Текст книги "Тэмуджин. Книга 2"

VII

Прошло восемь месяцев с той поры, когда кият-борджигинские нойоны разъехались из своего общего куреня на Ононе, но до сих пор они ни разу не собирались вместе. Только однажды, во время зимней облавной охоты, Хутугта и Даритай виделись с детьми Хутулы, да и то поговорить им оказалось не о чем: все вместе попали под пяту к Таргудаю, так чего же тут обсуждать, понятно все и без разговоров. Лишь как-то глубокой ночью, когда нойоны племени пировали после удачной облавы и все были пьяны, они сошлись вместе на соседней поляне и наскоро разложили отдельный костер. Побрызгали общим предкам, выпили по чаше архи и поскорее разошлись, чтобы не привлекать внимания наушников подозрительного Таргудая.

Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн – те, отдалившись от всех где-то на севере, то ли на Шэлгэ, то ли на Ингоде, не подавали о себе вестей.

Хутугта и Даритай зиму провели на реке Улзе, куда указал им Таргудай, попали под сильные снегопады и к весне потеряли часть скота. Потери были и в людях: многие их пастухи, ранее получавшие у них кров и пищу, теперь же, видя, как они ослабли, без боязни уходили к тайчиутам и даже к менее знатным оронарам и бесудам, кочевавшим к востоку от них.

Проведя короткую весну на озере Цагаан, Хутугта и Даритай на лето откочевали на реку Балж, подальше от Таргудая.

Болезнь Хутугты, донимавшая его еще с прошлого лета, к весне резко усилилась, а к началу нового лета он, иссохший и ослабевший, окончательно уверился в том, что недолго спустя предстоит ему отправиться вслед за Тодоеном и Есугеем. Он сразу отрешился от земных дел, за которые до этого еще цеплялся, надеясь выжить, и теперь единственной его заботой была скорая встреча с предками и ответ перед ними за то, что случилось в последнее время в их роду. Как бы там ни было, выходило, что сейчас именно он, старший из оставшихся на земле киятов, был в ответе за все: за разлад среди братьев, за то, что не сохранили общий курень и за то, что бросили семью Есугея… Изо дня в день перебирая в мыслях свои будущие ответы там, на небесном суде, Хутугта все больше вдавался в суть происходившего в племени за последний год, делая безрадостные для себя выводы. С тяжелыми предчувствиями он думал и о неизбежной встрече с Есугеем, его расспросах о своих домочадцах.

Тщательно взвесив свою причастность к этому делу, он решил во что бы то ни стало разыскать Оэлун с ее семьей, навестить их и хоть чем-нибудь помочь, чтобы потом было что сказать Есугею. Умоляя небо отложить его смерть хотя бы на лишних два-три месяца, он дотошно обдумывал, куда могли запропаститься его племянники со своими матерями. Слухов о них, кроме того, который был еще осенью – о том, что Оэлун подняла нукеров мужа с оружием и прогнала Таргудая – никаких не было. Можно было думать, что они не пережили голодной зимы и перемерли где-нибудь в безлюдье или, еще вернее, что Таргудай их потихоньку перебил, мстя за свой позор, если бы не шаманы. Трех разных ведунов приглашал к себе Хутугта за короткое время, прося их разведать о своих племянниках. Двое из них смотрели в воду, третий – на огонь и все как один подтвердили, что живы они и здоровы, и даже благоденствуют без всякой нужды. Но, как ни просил их Хутугта указать место, где они обитают, те разводили руками. Единственное, что шаманы могли ему сказать: они не на севере, как раньше подозревал Хутугта, и не слишком далеко от кочевий соплеменников. То, что невозможно выяснить точное их место, они объясняли тем, что, скорее всего, семье Есугея помогают духи предков или другие шаманы, а может быть, и сами боги, закрывая к ним доступ. Если это шаманы, сказали они, то, должно быть, очень сильные в своих искусствах, раз навели столько тумана вокруг них, и тягаться что с ними, что с предками, не говоря уже о богах, подобно безумству, и потому, мол, они не берутся за поиски. Шаманы эти были старые, много раз испытанные прежними своими предсказаниями и не верить им было нельзя. И это еще больше встревожило раздумчивого Хутугту. Выходило, что брошенные в одиночестве перед голодной зимой сыновья Есугея не только не пропали, но еще и живут безбедно. Таким потомкам своего рода не помочь – большая провинность.

