Текст книги "Озарение афоризма"

Алексей Гришанков
Озарение афоризма

Родился в Петербурге. Так как отец был военным, в детстве оказался в Харькове. Автор трех книг, нескольких запатентованных промышленных образцов, изобретений и товарного знака. Журналист. Неоднократный победитель и призер конкурсов современной живописи во время Недель русского искусства в Москве и Берлине.

* * *

 
А может, все-таки близки в своем значенье
Два слова – афоризм и озаренье?
 

Алексей Гришанков «Афоризмы в стихах…»

Афоризм подобен античной амфоре. Зерна, заключенные в ней, прорастают и спустя тысячелетия.

Афоризм – это первоатом Вселенной словесности.

Грустно, если долгожданное просветление мозгов совпадает с последней вспышкой сознания.

Это – литератор-монгольфьер. Горячее дыхание толпы ему столь же необходимо для подъема, как струя раскаленного воздуха – пустой оболочке воздушного шара.

Наверное, вовсе не случайно говорят, что история развивается по спирали. Особенно если вспомнить, как выглядит неотвратимый воздушный штопор, губительный водоворот или способ действия домашней мясорубки.

Величие литератора так же мало зависит от толщины книг, им написанных, как золотой блеск купола храма мало зависит от толщины слоя позолоты.

Лунатики от большой политики отличаются от своих безвестных собратьев сомнамбул-индивидуалов тем, что блуждать в потемках по краю бездны всегда предпочтут не в одиночку, а в сопровождении собственных народов.

Какое счастье, что не все литераторы исповедуют принцип: «Ни дня без строчки!»

На шумной кинопремьере экран напоминал несвежую скатерть, режиссер – бойкую стряпуху, а зрители – завсегдатаев закусочной.

Похоже, политики, присваивая своим партиям звучные наименования наподобие «Альянса всеобщего благоденствия», берут пример с заурядных обывателей, награждающих своих неказистых отпрысков громкими именами античных богов, святых или героев.

В иные времена и деятели культуры подобны кукурузным початкам – чем легковеснее, тем ближе к вершине успеха.

Он всеми правдами и неправдами домогался репутации правдолюбца.

Соавторство – это плагиат в бархатных перчатках.

Всевышний – автор. Вселенная – свиток. Смертный – читатель.

Он так долго тяготился серостью окружавшего его быта, что сперва готов был и огни преисподней принять за праздничную иллюминацию.

По своей внутренней сути две посредственности отличаются не более, чем знак препинания «тире» отличается от знака «штрих».

Нелепее женоподобных мужчин могут быть разве что мужеподобные женщины и мужчины нарочито мужественные.

Глупость гибельна. Глупость, до зубов вооруженная новейшими достижениями технологии и неограниченными финансовыми возможностями, гибельна глобально.

Афоризм – это проза, не подлежащая урезанию. Ну что можно сократить во фразе: «Вначале было Слово»? Разве что кавычки.

На белоснежном своде храма Вечности одни оставляют золотые блестки, другие – неразборчивые иероглифы, ну а третьи – лишь жирные пятна копоти.

Литература миниатюристов – это, к счастью, не всегда еще порождение литературных карликов.

В самодеятельном театре собственной жизни он был непревзойденным мастером трагифарса и режиссером-абсурдистом.

Заурядная проза – серые будни литературы. Афоризмы – ее редкие праздники.

Кто бы мог подумать, что так скоро наступят времена, когда с полным основанием можно будет говорить о замшелом футуризме, одряхлевшем авангардизме и немощном постмодернизме?

Главное отличие литературы тотального рынка от литературы принудительного реализма состоит в еще более расширительном толковании известного принципа городской панели и лакейской, сводящегося к угодливому вопросу: «Чего изволите?»

Историческое событие подобно свету отдаленной звезды. История – переменчивой земной атмосфере, в которой этот свет мерцает, дрожит, а то и вовсе заволакивается непроницаемыми тучами.

Он неуемный неофит свободного рынка. Готов всю Землю превратить в пекло, лишь бы умножить доходы своей фирмы прохладительных напитков.

Под его пером и годовой бухгалтерский отчет будет выглядеть сборником сомнительных анекдотов.

Зримым воплощением конца света может стать суперкомпьютер, мгновенно дающий исчерпывающие вопросы на все доселе неразрешенные вопросы человеческого бытия.

