Текст книги "Худой мир. Тревожные сны в подарок"

– Отлично. А мы туда зачем тогда суёмся?

– Всему своё время, – загадочно ответил отец. – Собирайтесь и пошли.

Они отправились прямо на запад, через брошенные и опустевшие дачные участки. Отец шёл совершенно не таясь, будто знал, что никого они не встретят. Где-то вдалеке, прямо по курсу, что-то прогрохотало по разбитой дороге. Отец даже ухом не повёл.

– А как ты выбираешь направление? У тебя тоже есть «Юный натуралист»? – спросила его Лиза.

– Я иду по солнцу, – ответил он. – Оно никогда не обманывает.

– «Юный натуралист» тоже не обманывает, – возразила Лиза.

– Да ну? Это вот что за грибы? – Он ткнул пальцем в пенёк, из которого росло семейство невысоких светло-розовых грибов. Лиза прищурилась:

– Это опята.

– Вот и наврала твоя система, – срезал её отец. – Это ложные опята.

Марина уставилась на грибы в недоумении. Грибник из неё был никакой, она совершенно не знала, чем одни отличаются от других. «Ох, рассказывал мне дед, а я ушами хлопала».

– Ничего не наврала, – возмутилась Лиза, – Его даже в школе всем рекомендуют.

– Ага, а составлял твоего «Натуралиста» кто? Мы? Или они? Откуда ты знаешь, что они не взломали его и не перепутали съедобные и ядовитые грибы?

– Да ну, ты уже какие-то глупости говоришь, – вмешалась Марина.

– Да? – Отец обернулся на неё и остановился. – Может, испытание проведём? Давай. Кто будет пробовать – я, ты? Или Лизка?

Марина слегка опешила и не нашлась что сказать. Отец, выждав паузу, хмыкнул и продолжил движение. Сёстры несмело поплелись вслед за ним. С каждым шагом их путешествие нравилось Марине всё меньше и меньше. Ей было тревожно от того, что ждало их впереди. Кто-то добрый внутри неё говорил ей успокаивающе: «Ты же помнишь вчерашний вечер. Всё же было хорошо». А кто-то злой говорил ей: «Ты же помнишь предыдущие двадцать пять лет. Всё же было совсем не хорошо».

– Ты мне вчера не ответил, – твёрдо начала она, – почему ты убил того человека.

– Я увидел врага рядом со своей дочерью, на моей земле, – спокойно ответил отец. – Что я ещё должен был сделать?

– Он мог менять цвет. Если бы он рассказал как, мы могли бы стать одного цвета и перестать стрелять друг в друга.

– Во-первых, нет никакого цвета. Есть код страны. Система «свой – чужой» знает, с кем мы в состоянии войны, и помечает цели. Ты не можешь так просто взять и сменить код.

– Но он же…

– Не перебивай. У него был модуль-шпион. Это военный модуль, его нельзя просто взять и поставить другому солдату. Не говоря уже о гражданских. Ничем бы тебе этот предатель не помог.

– Предатель, говоришь, да? – разозлилась Марина. – А меня ты заодно почему не пристрелил?

– А у меня родные и близкие добавлены в исключения, – парировал он. – Право добровольца.

– Вот спасибо, позаботился.

– Именно что позаботился. А ты – нет. Вот и прячетесь теперь от дронов как от чумы.

– Он не собирался причинять мне вред, – гнула своё Марина. – Ты убил человека только потому, что он высветился не таким цветом.

Отец остановился и развернулся к ней, глядя на неё с какой-то… жалостью?

– Ты, дочь, почему-то зациклилась на цвете, – менторским тоном начал он её наставлять. – Почему ты думаешь, что взлом меняет только код страны, только цвет? Может, провода в твоей голове перепутали и ты тоже не знаешь, где опята ложные, а где – настоящие? Где свои, где чужие? Вложили тебе в голову, что отец плохой, и ты вместо того, чтобы довериться, донимаешь меня какими-то подозрениями.

Он подошёл близко – так, что дуло автомата ненароком упёрлось ей в руку.

– Ну так как мне поступить, дочь? – спросил он. – Мне меньше всего хочется подставлять своих ребят.

– Каких ещё ребят?

– Вот этих. – Отец вытянул руку вверх, и в воздух взвилась сигнальная ракета. Не прошло и минуты, как откуда-то из леса поднялся ответный огонёк. Взревел мотор, и что-то тяжёлое заскребло колёсами вдали, медленно приближаясь.

