придвинуться к Господу, положить к ногам Его голову свою, отдать все сердце свое. Это есть совершенная любовь и совершенная молитва. Когда хочется лишь Господом дышать, только Им жить. Его любить, укрываться в Его близости, в Его неизреченной любви.

Священным бескорыстием, исканием молитвы ради самой молитвы может быть наполнено всякое человеческое прошение к Богу, одухотворена и оправдана всякая молитва. Земной повод к ней есть лишь второстепенное, превходящее обстоятельство. Сердцем же и волей молитвы остается радость – поговорить, пообщаться, излить все тревоги, все сомнения, все радости свои – Единому, Вселюбящему, Премудрому и Всезнающему Отцу.

Лепет ребенка угоден Ему. Господь принимает все прошения человеческие, как бы малы и ничтожны они ни были, если сердце человеческое радуется и трепещет, предстоя пред Лицом Владыки. Все малое усовершается в этом предстоянии. Все несовершенное делается великим.

Не смущайтесь величиною или ничтожеством ваших прошений, но ищите, прежде всего, не то, что вы хотите просить, а Того, Кого вы хотите просить. Недостойны просьбы лишь тех, которые Господа меньше любят, чем ту вещь или дело, о которых они просят. Если же вы любите Господа больше всего, то благословенно всякое прошение ваше, и великое и малое, и всякая просьба ваша исполнится, а та, которая не исполнится, принесет большее благо, чем та, которая исполнится.

Представьте себе, что вы не видите очень близкого и любимого вами человека, общение с которым есть всегда радость для вас. Вы хотите его видеть, и возможно чаще, но обратиться к нему вы можете, только если у вас есть какая-нибудь к нему просьба. Вы очень хотите его видеть, гораздо более, чем получить что-либо от него. И, чтобы его видеть, вы обращаетесь к нему с просьбой… В глубине сердца вашего вам все равно, исполнит или нет он ваше прошение, но вам дорого общение с ним, возможность говорить и слушать его. Вы уходите из его дома, совершенно не помышляя о подарке, дал ли он вам его или не дал. Ваше сердце наполнено им самим… Вот что значит человеческая любовь.

Если человека мы можем так любить, сколько более – Бога! Ведь радостно всякое наше прошение пред Ним. Плод великий всегда остается в нашей душе от молитвы, – мы восходим на небо, к Творцу светов, и падает на наше сердце божественный угль Серафимовой благодати…

Архиепископ Иоанн (Шаховской). Время веры. – Нью-Йорк, 1954. С. 390.

Зачем православные молятся об умерших?

С самого начала хотел бы напомнить одно важное библейское обстоятельство: для Бога нет умерших. У Него все живы (Лк. 20, 38), и потому живем ли или умираем – всегда Господни (Рим. 4,8). Если трезво рассудить, то и для нас «мертвые» не являются мертвыми, а также живыми, как и для Бога. Мы твердо веруем, что умирает и разлагается в человеке только тело. Душа же (грешная или праведная) продолжает свое сознательное существование. В рамках христианской религии умерших просто нет. Это некая условность. Плотяность нашей мысли принуждает нас иллюзию смерти принимать за реальность. Но если эта иллюзия влияет на догматику, то не плотские ли вы? (1 Кор. 3, 11).

Но мы знаем, что молитвы верующих могут поистине творить чудеса. Молитва христианина изменяет горы (Мф. 21, 21), преображает сердца атеистов и язычников. Ап. Павел повелевает совершать моления за царей и за всех начальствующих (1 Тим. 2, 2), которые чаще всего бывали враждебны к христианству. Следовательно, молясь об исправлении состояния души усопшего, мы не совершаем чего-либо необычного или безосновательного. Ведь, как и в случае с царями-язычниками, не жестокосердие Христово держит душу вне Царства Божия, а состояние души по отношению к этому Царству.

«Если у кого из вас осел или вол упадет в колодезь, не тотчас ли вытащит его?» (Лк. 14, 5) – говорит Христос. А если брат во Христе остался человеком неосвященной жизни и даже перед смертью так и не сотворил достойного плода покаяния и предстал пред Господом бесплодным? Грешно ли будет помолиться о нем Богу? Неужели ради овцы стоит потрудиться более, нежели ради брата своего?