Злословие – как много в этом слове!

Политизированная история напоминает музей под открытым небом, в котором расторопные служители то и дело меняют местами таблички с надписями: «Аллея героев» и «Коллекция монстров».

Не потому ли всякая новая господствующая идеология называется господствующей, что она неизменно служит лишь для освящения всех грехов, пороков, преступлений и привилегий очередной властвующей касты?

Роман расцвел в эру почтовых дилижансов, комикс – в эру аэробусов. Если тенденция сохранится, времена межгалактических экспрессов могут стать эпохой ренессанса наскального рисунка.

Не потому ли говорят «высоты духа» или «твердыни духа», что большинству смертных не суждено достичь их даже с помощью новейшего альпинистского снаряжения?

Он всю жизнь свою положил на то, чтобы его похоронили по высшему разряду.

Для приговоренного к смерти все преимущества рыночной экономики могут свестись разве что к возможности из нескольких орудий казни выбрать самое безотказное.

Часовая, минутная и секундная стрелки часов – это разящие меч, копье и рапира – полный походный набор оружия Великого Всадника Времени в его нескончаемых опустошительных сражениях с летучими отрядами легковооруженных смертных.

Есть три непревзойденных чуда света – мудрый ироничный Сфинкс, вечно воскресающий Феникс и венец словесности – Афоризм, соединяющий в себе свойства первых двух.

Свобода слова – дама бойкая и напористая, однако порой не чуждая и уединения. Нередко она явно избегает общества господ, известных под именами Здравый Смысл, Острый Ум и Добрый Вкус.

Каждый раз, когда я слышу: «Он уже состоялся как художник!», на меня веет холодком склепа.

Дорога в мрачную долину писательского забвения вымощена замыслами невоплощенных гениальных произведений.

Печально сознавать, что в неизбежном противоборстве очеловеченного робота и роботизированного человека истинным триумфатором может стать лишь Его Величество научно-технический прогресс.

Афоризм – это блестящая крупица горного хрусталя среди талого снега обыденных фраз.

Художник – это скорее не заложник Вечности, как сказал поэт, а ее вольноопределяющийся. Проще говоря – волонтер.

У него ярко выраженная мания телемелькания.

Иные культуристы от геополитики напоминают фанатичных футболистов-любителей, которым не так важно, где играть – на травяном газоне, торфяном болоте или минном поле – лишь бы играть.

Мозг чиновника часто подобен твердому серому городскому асфальту. Сделать его податливым может лишь жар вечного металла, прикосновение начальственной трости или литой подошвы бизнесмена.

Первую половину своей жизни он изнемогал в борьбе за собственное величие, вторую – изнывал под его бременем.

Удовольствия не только укорачивают жизнь, но и ускоряют бег времени. Зато жизнь, полная лишений, может показаться нескончаемой.

Для человека отталкивающей наружности облачиться в роскошное одеяние – значит лишь подчеркнуть собственное безобразие.

Автор афоризмов подобен воздухоплавателю, который для достижения наибольшей высоты полета выбрасывает из корзины аэростата весь ненужный хлам, оставляя в ней лишь самое необходимое.

К великому сожалению, неуемное стремление иных индивидуумов к продолжению рода питается не столько любовью к собственным отпрыскам, сколько призрачной надеждой на то, что очередной опыт, наконец, будет более удачным, чем все предыдущие.

Для пожирателей детективов и триллеров вся прочая литература лишь «Лавка древностей» и «Факультет ненужных вещей».

К несчастью, на магистральных путях прогресса роль верстовых столбов чаще выполняют не торжественные обелиски, а надгробные камни.

Возможно, общество массового потребления с его немыслимой пошлостью, вульгарностью и приземленностью и существует лишь для того, чтобы грядущий триумф цивилизации роботов выглядел не мрачным закатом великой культуры, а избавлением и торжеством исторической справедливости.

Между политикой явной и политикой тайной такая же разница, как между ружейной охотой и рыбной ловлей. Все говорят о кровожадности первой и почти никто – о жестокости второй. Не потому ли, что самоубийственный процесс заглатывания жертвой острого крючка с наживкой почти всегда скрыт от глаз наблюдателей?

Свобода без чести, совести, достоинства и благородства – не свобода, а злая пародия на свободу.

Незапятнанная репутация – это такая репутация, которая пока еще не стала предметом пристального внимания врагов, завистников и недоброжелателей.