«То, что мы бросили их одних, это уже тяжелая вина, – продумывал бессонными ночами Хутугта. – Хотя здесь и есть чем оправдаться: Оэлун сама нарушила обычаи, отказавшись от Даритая. Но если не помочь выжившим теперь, не поддержать встающих на ноги, то это уже не простится…»

Тщательно обдумав все, он решил созвать братьев на совет, чтобы заручиться их мнением. Он послал нукера в главную ставку тайчиутов, тот пропьянствовал в айлах воинов Таргудая – своих друзей по татарским войнам – дня три и выведал, что летний курень Бури Бухэ и Ехэ Цэрэна сейчас находится на северо-востоке, в среднем течении реки Аги. Посоветовавшись, они с Даритаем отправили к ним своих послов с подарками и приглашением на совет.

Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн приехали вечером последнего дня месяца удода[4]4
  Месяц удода (монг. «уболжин») – соответствовал июлю по григорианскому календарю.


[Закрыть], крепко подвыпившие. Сойдя с лошадей, они полезли обниматься с хозяевами, дыша застоявшейся вонью архи, всплакнули с пьяной радости от встречи.

– Сача Беки, Унгур! – слюнявили они лбы племянникам. – Какие большие стали! На войну вам пора выходить, а?..

Те деланно улыбались, стараясь не дышать, незаметно отворачивали лица.

Хутугта приказал поставить для гостей отдельную юрту и накрыть столы, будто оказывая им почет, а на самом деле избегая лишнего общения с ними. Он приставил к гостям Даритая, а сам, отговариваясь болезнью, удалился в свою юрту.

На другой день, дав братьям хорошенько выспаться, Хутугта позвал их в свою юрту на совет. Опухшие с похмелья Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн, выпив по огромной чаше крепкого айрака, пришли в себя и спросили:

– Зачем ты нас позвал, брат Хутугта?

Тот сказал прямо, без обиняков:

– Скоро я оставляю вас и ухожу к предкам.

Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн окончательно протрезвели после его слов. Внимательно оглядев его, они убедились, что он не шутит, и хмуро переглянулись между собой. Даритай сидел в сторонке, потупив взор, не вмешиваясь в разговор.

– Пока я еще в силе, надо поговорить о наших делах…

– Какие у нас теперь дела, – проворчал Бури Бухэ. – Говорил я вам осенью не поддаваться Таргудаю, вы меня не послушались. А теперь Таргудай даже детей Хутулы, которые первыми побежали к нему кланяться, ни во что, говорят, не ставит. Что о нас говорить?.. Но мы с Ехэ Цэрэном окончательно договорились, что никогда не будем в слугах у этого тарбагана, а вы, если хотите…

– Подожди ты, – поморщившись то ли от приступившей боли в груди, то ли от раздражения, остановил его Хутугта. – Не об этом сейчас надо говорить… Я позвал вас, чтобы решить внутренние дела нашего рода.

– А чего тут решать? – мрачно усмехнулся Ехэ Цэрэн. – Все и так давно решено.

– Не все у нас решено! – нетерпеливо двинул рукой Хутугта. – Мы оставили без призора семью Есугея, своих ближайших племянников, и они сейчас скитаются неизвестно где. Это нехорошо. Надо их найти и взять к себе.

– Они сами виноваты! – зло выпалил Ехэ Цэрэн, уткнув взгляд в свои гутулы. – Если бы эта Оэлун тогда не заартачилась, все было бы по-другому.