– Извини, я не могу взять тебя в лагерь, – покачал он головой. – Я боюсь, ты кого-нибудь там убьёшь ненароком.

– Я? – Марина полностью растерялась, беспомощно глядя то на отца, то на приближающийся бронетранспортёр. Лиза стояла рядом, разинув рот, пока отец не схватил её за руку и не дёрнул на себя.

– Лиза пойдёт со мной, – заявил он, – поспит и поест в нормальных условиях. Тебя я тоже не бросаю – пригоню тебе палатку и ужин. Но с нами тебе нельзя.

– У тебя тут что, военный лагерь?

– Так точно, – улыбнулся он.

– Война закончилась.

– Это твоей взломанной головушке так кажется. Но ничего. Я её закончу, тогда и займёмся твоим лечением.

– Разве Марина заболела? – ничего не поняла Лиза.

– Немножко, – ответил отец. Он поднял руку – и транспортёр остановился в сотне метров от них. – Боюсь, ближе они могут открыть огонь, не разобравшись. Жди тут. И никуда не уходи, если жизнь дорога. Скоро вернёмся.

И они пошли от неё прочь. Марина стояла посреди дороги и смотрела им вслед, не веря, что это действительно происходит. «Бред, дурной сон. Я сплю. Мы ещё идём с Лизой вдвоём, и я просто вижу кошмар».

Трое бойцов выскочили из бронетранспортёра и, построившись по стойке смирно, отдали отцу честь. Лиза с любопытством посмотрела на них и тоже приложила руку к голове, но отец одёрнул её. Они залезли на машину, и та начала сдавать назад.

Придя в себя, Марина рванулась было за ними, но вовремя одумалась. У всех бойцов и у самой машины были ярко-красные силуэты. «Не думаю, что они меня пожалеют». Она, шатаясь, отошла с дороги и присела у пенька с непонятными опятами. Её трясло и знобило, осеннее солнце не грело и не давало утешения. «Что мне делать… Ждать, что же ещё? Куда мне ещё идти? И как я могу бросить Лизку?»

* * *

Вечером Лиза пришла к ней. Она усердно тащила армейскую палатку и котелок с остывшим рисом.

– Там здорово, – рассказывала она, помогая ставить палатку. – Все добрые, улыбаются. Конфет надавали полный карман. Вот, держи половину.

– Ты останешься? – с надеждой спросила Марина.

– Я обещала папе, что вернусь, – опустила глаза Лиза. – Да и дядя Игнат стоит там и ждёт меня.

Марина вздохнула.

– Отец не говорил тебе, что они там делают?

– Он сказал, что хочет закончить войну. Дал мне вот такую штуку. – Она вытянула руку, и её указательный палец превратился в сложный узор выступов и впадин. Марина поняла – это был ключ. – Сказал, что под дном озера расположена шахта «Стрекозы». Мы спустимся туда и оба повернём ключи. Он смеялся, когда рассказывал. Я думаю, он хочет выключить ракету, чтобы её никто не запустил. Правда ведь?

Марина закрыла глаза.

– Да, – с трудом ответила она. – Конечно, выключить. Посиди со мной ещё немного. Пожалуйста.

Глава 5

Добыча была обречена. Прижав уши, тщетно путая след, ясный, как лунная дорожка, крольчиха выбежала на тропу. Неясыть оглянулась по сторонам, нырнула в ночной воздух и поплыла. Серой лёгкой тенью, тщательно скрывая блестящий металл под мягким пером.

Бесшумно паря, сова на мгновение вынырнула из надёжного лесного покрова на просеку, разделившую лес надвое. Мельком она увидела двоих: солдата и маленькую девочку. Они горели опасно-алым и шли, не таясь, в свою шумную человеческую стаю. Что-то заставляло сову испытывать к ним страх.

Жертва, повинуясь какому-то чувству, резко ушла в сторону. Лёгким наклоном крыла сова изменила курс, неумолимо приближаясь, впившись жёлтыми глазами в красный силуэт. Настигнуть, обрушиться, растерзать. Как сотню кроликов до, как сотню кроликов после. Неминуемый триумф.

