Текст книги "Худой мир. Тревожные сны в подарок"

Глава 3

Было тихо, напряжённо-выжидающе тихо, будто где-то тикали огромные часы и каждое движение секундной стрелки отзывалось дрожью в теле. За несколько минут они услышали лишь пяток проезжающих машин, десяток выстрелов и один громыхающий трамвай. Был ли кто-то живой внутри, Марина не знала. Саша – так звали доктора – был уверен, что не было.

– Захват ослабить? – спросил он. Марина скосила глаза на собственную вывернутую руку, всё ещё крепко сжимавшую топор. Она её почти не чувствовала.

– Может, лучше не стоит? – ответила она.

– Давай попробуем.

Замысловатые клещи, в которые превратилась его рука, чуть раскрылись. Марина почувствовала облегчение и вместе с тем жжение на сгибе локтя, как при снятии жгута, и тут же на сантиметр ближе придвинула ржавое лезвие топора.

– Ох, – вздохнула она, – давай воздержимся. Осталось же минут пять.

– Немного крови нужно было пропустить, – ответил он. – Рука же тебе ещё пригодится?

Они снова погрузились в неловкое молчание, сжимая друг друга в стальных объятиях. Марина попыталась представить себе это со стороны и рассмеялась.

– Нет, меня, конечно, и раньше молодые люди обнимали, но чтобы так вот с топором – это впервые.

Саша улыбнулся.

– Хорошо, что впервые. У нас на скорой и не такое бывало.

– Ах вот у тебя откуда такой захват. Против буйных, типа меня.

– Вроде того.

Они помолчали ещё немного. Марина поворочала головой, хрустнув шейными позвонками, и уставилась в стену. На доктора смотреть пока не стоило – глаза то и дело рисовали ей чудовище, которое непременно нужно убить.

– Извини за руку.

– Нормально, – ответил Саша. – Пуля не попала, просто оцарапало осколком.

– Я же так и не узнала, что произошло, – напомнила Марина. – Мы победили? Проиграли?

– Сложно сказать. Два старика главнокомандующих, заваривших кашу, мертвы. Убиты, я слышал, своими же взломанными телохранителями. Ты же не думаешь, что взлом для нас с тобой устроили? Мы так, под руку попались, как обычно. В общем, час спустя некие Миронов и Джонсон, якобы старшие из оставшихся в живых офицеров, договорились остановить войну. Очень вовремя договорились. Корабли ещё двигались к точкам, самолёты не успели покинуть аэродромы. Ракеты ещё не были запущены. Всех отвлекла паника на улицах больших городов. Я так думаю, они ожидали, что взломают процентов десять и с ними быстро разберутся свои же. А получилось то, что получилось.

Я, на самом деле, слушал и ушам не верил. Столько времени готовилась эта война, нас с тобой тоже готовили. Вспомни цвета телепередач, плакатов на улицах. Помнишь эти оттенки зелёного и красного? А теперь всё отменяется. Я сказал себе: это ненадолго. Сейчас этих двоих живо устранят и дадут новую команду фас. Но тут Джонсон сделал ход конём. Система СОМН забивает все каналы связи бессвязным шумом. Радио на всех частотах, телевидение, само собой, интернет – всё, до чего смогли дотянуться. Спецсвязь. Наверное, на коротких дистанциях радио ещё будет работать, может, есть ещё какие-то лазейки, я не знаю. Но суть в том, что все официальные каналы связи будут молчать. Никто не отменит мирное соглашение, понимаешь?

Он повернул к ней сияющие восторгом глаза, и в тот же миг мир перестал быть двухцветным. Трубы и барабаны в голове утихли, исчезли следы крови на полу – их тоже рисовало обманутое призывом зрение. Марине показалось, что она слышит пение птиц.

– Вот и всё, – сказал доктор и вернул своей руке прежнюю форму. Топор глухо упал на бетонный пол. Марина отодвинулась и прислонилась к противоположной стене, растирая онемевшую кисть и одновременно недоверчиво поглядывая на неё – не выкинет ли она ещё какой-нибудь фокус. Саша сел напротив неё, глубоко вздохнул и потёр виски.

– Мало спал сегодня, – пояснил он, – и, похоже, усну ещё не скоро. Я закурю, не против?

Марина кивнула и спросила:

– А на тебя этот… призыв… похоже, не действовал?