В сравнении с излишне болтливой романистикой, порой несколько взбалмошной поэзией и временами истеричной публицистикой лишь высокая афористика с ее ясностью, лаконичностью и устремленностью к Вечности может быть по справедливости названа истинно «мужественным» жанром литературы.

Отличие театра человеческой жизни от театра драматического состоит в том, что в первом случае общее количество участников представления всегда намного превышает число действующих лиц.

Не потому ли и принято говорить «искусство и литература», что в последней кроме виртуозно сработанных афоризмов хватает еще вздорных стихов и никчемных романов, не имеющих к искусству в собственном смысле этого слова ровным счетом никакого отношения?

Он так рьяно выдавливал из себя по капле раба, что от него самого в нем вскоре ничего не осталось.

Филантроп – это щедрый вельможа, который, проглотив в один присест сладкий пирог, не смахивает крошки со стола на пол, а под восторженные крики лакеев и приживал широким жестом кидает их за окно, под которым толпятся бродячие артисты, циркачи, скоморохи и балаганщики.

Современная массовая культура напоминает однополый брак. Она столь же скандальна, вызывающа и, увы, бесплодна.

Евнухи от гарема массовой культуры отличаются от евнухов в традиционном значении этого слова своей чрезвычайной активностью, напористостью и самоуверенностью.

Если иметь в виду – сколько среди смертных личностей косноязычных, ограниченных и заурядных, нельзя не прийти к заключению, что истинная свобода слова на самом деле была и есть действительная привилегия лишь малого числа избранных, а далеко не всех.

История подобна зеркалу заднего вида в автомобиле. Если этим зеркалом пренебрегать или им постоянно манипулировать, новой аварии не избежать.

Самые несчастные люди – это те, кто всю жизнь свою посвящает тому, чтобы доказать всем и вся, что они ничем не хуже других. Даже в том случае, если им удается это сделать.

Некоторые новые парламентские республики словно бы специально созданы для того, чтобы стать зримым воплощением лозунга вождей былых времен о том, что каждая кухарка или пастух могут управлять государством.

Печально сознавать, что всего их обширного жизненного опыта большинству людей в конечном итоге хватает лишь на практическое усвоение одной-двух банальных житейских истин.

Тех, кого в иные времена было принято называть сливками общества, сегодня было бы уместнее назвать лишь жирной пеной на мясном бульоне.

Многие романы напоминают монументальную скульптуру – снаружи грандиозные формы и объемы, а внутри лишь нескончаемые пустоты, пыль, паутина и запах затхлости.

Увы, на самом деле и хваленая система равных возможностей подобна букмекерской конторе. В ней ставки могут делать все. Срывать куш – единицы.

Мораль многих публичных персон подобна мини-юбке. Она кончается, не успев как следует начаться.

Если жизнь и в самом деле театр, то многие ли из его актеров и зрителей могут похвастать тем, что украшают этот театр своим присутствием?

Политкорректность в наши времена достигла таких заоблачных высот, что вскоре судебному преследованию наверняка будет подвергнут всякий, кто посмеет назвать собаку – собакой, пса – псом. И особенно – суку – сукой.

Для литературы, давно уже страдающей избыточным весом, афористика подобна целительной гомеопатии. Дозы – незначительные, польза – несомненная.

Варварство сегодняшнего дня отличается от варварства былых времен лишь тем, что предпочитает появляться на людях не в своем первозданном виде, а нарумяненным, напудренным и набриолиненным.

Поклонницы поп-звезды как две капли воды напоминали рой мух, привлеченных ярким боевым раскрасом полусгнившего мухомора.

В краю ненасытных обжор и вполне заурядный аскет выглядит живым воплощением аристократизма и утонченности.

Истинная афористика – это словесность богов, царей и философов.

Современная парламентская демократия напоминает хорошо отработанный ритуал, в результате которого бедные, которым политическая власть и без того недоступна, снова и снова торжественно возлагают ее к ногам богатых, которые и без того этой властью безраздельно обладают.

В солнечной системе словесности истинный афоризм подобен если не самому дневному светилу, то уж во всяком случае – яркой комете, которая каждый раз производит на наблюдателя столь же сильное впечатление, как и на его далеких предков.

Увы, современное искусство часто напоминает анатомический театр. Оно способно вызвать любопытство, страх, отвращение, тошноту, но вовсе не восторг, воодушевление, радость и сопереживание.