– Когда мы взойдем на небо, – тяжело посмотрел на него Хутугта, – там спросят с нас с тобой, а не с Оэлун. А если они погибнут, как тогда будешь отвечать?.. Что потом люди будут говорить про нас, киятов? Не только нас с вами, а наших правнуков будут попрекать за это. Потомки будут поминать недобрыми словами…

– А где они бродят? – снова недовольно сказал Бури Бухэ. – Может быть, их давно волки съели.

– Их никто не съел, доподлинно известно, что они живы и находятся недалеко.

– Откуда это известно? – недоверчиво скосил глаза Ехэ Цэрэн.

– Шаманы смотрели на воду и огонь.

Братья хмуро молчали.

– Рано или поздно нам придется отвечать, – сказал Хутугта. – Сейчас самое время этим заняться, потом может оказаться поздно.

– Ну, тогда давайте думать, что будем делать, – со вздохом, с явной неохотой уступая ему, сказал Бури Бухэ. – Мы, правда, собирались съездить к онгутам по одному большому делу, но придется отложить поездку, раз такое дело. Так, Ехэ Цэрэн?

– Мы что, будем теперь рыскать по степи и высматривать этих негодников? – недовольно проворчал тот. – Ну, найдем их, голодных и оборванных, а что дальше будем делать? Улус их ведь все равно теперь не вернешь.

– Возьмем их к себе и будем жить вместе. Я выделю им кое-что из своего скота, дам и людей. Они будут рады после тяжелой зимовки.

– А как же быть со знаменем? – подал голос Даритай.

– Об этом и думать забудь! – пресек его Хутугта. – Все из-за этого началось, не надо было нам тогда зариться на знамя… Ведь и дядя Тодоен говорил нам: знамя должно остаться в семье Есугея. Мы не послушались, вот теперь мне одному и придется отдуваться за всех. Тэмуджин, видно, в отца пошел – упорный. Скоро он вырастет и вдруг заявит о своих правах? Вы что, воевать с ним будете?

Нойоны молчали. Хутугта испытующе оглядел их и промолвил:

– Пусть живет со своим знаменем, не трогайте его. И не копите грехи на свои головы, отвечать когда-то всем придется. Поняли вы меня?..

Братья потупили взоры.

– Молчите, значит, поняли, – Хутугта еще раз обвел их долгим, пристальным взглядом, убеждаясь, что противоборства от них не будет. – Я вот что еще подумал: всем нам браться за их поиски незачем, лишнее внимание можем привлечь. Вы, Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн, как жили, так и живите у себя на Аге. А мы с Даритаем потихоньку осмотрим степь, людей послушаем, и рано или поздно, найдем их. Но когда найдем, я наделю их скотом, людьми и отправлю на жительство к вам. Вы от Таргудая далеко живете, у него не спрашиваясь, вам и сподручнее взять племянников на себя.

– Конечно, возьмем! – польщенный похвалой брата, загордился Бури Бухэ. – Мы ни у кого не будем спрашивать, как нам поступать с родными племянниками, ведь так, Ехэ Цэрэн?..

Тот безрадостно покачал головой, подавляя тяжелый вздох, но говорить ничего не стал.

– Ну, о главном мы договорились, – Хутугта, скупо улыбнувшись, взялся за кувшин с архи. – Теперь можно выпить. И я с вами немного выпью.

Когда солнце поднялось и в юрте стало душновато, Хутугта приказал слугам приподнять на стенах войлок. Свежий ветерок, хлынув сквозь решетки, освежил воздух и нойоны, облегченно вздыхая, развалились на мягких подушках. Женщины внесли чаши с горячей бараниной и вареной кровью.

– А где печень? – спросил Бури Бухэ. – Еще не сварили? Мне дайте сырую печень и сердце. Я в последнее время ничего вареного есть не могу.

– Много пьешь, значит, – укоризненно покачал головой Хутугта.