– Почему? – с сигаретой в зубах спросил Саша и, поднеся руку, чиркнул пальцем о палец. Модуль «Зажигалка». – Действовал.

– Да, но ты не пытался меня убить.

Саша затянулся и, с наслаждением выдохнув дым, ответил:

– А ты думаешь, мне никогда не приходилось работать с пациентами, которых хочется так взять – и придушить на месте? Ты не представляешь, сколько их было. Сдерживался как-то. Почему бы и сейчас не сдержаться?

Марина грустно посмотрела на валяющийся между ними ржавый топор.

– Я бы тоже хотела сдержаться.

– Ты сдержалась, – улыбнулся Саша, – иначе я был бы мёртв. Когда человек хочет убить, он делает это, находя себе любое оправдание. Тебе и оправдание было не нужно – взломали, заставили. А ты сопротивлялась.

– Ты так говоришь, будто тех людей на площади не взломали и не заставили.

– И что? Хочешь сказать, они не виноваты в смерти друг друга? Нет, Марин, виноваты. Потому что два разумных человека, когда действительно не хотят убивать друг друга, найдут способ этого не делать.

* * *

Шагая по дорожкам и тропинкам, вдыхая ароматы трав и древесной смолы, Марина то и дело забывала о том, что случилось. Запевая очередную песенку, она вспоминала их прогулки с мамой, когда ей было столько же, сколько Лизе сейчас. Тогда солнце над её головой золотым чудом светило лишь для неё, незамутнённо, незатуманенно. Марине хотелось хоть на мгновение избавиться от своих страхов и тревог и петь в полный голос, а не опасливым шёпотом. Но солнце не греет сквозь холодное окошко прошлого.

«Это путешествие не всегда будет беспечным», – пророчила она себе. И сама же отвечала ещё более жутко: «Скорее всего, больше никогда оно не будет таким беспечным».

– Черника! – воскликнула Лиза и побежала к обочине. Марина, выдернутая из своих мыслей, автоматически улыбнулась ей вслед. Потом лицо её посуровело, и она осмотрелась по сторонам.

«Надо быть бдительной, – наставляла она себя. – Я за неё отвечаю».

Сверху раздался вороний грай. Лиза уплетала ягоды и внимания не обратила, а Марина бросила мельком взгляд наверх – и впилась глазами.

Ворона как ворона. Сидит на ветке, каркает, чёрные глазки так и рыскают в поисках чего-то. Но этот зелёный силуэт вокруг ни с чем нельзя было спутать. Птица расправила крылья, слетела с ветки и скрылась за деревьями.

– Помнишь, мы с мамой катались за ягодами? – спросила Лиза.

– Помню, – улыбнулась Марина. – А ещё помню, как кто-то всю дорогу хныкал.

– Я не хныкала, – возмутилась девочка, поднимаясь с корточек.

– Правда? Но кто-то же хныкал. Неужели мама?

– Бе-бе-бе, – Лиза скорчила лицо и показала язык, синий от ягод. Марина в ответ изумлённо округлила глаза и ткнула пальцем куда-то в лес.

– Смотри, что это?

Лиза послушно отвернулась и тут же получила лёгкий тычок в бок от сестры.

– Эй! – крикнула она и кинулась в атаку. Они весело попихались какое-то время, а потом Лиза тоже сделала удивлённое лицо и совершенно ненатурально закричала:

– Смотри, что там?

Марина сделала вид, что верит, обернулась – и едва удержалась, чтобы не взвыть от боли.

– Лиза, – как можно спокойнее попросила она, чувствуя, как кровь течёт по руке, – убери, пожалуйста, лезвие.

– Ой. Мариночка, прости, я нечаянно! – запричитала Лиза и отдёрнула руку-лезвие, очень неаккуратно, так что Марине опять пришлось прикусить губу. Она села на корточки и стянула одной рукой рюкзак.

– Ну, давай меня перевязывать. Сестра, бинт.

* * *

Когда дома отдыха, ютившиеся вдоль озера, скрылись из виду, а впереди замаячили разноцветные крыши дачных и жилых домов, напоминавшие птичий базар, их остановил чей-то возглас:

– Стоять!

Сёстры замерли. Марина, не поворачивая головы, порыскала взглядом, но не нашла, откуда раздался оклик.