Чуткий совиный слух уловил выстрел. Он уловил бы его, случись тот в километрах отсюда. И даже тогда было бы поздно: пуля летит быстрее. Боль обожгла приветливо распахнутое крыло, разметала сталь и плоть, пролила кровь на жёлтые опавшие листья. Крольчиха метнулась в чащу, не ведая даже, что ей грозило. Неясыть инстинктивно дёрнулась за ней, не рассчитала и рухнула, зацепившись за разлапистые еловые ветки. Тяжёлый мокрый мох присосался к зияющей ране, земля приветливо распахнула объятья узловатых корней, дохнула могильным холодом. Птица попыталась подняться и вдруг заметила в кустах два голодных глаза. Лохматый и мокрый, с обрывком цепи на железном ошейнике, пёс стоял и капал слюной от вожделения. Сова попыталась распушиться и раскинуть широко крылья, угрожающе открыла клюв и выпучила жёлтые глаза. Но пса не обмануть, пёс уже почуял кровь.

Внезапно зверь поднял взгляд куда-то вверх и кротко вильнул хвостом по старой привычке.

– Уходи, – раздался строгий голос. Зелёный силуэт возвысился над совой. Пёс захлопнул пасть и заворчал. Резко дёрнулась рука – собака трусливо нырнула в кусты. Потом вытянула морду оттуда, быстро схватила брошенный батончик и скрылась во тьме.

* * *

Марина погладила сову по мягким перьям. Та чуть вздрогнула во сне. Девушка стряхнула с платья крошки питательных батончиков, которые птица заглотила с дикой жадностью, и наклонилась поближе к ране. Микромашины деловито копошились, затягивая кожу, словно занавесь. Некоторые проросли перьями и торопливо меняли цвет, пытаясь подобрать правильный окрас.

Выстрел спугнул её сон, а возня с сопротивляющейся совой разбудила окончательно. Нервно покусывая губу, она посидела на тёплом ещё спальнике, а потом расстегнула палатку и вылезла в холодную ночь.

Её глаза непроизвольно выцепили алеющий лагерь. На левом запястье плотно сидел сплетённый из полосатой верёвки браслет с компасом. Лиза похвасталась тем, что сделала его сама, и вручила сестре перед уходом. «Вдруг тебе надо будет идти без меня, у тебя же нет „Юного натуралиста“», – серьёзно объяснила она.

Компас говорил, что Лиза на западе.

«Её забрали туда, – думала Марина про себя и сама себя поправляла: – Она сама пошла со своим отцом». Вслед за дрожащей синей стрелкой она посмотрела на север. Где-то там, под ложным дном лесного озера, дремлет смерть. Спит в высокой башне, ожидая прекрасного принца, который разбудит её поцелуем.

«Поправляйся, птица. Поправляйся и лети отсюда прочь, спасайся. А я? Что делать мне?»

Марина хлопнула себя по плечу – комар уже успел насосаться крови и неприятно хлюпнул под ладонью. Она поёжилась: куртка осталась в палатке под совой. «Ничего, скоро мы все погреемся», – невесело думала она, нервно рыская глазами по тёмным кронам. На каждом дереве ей мерещился снайпер, который подстрелит её, как только она сделает один неверный шаг к своей сестре. Но, как ни напрягала она зрение, ничьих цветных силуэтов не увидела.

Кто-то прошелестел в кустах, и Марина от испуга выставила винтовку. И – тишина. То ли голодный пёс ошивался в округе, то ли ещё какой зверь. Марина чертыхнулась и поспешно приказала винтовке скрыться, но вдруг задумалась.

Девушка присела на поваленное дерево и стала внимательно осматривать правую руку. Гладкий на ощупь ствол плыл рябью в глазах. Муравьями копошились микромашины, завершая преобразования, устанавливая связи, дорисовывая последние штрихи. Нарисовалось цевьё, которое удобно легло в левую руку. Правое плечо надорвало и без того многострадальное платье, выгнулось, окрепло, стало само себе прикладом. Марина увидела наконец свою винтовку так, как её замыслил неведомый создатель.

Внутренний голос подсказал ей присесть, уперевшись спиной в поваленный ствол. Мир вокруг превратился в набор целей. Шутя, словно в тире, Марина прицелилась в ветку высоченной сосны – и та резко приблизилась, перечёркнутая красным перекрестием. Осторожно, лишь бы не сбить прицел, её тело отштамповало пулю и загнало её в ствол.

