Текст книги "Худой мир. Тревожные сны в подарок"

Она взметнулась ввысь – и пропала, растворилась между звёзд, слилась с Млечным Путём.

Иван потёр глаза и осмотрелся. Вдалеке пылало зарево. Чем бы Радмила ни ударила по Антарктиде, это что-то ещё не успокоилось. Ни Антарктиды, ни Радмилы больше не было.

Зато была девочка с серыми глазами и русыми волосами, смотрящая в окно в ожидании мамы.

Иван медленно шёл по чуждому лесу, заново вспоминая запахи коры, смолы и прелой травы. Ему было досадно, что он не узнал имени девочки. Не знал её возраста. Не знал города, где она живёт, даже страны.

В общем-то, он не был до конца уверен, что нужен ей.

«Но лучше я спрошу это у неё, а она мне ответит».

Когда взошло солнце, замёрзший было берег оттаял. Прибой подцепил брошенную на песок пулю с капельками Ивановой крови и унёс в морские глубины.

2019

A.I

Руслан сидел на лекции и усиленно делал вид, что слушает и записывает преподавателя. Его приятелю Николаю думалось, что на самом деле Руслан слушает его, и поэтому он продолжал тараторить шёпотом:

– «Джинн» – это прорыв. Это такой искусственный интеллект, которых ещё не было. Алекса с Сири будут визжать как сучки, когда его зарелизят. Я видел бету в действии – это нечто. Это прорыв.

– В чём прорыв? – рассеянно спросил Руслан. – Очередной голосовой помощник.

– Очередной? – взвился Николай. – Ты вообще в курсе, в чём фишка?

– Нет, – ответил Руслан. Ему надоела эта болтовня – что со стороны кафедры, что со стороны соседней парты, – и он многозначительно посмотрел на часы. До свидания с Линдой оставался час, три минуты и сорок секунд. Тридцать девять секунд. Тридцать восемь…

– …расчёт жизненного плана, понимаешь, дурень?

– Сам ты дурень, – огрызнулся Руслан, – объясни по-человечески.

– Смотри, – терпеливо начал Николай, – ты ставишь цель, – он ткнул пальцем в ладонь, – типа: «хочу „Теслу“ через год». Ну или ботанский вариант для тебя – «хочу красный диплом». И «Джинн» составляет тебе чёткий план, последовательность действий, понимаешь? Это тебе не такси заказать и не маме позвонить, это – твой персональный ангел-хранитель. Дошло наконец?

Руслан не ответил. Руслан следил за секундной стрелкой. Та давно вышла за отведённые границы лекции.

Его напряжение передалось преподавателю у доски. Тот взглянул на часы, с сожалением взглянул на мысленно уже отсутствующих студентов – и махнул рукой.

– Всё на сегодня.

Руслан быстро сунул планшет в сумку и пулей вылетел из аудитории. Николай грустно посмотрел ему вслед, а потом тихо обратился к телефону:

– Джинн?

– Слушаю и повинуюсь, – ответил нарочито восточный голос.

– Напомни, скольким людям я должен посоветовать тебя установить?

* * *

В три часа дня Руслан прибыл на место и встал в условленном месте напротив вокзала. Оттуда ему были видны старинные часы на башне. Он сверился со своими – спешили на три минуты.

Ему очень не хотелось утыкаться по привычке в телефон и пропустить её появление. А не заметить её было проще простого – чем ближе к вечеру, тем больше народу на улице и темнее небо. Так что он просто вертел мобильник в руках и боролся с острым желанием позвонить или написать ей.

«Спокойно. Договорились – значит, договорились, – размышлял он. – Она всегда опаздывает, но приходит. Нечего паниковать».

В три семнадцать, когда Руслан в сотый раз сверил часы, проверил, не разрядился ли телефон в одночасье, и прощупал взглядом каждого из нескольких тысяч прохожих, она вышла из подземного перехода. В джинсах, не по-осеннему лёгкой и короткой курточке и густо намотанном цветастом шарфе. Она шла, держа перед лицом телефон и что-то наговаривая в него, а глазами рыскала по сторонам. Потом заметила Руслана и улыбнулась. В глазах её блеснул воодушевляюще-озорной огонёк.