– Видите, стоим! – осмелев, крикнула она в ответ.

– Девчонка может пройти, ты – нет.

– Почему?

– По кочану. Есть приказ, зелёных пропускать, красных не пропускать. Нарушителей расстреливать на месте.

– С кем я говорю? – разозлилась Марина. – Покажись, что ли.

– Не положено, – недовольно ответил голос. – Всё, проваливайте, а то буду стрелять.

– Война окончилась! – подала голос Лиза.

– Зубы мне не заговаривайте.

И всё. Вот и весь сказ.

Марина схватила Лизу за руку и потащила в обратную сторону.

– Идём.

– А он что, не знает, что война закончилась? – спросила Лиза.

– Видимо, нет, – ответила Марина, а сама подумала: «Есть люди, которые молятся на то, чтобы она не заканчивалась».

– Как же мы пойдём? В обход, по железной дороге?

– Похоже на то, – вздохнула Марина. Вот и конец беспечности.

– А мама нас найдёт, как думаешь?

Марина сразу узнала эту дрожь в голосе, эти слезинки в родных глазах. «Скучает, бедная. Нет-нет, а вспомнит».

– Найдёт, конечно, заяц. Или мы её найдём. Помнишь, мы оставили ей записку?

– Надо было её дождаться. Пошли бы все вместе.

Марина не спорила. Может, это было бы лучше. Но доктор ясно сказал: «Уходите из города как можно скорее». Они просидели в квартире два дня, а на третий скрепя сердце повернули ключ в замке и ушли. Вернутся ли они туда ещё… Вдруг Марине стало абсолютно очевидно, что нет, не вернутся. Это не загородная прогулка, не поход, не экспедиция. Не чудесное приключение, о котором можно будет повспоминать на кухне за кружкой какао, вернувшись в обычную жизнь. Это и есть теперь их обычная жизнь.

– Нельзя было ждать. Ты же знаешь, можно было сильно заболеть. И воды дома не было, помнишь. Потом и свет пропал. Мама как приедет, ни минуты там не останется и пойдёт нас искать.

– И позвонить ей нельзя… – Лиза шмыгнула носом.

«Ох-ох-ох», – подумала Марина, сунув руки в карманы. Нащупав невесть когда завалявшийся карандаш, она вытащила его и протянула Лизе.

– Напиши ей письмо. Бумажку сейчас найдём.

– Письмо? – заинтересовалась Лиза. – Давай напишу. А как мама его получит?

– А мы его передадим, – загадочно сказала Марина. – Как встретим кого-нибудь, попросим передать. Мама пойдёт за нами следом и получит письмо.

– А вороны умеют носить письма?

– Нет, Лиз, только голуби.

– Вон ворона сидит на пеньке, – Лиза указала пальцем. – Она точно не сумеет?

Ворона действительно сидела на пне, смотря чёрными глазками куда-то в сторону, и что-то с ней было не так. Нет, зелёному силуэту Марина даже не удивилась, равно как и поблёскивающему металлу на крыльях. Птица не двигалась. Не моргала, не поворачивала голову, не переминалась с лапы на лапу. Словно окаменела.

– Лиза, красных точек или чего-то необычного вокруг не наблюдаешь?

Лиза медленно оглянулась, задействовав «Юного натуралиста», и помотала головой.

– Нет, ничего. А что, ты что-то заметила?

– Может быть. Давай так. Играем в разведчиков. Ты забираешься во-он в те ёлки и сидишь тихо-тихо, пишешь маме письмо. А я иду в разведку.

– Я хочу в разведку!

– Тише. Пойдёшь в следующий раз, обещаю. А сейчас у тебя спецзадание. Марш в ёлки!

– Есть марш в ёлки! – Лиза отдала честь и скрылась в зарослях.

Марина осторожно подошла к вороне и присела на корточки рядом.

– Ну здравствуй, союзная птица.

Она протянула руку и коснулась перьев. Мягкие. Кожа под ними тёплая. Колотится маленькое птичье сердечко. И больше ничего, никакого движения.

«Что это, просто сбой микромашин? Или оружие? Тебя ли мы видели полчаса назад или другую твою товарку?»

