Текст книги "Третья сила"

8

Город изменился. Он изменился в тот день, когда после проведенного ими обряда упал магический барьер, а на улицы ставшего видимым Витано с Пустоши хлынули любопытные мертвяки и всякого рода нелюди из окрестных деревень. Тогда живое смешалось с мертвым и непонятным. Витано охватили страх и паника, затем ярость. После пришли апатия и временное затишье. Кто-то ушел из города, кто-то пришел. Людей на улицах не прибавилось. Одни все так же работали, другие побросали жилье и ушли за город – к солнцу, свободной земле и натуральному хозяйству. Витано изменился неуловимо, но продолжал жить.

Винни покинул город спустя несколько недель, когда огласили приговор магам, что правили городом до переворота. И хотя на их совести были тысячи жизней и еще несколько, за которые он, Винни Лупо, лично готовился мстить, приговора он не одобрил и остаться не смог. Было в этом что-то глубоко бесчеловечное, жестокое и неправильное. Это на словах просто сказать, что убьешь того, кто отнял жизнь близкого человека. На деле все выходило иначе. Вроде и возможность самому руки не пачкать появилась, но Винни казалось, что, отнимая жизнь пусть даже у самого гнусного негодяя, он сам становился ничем не отличим от него. В самом деле, в чем разница? Ведь смерть убийцы не вернет того, кого он убил. Ограбленный вор не перестанет сам грабить. И изнасилованный насильник лишь озлобится еще сильнее.

Нет, в этом мире было много неправильного, но бороться злом со злом, отвечать насилием на насилие, несправедливостью на несправедливость… Винни много думал об этом в последнее время и все больше утверждался в мысли, что любая месть, любая казнь, любое жесткое наказание не останавливает зло, а лишь плодит его. Убийца повинен в смерти. Но чем виновата мать убийцы? В чем провинился его отец? Братья, сестры, любимая? И кем для них станет палач? Таким же в точности убийцей. А что надо сделать с убийцей?

Нет, так ничего не изменить. Надо разорвать порочную цепь. Найти в себе силы остановиться. Вспомнить, что ты человек. Пусть даже мертвый, но человек. Он помнил об этом, потому покинул город. Попрощался с Дерреком, Наной. С Мессером прощаться не стал – не смог. Ушел тихо, один. Нана потом рассказывала, что мертвый маг сильно переживал. Винни не знал, насколько стоит этому верить, и не хотел об этом думать. Он поселился в лесу. Его теперешнее состояние – не живое, не мертвое – располагало к одиночеству. Простые человеческие потребности заботили его нынче мало. Винни отошел в сторону от людей живых и неживых, построил шалаш и проводил в нем бо́льшую часть времени. Иногда выбирался на прогулки по лесу. Ни с кем не общался. Новых знакомых не заводил. Из старых появлялась только Нана. Сперва раз в неделю, а то и реже. Потом чаще. Она приходила, рассказывала новости. Говорила обо всем. О том, как Мессер принимает просителей со всей округи и торопится помочь всем и каждому, о том, как Деррек уговаривает его официально возглавить город. О том, что, хоть все и считают Мессера правителем, он по-прежнему не хочет принимать на себя власть. А вот о том, что между ней и Дерреком отчего-то нет прежних отношений, молчала.

Винни говорил мало. Он вообще в последнее время все больше слушал. Себя, лес, Нану, нечастых случайных прохожих, что натыкались на его шалаш. И он научился не просто слушать, но слышать. К примеру, Нане не нужно было ничего говорить про Деррека, а Винни – спрашивать. Все становилось ясно без слов. И то, о чем девушка-оборотень молчала, и то, о чем она сама даже не догадывалась.

Впереди замаячила толпа. Половину улицы перегородил подиум, на котором стоял стол и пара стульев. Над столом развевалась тряпичная растяжка: «Ты еще не записался в народную армию?» Под этим нехитрым лозунгом сидели двое суровых мужчин в военной форме – наскоро переделанной из формы городской охраны.

– Записываемся, – хрипло орал один из них, с вислыми, как у старой собаки, щеками. – Не проходим мимо! Свобода Витано – наше общее дело. Всех касается.

Другой записывал тех парней и мужчин из толпящихся рядом, кто не выдерживал грубого агитационного натиска. В обмен на автограф выдавал талон на обмундирование и паек.

– Эй, парень! Не проходи мимо! За светлое будущее надо бороться! Записывайся, и лорд Мессер вернет тебе жизнь.