Не молиться за умерших, на наш взгляд, так же неестественно, как и, веря в Бога, не верить в Его милосердие.

Для православного нет никакой новизны в молитве за умерших. Как при жизни он молился о душе брата, так и по смерти тела православный молится о той же душе.

Итак, Тот же Бог, та же душа, и те же мы… что изменилось? Почему я не имею права помолиться за ту душу, за которую молился всю жизнь? По той ли причине, что она разрешилась от тела? Неужели потому, что она стала беспомощной? Но ведь в христианстве не грех молиться за беспомощных. Поэтому молясь о прощении грехов своих братьев во Христе, нелишним было бы помянуть и ныне бестелесных (что не значит совершенных) братьев и сестер.

Православные христиане, погребая умерших, не испытывают какого-либо качественно нового чувства. То, что происходит – это расставание, пусть даже и долгосрочное. В этот момент перед всяким верующим встает вопрос: о ком и о чем молиться? Как и в случае расставания с живым другом, человек в меру своей духовности решает: помолиться ли о том, как бы ему пережить это расставание, то есть, помолиться о себе. Или же помолиться об уходящем (о его предполагаемых нуждах)?

«Живые и оставшиеся (на земле) веруют, что отшедшие и умершие не лишены бытия, но живы пред Богом. Как Святая Церковь научает нас о путешествующих братиях молиться с верою и упованием, что совершаемые о них молитвы полезны им: так надобно разуметь и о молитвах, совершаемых об отшедших от мира сего»¹. Итак, православные выбирают молитвенное напутствие об уходящем.

Совершенное незнание загробной участи отшедших также не убеждает нас бездействовать. Оно является поводом к молитве, а не к ее отрицанию. Так как и в земной жизни: незнание исхода дела у христиан рождает тревогу и попечение, выражаемые главным образом в молитве. Мы молимся потому, что не знаем.

¹ Св. Епифаний Кипрский. Против ересей. Ересь 70, параграф 3.

Жизнь – школа, смерть – экзамен. Аналог: брат готовился, как мог, к важнейшему экзамену. Накануне просит другого брата: «Помолись о благополучной сдаче!». И тот обязательно будет молиться до тех пор, пока не узнает результата. И когда он молится, он не знает: сдает ли брат свой экзамен именно сейчас или же он уже успешно сдан час назад, или, может, наоборот – экзаменуемого уже выгнали из кабинета… и т. д. Тем не менее брат молится о брате независимо от времени. В этом смысле его молитва возносится без учета времени ее исполнения. Незнание в подобных ситуациях, безусловно, – повод молитвенного ходатайства.

Эти нравственные аргументы, вполне возможно, кажутся непонятными и неприемлемыми, но это лишь до первой встречи со смертью близкого человека. Я не имею в виду «ближнего» в расхожем понятии этого слова, а реально любимого и дорогого. И тогда легче становится расслышать слова Христа: «Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у него все живы», а потому, и молитву за умершего примет так же, как и молитву за живого. И вот какое дерзновение мы имеем к Нему, что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас… мы знаем, что Он слушает нас во всем, чего бы мы ни просили… (1 Ин. 5, 14–15). Ибо сказал: Чего ни пожелаете, просите, и будет вам (Ин. 15, 7). И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите (Мф. 21, 22). Грех – сомневаться в словах Божиих. Грех – отравлять свою молитву маловерием. И уж тем больший грех – отсутствием веры оскоплять пределы этого «все» до узости позитивистского мышления.

Заповедуя нам вообще молиться друг за друга (Иак. 5, 16), апостол не ограничивает нас смертью ближнего: Всякою молитвою и прошением молитесь… о всех святых (Еф. 6, 18). Прошу совершать молитвы прошения, моления… за всех человеков (1 Тим. 2, 1). Молитесь друг за друга (Иак. 5, 16). Разве умершие нам уже не друзья? Или они перестали быть «человеками»?