* * *

– Я считаю так, – продолжал доктор, закуривая. – «Мне приказали, я лишь выполнял» – это всё оправдания. Если солдату прикажут удалить аппендикс, сыграть симфонию Шостаковича или добыть снега летом, он откажется. Скажет, что не может. Однако нажать на курок и лишить жизни другого человека он может. Это кажется ему простым. Это даёт власть.

* * *

Марина решила идти ровно пятнадцать минут и на исходе намеченного времени вышла к развилку – две дорожки уходили, петляя, на восток, во владения несчастного снайпера.

«Похоже, никого, – решила Марина и повернула назад. – Надеюсь, Лизка никуда не ушла».

И как раз в тот момент, когда девушка отошла от перекрёстка на несколько шагов, на одной из тропинок показался велосипедист.

* * *

Сколько Марина помнила, отец никогда не проявлял к ней какого-либо интереса. Просто по вечерам в доме возникал ещё один человек, слабо отличавшийся от людей в телевизоре, – тем тоже было всё равно, что происходит в квартире, и выключались они одновременно. Лишь на некоторые праздники, в которые, как правило, Маринин день рождения не входил, он приходил чуть пораньше, подобревший и пьяненький, и делился впечатлениями. Иногда это были парады, и тогда он говорил: «Да, с такой мощью нам ничего не страшно. Живём спокойно, никто нам не угроза и не указ. Что ещё человеку надо для нормальной жизни?» Что он понимал под нормальной жизнью, оставалось загадкой. Что мама, что Марина, по его мнению, жили жизнью ненормальной – много гуляли, путешествовали и пели песни.

Марина рисовала по его рассказам колонны танков и роты солдат. С цветами, радугой, волшебными замками – как она это себе представляла. Он посмеивался, принимая от неё рисунки. Как-то раз Марина нашла их в мусорке и от обиды зареклась рисовать вообще для кого-либо. Впрочем, это глупое обещание она не сдержала.

Ожидание второго ребёнка ненадолго его оживило – ровно до тех пор, пока не выяснился пол ребёнка. Кто знает, как бы всё повернулось, продолжайся так ещё хоть несколько лет. Но однажды – кажется, это опять был военный парад – отец вернулся в пустую квартиру.

Пять лет Марина не видела его и уже стала забывать о его существовании. Как-то раз, вернувшись с подготовительных курсов, она услышала почти забытый голос на кухне. Он сидел, посадив Лизку себе на колени, и беседовал с мамой. Мама улыбалась и смеялась, было в ней что-то весеннее в этот момент, глаза смешливо сияли. Отца было сложно узнать. В камуфляже, военных ботинках (и это по помытому полу!), гладко выбритый, не считая нелепых мелких усиков, он казался стройнее и надёжнее, чем пять лет назад. Разве что глаза остались теми же, только появилась в них какая-то надменность.

Позже мама рассказывала ей восхищённо, что отец занялся какой-то военной реконструкцией. Было модно на тот момент. Показывала фотографии и даже видео, где тот, выступая на трибуне перед толпой цвета хаки, пророчил смерть врагам.

– Ну, это всё-таки лучше, чем то, что было раньше, согласись уж, – обижалась мама на её замечания. Впрочем, эта их вторая влюблённость очень быстро сошла на нет. «Нельзя в одну реку войти дважды», – сказала про это мама, пряча грусть. И потом как-то раз обмолвилась: «Я думала, раньше ему было плевать на нас. Оказалось, раньше ему было плевать вообще на всё. А сейчас – только на нас».

* * *

Когда Марина остановилась, чтобы определить источник шуршащего звука, было уже поздно – велосипедист показался из-за крутого поворота и резко затормозил, заметив её. На нём были камуфляжные штаны, запачканные грязью, и полосатый свитер. В багажнике велосипеда что-то было завёрнуто в камуфляжную же куртку. Силуэт был красным, но каким-то нечётким.

– Привет, – сказал он гулким басом. – Не бойся, я тебя не трону. Оу…

Он уставился на её правую руку, Марина тоже. «И когда только успела», – подумала она, пряча винтовку обратно.

– Видимо, это мне надо было опасаться, – улыбнулся он.

– Вы не военный?

– Нет, уже нет. Вы прямо собирались идти?

– Да, – ответила Марина. Глупо было отрицать очевидное.

– Не советую, – покачал он головой. – Там у нас подразделение «Сфекс», принимают только своих.

– А про взломы они не слышали, – с сарказмом заметила Марина. – Будто я виновата, что меня… перекрасили.