Винни молча вильнул в сторону, перебежал на другую сторону узкой улочки и поспешил к площади.

Город снова неуловимо изменился. Люди, вернее, его обитатели, жили, работали. Занимались делом. И улицы, как и прежде, были не сильно многолюдны. Но появились эти агитационные растяжки. В воздухе великого города чуялось что-то неведомое, напряженное. Будто сам Витано, а не его жители готовился к войне. На площади постаментов с лозунгами обнаружилось целых три. Винни прошмыгнул мимо, юркнул к знакомому зданию и беспрепятственно вошел внутрь. Охраны у дверей не было с того самого дня, как в город вошли мертвые. Мессер никого и ничего не боялся и от людей не прятался. Во всяком случае прежде.

– Стоять, – нагнал Винни властный голос, когда парень добрался до нижних ступеней лестницы.

Он остановился, обернулся. К нему направлялся невесть откуда вынырнувший мужик в форме личной охраны.

– Кто такой?

– Винни, – спокойно отозвался парень. – Винни Лупо.

– Куда?

– Внутрь.

– Зачем?

– К лорду Мессеру.

– Лорд Мессер не зверушка из зверинца. К нему просто так не ходят.

Винни поглядел на мужика, вздохнул. Город изменился значительно сильнее, чем казалось на первый взгляд. А вместе с ним изменился и Мессер, раз обзавелся охраной. Немудрено, все меняются.

– Я по делу, – сухо сказал он.

– По какому?

– По личному. – Охранник начинал раздражать, а ситуация казалась невероятно, до абсурда глупой. – Передайте лорду Мессеру, что к нему пришел Винни Лупо. Он поймет. Или просто проводите меня наверх.

Мессер принял Винни в своем кабинете. Здесь все было привычно. Темно и прохладно, как в склепе. Пахло книжной пылью, хотя все кругом сверкало чистотой. Лорд сидел за столом и, хотя его предупредили, что Винни зайдет, навстречу не поднялся. За плечом мага черной тенью возвышался Деррек.

– Здравствуй, – поздоровался тем не менее вежливо он своим мягким бархатистым голосом. – Наконец-то ты зашел.

– Здравствуй. – Винни прошел и сел, не дожидаясь приглашения, кивнул вампиру: – Привет, Деррек.

– Давно не виделись, – предельно мягко отозвался тот.

Все выглядело неестественно, натянуто. Не как встреча старых друзей. Все происходящее, от агитаторов на площади до улыбки Деррека, от невесть зачем появившейся охраны до бархатного голоса Мессера, казалось фальшивым. Винни подозревал все это, но представлял себе встречу совсем иначе. Как? По-разному, но не так. Теперь подозрения оправдывались, и от этого становилось смешно и грустно.

– А вы изменились. Оба. Не ждали меня? – начал Винни.

– Ты тоже меняешься, – заметил Мессер. – И да, признаться, после твоего бегства я не особенно ждал тебя. Я бы порадовался твоему возвращению, но, полагаю, ты пришел ненадолго.

– Торопишься выставить? – поинтересовался Винни.

Все шло не так. Говорили не о том и не теми словами. Они всегда, до конца жизни должны были оставаться друзьями. Несмотря ни на что они не ссорились, и личных поводов для неприязни у них не было. Они расстались друзьями. Оставались друзьями. А встретились сейчас отчего-то будто посторонними людьми. Неужели прошло столько времени и они настолько изменились, что между ними возникла пропасть?

– Разубеди меня, и я буду рад, если ты останешься, – мягко сказал Мессер.

Винни покачал головой.

– Тогда, может быть, объяснишь, зачем пришел?

Юноша открыл было рот, но дверь распахнулась. На пороге стоял крупный мужчина в форме личной охраны.

– Лорд Мессер, – коротко поклонился он.

– Не сейчас, Бгат, – сухо отрубил маг.

– Решение вопроса требуется безотлагательно, – настойчиво произнес охранник.

– Хорошо, – кивнул Мессер. – Нет сейчас такого вопроса, который вы не смогли бы решить без меня. Деррек?

Вампир уже обогнул стол и быстро шел навстречу визитеру.

– Идемте, Бгат.

Он подхватил охранника под руку и вывел из кабинета. Дверь захлопнулась. Винни проводил их взглядом и повернулся к лорду. Мессер таращился на него пустыми глазницами. Собеседник без глаз и мимики вызывал странное ощущение, от которого Винни уже успел отвыкнуть.