– Это да, – не стал отпираться Бури Бухэ. – А что при нынешней жизни больше делать, если не пить? Раньше ведь как хорошо было, когда мы были все вместе… весело, дружно… а теперь что?.. Тоска давит. И только вином можно такую тоску залить.

– Ты и раньше никогда не отказывался от архи, – улыбнулся Даритай.

– А ты-то сам какой был?

– Я не больше других пил.

– А я больше, да? – обиженно качал головой Бури Бухэ. – Если кто плохой среди нас, так это Бури Бухэ…

– А на самом деле знаете, кто в последнее время больше всех нас пил? – усмехнулся Ехэ Цэрэн. – Алтан, сын Хутулы. Как поедет опять на поклон к лучшему своему дяде Таргудаю, так обратно неизменно пьяный возвращался. Хорошо его там угощали, видно…

– А почему здесь сейчас нет детей Хутулы? – встрепенулся Бури Бухэ. – Я бы с ними поговорил, спросил бы, как хорошо им жить под рукой Таргудая. Брат Хутугта, почему ты их не позвал на совет? Они ведь тоже, хоть и паршивые, да наши, кияты… пусть и они помогают искать племянников.

– Я нарочно не стал им ничего сообщать, – пощипывая ус, хмуро сказал Хутугта. – Они не любили Есугея и здесь от них толку не будет. Да и не в этом дело, а в том, что ненадежны они, могут рассказать Таргудаю о том, что мы ищем племянников…

– А-а… – понимающим взглядом посмотрел на него Бури Бухэ. – Они, ты верно говоришь, ненадежные люди. За выгоду они и друг друга продадут, не то что нас. Уж такие это люди…

Братья печально качали головами.

Когда Бури Бухэ и Ехэ Цэрэн после двухдневного пьянства с Даритаем, наконец, убыли восвояси, Хутугта вызвал к себе трех своих верных нукеров.

– Надо во что бы то ни стало разыскать детей моего брата Есугея, – дорожа временем, без околичностей выложил им Хутугта. – В степи или в тайге, в воздухе или в воде, но где-то на этой земле они есть, и вы должны разузнать, где они сейчас живут.

– В последнее время о них не было слышно, – недоуменно пожимали плечами нукеры, под опущенными глазами скрывая недовольство новой прихотью своего нойона.

– Узнаете, где они обитают, получите по три лучших рысака, – сдерживая кашель, поднял руку Хутугта. – Сами выберете из любого моего табуна.

Нукеры, мельком переглянувшись между собой, заметно воодушевились и преданно уставились на него.

– Начинать надо с бывших нукеров Есугея, – ставил им задачу Хутугта. – Тех, которые до последнего времени оставались с Оэлун. Таргудай, как говорили мне, их по ближним тайчиутским куреням расселил. Вам надо объехать их и по-тихому, осторожно опросить. Тому, кто что-то узнает о детях Есугея, обещайте от меня коня с седлом.

– А если они станут спрашивать, зачем нам понадобились дети Есугея-нойона? – деловито спросил нукер, тот, который недавно по его велению гостил в ставке Таргудая, разведывая о Бури Бухэ и Ехэ Цэрэне. – Тогда что им сказать?

– Скажите им прямо, что мы, братья Есугея, хотим помочь своим племянникам, и еще скажите, чтобы языки свои на коротких поводах держали, а то, если дойдет до ушей Таргудая, им самим не поздоровится. Поняли?

– Да, – решительно тряхнули темными головами нукеры. – Когда нам выезжать?

– Сегодня же отправляйтесь и не возвращайтесь назад, пока не найдете их следы. О детях своих и женах не беспокойтесь, я сам буду присматривать за ними.