– Ну, у них своя философия, – пожал плечами велосипедист. – Моё дело простое. Привёз, отвёз, получил паёк.

– Много тут таких… подразделений? – решила уточнить Марина. Её собеседник странно заулыбался в ответ.

– Они есть. Если знаете, что за лакомый кусочек их тянет, то догадаетесь сами. Если нет – шагайте лучше в город, мой вам совет.

«Все мне что-то советуют постоянно, – проворчала про себя Марина. – Как я раньше без вас, советчиков, жила – ума не приложу».

– Спасибо за совет. Так, видимо, и поступлю, – сказала она вслух и, развернувшись, пошла мимо велосипеда в обратную сторону. «Дождусь, пока уедет, и пойду забирать Лизку».

Куртка на багажнике вдруг задрожала, и, разрывая ткань изнутри, из неё с жутким визгом вылупился пропеллер. Он бесновался в своей смирительной рубашке, бессильно рассекая воздух, и затем устало затих.

У Марины душа ушла в пятки от страха. Несколько секунд она пыталась отдышаться, вытаращив глаза.

– Ух ты, заработал! – обрадовался велосипедист, глядя на свёрнутую куртку с любовью. – А то повадился кто-то сбивать дроны, которые я приспособил для передачи сообщений. Катайся ищи их потом.

– Вы… вы знаете, что он делает?

– Он? – Он посмотрел на неё озадаченно. – Ну, этот я приспособил под передачу сообщений. Есть там одна хитрая лазейка, через ИК-порт, главное, попасть в зону прямой видимости…

– Этот заставляет людей убивать друг друга? – перебила Марина.

– А, вот вы о чём, – разочарованно протянул курьер. – «Призыв» он, само собой, транслирует. Но нам-то с вами чего бояться? О! – Он заулыбался, будто вспомнил что-то. – Совсем забыл!

У Марины зарябило в глазах, и она потёрла их кулаками. Сморгнув несколько раз, она вдруг увидела, как контур юноши стал зелёным. Бледно-бледно-зелёным, будто система сомневалась.

– Вот, теперь мы с вами не подерёмся, – усмехнулся он.

У Марины снова перехватило дух, второй раз за последние пять минут. Неужели…

– Как… как вы это сделали? – Она готова была броситься к нему на шею от радости.

– А, пустяки, – махнул он рукой. – Маскировочный модуль. Так, случайно достался.

– Вы можете сменить мой цвет?

Курьер посмотрел на неё с хитрецой и собрался что-то ответить, но не смог. Сначала Марина решила, что его, как и её саму, оглушил выстрел. Когда он схватился за окровавленное горло, тараща на неё испуганные глаза, она закричала от ужаса – и словно в ответ на её крик автоматная очередь прошибла его голову и опрокинула его вместе с велосипедом.

Он упал лицом вниз, гипнотический умирающий взгляд исчез, и Марина нашла в себе силы повернуть голову. Из складки дороги показалась Лиза, а рядом с ней, держа её за руку, шёл отец. На плече у него висел автомат, который он держал правой рукой. Силуэт отца был кроваво-красным. Он смотрел на Марину скучающе, немного брезгливо и не стал удерживать Лизку, когда она вырвала руку и побежала к сестре. Марина опомнилась уже в её объятиях, присев на корточки и гладя по волосам.

– Ну, здравствуй, предательница, – усмехнулся отец и убрал автомат за спину. Марина не ответила. В ней кипела буря чувств. Ужас от перекошенного от боли лица, этот цепляющийся за жизнь взгляд, гнев из-за бессмысленного и такого ненужного убийства. «А ведь он мог помочь нам с Лизкой! – злилась она про себя и тут же возражала сама себе, злясь ещё больше: – Конечно, дура, всем только и нужно, что тебе помогать! А если бы он дрона запустил прямо здесь?»

Она встала, едва сдерживая ярость, отодвинула Лизу и попросила кипящим от злости голосом, глядя при этом на отца:

– Лиз, отойди, пожалуйста, на пару метров. Мне надо кое-что сделать.

Лиза послушалась, отбежала к обочине и замерла. А Марина перешагнула через мёртвое тело и схватила свёрток с курткой.

– Не советую, – покачал головой отец.