В наше время ничто так хорошо не поддается планированию, организации и режиссированию, как стихийные проявления общественного возмущения и спонтанные всплески народного гнева.

Стоит ли удивляться, что на земле уже не осталось живого места, если каждый кому не лень норовит оставить на ней свой след?

Вздорное утверждение некоторых дам, что мужчина якобы должен быть внешне чуть лучше обезьяны, становится особенно двусмысленным, если вспомнить, что именно дочери часто как две капли воды похожи на своих отцов.

Массовая культура имеет такое же отношение к культуре истинной, как подкрашенный медным купоросом бассейн – к чистому лесному озеру.

Роман – это донельзя расфокусированный афоризм.

Плагиатор считал себя Робин Гудом от литературы.

Не всякому солдату суждено стать генералом. Не каждому логотипу дано быть брендом.

Право на свободу слова подобно праву на свободное владение огнестрельным оружием. Метко стрелять умеют единицы. Палить куда попало способен кто угодно.

К сожалению, даже и при езде в незнаемое всегда хватает лихачей, ухарей, сорвиголов, глупцов, бездарей и безумцев.

Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Плох и тот автор афоризмов, который не мечтает встать в один ряд с Франсуа де Ларошфуко.

Коварен волк в овечьей шкуре. Но еще опаснее хитрая волчица в обличье Красной Шапочки.

Как ни ужасно это звучит, для некоторых простых смертных их собственное человеческое ничтожество – это их родная стихия, в которой они чувствуют себя как рыба в воде.

Хорошо, что наука не стоит на месте. Лишь бы только при этом все пространство вокруг себя она не превратила в испытательный полигон, утрамбованный учебный плац или вытоптанный пустырь.

Рядовой глупец порой бывает достаточно умен, чтобы страдать от сознания собственной глупости. Глупец высокого полета по столь пустяковому поводу не страдает никогда.

Порою трудно различимая грань между эротикой и порнографией состоит в том, что первая пробуждает воображение, а вторая просто не оставляет для него места.

Количество человеческих пороков за последние несколько тысяч лет едва ли увеличилось. Зато число способов оправдания этих пороков в последнее время выросло неимоверно.

Недаром говорят, что большая политика – это искусство. Ибо ее и вправду сегодня трудно представить в отрыве от таких составляющих элементов как низкопробный спектакль, виртуозная клоунада, громкое шоу и откровенный балаган.

Всякий написанный по классическим канонам роман должен быть достаточно длинным, чтобы уместить в себе и завязку, и развязку, и кульминацию. Добрый же афоризм нередко содержит все три этих компонента буквально в одной строке: «Пришел! Увидел! Победил!»

Что такое хорошая новая власть? Это такая власть, которая хотя бы на время позволяет подданным забыть о существовании выражения «доброе старое время».

Романист подобен пилоту огромного бомбовоза, поэт – асу планеризма, критик – командиру штурмовика. Автор афоризмов – летчику-снайперу, виртуозу высшего пилотажа и мастеру дальнего полета в одном лице.

Ирония, сарказм, сатира настолько же уместны по отношению к тем, кто хищен, беззастенчив, нагл, защищен богатством и властью, насколько сочувствие и сострадание уместны по отношению к тем, кто обездолен и беззащитен.

Исход жизни печален. Но разве не печально и то, что на пути к нему большинству пилигримов приходится снова и снова проходить кем-то пройденное, повторять кем-то сказанное, доказывать давно доказанное, преодолевать преодоленное, склоняться перед неизбежным и роптать на неотвратимое.

Не унижайте гусеницу неуместным сравнением с погрязшим в ненасытном накопительстве парвеню. Гусеница еще, быть может, воспарит над прахом и гноем в образе легкокрылой бабочки. Приземленный нувориш – никогда.

Как нет смысла ставить голос соловью, так нет нужды учить искусству афоризма прирожденного философа.

Скорей уж умелого массажиста можно назвать «скульптором живого тела», чем виртуоза уличного жаргона «снайпером живого слова».

Недаром же говорят, что анекдот – «соленый». Не по этой ли причине он более уместен за столиком в пивной, рядом с воблой и салом, а не на страницах газет и литературных журналов?

Есть множество подражательных стихов и вторичной прозы. Зато истинный афоризм всегда неподражаем.