VIII

Прохладное горное лето, незаметно перевалив за половину, быстро потекло на спад. И теперь, едва солнце после недолгого дневного перехода над межгорной падью скрывалось за вершиной хребта, на поляне у шумной каменистой речки, где уютно прижилось маленькое стойбище семьи Есугея, быстро темнело. Последние лучи закатного солнца, ненадолго задержавшись на склонах соседней горы, затухали на ее вершине, затем наступали короткие сумерки. Из тайги, плотно обступившей поляну, уже подкрадывалась глухая тьма. Тревожно ухали филины, чуя близкий конец летнему теплу. Ночами заметно холодало, а перед утром по распадкам бродили густые туманы, обильно поливая траву ледяной росой. Близилась осень…

С середины молочного месяца Оэлун и Сочигэл начали вялить рыбу и сушить звериное мясо на зиму. Хачиуна и Тэмугэ, из-за холода перебравшихся из своего лесного балагана в юрту, теперь заставляли подолгу толочь в ступах засушенные до деревянной тверди куски. Полученную сухую, кисловатую труху плотно набивали в большие туесы и рядами укладывали их в молочной юрте у восточной стены.

Четверо старших братьев, вместе взявшись за звериную охоту, за несколько дней добыли одного пятигодовалого изюбря и шестерых косуль, нагулявших хорошего жира. Разделывая туши там же, на месте, они частями перетаскивали мясо в стойбище. Запасли мясо и этим немного успокоили матерей, встревоженных предстоящей зимой.

Оэлун отваривала кровь в кишках и кости с мясом, заставляла младших побольше есть. Почти каждый вечер она подзывала младших к себе и ощупывала жирок на их животах. Недовольно выговаривала Тэмугэ за то, что мало прибавлял в теле:

– Хачиун и Бэлгутэй вон как потолстели, а ты по-прежнему худой, потому что не стараешься в еде, носишься по лесу голодный. Как же ты на этот раз будешь зимовать? С таким животом к весне помрешь как теленок в бескормицу.

– А я зимой буду пить суп из сушеного мяса и не помру, – изворачивался тот и вопросительно смотрел на мать, пытаясь по ее лицу угадать, верно ли придумал.

– Ну, тогда работай побольше, чтобы до весны хватило тебе супа, – вздыхала Оэлун, придирчиво оглядывая его и качая головой.

– В голод первыми умирают самые худые, – поддакивала ей Хоахчин. – Поэтому сейчас надо насыщаться получше.

Обеспокоенный их предупреждением, Тэмугэ несколько дней старательно толок мясо, старался и в еде, туго набивая живот, а однажды, когда мать в очередной раз ощупывала у него жирок, он спросил:

– А что мы будем делать, если зимой вдруг у нас кончится вся еда?

Оэлун, безулыбчиво глядя на него, молчала.

– Скажи, что будем делать? – не отступал Тэмугэ, теребя ее за руку.

– До этого мы должны добыть новую еду.

– А если ничего не найдем?

– Тогда вы съедите меня…

– Тебя? – удивленно спросил Тэмугэ. – А разве тебя можно съесть?

– Надо будет съесть, чтобы не умереть…

– А если кончится и твое мясо?

– Тогда съедите ее, – Оэлун указала на Сочигэл, сидевшую тут же у очага.

Сочигэл густо покраснела, нахмурившись, встала и вышла из юрты.

– Если и ее съедим?

– Тогда съедите ее, – она указала на Тэмулун.

Та, еще не понимая до конца слов матери, но почуяв что-то опасное для себя, настороженно смотрела на мать, готовая зареветь.

– А если и ее?

– Тогда братья съедят тебя.

– А почему меня, а не его? – Тэмугэ указал на Хачиуна.

– Потому, что от него больше толку, чем от тебя. Он больше умеет и знает, чем ты.

Тэмугэ, часто засопев, опустил голову, из глаз его по обеим щекам полились обильные слезы.

– Не плачь! – строго сказала Оэлун. – Мужчина должен знать закон. А чтобы не случилось этого, ты должен хорошо работать.

Вечерами в молочной юрте Хоахчин выделывала косульи и изюбриные шкуры, накопившиеся за лето. Хасар и Бэлгутэй, чертыхаясь от досады, поочередно давили тяжелую лиственничную ручку кожемялки.