– Иди ты к чёрту, – процедила Марина, схватила дрон за торчащий пропеллер и с размаху приложила о дерево. Тот разлетелся на сотню мелких осколков, закружились в воздухе пропеллеры, заведясь напоследок. Один из них резанул её по щеке, заметался, влетел в еловые ветки, застрял и, побарахтавшись несколько мгновений, замолчал навсегда.

Глава 4

Ещё весной, незадолго до того, как Марина прошла биорефакторинг, она и Ваня – двоюродный брат по маминой линии – сидели в какой-то кафешке и усиленно грели носы в кружках с дымящимся кофе. Погода стояла странная – ни тепло, ни холодно, а как-то всё одновременно. Рассуждая о завтрашней прогулке, они отвлеклись на бубнящий в углу телевизор, который, похоже, говорил о погоде. Так, по крайней мере, им показалось на первый взгляд.

На экране красивая девушка в зелёном платье («Приятный цвет», – подумала Марина) с улыбкой на лице водила указкой по карте.

– А теперь о погоде в мире. Над центральными штатами бушует сильный циклон, ветер до десяти метров в секунду гонит облака с западного побережья на восточное. Это означает, что на завтрашней ассамблее ООН нашим партнёрам следует воздержаться от резких заявлений. Как мы с вами знаем, время полёта баллистической ракеты «Стрекоза» – всего пять минут, а сильный ветер легко разнесёт облако с радиоактивными осадками по всему континенту. Обильные дожди в восточной части лишь усугубят ситуацию.

– Ну, нам этот прогноз не сильно поможет, – заключил Ваня. Марина поморщилась:

– Мерзко это как-то. Я бы не смогла вот так вот, с улыбкой, рассуждать. Ты представь, что там где-нибудь в кафешке сидит некая Мэри, такая же, как я.

– И кузен Джон, – вставил Ваня.

– Да. И кузен Джон.

– И смотрят то же самое, только со своей стороны.

– Вот именно. И им тоже неприятно, мерзко. Тогда зачем мы это смотрим, зачем нам это показывают? Кому от этого хорошо?

Ваня сделал большой глоток кофе, промокнул салфеткой свои редкие ещё усы и ответил:

– Ты слишком серьёзно к этому относишься. Ты же понимаешь, что сказать и сделать – разные вещи. В сердцах или сгоряча можно наговорить всякого, а потом вроде как приходится придерживаться сказанного – но только на словах.

– Не думаю, что они там, – Марина кивнула в сторону телевизора, который увлечённо рассказывал о системе наведения «Стрекозы», – говорят сгоряча.

– Тогда другой вариант. Ты, скажем, перед экзаменом говоришь же себе обычно – «Я завтра обязательно всё сдам». Это вроде как не совсем правда, и никакой уверенности у тебя быть не может, но говоришь же. А кто-то говорит: «Вот бы препод сломал себе ногу». Это как бы не значит, что человек реально пойдёт ломать преподавателю ногу. Он даже, наверное, не сильно обрадуется, узнав, что его пожелание сбылось. Это защитная реакция на стресс. И это, – он кивнул на телевизор, – тоже. Вроде аутотренинг перед дракой, «мы обязательно победим» и так далее.

– Да, но я не хочу ни с кем драться, – возмутилась Марина.

– Ну, – протянул Ваня, – это не мы с тобой решаем – будет драка или нет.

– Зато, – возразила Марина, – мы решаем, хотим ли мы.

Позже вечером, завершая прогулку, Ваня задумчиво спросил её:

– Знаешь, может быть, ты и права. Ты не хочешь драки, Мэри, допустим, тоже. И всё бы ничего, но тогда зачем вы дали дубину в руки тому, кто хочет?

* * *

Теперь они шагали втроём, назад, к железной дороге. Дальше они пойдут по путям – отец сказал им ничего не бояться, пока он с ними. Он уверенно шёл вперёд, придерживая правой рукой висящий на ремне автомат. Шёл он быстро, и сёстры быстро уставали от его темпа. Тогда он великодушно останавливался на отдых, подтрунивая над ними.

– Ты куда-то торопишься? – огрызнулась Марина. – Я тебя не держу.

Лиза посмотрела на неё с удивлением.

– Прогоняешь? – укоризненно покачал головой отец. – Нет, как я могу вас теперь бросить. Дойдём, посмотрим на вашего доктора, тогда и разойдёмся.