Связно описать реальные события способен почти всякий грамотный человек. Описать события воображаемые – далеко не каждый. Поэтому будет лучше, если о реальных событиях напишет человек с воображением.

Отвлеченно говоря, возможность быть самим собой – великое благо для всякого человека. Но лишь в том случае, если он и в самом деле человек, а не дикий зверь, грубый скот, двуногий ящер или злой демон в образе человека.

Удачный гамбит гроссмейстеров от большой политики – свободу сотрясения воздуха, именуемую в просторечье «свободой слова», они махнули не глядя на свое право не обращать на эти невинные забавы ровным счетом никакого внимания.

Нет такого потомственного монарха, который хотя бы раз в жизни не хотел немного побыть законно избранным президентом, и такого президента парламентской республики, который хотя бы на время не захотел стать абсолютным монархом.

О, скольких бы еще успехов и свершений достигло человечество, если бы не с древности утвердившийся обычай обильными пирами, возлияниями и славословиями бесконечно отмечать успехи предыдущие!

Изо всех существующих разновидностей тяжкого ремесла каменотеса самая трудная – каменотес слова.

Увы, те, кто наивно мнил себя атлантами и кариатидами демократии, при ближайшем рассмотрении оказались лишь заурядными жонглерами, акробатами и эквилибристами политического шапито.

Ну разве могут испытывать чувство самоиронии те, кому давно впору относиться к себе с самоубийственным самосарказмом?

Активное самоутверждение женщины в борьбе за первенство с мужчиной на самом деле означает лишь одно – самоотрицание женщины.

Поток сознания иных плодовитых литераторов по своей разрушительной силе вполне может соперничать с горным селем, камнепадом, снежной лавиной или, по крайней мере, – с последствиями прорыва городской канализационной сети.

Судя по тому, что люди натворили на земле за последнюю сотню лет, настоящие инопланетяне – это они сами.

Явное и все нарастающее мужеподобие многих современных женщин – это такое страшное наказание цивилизованного человечества за его многочисленные грехи перед природой и Создателем, с которым не сравнится никакое другое наказание.

Современное массовое искусство напоминает бетонный бассейн, наполненный водой, подкрашенной медным купоросом – заметно, ярко, броско, но мертво.

Реклама – это выхлопная труба двигателя торговли.

Многие политики напоминают жертв маниакально-депрессивного психоза. Бешеный прилив энергии накануне выборов и полный упадок сил в промежутках между ними.

Роман с продолжением был подобен Всемирному потопу. Книга афоризмов – спасительному Ноевому ковчегу.

На пляже для обнаженных и фиговый листок выглядит вызывающе.

Заурядный стрелок стреляет бездарно и мажет безбожно. Стрелок-снайпер не только виртуозно бьет в цель, но и артистично объясняет причины своих промахов.

Ну кому еще, кроме прожженного политикана, по плечу соединять в одном лице бесхребетность медузы, всеядность червя, ловкость макаки, живучесть таракана и стальную хватку питбуля?

Роковое стечение обстоятельств – это такой губительный омут, который поглотил больше беспечных пловцов, чем все водовороты мира.

Печально сознавать, что мудрость порой трудна для понимания, неоднозначна, многогранна, загадочна. Тогда как глупость всегда неподдельна, универсальна и, страшно сказать, – первозданна.

Стоит ли удивляться, что о своих баснословных любовных похождениях чаще всего распространяются именно те, по кому давно уже плачет нож пластического хирурга?

По данным научных исследований, чувство красоты формируется в человеке еще в период его внутриутробного развития. Однако, судя по множеству произведений массовой культуры, их авторы явно находятся пока еще в состоянии доутробном, доклеточном, а возможно, даже домолекулярном.

Можно ли с оптимизмом смотреть в будущее человечества, принимая во внимание все возрастающее число тех, о ком сказать, что они – образ и подобие божие, позволительно разве что с нескрываемым сарказмом?

Если года – богатство, то стоит ли удивляться, что многие обладатели этого богатства предпочитают хранить сведения о нем в такой же тайне, как и номер своего банковского счета?

Если бы инстинкт продолжения рода у красивых и одаренных был развит в той же мере, как у безликих, бездарных и безобразных, то сколь прекрасным было бы сейчас население планеты Земля!

Клевета подобна собачьему лаю. Достаточно начать одному, как вся стая подхватывает.