Грянул выстрел. Выстрелы. Канонада выстрелов. Где-то в лесу, далеко от лагеря, но так отчётливо и страшно. Марина опустила ствол, срочно возвращая неотстрелянную пулю в магазин, и испуганно осмотрелась. Ничего не было видно. Ни сполохов, ни огней. Отгремели ещё пять выстрелов – чётких, хладнокровных, один за другим. Сорвалась и быстро промелькнула какая-то испуганная птица.

А потом раздался стон. Марина сжалась, услышав его. Грозная винтовка дрогнула, расплылась. Ещё выстрел вдали, вскрик – и дрожащей рукой она закрыла себе рот, чтобы не закричать. Ещё выстрел – и она согнулась, скрючилась за упавшим деревом, как за последней защитой, боясь выдать себя биением испуганного сердца.

Так она просидела очень долго. Вслушивалась в темноту и ждала кого-то, кто придёт за ней. Ей вдруг захотелось сорваться с места и бежать в лагерь, к отцу, под его защиту. Страх решил, что вопросы справедливости конкретно сейчас неактуальны, и деловито подзабыл как вчерашний день, так и прошедшие двадцать пять лет. Косой взгляд на выданную отцом палатку напомнил о подстреленной сове. Дни проведённого в пути месяца развернулись, как туго скрученная пружина, и страх сменился апатией. Марине вдруг стало всё равно. Она отогнула полог палатки, забралась внутрь, подвинула дремлющую сову в сторону и завернулась в спальник. Сова открыла жёлтые глаза, мигнула несколько раз и заснула вновь.

* * *

Во сне Марина видела Дворцовую площадь, блестящую в потоках дождя, и слышала пение саксофона. Чарующая музыка эхом отражалась от стен, а может, от каждой капли дождя, и лилась отовсюду. Лишь назойливый рокот мотора раздавался со стороны набережной, всё приближаясь. Свет фар полоснул Марину по лицу, и она нехотя проснулась.

Дождь лил взаправду, барабаня по натянутому брезенту. Совы в палатке уже не было. Снаружи было светло.

Отдыха сон не принёс, вчерашний день для девушки ещё не закончился. Она потянулась, хрустнув затёкшими позвонками, и почувствовала неладное. Сев в палатке, она выкрутила зрение на максимум и напряжённо осмотрелась.

Лагерь исчез.

Марину прошиб холодный пот.

«Как?» – стукнуло сердце раз. «Куда?» – стукнуло другой.

«Будто вариантов много!» – ответила она сама себе.

– Вот раззява! – отругала она себя, впопыхах собирая вещи в рюкзак. Спешно натянула куртку, не попадая в рукава. Спину неприятно щекотали перья, прилипшие к пятнам запёкшейся крови. «Мне бы сейчас крылышки в самый раз», – невесело подумала она. Марина выскочила под проливной дождь, с сомнением взглянула на палатку и, махнув рукой, побежала по хлюпающему мху на север, в самую чащу, не разбирая дороги.

Ветер, будто нарочно, хлестал её дождём со всех сторон. Платье цеплялось за каждую ветку, а стоптанные к чертям туфли так и норовили слететь. Очень скоро она промокла насквозь и выдохлась. Марина отчаянно пыталась идти дальше, но каждый шаг давался труднее и труднее. Всё на неё навалилось – и дождь, и усталость, и полная безнадёжность. Уже почти шагом, убирая намокшие волосы с лица, она вышла на грунтовую дорогу. Тут она и нашла первое тело. А взглянув вдоль дороги, увидела ещё несколько, сцепившихся в смертельных объятиях.

Какая-то пустота охватила Марину. «Не найду я их. Не догоню. Они на машинах, выехали давно. Отец, должно быть, уже там». Она даже не сразу заметила, как ей машет из-за камней белокурая невысокая девушка. Марина кивнула в ответ и, обретя второе дыхание, быстро добежала до покрытого мхом валуна. Несколько огромных камней, принесённых сюда ещё ледником, да корень поваленной столетней сосны образовали надёжную защиту от дождя и ветра. Тут на еловых ветках сидела девушка в толстовке, из-под капюшона которой выбивались непослушные светлые пряди. Рядом с девушкой валялся рюкзак и стояла переноска с двумя мышками. Мышки беспокойно бродили из угла в угол, привставали на задних лапках и нюхали воздух. Их окружало чуть алое сияние. У девушки сияния не было.