– Так зачем ты пришел? – без обиняков спросил мертвый маг.

Винни не ответил. Какое-то время смотрел на скалящийся череп лорда. Внешностью Мессера можно было пугать детей, но юноша помнил, что за устрашающей оболочкой скрывается мягкая, добрая, удивительно тонкая душа. Или скрывалась.

Все меняются.

– Зачем? – тихо спросил Винни.

– Вот и я спрашиваю: зачем?

– Нет, зачем все это, – Винни кивнул на окно. – Зачем эта армия? Зачем этот поход? Зачем убивать и калечить? Только не говори, что ты не знаешь, что их калечат и убивают.

Где-то в глубине души сидела робкая надежда, что Мессер скажет именно это. Объяснит, что ничего не знает. Что все делается от его имени у него за спиной. А когда он узнает, то все изменится. Это был самообман. Надежда на невозможное. Подлое желание обмануться.

– Так ты упрекнуть меня пришел? – грустно спросил Мессер, убивая всякую надежду.

Винни помотал головой.

Нет, он шел не упрекать. Не осуждать, не спорить. Зачем он сюда пришел? Наверное, за тем Мессером, которого знал и любил. За тем Мессером, которого больше не было. Или был?

– Ты же сам говорил мне, – тихо произнес Винни, – сам учил, что главное – всегда оставаться человеком.

– Осуждаешь, – протянул Мессер. – Это очень легко – осуждать и оставаться с чистыми руками. Когда сбежал и стоишь в стороне.

– Остановитесь, – будто не слыша его, произнес Винни.

– Ты о чем?

– Сам знаешь о чем! Когда я услышал о Буна Нона, поначалу не поверил, подумал, что врут. А потом засомневался и отправился туда. Лорд Мессер! Я видел, что сталось с деревней, я видел пепелище, и я видел людей, развешенных вдоль дорог.

– Это не люди, – бархатный голос Мессера никак не сочетался с тем, что говорил сейчас лорд, и это казалось крайней точкой происходящего вокруг абсурда, – это преступники.

– А Буна Нона? Там ведь были не только преступники.

– Когда рубят лес, летят щепки.

Нет, все должно было сложиться не так. Этому разговору следовало пойти совсем по-другому. Как? Как угодно, но только не так.

– Это не можешь быть ты, – тихо проговорил Винни.

– Ты прав, это не должен быть я, это должен был быть ты, но ты сбежал. Кто мешал тебе взять власть в свои руки? Кто мешал тебе, Винни Лупо, беспокоиться и помогать своим же согражданам? Кто запрещал тебе вести Витано к новому и светлому?.. Но ты оставил этот город, оставил его обитателей, своих друзей, и ты оставил меня! И что, по-твоему, мне оставалось делать?

– Остановиться. Вспомнить, что ты лорд Мессер, который учил меня быть человеком. Учил оставаться человеком даже тогда, когда я умер и перестал им быть.

– Все изменилось!

– Скажи! Зачем эта война? Погибнут люди. Много людей. И кто сказал, что вы сможете победить? И ради чего? Остановись.

– Остановиться?

Мессер неожиданно резко поднялся из-за стола. Голос его по-прежнему звучал мягко, но видно было, что лорд недоволен.

– Я остановлюсь. Отменю этот поход. Прекращу вешать живых преступников, забивающих кольями таких, как ты, только потому, что вы не живые. Прекращу вешать мертвых преступников, которые закрадываются посреди ночи к живым, грабят и убивают только на том основании, что они мертвы и ничего хуже с ними уже не случится. Что дальше?

Маг стоял теперь совсем рядом. Говорил громко и рублено, повысив голос, чего не делал на памяти Винни никогда. Юноша поднялся. В упор поглядел в пустые глазницы.

– Это не метод.

– Если это не метод, то что? Что дальше? – зло повторил Мессер. – Сидеть и смотреть, как живые и мертвые убивают друг друга? Как нелюди пожирают людей, а люди истребляют тех, кто не похож на них? Они не смогут ужиться. У них нет ничего, чтобы их объединило. Вернее, не было, пока я их не объединил. Если я сейчас отрекусь от сказанного, Витано, все эти окрестные деревни, весь остров потонет в крови. Разбой, грабеж, убийства, мародерство, геноцид, наконец, – вот что мы увидим, если я остановлюсь. Впрочем, это увидишь ты. Меня, скорее всего, вздернут первым. Люди не прощают, когда у них отбирают цель, мечту и ничего не дают взамен. Ни живые, ни мертвые, ни нелюди. Ты поздно опомнился, дорогой мой. Раньше надо было думать. Но ты убежал. А теперь поздно.