– Думаешь, без тебя не дойдём?

– Думаю. И тебе не мешало бы начать. Может, перестанешь пытаться разбивать приборы об дерево.

– А что я должна была с ним сделать? – кипятилась Марина.

– Выключить, – спокойно ответил отец. – Есть такие выключатели. Или обесточить. Армейский квадрокоптер рассчитан на взрыв гранаты поблизости. Ты могла не разбить его, а активировать. И что бы я с вами двумя дерущимися тогда делал?

Лиза, переводя взгляд с сестры на отца, тихо сказала:

– Не ссорьтесь, пожалуйста.

Марина промолчала и виновато посмотрела на неё. Отец удивлённо заявил, поднимаясь:

– Да разве мы ссоримся? Так, разговариваем. Ну всё, отдохнули, пошли.

И они пошли дальше. Марина шла, крепко держа Лизу за руку, и смотрела по сторонам. Осень наступала неумолимо, и места, где они шли ещё день назад, изменились. Больше листвы на дороге, меньше на деревьях. И ветер холоднее. «По этой дороге мы шли туда, – думала Марина, – теперь идём обратно. Только туда шла одна маленькая девочка, а обратно – две».

Вечером, когда начало темнеть, они свернули с железной дороги в лес и, по выражению отца, «разбили лагерь». Лиза тут же заявила, что она ничего такого не разбивала и вообще ходила за хворостом.

Придирчиво оценив принесённые дочерьми ветки, он высказал своё одобрение и стал выкладывать костёр. Затем он поднёс палец, щелчок – и ветки вспыхнули.

«Странно, – подумала Марина, – я почему-то только сейчас поняла, что у него тоже есть модификации. Как-то это не бросалось в глаза».

– Следите за огнём, я пойду принесу что-нибудь покрупнее.

Он скрылся за деревьями, и Марина заняла его место. Лиза пристроилась рядом. «Сейчас будет пилить или рубить, – раздосадованно подумала Марина, – и всё, что я Лизке говорила, пойдёт насмарку». К её изумлению, отец вскоре вернулся с аккуратно напиленными полешками. Как он раздобыл их совершенно бесшумно – вот загадка.

Подложив поленья в костёр, он достал из кармана мятую пачку сигарет – на неё был налеплен зелёный ценник, – вынул одну, взял зубами. А потом протянул руку к костру, вытащил красный уголёк и прикурил от него. Сёстры не поверили своим глазам. Отец заметил это и удивлённо спросил, не выпуская сигареты:

– Чего это вы на меня уставились?

– Он же горячий! – воскликнула Лиза.

– Да ну, – он затянулся и выпустил струю дыма, – а я думал холодный.

– Ты не обжёгся?

– У меня, как и у вас, в правой руке почти не осталось своих тканей. Чему там обжигаться, железкам?

Лиза сообразила быстрее и запустила в костёр ладонь, набрав пригоршню углей.

– Ух ты!

– Не держи долго, – поучал её отец. – Нагреется металл – начнёт отдавать тепло телу.

– А на порезы болит, – задумчиво сказала Марина, разглядывая свою руку.

– Если ты сама полоснёшь себе руку – боли не будет, – пояснил отец.

Потом они сидели втроём вокруг пылающего костра. А кругом стеной стоял лес. И тишина. И темнота. Чем ярче пламя, тем гуще тьма вокруг. «Почему так?» – гадала Марина. Она посмотрела на отца. Костёр отбрасывал причудливые тени на его лицо. Немолодое уже и такое непривычное, только напоминающее лицо человека, которого она знала в детстве. Марина поёжилась и вдруг, от наплыва чувств, прижалась к отцовскому плечу. «Я не могу всё время быть сильной. Позволь мне от этого отдохнуть, пожалуйста». Не сразу, с десяток всполохов пламени спустя, он обнял её свободной рукой и… улыбнулся?

«Так славно, – думала Марина. – И так странно. Я же никогда толком его не знала. Может ли так случиться, что он действительно любит нас?» Лиза подсела с другой стороны и положила голову ему на колени. Натянув капюшон, она будто бы дремала. Так они сидели какое-то время, и было так неожиданно тепло.