Руслан пошёл ей навстречу. Они встретились у фонтана на площади, вокруг которого носилась шумная ребятня, и взялись за руки – телефон Линда уже успела спрятать в сумочку. Она улыбнулась ему притворно-смущённо и взглянула на вокзальные часы.

– О, я, похоже, опять опоздала, – удивилась она. – Давно ждёшь?

– Совсем нет, – улыбнулся Руслан.

– Тогда идём!

* * *

Они прошлись по набережной, постояли на мосту – он обнял её, чтобы было теплее, – а потом погрузились в чащобу старых домов и обшарпанных заводов. Когда-то из могучих труб вырывались клубы густого дыма. Сейчас там, кажется, гнездились птицы.

На узких улицах было темно и романтично-жутко. Руслан и Линда болтали ни о чём, сбиваясь с последних событий на воспоминания, накопившиеся за неполные двадцать лет. Руслан был счастлив. Его смущало только, что Линда то и дело поглядывала на экран телефона, будто ждала чего-то. Что-то похожее на ревность омрачало его радость. Не потеряй он способность рассуждать хладнокровно, он заметил бы, что их маршрут меняется каждый раз после такого подглядывания.

Они вышли на автоматический проспект, где в тестовом режиме перемещался беспилотный транспорт – огромные автобусы и мелкие роборикши, – и пошли по непривычно широкому тротуару.

– Это чтобы люди привыкали, – пояснял Руслан, хотя Линда ничего его не спрашивала. – А то многие боятся роботов.

– Чего их бояться, – пожала плечами Линда, – просто машины.

– Как сказать… Видишь, пешеходный переход?

Его сложно было не заметить. Он сиял зеброй посреди проспекта, и вдоль него волнами ходила красная завеса, у которой как раз притормозил громоздкий робоавтобус.

– Вижу. Яркий какой…

– Машины и так видят, им весь этот свет не нужен. Это для людей, чтобы меньше боялись.

– Сбивали кого-нибудь?

– Вообще ни разу. Ни на переходе, ни где ещё. Они же быстрее человека реагируют.

Линда ещё раз заглянула в сумку, где сиял экран телефона. И не успел Руслан задать осторожный вопрос, чтобы развеять подозрения, она вдруг выпустила его руку и просто заявила:

– Проверим!

Мгновение спустя она уже перелезала через забор. Руслан опомнился, когда она уже выходила на дорогу – прямо под свет фар приближающейся роборикши. Та, заметив преграду, резко включила дальний свет, заставив Линду прищуриться.

Кто знает, что на неё нашло мгновение назад, но сейчас Руслан видел – она боялась. Колени её вдруг задрожали, она потянулась руками к нему, будто хотела вернуться, – но от ужаса не могла двинуться с места.

Миг – и он перемахнул через забор. Роборикша резко повернула фонарь в его сторону, судорожно просчитывая, как объехать нарушителей. Заскрипели тормоза, заскользили колёса по мокрому подмёрзшему льду. Руслан оттолкнулся ногами от асфальта и вытолкнул Линду прочь.

Та влетела в ограждение и вцепилась в него обеими руками. Роборикшу занесло, она отчаянно отбивалась математикой от физики реального мира и почти победила. Пройдя в сантиметрах от носа Линды, она проскочила, не затронув её, и лишь на излёте зацепила бортом Руслана. Его отбросило в сторону и опрокинуло на спину. Левая рука ударилась локтем – и режущая боль пониже плеча лишила его сознания.

* * *

Когда он пришёл в себя, на лицо ему падал дождь. Он слышал сирену и видел, как дорогу отгородило красным сиянием. «Аварийное закрытие», – подумалось Руслану.

Линда сидела рядом, и Руслану сначала показалось, что она говорит с ним. Только она не смотрела на него – она смотрела в телефон.

– Джинн, какого чёрта всё не так?

– Уточни вопрос, пожалуйста, – промурлыкал восточный голос.

– Я сделала всё по плану. Опоздание, прогулка, обнимашки на мосту, нелетальная травма. Я не чувствую никакого прироста счастья.

– Я оценивал вероятность успеха в семьдесят процентов. Сам Аллах не предсказал бы лучше.

– В жопу твою математику, – рявкнула она. – Что мне ещё сделать?

– В этом сценарии уже ничего, – бодро ответил телефон. – Я могу гарантировать результат лишь с некоторой…

Линда размахнулась и швырнула телефон куда-то в темноту. Вдалеке завыла, приближаясь, сирена скорой помощи.