Все было не так. Все и не могло быть иначе, понял вдруг Винни. Не могло, потому что это был не Мессер. Не тот Мессер, которого он знал.

– Тогда, – проговорил он неожиданно даже для самого себя, – я сам остановлю это.

– Как – хотел бы я знать.

– В Витано и окрестностях найдутся те, кто меня поддержит.

– Не вздумай, – с угрозой предупредил Мессер.

– А то что? Убьешь меня? Я уже умер. И мы же друзья. Или уже нет?

Винни посмотрел на мага. Глупо было играть в гляделки с тем, кто не имеет глаз. И все же ему показалось, что Мессер не отвел взгляд.

– Мы друзья, – сказал маг. – Но я обещал людям, что закон будет соблюдаться и будет единым для всех. И я намерен сдержать обещание.

Зря он сюда пришел. Все было точно так, как и должно было случиться. Просто мечтал он о другом. Следовало признаться в этом хотя бы себе.

– Тогда, – улыбнулся Винни, – тебе придется меня убить.

9

– Стой, дурак! – донесся сверху непривычно резкий голос Мессера. – Вернись!

Нана нерешительно застыла на ступеньках, затем стремглав бросилась наверх. Лорд мог говорить громко и твердо, это она уже знала, но не кричал никогда. Она преодолела последний пролет, когда навстречу ей выскочил Винни. Нана отпрянула. Юноша даже не поздоровался, словно они незнакомы. Пролетел мимо и, прыгая через три ступеньки, побежал вниз. Лицо его было донельзя серьезным. Скулы заострились. Брови сошлись на переносице, а мертвые глаза смотрели теперь куда-то внутрь. Сверху продолжал браниться лорд. Вниз уносился дробный топот каблуков по ступеням. Нана поколебалась секунду и побежала следом. Юноша был быстр, но волчица, даже в человеческом обличье, могла развить скорость явно бόльшую. Она нагнала его через три пролета.

– Винни!

Он не обернулся.

– Погоди!

Еще десяток ступенек, и Нана ухватила юношу за рукав. Затрещала ткань. Винни остановился и резко повернулся.

– Что? Ты тоже решила меня отговорить?

Нана отпрянула. Винни выглядел так, словно умирал сейчас второй раз.

– Что случилось?

– Ничего, – пожал плечами Винни. – Все случилось уже давно. Просто каждый выбирает для себя сам. Даже самые близкие иногда выбирают по-разному. Так бывает.

Он дернул рукой. Нана почти не держала, и рукав высвободился на удивление легко. Сверху больше не кричали. Вокруг была тишина. Винни развернулся и, уже не торопясь, побрел вниз. «Зачем он здесь? Что произошло?» Нана догадывалась, но боялась ответов и не хотела их. И все же что-то потянуло ее. Не вверх, а вниз.

– Винни, постой!

«Каждый выбирает для себя. Сам. И даже самые близкие могут выбирать по-разному. Что же теперь, обижаться на того, кто сделал другой выбор?» Нана проводила юношу до городских ворот и вернулась обратно. Разговор вышел непривычным. Сначала молчали оба. Потом она рискнула спросить. А после, вопреки сложившейся в последние месяцы традиции, говорил Винни. Она молчала и слушала. Странно это было. Она относилась к нему с какой-то материнской нежностью. Ходила в лес в его шалаш с жаждой опекать. Говорила что-то, объясняла. Заботилась, хотя забота эта не имела никакого особенного смысла.

Она считала себя взрослее и умнее. Так оно и было. А теперь этот мальчишка, которого она помнила еще живым, глупым и наивным, открывал ей глаза. Он говорил. Впервые за долгое время говорил много, а она слушала и не могла ни возразить, ни добавить хоть слово. Он говорил о том, о чем сама она только догадывалась. Обычно немногословный, он просто и понятно говорил о сложном и запутанном. И это сложное становилось проще. Вот только легче от этого не было. Напротив, ныло в груди.