* * *

Марина вернулась домой за полночь, даже не пытаясь сосчитать часы до предстоящего подъёма. Осторожно повернула ключ в замке, тихо зашла в тёмную прихожую. В маминой комнате горел свет, пробиваясь из-под двери. Там творилось колдовство.

Мама задумчиво ходила вокруг рабочего стола – гигантского экрана с голографическим проектором – и варила зелье очередной загородной резиденции. Задумчиво добавляла ингредиенты – щепотку клумб, горсть ёлок, вязанку дорожек – и тщательно перемешивала. Оценивала, смотрела. Крутила лампу над столом – это её местное солнце. Потом морщилась и взмахом руки стирала всё. Дом, сад, забор рассеивались словно дым. И всё начиналось заново.

– Тук-тук, – Марина приоткрыла дверь.

– Привет, гулёна. – Мама задумчиво смотрела на пустой пока ландшафт. Потом улыбнулась: – Всё равно не думается, давай пить чай.

– Давай, – обрадовалась Марина, – сейчас чайник подогрею и всё принесу.

Через пятнадцать минут они уже сидели за маленьким столиком у окна и дули на чашки. Город за окном то ли засыпал, то ли уже просыпался, окна домов то загорались, то гасли. То ли завтра, то ли сегодня.

– Последнее время заказов немного, – жаловалась мама. – И все однообразные до ужаса. Высокий забор, с колючей проволокой, дом из кирпича. Или вообще бетона. И вот ещё мода пошла – «убежище». Разглядели у какого-то чиновника на даче, и всё – подавай каждому убежище. Или бункер. Главное, что там должно быть, из чего оно – никто толком сказать не может. А я как-то никогда не подряжалась строить бомбоубежища. Это же не погреб с картошкой. Отговариваешь – обижаются. Вот, посмотри.

Она повернулась к рабочему столу и жестами начала листать проекты один за другим.

– Вот это на что похоже?

– Замок, – не задумываясь ответила Марина.

– А это?

– Замок со рвом.

– А это?

– Высокий замок. Кстати, он не обрушится?

– Обижаешь. А вот последний заказ, ушёл уже в работу.

Одноэтажное строение словно вжалось в землю, спряталось, выглядывало несмело. А вокруг – каменный забор. Колодец, дорожка от ворот к дому. И – всё?

– Там внутри склеп?

– Вот и нет. Обычная обстановка. Кухня, гостиная, спальни. Детская, кстати. Канализация, отопление. В подвале котёл и генератор. Слава богу, хоть бункера нет.

– А ворота – тяжеленные. На такие раньше вешали щиты поверженных врагов.

Мама приблизила изображение.

– О, – поразилась Марина и принялась считать развешенные на стене и воротах флаги. – То ли мания величия, то ли он и правда так на всех обижен.

– Хозяин – барин, – развела руками мама. Марина ещё раз осмотрела неказистый домик и спросила:

– Мам, а тебе самой нравятся эти проекты?

– Стёрла бы не задумываясь. – Мама взмахнула рукой, и проект рассыпался.

– Так, может…

– Бросить? Ах, Мариш, было бы всё так просто, – грустно улыбнулась она. – Я же ничего другого не умею. Я надеюсь, это всё временно. И на моих проектах снова окажутся клумбы, детские площадки.

Она говорила всё тише, будто сама не веря в то, что говорит. Потом вдруг отряхнулась от невесёлых мыслей и весело предложила:

– Ладно, давай спать. Утро вечера мудренее.

* * *

На станции доктора не оказалось. Марина и Лиза тщетно искали какую-то весточку от Саши, но ничего не нашли. Отец триста раз спросил, не перепутала ли Марина станции. Марина привычно отвечала, что не такая уж она дурочка. На что отец в свою очередь высказывал шутливые сомнения.

Они пробыли на станции целый день и заночевали неподалёку. Отец, нисколько не смущаясь, взломал запертый магазинчик недалеко от станции и пополнил запасы. Наутро он не пожелал слышать никаких возражений.

– Нет, – говорил он, – мы уходим сейчас же. У меня есть ещё дела, а оставлять вас тут я не собираюсь. Хотите, пишите ему записку.

– И напишем, – отвечала Марина. – Но ты можешь хотя бы сказать, куда мы идём?

– Пиши «Париканъярви». Если ваш доктор не совсем дурак, он знает, что это. Впрочем, если он не дурак, то не будет туда соваться.