– Мы же добывали этих зверей, нам же и досталось разминать шкуры, – громко возмущался Хасар, стараясь, чтобы услышала мать, варившая ужин на внешнем очаге. – А братья как будто здесь ни при чем.

– Есть-то все ели, – согласно пыхтел Бэлгутэй, налегая всем телом. – А работать одним нам приходится.

* * *

Тэмуджин после недавнего разговора с Бэктэром почувствовал с его стороны резкое отчуждение. Точно так же, как год назад после их драки при отцовском табуне, тот замкнулся в себе, перестал с ним разговаривать и между братьями снова начала настаиваться молчаливая, неопределенная вражда.

Вражда эта между ними окончательно закрепилась после того, как через три дня после их возвращения от хамниганов прямо на глазах у них разодрались их жеребцы. На этот раз они вдвоем возвращались с урочищ у Бурхан-Халдуна, где они осматривали травы и место будущей зимовки.

Пустив коней попастись, они отдыхали в маленькой излучине Онона под зарослями тальника. Подкрепившись взятой из дома едой, полеживали на седельных потниках. Выехав из стойбища ранним утром, они почти всю дорогу провели в молчании, обменявшись лишь короткими словами, когда брызгали архи хозяину Бурхан-Халдуна и осматривали пастбище. И теперь Тэмуджин раздумывал о том, как, пока они были одни, начать разговор и наладить пошатнувшиеся отношения между ними.

– Бэктэр, – мирным голосом начал он. – Давай поговорим с тобой.

– О чем нам еще говорить? – с непримиримой усмешкой покосился тот. – О том, какой ты умный и хороший, а я глупый и плохой?.. Или о том, что ты у нас нойон, а я во всем должен слушать тебя и помалкивать?..

– Подожди, – остановил его Тэмуджин и сел, глядя на него, готовя слова помягче, и в это время сзади раздалось тонкое, злое лошадиное ржание.

Черный жеребец Тэмуджина, яростно оскалив зубы и поворачиваясь задом, лягал каурого Бэктэра. Тот, огрызаясь, убегал от него.

Тэмуджин и Бэктэр, вынимая кнуты из-за голенищ, бросились разнимать. Тэмуджин наперерез подбежал к своему жеребцу и поймал за поводья, но тут же их перехватил Бэктэр и начал хлестать коня по бокам и крупу, разражаясь страшными ругательствами. Жеребец косил выпученными глазами, от злобы и страха рвался на дыбы, но Бэктэр висел на нем как привязанный.

– Стой, Бэктэр, хватит, – Тэмуджин, подождав немного, схватил его за руку, когда тот замахнулся в очередной раз. – Вырвется, не поймаем…

– Пусть он исчезнет, пока я его не убил! – выпучивая глаза и дрожа от злобы губами, прокричал тот ему в лицо. – Такой же, как и ты!.. Ненавижу!..

Тэмуджин отпустил его руку. Бэктэр, крупнее и тяжелее его, стоял перед ним, в злобе своей готовый броситься в драку, и у Тэмуджина вдруг пронеслось в голове: «Такого надо убивать сразу… ножом в сердце!..» Дрогнула рука, коснувшись ножен, и он, поймав себя на том, что впервые почувствовал в себе готовность убить брата, смутился, настороженным взглядом следя за ним, раздумывал, как быть. Тот, видно, догадался о его мыслях, поспешно отступил на два шага, опасливо глядя на него.

– Иди, лови своего коня, – сказал Тэмуджин и пошел за своим жеребцом, поджидавшим его в отдалении.

Домой они ехали порознь.

С того дня они без крайней нужды не разговаривали друг с другом, хотя внешне их вражда оставалась почти незаметной. Тэмуджин по праву старшинства отдавал приказания, распределяя работы между братьями, а тот, тая в бесстрастных глазах злую усмешку, молча исполнял.