Каждый выбирает для себя. Чаще всего выбирать легко. Просто потому что выбор либо очевиден, либо ничего не меняет. Просто выбирать между отбивной по-веролльски и мясным рагу. Сейчас оказался не тот случай. Теперь приходилось выбирать, и что бы она ни выбрала, это было больно.

Скрипнула дверь. Хлопнула за спиной. Нана кивнула охране и пошла вверх по лестнице. До последнего этажа она не добралась. Свернула, быстро прошагала по знакомому коридору. Отперла дверь. Апартаменты были светлыми и невероятно огромными. Они с Дерреком выбрали эти комнаты еще тогда, в самом начале, когда Мессер, и не думающий о власти, махнул рукой и щедро предложил обживаться. Для него все было просто. Им требовалось где-то жить. Здесь должен был кто-то жить. Почему бы им здесь не обосноваться?

Деррек и Нана выбрали эти комнаты. Тогда они казались пределом мечтаний, а счастье было так близко. Вот только возня по городу поутихнет, и можно будет жить. Долго и счастливо. Потом возня поутихла, но счастье отчего-то задержалось по пути. Деррек все чаще занимался какими-то одному ему понятными делами. Все больше времени проводил возле Мессера, пытаясь склонить лорда к чему-то. Нана была одна. И в этих огромных апартаментах чувствовалось столь же огромное одиночество. Все переменилось. Вчерашние мечты в свете последних событий казались нелепыми. Сегодняшние стали недостижимыми. Она хотела поделиться этим с кем-то, но никого не было. Разве что Винни. И Нана тоже стала редко бывать в этих напоминающих о неслучившемся счастье комнатах. Винни, впрочем, она об этом не обмолвилась. Говорила обо всем, но не об этом. Нельзя же рассказывать о таких вещах человеку, на которого смотришь как на сына.

Хотя, вероятнее всего, юноша все понимал без слов.

Нана прошла по комнате, вытащила рюкзачок и принялась собирать вещи. Только самое необходимое. Ничего личного.

– Уходишь? – голос прозвучал нежно, как не звучал уже много месяцев.

Нана обернулась. Деррек стоял у дверей и смотрел за ее сборами. Давно ли стоял?

– Я не думала, что ты сюда заходишь, – ответила невпопад.

Просто не знала, что еще сказать.

Каждый выбирает для себя сам. Она выбрала, выбор и без того был болезненным, а теперь еще он появился здесь. Зачем? Чтобы сделать еще больнее? Или чтобы отговорить?

– Я ведь тебе не нужна, – сказала Нана, пряча взгляд. – Давно не нужна. Ты слишком занят.

– Нужна, – невыносимо ласково ответил он. – Просто бывают ситуации, когда есть что-то большее, чем личное счастье.

– Что, например?

Нана не могла больше слушать его нежный голос. Она все решила. Зачем он говорит с ней так? Уж лучше б наорал.

– Что? – повторила она. – Убивать людей? Винни прав. Вы с Мессером… Так нельзя.

– Винни прав, – согласно кивнул Деррек.

– А вы с Мессером…

– И мы с Мессером тоже правы, – тихо сказал он. – И ты права. Знаешь, бывают такие случаи, когда правы все. А в результате…

Нана не стала слушать. Подхватила рюкзак, прошла мимо вампира и покинула комнату. Он не пытался ее остановить, и девушка была ему благодарна, хотя от этого почему-то делалось еще больнее. Она сбежала вниз по лестнице, выскочила на площадь и поспешила к выходу из города, чтобы никогда сюда не возвращаться. Сердце ныло, рвалось обратно. Нет, осадила она себя, никогда больше. Волчица не должна жить в городе.

Когда дверь кабинета открылась, впуская Деррека, мертвый маг стоял у окна и задумчиво теребил край шторы.

– Она ушла, – тихо сказал вампир.

– Я знаю, – голос мага снова стал бархатисто мягким, немного грустным. – А ты?

– Мне очень тяжело, Мессер. Ты не представляешь, насколько мне тяжело оставаться.

Лорд отпустил штору и повернулся к вампиру.

– Представляю, – и в голосе его появились болезненные нотки. – Тебе настолько же тяжело оставаться, насколько ей тяжело уходить.