– Линда… – прошептал Руслан и попытался подняться, но боль в руке приковала его к мокрому асфальту. Линда зло посмотрела на него, развернулась и быстрым шагом скрылась в собравшейся толпе.

2017

Умный дом

Дом пробудился ото сна вместе с Женей. Она открыла глаза – и дом услужливо впустил в спальню прохладу утра, запах земли и яблок и ласково-робкий солнечный свет. Где-то за верхушками ёлок занимался рассвет.

Она всегда вставала раньше, чтобы насладиться тишиной в компании кружки кофе. Однако сегодня, судя по бубнежу телевизора из гостиной и пустой половине кровати, её опередили.

Женя поднялась и вздохнула. Дом будто опомнился и аккуратно прикрыл двери, чтобы телевизора не было слышно. Женя спустилась во двор по лестнице. Ведя рукой по перилам, она чувствовала капельки засохшей краски. Там, где солнце и дождь обнажили дерево, не мешало бы подкрасить. Но Жене не хотелось ничего менять.

Шагая к веранде по мощёной садовой дорожке, мимо газона с трескучим автополивом, она невольно заглянула в окно гостиной. Костя сидел на диване, спиной к окну, уставившись в телеэкран. Прикусив губу, Женя вошла с веранды на кухню и через пару минут вернулась с чашкой кофе. На чашке было коряво написано «маме» синими буквами.

Вдохнув обжигающий дым и пригубив молочную пенку, она зажмурилась – крепко, до цветных пятен в глазах, – а потом села в кресло и принялась смотреть, как вырастает солнце. Когда оно покажется целиком, Женя прекратит смотреть и уйдёт в дом. Она знает, что дальше солнце шутя перемахнёт через дом и скроется, погрузив веранду во тьму и оставив её в одиночестве. Мысль эта пугала её, и она не задерживалась на веранде после полудня.

Но это всё потом. Пока что её солнце с ней, выглядывает несмело из-за верхушек елей, будто из-за одеяла.

Скрипнула дверь. На пороге показался Лёня, сонный и смешно взъерошенный. В пижаме с якорями.

– Привет, – заспанно пробубнил он, щурясь от солнца.

– Доброе утро, зайчик, – ласково сказала Женя. Поставив кофе на столик, она протянула руки. – Иди я тебя обниму.

Лёня послушно подошёл и дал себя обнять. Чуть помешкав, он и сам обвил её шею руками, уткнувшись носом в шею. Она чувствовала его дыхание.

Потом он поднял голову и спросил, вглядываясь куда-то вдаль:

– Можно я схожу сегодня в лес?

Женя прижала его крепче к себе.

– Давай в другой раз, малыш, – ответила она.

Лёня нахмурился и отодвинулся, норовя выскользнуть из её рук. Жене очень не хотелось отпускать его от себя.

– Я хочу в лес.

– Я знаю, – спокойно и убаюкивающе-ласково продолжала она. – Мы обязательно сходим, когда я немного отдохну. Мы же приехали сюда отдыхать, помнишь?

– Я могу один сходить.

– Но я буду за тебя волноваться. Ты же не хочешь, чтобы я волновалась?

Вопрос не был риторическим. Женя испытующе смотрела на сына, ожидая ответа. Тот метался взглядом от леса к матери. В конце концов он сдался и, закусив губу, помотал головой.

– Вот и хорошо. – Она одобрительно улыбнулась. – Иди переодевайся и приходи завтракать.

Он послушно направился к двери и вдруг неуверенно замер на пороге.

Женя насторожилась. Повернулась, чтобы спросить, что случилось, но сын уже исчез за дверью.

Чуть позже, после завтрака, обменивая пустую тарелку на стакан с соком, она как бы невзначай спросила:

– Дом говорит, что ты ночью выходил из комнаты. Что-то случилось?

Лёня опустил голову и не сразу ответил.

– Я проснулся ночью. Увидел луну и… испугался. Она была страшная.

Женя присела рядом на корточки и обняла его.

– Почему же ты не позвал меня? Не пришёл?

Молчание.

– Не хотел тебя расстраивать.

– Бедный мой. – Она гладила его по голове. – Обязательно зови меня, если что-то случилось, хорошо?