Евангельский образ христианина предполагает его всегдашнее молитвенное обращение к Богу. У христиан это происходит естественно и во всех жизненных ситуациях. Непрестанно молитесь (1 Фес. 5, 17), – заповедует апостол. Но почему эта непрестанность обязана прерваться в момент смерти ближнего? Или переориентироваться с главного объекта (т. е. самого умершего) на второстепенные? Это неестественно для верующего, так как, отрицаясь от молитвы за умершего, он отрицается и от самого умершего, ибо молитва к Владыке живых и мертвых – это последняя ниточка, соединяющая наши души в богопоклонении (Флп. 2, 10). Поэтому вполне по-христиански было бы, не ища спец-директив в Библии, молясь хотя бы по принципу «о тех, кто в нужде», помянуть и о детях, стариках, инвалидах и без особой скрупулезности и об умерших братьях.

Важно отметить особенность православного учения о молитве за умерших: «Наши молитвы могут действовать непосредственно на души скончавшихся, если только они скончались в правой вере и с истинным раскаянием, т. е. в общении с Церковью и Господом Иисусом»[2]2
  Макарий, архиепископ Харьковский. Православно-догматическое богословие. Том II. С. 602.


[Закрыть]. Это не от жестокосердия Православная Церковь не молится за «нераскаянных грешников», а ввиду того, что скончавшиеся в неверии, нечестии и нераскаянности совершенно погасили в себе дух Христов (1 Фес. 5, 19). В них нет того начатка добра, того семени жизни, которое, недостаточно раскрывшись на земле, по милости Божией смогло бы сделать их способными войти в Царство Небесное.

Если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12,32), – говорит Господь наш Иисус Христос. Но что означает «простится» или «не простится» в веке будущем? Если Бог есть Любовь (1 Ин. 4, 16), то вопрос не в Его немилости или благоволении. Вопрос касается исключительно человека. Человек по смерти, независимо от его желания, обретает видение духовных реалий (Лк. 8, 17). И даже о Боге он узнает несравненно больше, чем живущие ныне богословы. В отсутствии плотяной завесы все становится явно и нескрываемо. И как следствие, он познает себя.

То, к чему подвигает человека видение своей искаженности, и является способностью человека к покаянию. Есть люди, которые еще при жизни обретают один из элементов бесовского самосознания. Этот характерный элемент – озлобление, рождающееся вместо покаяния, при выявлении своих пороков. Например, плохой человек, когда осознает, что был неправ – озлобляется, противопоставляет себя объекту обличения. Таким образом, он приводит себя в состояние нравственно худшее по отношению к первоначальному. Как сказано: Человек, который, будучи обличаем, ожесточает выю, внезапно сокрушится и не будет ему исцеления (Притч. 29, 1). Вспомним фарисеев! Правда Христова о них приводила их в неистовство, мытарей же и грешников – к покаянию. Тот же закон соотношения состояния души пред лицом Откровения бытует и за гробом. Сила его и, соответственно, контраст лишь усиливаются. Ведь первоначально, живя на земле, человек не без внутренних колебаний приходил к озлоблению. Какая-то часть его души все же влекла его к покаянному изменению, к реализации высших нравственных импульсов (голос совести). Привыкнув при жизни подавлять в себе эти движения души, человек оказывается не в состоянии обрести их определяющими в веке будущем. Так на нем в самом горьком значении исполняются слова Господа: «Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» (Мф. 25, 29).

Следовательно, такой человек не получит прощения ни в этом веке, ни в будущем не по решению Божию, а просто потому, что окажется неспособен даже возжелать богообщения.

Но христианин, умерший в надежде богообщения, в свете осознания своей греховности, возжелает этого еще более. И молитвы живых явятся для него живым содействием и силою, при которой станет возможным исцеление израненной грехами души.

«Закон жизни таков, – говорит Феофан Затворник, – что коль скоро кто положит здесь семя покаяния, хоть бы то при последнем издыхании, то уж не погибнет. Семя сие возрастет и плод принесет – спасение вечное. А коль скоро кто здесь не положит семени покаяния и перейдет туда с духом нераскаянного упорства во грехах, то и там навеки останется с тем же духом, и плод от него вовеки будет пожинать по роду его, Божие вечное отвержение»[3]3
  Святитель Феофан Затворник. Письма о вере и жизни. М. 1999. С. 14.


[Закрыть].