Давно известно, что его величество научно-технический прогресс идет семимильными шагами. Не означает ли это, что он пользуется столь допотопным средством передвижения, как ходули, с высоты которых простых смертных можно разглядеть разве что в телескоп?

На самом деле люди вовсе не произошли от обезьяны. Просто некоторые живущие среди них по сути обезьянами быть и не переставали, а другие ими не были и не станут никогда.

Драма человечества состоит в том, что гуманизм, альтруизм и идеализм – понятия абстрактные, и для многих чуждые и непонятные. Тогда как злоба, ненависть и зависть – житейские реалии, вполне зримые и осязаемые.

Романисты – пехотинцы армии словесности, стихотворцы – ее легкая кавалерия, мастера афористики – ее горные стрелки.

Идолы приходят и уходят. Толпа остается.

И это театральная сцена? А может, правильнее сказать – театральная панель?

Толпа нуждается в пророках, как незрячий в поводырях.

Искусство сочинения афоризмов сродни искусству составления букетов. Всего один лишний стебелек – и вся композиция под угрозой.

По степени эстетического воздействия на зрителя многие современные кинофильмы делятся лишь на две категории. На одних из них волосы на голове зрителя лишь шевелятся. На других – встают дыбом.

Оседлать текучую мысль не сложнее, чем вонзить шпоры в летучую молнию.

Увы, лишь Солнцу по силам неизменно творить шедевры. Каждый восход – поэма, каждый закат – сонет.

Проза без афоризмов напоминает пресные вареные макароны, приготовленные без соли и поданные к столу без соуса и тертого сыра.

Он не настолько богат, чтобы позволить себе иметь плохое здоровье.

Нет более трогательного зрелища, чем гангстер, совмещающий свое основное занятие с почетными обязанностями филантропа.

Истинный писатель всегда пишет для избранного читателя. Ну а кто как не он сам первый из своих читателей?

Если бы все народы изъяснялись одними изысканными афоризмами, насколько легче и приятнее было бы изучать иностранные языки!

Благодетель отличается от спонсора примерно так же, как кормящая мать отличается от крупного рекламодателя.

Чтобы получить фамилию – достаточно появиться на свет, чтобы приобрести отчество – достаточно дожить до зрелых лет. И лишь для того, чтобы обрести свое неповторимое имя, многим недостает и всей жизни.

До чего же упало качество писчей бумаги, если она все чаще желтеет на от времени, а прямо под пером журналиста!

Что бы ни говорили о целительной силе всеобъемлющего рынка, все ж рыночный стиль отношений порою выглядит куда более органичным для тех, кто привык манипулировать весами, гирями или топорами для рубки мяса, нежели для виртуозов пера, смычка или кисти.

Куда еще податься дисквалифицированному за нечестное ведение боя боксеру-профессионалу, если не в политику? Где еще он сможет без опаски бить соперников ниже пояса, пинать лежачего ногами или нападать из-за угла?

Между политиком, домогающимся избрания, и политиком уже избранным такая же разница, как между образом красивой, стройной, молодой девушки из брачного объявления в рекламной газете и его реальным воплощением.

Умудренных – много. Мало мудрецов.

Супружество, увы, не может быть венцом стремлений творческой личности уже хотя бы по той простой причине, что даже самые приятные его мгновения принято называть не иначе, как исполнение супружеских обязанностей и выполнение семейного долга.

Похоже, литераторы с принципами и дарованием в сегодняшних литературных джунглях скоро окончательно станут чем-то вроде вымирающих птеродактилей и бронтозавров.

Настоящие афоризмы как звезды – уж если они зажигаются, то это надолго.

Он думал, что начинается его звездный час, а это просто земля стала уходить у него под ногами.

На земле все имеет предел – и глубина океана, и высота гор. И лишь человеческая низость, увы, беспредельна.

Вся жизнь человека, да и то далеко не каждого, порой уходит на то, чтобы научиться быть благодарным Жизни и Творцу за их щедрые дары.

Не всякий автор афоризмов – гений. Но вряд ли кто будет отрицать, что среди авторов афоризмов, будь они писатели, ученые, политики или полководцы, гениев всегда было немало.

Ну и времена: если пирамиды – то бутафорские, если Хеопсы – то сиюминутные.

Существованию человечества сегодня угрожают два явления – оружие массового поражения и общество массового потребления.