10

Санчес О’Гира как громом пораженный сидел напротив правительницы ОТК и тупо смотрел на полированный край столешницы. В кабинет Ионеи он вошел около часа назад дерзким и непокорным. Непобежденным, пусть даже и в наручниках. На правительницу он посмотрел свысока. Женщина по-прежнему выглядела привлекательно. Удивительно красивая молодая женщина. Опасно красивая. Вот только с момента их последней встречи что-то в ней неумолимо изменилось. Нет, она была так же красива и столь же молода. Вот только усталости прибавилось. Во взгляде, в позе, в выражении лица.

– Почему в наручниках? – спросила правительница.

– Он пытался бежать, – сердито пояснил толстый капитан с вислыми усами из ее охраны, что сопровождал журналиста. – Трижды.

– Не очень хотел вас лицезреть, – ядовито вставил Санчес. – Знаете, бывает такое. Не хочешь кого-то видеть просто до рвотных позывов.

Усатый капитан за спиной напрягся. Ионея прищурилась. Глаза правительницы превратились в две узкие щелочки, будто целились перед выстрелом. Но она проглотила дерзость, махнула рукой усатому капитану.

– Снимите наручники и оставьте нас наедине.

Толстяк недовольно запыхтел, но спорить с правительницей не решился, снял с Санчеса металлические браслеты и вышел, одарив прощальным взглядом старого лорда, что стоял рядом. Тот двинулся было следом за капитаном, но Ионея жестом остановила его.

– Останьтесь, Бруно. А вы, господин борзописец, осадите свое чувство юмора. Разговор у нас будет серьезный.

– Не представляю себе такого разговора, которому помешало бы чувство юмора, – растекся в улыбке О’Гира.

Эта оказалось ошибкой. Возможно, не подзуживай он правительницу, та ограничилась бы менее откровенной беседой. Кто же знает, о чем хотела говорить Ионея изначально. Может быть, это была просто очередная попытка подкупить популярного газетного писаку. А может…

Впрочем, не важно, как задумывала эту беседу правительница. В итоге все вышло уничтожающе откровенно. Обезоруживающе жестоко. Еще меньше часа назад Санчес был дерзок, свободолюбив и уверен в своей правде. Он говорил ей, что смена власти ничего не дала Объединенным Территориям. Что правление Ионеи ничем по сути не отличается от правления Консорциума. Что обещания свои она не выполняет и вместо свобод закручивает гайки. И если что-то где-то ослабляет, то тут же компенсирует это в другом месте. Он думал, что раздавит ее своей откровенностью. А она в ответ показала ему ящик с экраном и древнюю статуэтку и вывалила на него другую правду. Правду, которая была выше его правоты и любой другой правоты. Потому что глупо спорить о влажности песка в песочнице и о том, кому должно перепасть лучшее ведерко и самый красивый совок, если эту самую песочницу решили снести те, кто постарше и позлее. Если самому существованию песочницы угрожает гибель, глупо спорить о чем-либо другом.

Он пришел сюда язвительным обличителем. Он хотел морально уничтожить правительницу, пусть даже та сошлет его на острова. Ионея никого никуда не сослала. Напротив, сняла наручники, освободила. И с убийственной щедростью одарила другой правдой, рядом с которой его правда превращалась в ничто. Это случилось меньше часа назад. Надо было бежать по дороге. Сейчас бы он оставался вне закона, но свободным и счастливым в своем неведении. Вместо этого он оказался свободным, но оглушенным и раздавленным. Воистину идущий стричь вернется стриженым. Теперь он тупо таращился на полированный край столешницы и молчал. А правительница сидела напротив и грела в ладони бокал вина.

– Что притих, борзописец? – полюбопытствовала Ионея. – Ты же хотел правду писать. Так пойди, напиши.

А что если все это хитрая интрига? Ложь?

Санчес поглядел на Ионею. Правительница выглядела хмурым победителем, который выиграл одно сражение, понимая при этом, что проигрывает войну. Что на пороге бездны эта мелкая победа ничего не значит и никем не будет замечена. Нет, она не врала. И ящик с экраном и статуэтка идола на столе это подтверждали.

– Я слышал истории про конец света, – мрачно пошутил он. – Но никогда не думал, что этот конец света будет выглядеть подобным образом.

– Ха-ха, – кивнула женщина без тени улыбки на лице.

– Что вы от меня хотите?

Правительница пошевелила рукой, болтая вино в бокале.

– Не знаю. Еще утром я хотела, чтобы вы подумали, что писать. А если не подумаете, то чтобы вы заткнулись раз и навсегда. Сейчас… не знаю… хотя… Санчес… пойдите и напишите правду. Это будет сенсация, которая взорвет завтрашние газеты.