Марина забилась под навес и обхватила себя руками – её начал бить озноб. Девушка жалостливо улыбнулась и спросила:

– Во льёт, ага?

Голос у неё был грубоватый, низкий. Но Марину это человеческое участие внезапно растрогало, почти до слёз. Она вытерла глаза, будто от дождя, улыбнулась и представилась:

– Марина.

– А я Диана, – ответила белокурая девушка и поёжилась. – В такой дождь хорошо дома сидеть. Мой папаня так любил говорить. Меня, правда, выгонял при любой погоде. Очень меня любил.

Говорила она всё это куда-то в рюкзак, косясь на Марину лишь изредка. Потом будто опомнилась и подозрительно уставилась на неё, поджав губы:

– А ты чего тут гуляешь?

– Сестру ищу, – честно ответила Марина. – Её забрали к озеру… чёрт, вылетело из головы название.

– К о-о-озеру, – протянула Диана презрительно, чуть свысока, как это умеют семнадцатилетние. – Тут одно озеро, которое всем нужно. Кто, говоришь, забрал?

Марина вздохнула.

– Наш отец.

Диана опять уставилась на рюкзак и усмехнулась:

– Вояка?

– Вроде того. Я не разобралась толком. Всё как-то быстро случилось…

– Понятно, – перебила её Диана. – Взял любимую дочурку с собой, а тебя тут бросил. – Её это почему-то развеселило. – Не дрейфь, найдём твою сеструху.

– Ты знаешь, где озеро?

– Ну, знаю. Только их там нет. Дэн никого из глючных не пропустит.

– Кого? – не поняла Марина.

– Уродов с модификациями, кого ещё, – брезгливо отозвалась Диана и поправила упавший на лицо локон. – Типа моего папани. И твоего тоже, ага?

Марина немного растерялась и кивнула.

– Я когда дурой была, тоже хотела себе поставить, – решила выговориться Диана. – Папаня зажидился, как обычно. Себе-то поставил, моим путёвым братьям тоже, а мне, непутёвой, ни к чему. Зато когда началось, ох как они начали друг друга крошить. Ты себе представить не можешь, что за цирк был.

Она рассказывала с азартом, увлечённо, жестами показывая, как всё происходило. Марина ушам своим не верила. «Если заткнуть уши, можно представить, как она рассказывает о футбольном матче. Так… просто?»

Чтобы сменить тему, Марина указала пальцем на мышей.

– Твои питомцы?

Диана поморщилась.

– Ненавижу крыс. Это для дела. Смотри, что ребята Дэна придумали.

Она достала из-под толстовки туго завёрнутый пакет, осторожно размотала и вытащила нечто похожее на брелок от машины.

– Оп, – Диана щёлкнула выключателем. Мыши стали активно светиться красным и замерли. Марина почувствовала тревогу, в голове еле слышно заиграли барабаны. – Это как дроны, только в крысах. Дронов глюки уже привыкли побаиваться, а крыс они не сразу замечают. Выпускаешь, даёшь подойти поближе, потом р-раз, – она взмахнула брелоком, и Марина вздрогнула, – и начинается махач. Вон там придурок на дороге валяется, заметила? – Диана явно вспомнила что-то смешное. – Крыса когда выскочила, он к ней наклонился, говорит: «Чего вынюхиваешь? Жрать хочешь?» Ага, подумала я, да как врубила на полную. – Она перевела дух и мечтательно подытожила: – Хорошо, когда группа разноцветная, Дэну патроны тратить не приходится.

Марина судорожно сглотнула. «Кажется, лучше уходить». Диана, похоже, прочла её мысли.

– Дождь вроде стихает, можно двигать. Тут, может, ещё кто пойдёт по дороге – лучше рядом не стоять. Пойдём, покажу.

Она как-то неуклюже поднялась, потянулась, сморщившись, и пошла в ту сторону, где торчала над деревьями верхушка ЛЭПовской опоры. Шла она, прихрамывая на правую ногу. Марине, идущей следом, было несколько не по себе, но она не смогла не спросить:

– Ты не ранена?

– А? Не, это старое. Об папаню неудачно споткнулась. До свадьбы заживёт.

Они вышли на просеку, где в обе стороны бежали молчаливые пустые провода, держась за металлические ёлки, как гирлянды.