А теперь отступим немного от православного исповедания и предположим, что мы, православные, совершенно не знаем, доходят ли наши молитвы до Бога или не доходят, исполняются ли наши мольбы Христом или не исполняются, и вообще – могут они хоть чем-то помочь усопшим или же не могут? Допустим, что мы этого абсолютно не знаем и ни в чем не уверены. И что же? Вывод отсюда однозначен: молиться за умерших даже в этом случае никак не лишне и даже необходимо! Почему же? Представьте себе, что вы окончательно заблудились в лесу, будет ли грехом кричать: «Ау-у»? Да, быть может, это не поможет, быть может, никто не услышит и все ваши старания напрасны. Но все же! Если речь идет о спасении жизни, кто осудит взывающего? Разве отсутствие стопроцентной уверенности в исполнении молитвы лишает ее права на существование? Да и во всякой обычной своей молитве христианин не бывает уверен ни в ее исполнении, или даже в ее угодности Богу. Потому и прибавляет в конце: «Воля не моя, но Твоя да будет».

Теперь вернемся «в лес». Скажите: а имеет ли аукающий (т. е. взывающий о помощи) какой-то плюс перед тем, кто ходит в дебрях и принципиально молчит оттого, что помощь ему кажется слишком маловероятной? Безусловно, имеет. А скажите, чье поведение естественнее или, скажем, спасительнее? Конечно, взывающего! Итак, все упирается в наличие веры и в ее силу. Отсюда последний вопрос: кто из этих двух оказался религиозным, а кто прагматиком? Вот видите, благоразумен, оказывается, аукающий, даже притом, что он сам неуверен, что будет услышан. И это поведение естественно проистекает из устроения нашей души. В минуты крайней нужды люди решаются просить даже тогда, когда почти уверены в том, что им откажут.

Даже если предположить, что православные мотивируют свои прошения об умерших именно так (и только так), то все равно с этим нельзя не согласиться. Потому что этот нравственный аргумент растет не из учебников догматики и кабинетных рассуждений, а из человеческого сердца, а если оно еще и христианское, то неестественным будет для нее всю свою любовь и попечение во Христе Иисусе ограничить лишь нарядным гробом и венками.

Однако кто остановит плачущего ввиду этой причины? Эти выражения душевного состояния естественны и льются из человеческой души без соизволения на то предубежденного разума. Так и молитва об умершем естественно рождается в душе христианина даже независимо от ее необходимости или действенности.

Такое проявление христианской любви, как молитва, не должно и не может быть подчинено принципам рациональной схоластики. Неверие стоит на началах отрицания молитвы, и только рациональные соображения об эффекте и необходимости понуждают маловера стать на молитву. Но для души христианской молитва есть неотъемлемая часть жизни. Поэтому христианство исходит из ее постоянства и не мыслит о ее границах определяемых критическим разумом. А. С. Хомяков об этом писал так: «Молимся же в духе Любви, а не пользы, в духе сыновней свободы, а не закона наемнического, просящего платы. Всякий спрашивающий: “Какая польза в молитве?” признает себя рабом. Молитва истинная есть истинная Любовь»[4]4
  А.С. Хомяков. Церковь одна. § 9. М., 2001. С. 58.


[Закрыть]. Итак, если христианин задается вопросом: «Ради какой выгоды мне молиться? Что это даст?», то, очевидно, не познал он любви сыновней к Отцу Небесному. Для такового молитва – тягота, работа, за которую он требует платы, ответной услуги от Бога и т. п. Такая постановка вопроса подменяет самое существо молитвы, которое есть богообщение, собеседование с Богом, это есть дар Божий и радость для сынов Его, а не труд наемника! До некоторой степени молитва может мотивироваться необходимостью испрашиваемых благ, но чада Божии, не отвергая прошений, предпочитают им само молитвенное богообщение. Поэтому у верных вопрос «С какой стати я должен молиться?» не может быть выше самой молитвы и обуславливать ее. Отбросьте рабскую психологию, и поймете дух молитвы за возлюбленных братьев во Христе! Это дух любви. А не выгоды или корысти.