О’Гира покачал головой.

– Вам уже не хочется правды? Или вы не готовы делиться ею с согражданами?

– О какой правде вы говорите?

– Правда одна. И она в том, что Объединенным Территориям Консорциума наступает конец. А я, правительница Объединенных Территорий, ничего не могу сделать для страны. Потому что любое мое решение будет для нее губительным.

– Госпожа, – подал голос Бруно. Лорд выглядел взволнованным, и откровения Ионеи его явно не радовали.

Правительница отмахнулась.

– Время для правды, дорогой лорд. Хотя эта правда ничего не изменит. Видите, как забавно, господин борзописец. Правда есть, а толку от нее нет. Напишите, и это ничего не изменит. Только посеет панику.

– Я не стану этого писать, – тихо произнес О’Гира.

– Испугались правды?

Санчес поднял голову и в упор посмотрел на правительницу. Женщина, кажется, выглядела еще более уставшей. Под глазами наметились темные тени. Взгляд был неживым, угасающим. Сейчас перед ним сидела не интриганка-магесса, плюющая на средства и прущая напролом к цели, не грозная правительница, закручивающая гайки, а просто уставшая женщина.

– Вы решили сдаться?

– А вы что предлагаете? Умно было бы вступить в союз с одной стороной. Любой, если хотя бы одну из сторон хоть капельку волновали наши интересы. Но наши интересы не трогают никого. И чью бы сторону я ни приняла, мы все равно окажемся между молотом и наковальней. Нет, дорогой мой, я не приму такого решения. Это вам не статейки писать. Здесь сотни тысяч жизней на кону.

– По этому поводу вы отречетесь от власти и оставите тех, кто вам доверился? Бросите все эти сотни тысяч? – Санчес почувствовал, как начинает заводиться. – Думаете, это кого-то спасет? Это не спасет даже вашу совесть, Ионея.

Он резко поднялся из-за стола.

– Куда меня теперь? Под стражу? На острова? Или на месте расстреляете?

– Прикусите язык, – посоветовал Бруно, снова встревая в разговор.

Ионея поставила бокал на стол, так и не притронувшись к вину. На Санчеса поглядела с интересом.

– Почему вы все время хотите видеть меня мелочно жестокой?

– Потому что человек, не способный принять жесткое решение для общего блага, обычно страдает глубоко внутри, а потом отыгрывается по мелочам, но с особой жестокостью.

– Вы не правы. Ступайте на все четыре стороны, господин борзописец. Вас не тронут. И писать можете все что угодно.

Санчес поколебался.

– Я был о вас лучшего мнения, – буркнул он.

– Я же вам не нравилась, – огрызнулась Ионея. – И что вас теперь не устраивает?

– Ваша слабость.

– Легко быть сильным чужими руками и чужой совестью.

О’Гира не ответил. Молча развернулся и пошел к выходу.

– И чью сторону вы предлагаете принять? – окликнула Ионея, когда он был уже у дверей.

Санчес обернулся. В глазах женщины появились искорки интереса. Слабые, но все лучше, чем пустая усталость.

– Ничью! – отрезал журналист, возвращаясь к столу. – Оставайтесь на своей.

– Это безумие. У конструкторов есть технологии, до которых нам доходить еще сотни лет. Первомаги на порядок выше нас в искусстве магии. А есть еще Дикий Север со своими особенностями, да такими, что любой лишний раз подумает, прежде чем туда лезть. А что есть у нас?

– У нас? – Санчес уперся кулаками в столешницу, нависая над Ионеей, посмотрел в глаза правительницы. – У нас есть умение сочетать магию и технологию. Мы проигрываем конструкторам в техническом плане, но, в отличие от них, владеем магией. Мы проигрываем первомагам в плане магии, но у нас есть технология. Вот наша сила.

– Есть только две силы.

– А вам не приходила в голову простая мысль, что мы третья сила? Молодая, неведомая этим двум полюсам мироздания. Мы вобрали от каждого из них. Мы выше каждого из них. И вы первая, кто это должен понимать. Поднимите народ против тех, кто пытается вас и нас использовать. Готовьтесь дать отпор. Готовьте нас дать отпор. Тем и другим. Вот такую правду я напишу.

– Это глупо и безрассудно.

– В нашей ситуации это единственно правильно, – отрезал журналист. – А теперь, если я все равно свободен, разрешите откланяться.