– Вот так иди, – Диана махнула рукой вдоль просеки. – Только не сворачивай. А то Дэновы ребята могут не то подумать. А мне назад. Задание у меня, понимаешь ли. Что папаня гонял туда-сюда, что Дэн – подай-принеси. Оба уроды, если по чесноку.

С этими словами она похромала назад. Марина выждала, пока та скроется из виду, чуть прошла по просеке, а потом резко нырнула обратно в лес.

Слишком рано нырнула, чтобы остаться незамеченной.

* * *

Дождь сменился моросью, а из-за туч даже показалось солнце, давая ложную надежду на тепло. Марина шла, но не по просеке, а рядом, по лесу, стараясь не терять стальные столбы из виду.

Спустя некоторое время тучи ушли совсем. Стих ветер. «Если на минутку забыть о ядерной ракете под землёй, то идти станет чуточку веселее. Ох, какая я оптимистка сегодня!» Она утешала себя мыслью о том, что отец всё-таки не даст Лизу в обиду. Другое дело, что способ недавания в обиду у отца мог принять самые неожиданные формы.

Она довольно бодро отшагала час или полтора, пока желудок предательски не свело от голода. Марине пришло в голову, что отойти чуть подальше в лес и попытаться развести костёр – это хорошая идея. «Надо спокойно посидеть, собраться с мыслями. Зачем бежать сломя голову, если их там нет, – думала она и сама себе возражала: – А что, Диана соврать не могла?»

Наткнувшись на упавшую сухую ель, Марина принялась обламывать ветки посуше и потоньше. Сложив их аккуратной кучей, она вдруг остановилась. Несколько недоумённо взглянула на правую ладонь, словно обдумывая внезапно пришедшую мысль. Вернулась к ели, взялась за нижнюю ветку – с руку толщиной. Придерживая левой рукой, взялась правой у основания, упёрлась ногой в ствол и – переломила. Хруст ветки отдался в ногах и спине, от неожиданности она едва не потеряла равновесие.

– Ух, – выдохнула она, держа ветку как дубину.

– Здорово, – согласился кто-то издалека. Марина закрутила головой в поисках говорившего, и тот решил помочь: – Я на холме. Извини, не могу подойти к тебе сам.

Она наконец разглядела. Мужчина, может, даже юноша, только сильно заросший и грязный, сидел, прислонившись к старому дубу. Кора у самого основания треснула и расползлась, и сидящего будто вдавило в древесину. Руками он обнимал колени, смотрел на неё с улыбкой. Приятной, доброй улыбкой.

– Я немножко привязан, – извинился он. – Я подумал, вдруг ты сможешь сломать цепь.

Приблизившись, Марина действительно увидела цепь. Она трижды опоясывала парня, оставив заметные потёртости на видавшей виды куртке. Ей показалось, что за плечами его тоже блестит что-то металлическое.

– У тебя не найдётся еды? – спросил он. Подойдя, Марина стащила рюкзак и достала последние пять батончиков.

– Держи.

Он осторожно взял один из них, очень неспешно развернул и, благодарно кивнув, принялся за еду.

– Давно ты тут?

Парень откусил батончик, с наслаждением прожевал, проглотил и только потом ответил:

– Честно, не знаю. Меня привязали, ещё когда всё началось.

– Боже… За что?

– За это.

Он обронил обёртку, сцепил руки в замке, запрокинул голову – и начал меняться.

Превращение было долгим, медленным. Сначала руки потеряли цвет, будто сбросили кожу. Затем они слились в колышущуюся металлическую массу, в которой начали формироваться пулемётный ствол и сошка. Зыбкие, нечёткие, как оплавленный воск. А дальше дело не шло. Что-то заело в отлаженном механизме, по едва оформившемуся оружию прошла дрожь. Ствол изогнулся причудливо и нацелился парню в рот. Марина с ужасом подумала, что машины убьют его, и протянула руку – с мольбой в глазах протянула.

Но случилось иное. Приклад вдруг надулся, как мыльный пузырь, и лопнул. Золочёным цветком раскрылся раструб. Юноша поймал губами мундштук, и саксофон окончательно оформился, заблестел, запел. Звонко, певуче, неожиданно радостно.

Марина озадаченно посмотрела на него, потом перевела взгляд на свою руку. Та на всякий случай сложилась в винтовку.

– А у меня теперь вот это, – пояснила она. – Тебе повезло.