Свящ. Вячеслав Рубский. Православие —

протестантизм. Штрихи полемики. www.pravbeseda.ru

Преподобный Серафим Саровский о молитве за усопших

Есть много подтверждений тому, что и домашняя, и церковная молитвы весьма благотворны для умерших. Приведем пример из жития преподобного Серафима.

Однажды преподобный Серафим рассказал: «Умерли две монахини, бывшие обе игуменьями. Господь открыл мне, как души их были ведены по воздушным мытарствам, что на мытарствах они были истязаемы и потом осуждены. Трое суток молился за них я, убогий, и Господь по Своей благости помиловал их: они прошли все воздушные мытарства и получили от милосердия Божия прощение».

В другой раз преподобный Серафим узнал, что совершенно несчастная, потерянная душа была как бы в когтях у самого сатаны, но когда он простер за нее моление к Спасителю и Божией Матери, то увидел ее потом по милости Божией летящей из когтей сатаны уже совсем чистой голубицей.

Еще пример. У одного игумена в монастыре умер некий инок, проведший жизнь свою в небрежении и лености. Сострадательный старец сильно загрустил о нем и стал молиться. И вот после своих молитв однажды он увидел реку огненную и множество людей в ней, опаляемых огнем и громко стонавших. Между ними он увидал и умершего в небрежении ученика своего, находившегося по самую шею в пламени. «Не ради ли того, чтобы ты избежал этой муки, я умолял тебя, – воскликнул тогда игумен, – чтобы ты хоть сколько-нибудь попекся о душе твоей, чадо мое? Видишь ли теперь, до чего ты довел себя?» – «О, отче, – отвечал инок, – слава Богу и за то еще, что по твоим молитвам получила отраду хотя бы глава моя!» И этим видение кончилось (из Пролога на 9 декабря).

Надеемся, что приведенные примеры достаточными оказались для того, чтобы убедить вас, что для умерших благотворна молитва домашняя. Приведем же теперь примеры церковной молитвы.

Когда святитель Григорий Двоеслов, папа Римский, был игуменом в одном из общежительных монастырей, в последнем умер один монах, скрывавший при жизни в своей келье золото.

После его смерти, чтобы на будущее отвлечь других от греха сребролюбия, святой Григорий повелел похоронить его вне монастырского кладбища и на его могилу бросить золото. Все было исполнено. Но вот прошло тридцать дней после смерти инока, и святому игумену стало нестерпимо жаль его. Думая, что в загробном мире он страдает, святитель Григорий стал изыскивать средства для облегчения его участи и остановился на следующем. Призвав эконома, он повелел ему отслужить по умершему тридцать заупокойных Литургий и заповедал также всем творить общую молитву о нем.

В тот самый день, когда была совершена по умершему последняя, тридцатая Литургия, он явился своему родному брату и сказал: «Доселе, брат, я жестоко и страшно страдал, теперь же мне хорошо, и я нахожусь во свете». Брат умершего рассказал о своем видении инокам, и все они возрадовались об избавлении брата от мучений ради спасительной принесенной за него Жертвы (из Пролога на 29 января).

Вот какова сила церковной и соборной молитвы.

Будем же, братие, непрестанно умолять Господа, чтобы Он по благости Своей помиловал рабов Своих, отшедших от нас, не вошел бы с ними в праведный и строгий Суд Свой, не помянул грехов и беззаконий их, вселил бы души их с праведными и святыми и отверз им двери Царствия Своего. Об этой молитве просят вас и сами умершие.

Вот какие слова от лица отшедших в иной мир говорит нам преподобный Ефрем Сирин: «Испросите нам, братие наши, сыны Церкви, щедрот, чтобы не быть нам отлученным от Церкви Небесной… Молитесь о нас во время служения, молитесь Тому, Кто разлучает нас с вами до дня Воскресения… Судия там праведен, братие наши; молитвы ваши да преклонят Его переменить о нас строгий приговор Свой… Соберитесь, братие наши, и совершите о нас память, да не изгладит Господь имя наше, потому что мы разлучились с вашим сонмом; навек да упокоит нас Господь в Свое Пришествие».

Итак, как видите, и сами почившие просят ваших молитв. Поэтому просим вас: прилежите молитвам за них, и да прострется любовь ваша и на мир загробный. Аминь.