Лёня едва заметно кивнул. Будто нехотя.

Будто бы на самом деле он вовсе не хотел бы её звать.

Женя уняла дрожь в груди и сказала настолько ласково, насколько смогла:

– Ну, иди поиграй. Я скоро к тебе приду.

Вымыв посуду и оставив указания дому касательно продуктов, Женя отправилась в гостиную. Там, помимо бубнящего телевизора и молчащего супруга, был ещё огромный книжный шкаф.

– Сделал бы, что ли, потише, – сквозь зубы бросила она мужу, но тот не ответил. Бубнёж мешал ей сосредоточиться.

«Детские страхи… Детская психология… Было же что-то где-то…» Дом, будто услышав её мысли, услужливо перелистнул полки шкафа и выставил наружу увесистый том с милейшим карапузом на обложке. Женя взяла книгу и в нерешительности остановилась. Посмотрела на кресло в гостиной, перевела взгляд на телевизор. Потом с надеждой взглянула на часы и затем, уже без надежды, на веранду, постепенно уходящую в тень.

«Пойду к нему», – решила она.

Поднявшись по скрипучей лестнице на второй этаж, она вошла в комнату Лёни и села в кресло-качалку. Лёня сидел за своим столом и рисовал красками. Она заглянула ему через плечо. Лес, тёмно-синее небо, их домик, небрежно-коричневый, и чёрное пятно в небе.

– Ух ты, – сказал она, – здорово нарисовано. А что это? – Она указала на черноту.

– Это луна, – ответил Лёня и поёжился.

– Но луна жёлтая.

– А вчера была такой. Чёрной.

Женя поглядела на сына недоверчиво.

– Уверена, тебе это просто приснилось. Просто плохой сон.

– А тебе снятся плохие сны?

Женя прикусила губу.

– Да, сынок. Снятся. Они всем снятся.

Она села в кресло, открыла книгу и принялась читать, стараясь вникнуть в каждое слово и не упустить ничего важного. Когда стемнело и дом зажёг электрический свет, в голове у Жени была каша из терминов, методик и поучений всех мастей. Взглянув в окно, она увидела крадущуюся за облаками луну. Круглая, жёлтая, она будто плыла в волнах, как огромная блестящая рыба. Улыбнувшись, Женя посмотрела на сына. Тот смотрел мультики, приковав себя взглядом к экрану и приоткрыв рот. В отблеске экрана он неприятно напоминал своего отца.

– Лёнь, – позвала она, – Лёня.

Сын нехотя повернул к ней голову, всё ещё косясь глазами в экран.

– Подойди, посмотри, как красиво, – поманила она его.

Он поставил мультфильм на паузу, поднялся с пола и с интересом подошёл к ней. Она указала ему на окно, и он послушно перевёл взгляд туда, где плыла в облаках луна.

Он замер.

Глаза его вмиг остекленели. Он будто перестал дышать, а сердце, похоже, пыталось вырваться из грудной клетки. Женя видела это, чувствовала, как будто это происходило с ней самой.

– Что… что такое?

– Луна… чёрная, – прошептал он. – Видишь?

Женя ещё раз взглянула в окно. Жёлтая луна. Всё ещё жёлтая.

«Что… происходит?»

– Лёня… Она жёлтая. Ты видишь?

Грудь у Жени сковало холодом. Что-то такое она как раз читала сегодня.

Лёня, отвернувшийся было, нехотя снова взглянул в окно.

– Чёрная, – пробурчал он и потупил взор.

Ей показалось, или ему… стыдно?

«Так…»

– Лёня, – она присела рядом с ним на корточки и вкрадчиво спросила: – Почему ты меня обманываешь? Луна жёлтая, я же прекрасно вижу.

Лёня молчал.

– Ты думал, я не поверю тебе, что ты видел вчера кошмар? Я верю. Но сейчас ты не спишь, и луна обычная, жёлтая, как всегда.

Лёня молчал. В ясных глазах его блестели слезинки.

– Лёня, не молчи. Объясни, почему ты мне врёшь.

– Она чёрная! – вдруг яростно выпалил он. – Чёрная! Уйди от меня!

Лицо его исказилось и покраснело. Он вырвался из её рук, забился в свою постель и накрылся с головой.