Для смертного в его скоротекущей жизни нет занятия более нелепого и дикого, чем коротать, транжирить и убивать свое время.

Стоит ли удивляться, что излюбленными игрушками детей общества массового потребления сегодня стали динозавры – зубастые, прожорливые и толстокожие.

Жизнь – это короткий вдох между вопросом: «Ну когда же придет мое время?» и восклицанием: «Ах, как быстро оно пролетело!»

Что в словесности сравнится с афоризмом по универсальности и разносторонности? Он один может стать правилом жизни, руководством к действию, девизом, призывом, кладезем мудрости и, наконец, эпитафией.

Похоже, скоро во Вселенной не останется ни одного даже самого мелкого атома, который не возомнил бы себя Первоатомом Мироздания.

Достаточно прожить Вечность, чтобы убедиться в том, что и она, в сущности, лишь мгновение.

Временами и ноль кажется осью, вокруг которой обращается мир чисел.

Прогресс: дед охотился за скальпами, внук охотится за мозгами.

Отличие человека от водопада состоит в том, что степень его величия не определяется высотой его падения.

Не стоит ожидать королевского великодушия от пешки, вышедшей в ферзи.

Многим бы хотелось покрасоваться на поверхности, хотя бы и в виде пузыря.

Иногда и мозговые извилины, пусть их всего одна-две, могут стать надежными заградительными рвами на пути кавалерии острот.

Жития святых – старинный вид жизнеописаний, ныне усиленно возрождаемый под видом автобиографий и мемуаров.

Приспособленец подобен дырявому парусу. Устанавливается по любому ветру и легко пропускает его сквозь себя.

Ремесленник и крик чужой души возьмется положить на ноты.

Плагиатор – коллективист по натуре. За письменным столом ему присуще чувство локтя.

Впечатление от диалога сторонников крайних мнений можно было выразить одним словом: Взаимоневменяемость.

Свобода прессы – старинный двигатель прогресса. Поэтому неудивительно, что этот двигатель временами ревет, стучит, грохочет и нещадно дымит.

Всякую теорию можно превратить если не в догму, то в дойную корову демагогов.

Книга мемуаров подобна закладному камню в основание посмертного монумента.

Пример ложного рыцарства: чем больше избитых истин, тем больше их верных сторонников.

От великого до смешного примерно такое же расстояние, как от исторической личности до анекдотической фигуры.

Нет ничего более нелепого, чем торопливый ювелир, суетливый хирург и пронырливый литератор.

История новейшего времени наглядно свидетельствует – три понятия уже сегодня могут быть отнесены к числу безнадежно устаревших: паровой локомотив, ламповый телевизор и политическая мораль.

Ум редко склонен к саморекламе, глупость же всегда отыщет способ заявить о себе.

Истинная мудрость одинаково далека и от плоского здравомыслия, и от пошлого зубоскальства.

Иные расторопные умельцы ухитряются и на голой правде хорошо погреть руки.

Нередко одни неприступные стены сносят лишь затем, чтобы из их обломков возвести другие – еще более неприступные.

Зачем лезть в карман тому, кто готов показать себя в неприкрытом виде?

Клеветник подобен осьминогу. У него всегда наготове чернильная бомба.

Лауреат, почивший на лаврах, скончался, как и жил, – во сне.

Большая книга – как большой корабль – без балласта не обходится.

Пегас – требующий жертв свирепый единорог, кем-то в шутку прозванный крылатым конем вдохновения.

Иногда и краткость – не более чем сводная сестра таланта.

Так можно ли сидеть между двух стульев, если известно, что оба они – электрические?

Иной ради минутной выгоды готов и замок из слоновой кости пустить на бильярдные шары.

Если эпиграф к роману стоит больше самого романа, не справедливее ли и гонорар за книгу выплачивать автору эпиграфа?

Трудно отыскать замену человеку толковому. Отличительная особенность глупцов – их полная взаимозаменяемость.

Нет сомнений – в эпоху повальной феминизации, маскулинизации и женской тяжелой атлетики оставаться по-настоящему женственной способна лишь воистину мужественная женщина.

Нередко наиболее полно открываются потомкам истинные затворники.

Вид черни удручает. Вид черни, облеченной властью, внушает отчаяние.

Обмен мнениями заслуженного литератора с его молодыми собратьями напоминал нечаянную встречу на шоссе самоходной гаубицы с командой велосипедистов.