– Думаешь? – Он оторвался от инструмента. – Выглядело это донельзя глупо. Все бегают, сражаются, а я стою как дурак. В голове барабаны, и вроде тоже надо бегать и убивать, но в руках-то не оружие.

Он нахмурился, строго взглянул на саксофон – тот попытался превратиться во что-то ещё, но потом сдался и вернул рукам прежнюю форму. Парень покачал головой.

– Нет, никак. Я же играю на нём с десяти лет. Я с ним почти сросся. А полгода назад – действительно сросся. И ещё обещал себе, что ни на что другое его не променяю. Очень странно сработало это обещание.

Он посмотрел на Марину.

– Не посмотришь, что с цепью? Не то чтобы я жалуюсь…

Девушка опомнилась, стыдливо убрала оружие и подошла к дереву, встав сбоку от музыканта. Цепь добротная, толстая. «Может, из колодца», – подумалось Марине. Она с сомнением посмотрела на свои ладони – такие ещё гладкие, будто и не жила месяц в лесу, – потом на цепь. Взялась за звенья и чуть не вскрикнула от удивления.

Серебристая паутина тянулась из-под куртки и растворялась в обнажённой сердцевине старого дерева. Присмотревшись, она разглядела снующие по ниточкам-магистралям микромашины. Помотав головой, словно отгоняя видение, она настроила зрение: и парень, и старый дуб светились тускло-малиновым. От неожиданности она попятилась назад.

– Не получается? – участливо спросил парень, а потом вдруг посмотрел куда-то вниз и улыбнулся: – Смотри, мышка.

Марина резко обернулась. Мышь, сияя ярко-красным, сидела прямо перед ней как заворожённая. Внутри всё похолодело. Марина беспомощно обернулась на парня, и тот, кажется, догадался, что происходит.

– Если что, – дрожащим голосом произнёс он, – не затягивай. Я ничего не сделаю.

Барабаны обрушились на Марину, мир снова стал красно-зелёным. Винтовка уже была наготове и плясала в руке от нетерпения. «Только не оборачиваться, только не целиться в него».

Еле-еле сфокусировав взгляд на мире реальном, она заметила знакомые локоны в полусотне шагов от себя. Диана буравила её недобрым взглядом, на миловидном лице читался вынесенный приговор. В руке она держала брелок и нервно, нетерпеливо жала одну и ту же кнопку.

Марине физически больно было не смотреть на саксофониста. Наличие врага за спиной воспринималось её изменённым сознанием как вонзённый нож – шаг вперёд был бы самоубийством.

Марина закрыла глаза и сделала этот шаг.

«Маленький шаг для человека…»

Ей казалось, она встала на горящие угли. Барабаны неистово били.

Ещё шаг.

Битое стекло. Змеи. Обрыв.

Шаг другой ногой.

Правая рука беспомощно спрятала винтовку и вцепилась в молодую ель. Марина почувствовала, что её разворачивает против её воли. Силясь совладать с собой, она открыла глаза.

И время словно замедлилось.

Безмолвно, бесшумно и неотвратимо с верхушки молодой сосны соскользнула крылатая тень. Недозалатанное крыло отливало бронзой, жёлтые глаза не видели ничего, кроме одиноко стоящей посреди поляны добычи. Мягкий спуск вниз, острые когти, выхваченные из-под крыльев, как кинжалы из-под плаща.

Вонзила – и взмыла ввысь.

Щёлкнул выключатель, в мир вернулись прежние краски и полутона. Марина отпустила ель и чуть не рухнула оземь от накатившей усталости. Пытаясь отдышаться, она взглянула на парня – тот сидел ни жив ни мёртв, с испариной на лбу, толком не понимая, что произошло.

Она обернулась. Диана глупо щёлкала бесполезным брелоком. Потом к презрению на её лице добавился ужас, она выронила брелок и, сильно хромая, ринулась прочь, затравленно оглядываясь. Марине не стоило бы большого труда догнать её – адреналин ещё гулял в крови, – но она этого делать не стала.

Она дошла до старого дуба и села на мокрые корни, прислонившись спиной к волнистой коре.

– Скажи, – спросила она, – раз уж неизвестно сколько мы с тобой ещё проживём… Как тебя, кстати, зовут?

– Павел, – озадаченно ответил тот.

– Павел, ты никогда не замечал, что сросся с деревом?