Жене стоило большого труда сохранить видимое спокойствие. Она выпрямилась и небрежно подошла к двери. Взявшись за ручку, она надменно и холодно сказала через плечо:

– Я-то уйду. А ты посиди тут и подумай над своим поведением. Один.

Женя вышла и на автомате заперла дверь на ключ. Или дом сделал это за неё? Она уже не помнила. Пелена спала с глаз уже в спальне. Женя сидела на кровати и разглядывала собственные руки. На мгновение ей померещились старческие морщины и уродливо-выпуклые вены, обвивающие кости.

«Подростковый кризис? – спрашивала она себя. – Сепарация?» Она путалась в терминах, возрастах и методиках. Мысли её вообще путались так, будто кто-то швырялся камнями у неё в голове, разбивая стройные ряды хрустальных замков.

– Есть… – решила она думать вслух. – Есть два варианта. – Голос её дрожал, она сама себя не узнавала. – Либо… либо он… отдаляется от меня… нарочно мне перечит, либо… что-то не в порядке. – Она вдруг ожила. – Да… Конечно, что-то не в порядке.

Спасительная мысль привела её в чувство. Она решительно встала и быстро вышла из спальни. На лестнице она прислушалась – у сына в комнате было тихо. Спустившись в гостиную, Женя застала Костю на прежнем месте. Телевизор продолжал извергать свет и звук.

Женя села рядом с мужем и, посмотрев в его немигающий профиль, твёрдо произнесла:

– Костя, нам нужна эвакуация.

Слова эти не произвели на её супруга никакого впечатления. Она повторила их громче. Со злости пихнула его в плечо – и ушибла ладонь. Боль словно разомкнула какой-то контакт в её голове, и она вдруг услышала своё имя в динамиках телевизора.

«Женя».

Она повернулась к экрану. Костя смотрел на неё оттуда и улыбался.

«Не думаю, что ты заметила, что меня уже нет. Я не виню тебя, тут и правда сложно заметить, как течёт время. На случай, если ты вдруг забыла, я оставил подробные инструкции по эвакуации в спальне, в конверте на столике. Я хотел бы, чтобы всё было иначе, но как уж получилось. Прощай».

Экран мигнул, и вот он снова улыбается ей.

«Женя. Не думаю, что ты заметила…»

Щелчок. Темнота и тишина. Гостиная превратилась в склеп. А Женя уже неслась по лестнице, спотыкаясь о такие знакомые ступеньки. Ворвалась в спальню, жадно схватила конверт. Распечатала, измочалив вдоль и поперёк, и впилась глазами в инструкцию.

А потом чётко и громко произнесла Приказ.

Дом погас. Свет погас. Мир погас.

Дрожащими старческими руками она сняла с головы очки и встряхнула седой головой. Глаза заново привыкали к полумраку реальности. Дом, обратившись старым согбенным слугой, услужливо распахнул перед ней двери – догадался, что сама она не справится. Серая, матовая дверь, ни намёка на дерево. Зашитые пластиком стены. Тянущиеся под потолком провода и мигающие индикаторы сотен устройств. Жене показалось, что она застала дом неодетым, подняла из постели, выдернула из глубокого и доброго сна.

В общем-то, так оно и было.

Дому было проще. Он без труда признал в старухе свою молодую хозяйку. Верный слуга.

Женя встала и, пошатываясь, опираясь на подставленные поручни, вышла к лестнице. Ещё одна дверь распахнулась перед ней, и она вошла в комнату Лёни.

На кровати – большей, чем она привыкла видеть, – сидел её сын. Он смотрел прямо перед собой и не видел ничего, потому что его глаза закрывали электронные очки.

– Мама, – хриповатым басом позвал он.

– Я тут, – еле прошептала она. Доковыляв до него, она погладила его по голове с жалкими остатками былых вихров.

– Я ничего не вижу, – дрожал он.

Женя расстегнула застёжку на затылке и сняла с него очки. Лунный свет ударил в его белёсые глаза, и он закрылся рукой.

Женя осмотрела очки. Дом зажёг свет и сунул ей в руки отвёртку. С трудом припоминая, как она настраивала всё это сама, Женя сняла крышку окуляров. Блеснули микросхемы, и там, среди медных созвездий, она увидела налипшую мушку.

Осторожно подцепив её отвёрткой, Женя брезгливо сбросила её на пол.

– Нужна полная дезинсекция, – пробормотала она, прикручивая крышку на место. Она взглянула на сына. Тот изумлённо разглядывал свои руки, покрытые седеющими волосками.

– Мама… Сколько лет прошло?

– Не знаю, сынок, – ответила Женя, заканчивая работу. – Это неважно.

– Ты сказала, мы попробуем. Мы попробуем и вернёмся. Мы же вернулись.

– Успокойся. – Она коснулась его головы. Он не отвернулся, не отдалился. Он, наоборот, приник к ней, спрятал лицо в её платье, чтобы не видеть того, что вокруг.

– Это… это плохой сон?

– Да, малыш, – спокойно сказала она. Затем аккуратно надела на сына очки и застегнула на затылке. Потом помогла ему лечь, чуть не рухнув под тяжестью его тела, – спасибо дому, что поддержал.

Накрыв одеялом, поцеловала Лёню в лоб.

– Засыпай, – ласково сказала она. – А когда проснёшься, всё будет по-прежнему.

– Мне страшно. Посиди со мной, пожалуйста.

– Конечно. – Она села рядом и погладила его по руке. На лице её было спокойствие и умиротворённость.

«Всего лишь неполадка. Слава богу, просто неполадка».

Она мурлыкала под нос одну из своих колыбельных и смотрела в окно. Там, на волнах облаков, плыла жёлтая луна.

– Приготовиться к возвращению, – тихо скомандовала она дому.

2019

Augmented Reality

Утро 4421

Двадцать три часа в сутки я провожу, не видя и не слыша ничего вокруг. Я лишён слуха, зрения, я не могу двигаться. Только размышлять, сходить с ума или – если очень повезёт – спать.

Таково моё наказание.

«Ты думал, война – это прогулка на пикник?» – зло говорили мне, когда выносили приговор. Совершенно забывая, что именно в это они и заставляли меня верить.

Пробую пошевелить руками и ногами. Пока двигаются, хотя и скрипят безбожно. Несколько швыряний в реку не пошли на пользу моему экзоскелету. Я открываю глаза и вижу привычный сумрак, колоннаду, а за ней с гудением проносятся машины. Всё как всегда.

Вылезаю из своего укрытия на дорожку, ведущую вокруг мемориального кургана к широкой лестнице. Раннее утро, и лестница пуста. В несколько гигантских прыжков я забираюсь наверх. Несколько машин гудят мне вслед. Может, впрочем, это они вовсе и не мне. Но от резких звуков всё равно инстинктивно пытаюсь вжать голову в плечи. Они же не слепые и видят клеймо.

Клеймо на корпус поставили в ту же минуту, как отобрали у меня голос.

Я наверху, на обзорной площадке, и начинаю вяло копаться в мусорных баках. Стоит быть осторожным, нельзя уронить ни осколочек, ни обрывочек. Нельзя давать повод.

Отсюда открывается вид на площадь, которую современные архитекторы попытались сделать торжественной, подражая античным мастерам. Просчитались ли они или это марсианская пыль изуродовала вычурные фасады, но площадь стала напоминать гробницу. Её окружали мёртвые серо-мрачные дома с вечно чёрными провалами окон.

Кроме одного.

Это было общежитие для беженцев из заражённых зон, и у него была дурная слава. Его считали рассадником заразы и называли «лепрозорием». Хотя, конечно, заражённых в нём не было и быть не могло. Из заражённых зон выпускали только после тотальной дезинфекции.

Тех, кто выживал, конечно.

На доме размашистыми каракулями было написано «прокажённый = предатель».

– Греешься в лучах чужой славы? – надрывно произнёс кто-то над ухом и закашлялся. Я вытащил руки из мусорки и на всякий случай сделал пару шагов в сторону, прежде чем обернуться. Мужик с оспинами в пол-лица недобро смотрел на меня, подрагивая от холодного утреннего ветра. На нём была униформа Городской Службы, в руках планшет, а вокруг сновали роботы-уборщики, подбирая окурки с потрескавшихся плит.

– Грейся, пока можно, – продолжал мужик, то и дело закашливаясь. – Скоро вас выгонят в заражённые зоны. Туда и дорога. – Он поднял голову вверх, к памятнику, и внезапно воссиял: – Эх, что ж вы не родились на десять лет раньше…

Я невольно продолжил его взгляд. На высоком постаменте огромный сияющий экзоскелет едва стоял на ногах, превозмогая, сдерживая огненный дождь. Экзоскелет был копией моего, только без клейма. Надпись на пьедестале гласила: «Защитникам из Четвёртой армады».

Да, они защитили.

И Первая армада защитила. И Вторая.

А мы – нет.

Третья волна достигла Земли. Этого нам никогда не простят.

Я стоял по стойке смирно и ждал, когда служащий уйдёт со своими роботами. Судя по всему, мне они не оставят ни грамма алюминия и придётся делать рисковую вылазку во дворы. Но служащий совсем не торопился, похаживая вокруг памятника и что-то злобно бурча себе под нос. Оспины на его лице были внеземного происхождения. Жжение в его глотке, заставляющее его отхаркивать каждую минуту, – тоже. Я мог бы его понять, если бы он попытался понять меня.

У меня мало времени на жизнь. Я осмелел, сделал несколько шагов и рванул вниз по ступеням. Добежав до перехода, я дождался зелёного сигнала и быстро перебежал через проезжую часть, оказавшись у «лепрозория». Если завернуть за угол и прокрасться по стене, можно добраться до внутридворовой помойки. Беженцы мало что выкидывают, но всё-таки бывает.

Моё внимание привлекает подъезжающая к общежитию машина. Она брезгливо останавливается за десяток метров до входа, не касаясь шинами лужи у тротуара. Из машины вылезает женщина с огромной набитой сумкой в руке. Встаёт прямо в центр лужи, погружаясь по щиколотку, и вынимает с заднего сиденья малыша лет трёх. Ребёнок налысо пострижен, и мне никак не угадать – девочка это или мальчик. Женщина закрывает дверь и что-то говорит водителю с улыбкой, но тот срывается с места, не дослушав.

Я иду по тротуару, прижимаясь к стене дома, а они проходят мимо меня, держась за руки. Сумка, висящая на плече женщины, бьёт меня по железному колену, отдача чуть не роняет её. Женщина поворачивается ко мне и говорит, глядя прямо на клеймо:

– Простите.

Малыш останавливается и тоже поворачивает ко мне голову. И… улыбается?

Женщина поправляет сумку на плече и слегка тянет ребёнка за руку.

– Пойдём, Молли.

Они идут ко входу в общежитие. Звонят в дверь и исчезают за ней. На прощание Молли дарит мне ещё одну улыбку.

Эта улыбка парализует меня. Я не замечаю, как другой прохожий грубо отталкивает меня в сторону. С кургана за мной всё так же наблюдает городской служащий. Я ныряю в подворотню и прячусь там, пока он не уходит. Тогда я возвращаюсь в своё укрытие. В дальнем, тёмном углу я отодвигаю каменный заслон и вижу бледно-розовое сияние.

Amanita martial.

Растерев добытую фольгу в труху, я тщательно посыпаю грибницу и – особенно тщательно – проклюнувшиеся грибочки. Такие часто можно встретить в заражённых зонах, в тёмных углах свалок. Если осторожно подкопать и вытащить грибницу вместе с землёй, то можно избежать заражения. Если коснуться их небрежно, неаккуратно, то грибы лопнут, распылив миллионы спор.

Когда они ещё подрастут, я собираюсь очень небрежно их коснуться.

Раздавить ногой к чёртовой матери.

С этой мыслью я примостился на своём «спальном камне» и свернулся клубком, отсчитывая последние минуты свободы.

Не то чтобы меня сильно грела мысль о мести. Я знал, что это бессмысленно. Знал, что это кощунственно. Знал, что это неправильно. Отец не похвалил бы за такое. Но отец первым отвернулся от меня после поражения. В этом смысле терять мне уже нечего.

Но если не думать о мести, то придётся думать о том, сколько времени осталось до повторного включения. А на исходе двадцать третьего часа я буду думать лишь об одном.

Включат ли меня вообще? Или оставят моё сознание гнить в этой стальной конуре?

Утро 4422

Меня включили.

Это должно символизировать огромную милость. Это должно означать дарованный мне шанс на искупление.

Для меня это ни хрена не символизирует и не означает.

«Два раза мы уже побеждали», – говорили нам. «Будьте достойными Первой и Второй Армады», – говорили нам. О да. Мы были готовы. Были готовы вернуться победителями, как они. Были готовы гордо вышагивать на парадах. Были готовы принимать поздравления, ронять слезу по павшим, класться в безграничной преданности Земле. Конечно, мы были готовы, мы – дети, выросшие на хрониках Первой Армады, жадно прилипавшие к экранам во время торжеств Второй Армады. Мы были готовы к тому, что видели всю нашу жизнь.

Только вот убивать мы не были готовы. Видеть, как умирают, не были готовы. А кто-то там, наверху, похоже, ещё и не был готов к тому, что третья волна окажется в разы масштабнее предыдущих.

Каждая пропущенная капсула впивалась в совесть, словно заноза. Каждый из нас считал себя виноватым. Наверное, нам казалось это очень благородным – винить в провале только себя.

А вот другим это показалось очень удобным.

Утро напомнило мне об этом. Поперёк тела маркером было написано «предатель». Наверняка подростки, взрослые солидные люди не шарятся по таким подозрительным тёмным углам. Спасибо хоть не сбросили в реку, как прошлый раз. Пожалели.

Пожалели…

Мне не в чем себя упрекнуть. Мы сдерживали нападение как могли. Наверное, я не был самым быстрым, самым расторопным. Наверное, я не был даже смелым. Но любой, кто сказал бы мне тогда, что я не старался, получил бы кулаком по морде.

Сейчас, конечно, говорят безнаказанно.

А ведь когда нас погнали на Землю, на перехват первых прорвавшихся капсул – бессмысленная затея, ведь они потом прорывались тысячами! – я первым подбежал к одной из них. Подбежал, чтобы увидеть врага в лицо.

Я почувствовал запах гари. Нет, это не в воспоминаниях, это наяву. И запах мне, конечно же, лишь померещился – я просто заметил дым и услышал треск пламени.

Горел «лепрозорий».

Выскочив из своего укрытия, я увидел, как из окон четвёртого этажа валит дым. Вдалеке завыла сирена, по лабиринту улиц мчались пожарные машины. Прохожие бросали мимолётный взгляд на бушующее пламя и, поняв, что за дом горит, двигались дальше по своим делам. Машины злорадно перешёптывались, стоя на светофоре, и ехали дальше, когда загорался зелёный.

Я прищурил аугментированные глаза. Дверь дома распахнулась, и из неё высыпали люди. Высыпали и остановились под окнами, задрав головы. Им-то было не всё равно.

Последней в дверях появилась женщина – та самая, которая только приехала вчера. Её выволокли силой и швырнули на тротуар, а когда она попыталась вернуться – грубо отпихнули от двери.

– Любуешься, тварь? – раздался знакомый кашель рядом. Мусорный адмирал и его мусорная флотилия обошли меня, застывшего на лестнице. Его голос привёл меня в чувство. Я прыгнул вниз, оставив ужасную трещину на тротуаре, и рванул через улицу прямо под колёса машин. Машины гудели, но даже и не подумали сбавить скорость.

Я подбежал к «лепрозорию» и вцепился манипуляторами в уродливую лепнину. Из-за поворота с грохотом и визгом вырулила пожарная машина. Наверное, они скажут мне отойти в сторону.

«Отойди в сторону, сынок». Это прозвучало тогда почти ласково. А потом старшина выстрелил в капсулу из дробовика и, не дав мне опомниться, ударил меня прикладом.

Поэтому я не стал дожидаться, а пополз наверх. Полз, хватаясь за подоконники и рамы. Цепляясь за щели в стенах, за вычурные наросты, за крепления антенн.

На четвёртом этаже я выбил стекло и нырнул прямо в бушующий чад. Выкрутив зрение на максимум, я, подобно ищущему хозяина псу, метался от двери к двери, приглядываясь и прислушиваясь.

Я нашёл Молли в ванной одной из дальних квартир. Не знаю, как она догадалась забиться туда, закрыв плотно дверь, но это спасло ей жизнь. Дверь я вышиб, подхватил её на руки и выскочил обратно в коридор. Выломав дверь шахты лифта, я посмотрел вниз и вверх: лифт болтался внизу, объятый пламенем. Раскачавшись, я вцепился в трос и полез наверх, прижимая девочку к себе. Та цепко держалась за меня, закрыв глаза от страха. Она ещё не знает, что мы, взрослые, поступаем точно так же.