Текст книги "О насущном. Европа и современный мир"

5. Евросфера в зоне высоких рисков

Евросоюз длительное время считался своего рода лабораторией – эталоном, в которой современные алхимики с помощью недавно обретённого философского камня – социальной инженерии и материального благополучия – научились преобразовывать мир вокруг себя и под стать себе. Евросфера, строительство которой началось с шестёрки государств – основателей Европейского экономического сообщества в 1957 г., достигла впечатляющих размеров. Сегодня она охватывает огромное пространство от Португалии до Финляндии, от Эстонии до Кипра. Предполагалось, что евросфера будет вновь и вновь создавать вокруг себя доброжелательное соседство, «пояс безопасности», из которого сможет черпать новых членов, и на границах которых в свою очередь будет возникать новый пояс друзей – кандидатов на вступление в ЕС. Преображающая сила «гравитации» евросферы не ставилась под сомнение, напротив, ожидалось, что чем крупнее становилась организация, тем большую притягательность она должна обретать. Иллюзии или высокомерие сыграли злую шутку с евростроителями – они не заметили накопления критической массы внутренних и внешних проблем, под тяжестью которых интеграционный проект оказался под угрозой.

Первым суровым предупреждением о необходимости переосмысления постулатов Евросоюза стал конституционный кризис 2005 г., который спровоцировали страны, представлявшие «ядро» ЕС[21]21
  Имеются в виду референдумы в Нидерландах и Франции в 2005 г., на которых большинство жителей этих стран сказали проекту европейской конституции «нет».


[Закрыть]. Вторым – кризис, начавшийся в 2008 г. как экономический и переросший позже в социальный и политический. Модель «государства благосостояния», созданная и отлаженная в Европе после Второй мировой войны, концепция социального рынка стали давать системные сбои в условиях ужесточения мировой экономической конкуренции и демографических трансформаций. Третьим – кризис миграционный, продемонстрировавший уязвимость другого столпа ЕС – принципа солидарности. Кроме того, он обнажил неспособность Евросоюза стратегически и превентивно решать проблемы в сопредельных регионах, в первую очередь в Средиземноморском бассейне. Четвёртым – кризис мировоззренческий в обличье брекзита. Под вопрос поставлена природа, философия, само кредо «объединённой Европы»: её образцовость, устремлённость в будущее, отрицание возможности регресса. Пятым предупреждением стал терроризм, который сделал уязвимым сам образ жизни европейца. В цитаделях материального благополучия, будь то Париж, Брюссель, Ницца или города Баварии, обыватель больше не чувствует себя в безопасности.

«Ты не настоящий европеец, если не член ЕС», – такой постулат в начале XXI в. утвердился в мышлении европейских политиков и брюссельских чиновников. Понятийный аппарат евроинтеграции накрепко связал Европу и Евросоюз. Нежелание членов Европейской ассоциации свободной торговли (Швейцарии, Норвегии, Исландии и Лихтенштейна) присоединяться к ЕС не рассматривается в Брюсселе как проблема. Отзыву крохотной Исландии заявки на вступление в ЕС в 2015 г. не придали особого значения с учётом размера страны и её своеобразия. Вина за фактическое прекращение переговоров с Турцией о присоединении к союзу полностью возлагается на Анкару и авторитарные наклонности Р. Т. Эрдогана. Но не было случая, чтобы страна, вступив в ЕС, затем покинула его ряды. Пример Гренландии, вышедшей из его состава в 1985 г., оставаясь частью содружества Королевства Дании (вместе с Фарерскими островами, которые решили не вступать в ЕЭС ещё в 1973 г.), был слишком экзотичен, чтобы испытывать по этому поводу серьёзные опасения.

Вероятность выхода Греции из еврозоны, достигшая максимума в 2015 г., вызвала панические настроения в Брюсселе. Случись это, и сердцевине «объединённой Европы», странам – участницам экономического и валютного союза, был бы нанесён непоправимый ущерб из-за реакции финансовых рынков и эффекта домино. Однако сценарий, по которому еврозона лишалась одного из своих членов, не был равнозначен его выходу из Европейского союза, хотя этим греков и пугали. Но спустя год случилось наихудшее – Евросоюз решило покинуть Соединённое Королевство, хотя оно не является ни членом еврозоны, ни шенгенского пространства. Это решение, конечно, ещё надо претворить в жизнь. Существует немало вариантов, как его можно выхолостить или вовсе отменить, например проведением повторного референдума. Но сам факт того, что впервые в истории ЕС задействована процедура выхода из состава организации, наносит её репутации непоправимый ущерб.

Несколько десятилетий магистральным направлением европейских исследований и в России, и за рубежом было в целом позитивное, а подчас и апологетическое восприятие евроинтеграционных процессов. Считалось, что история ЕС – это история созидательных кризисов и неизбежного успеха. Критика копившихся социально-экономических и политических диспаритетов внутри «объединённой Европы», предупреждения о падении качества управления всё более многочисленной и пёстрой организацией, опасения по поводу усугубления проблемы «демократического дефицита» и многое другое до недавнего времени воспринимались политическим классом ЕС и обслуживающими его экспертными центрами как второстепенные и не заслуживающие серьёзного внимания. Видимо, триумфализм и нарциссизм – вечные попутчики успеха.

Евросоюз, при всей своей уникальности, пошёл по хорошо известному пути крупных политических, бюрократических и управленческих структур: собственным достижениям уделялось намного больше внимания, чем проблемам, а последние не столько решались, сколько временно купировались или замалчивались. Когда же трудности возрастали до такой степени, что игнорировать их становилось невозможно, вина перекладывалась на плечи самих «раздражителей». Например, в проблемах Евросоюза, в зависимости от их природы, обвиняют евроскептиков всех мастей, новые политические силы (итальянское движение «Пять звёзд», греческую «Сиризу», испанский «Подемос» и т. д.), «авторитарных» или просто «неправильных» политиков (например премьер-министра Венгрии В. Орбана, Словакии – Р. Фицо, президента Чехии М. Земана и др). Конечно, виноваты и внешние недоброжелатели. Так, одной из причин миграционного кризиса в ЕС иностранная пресса и обслуживающие Брюссель эксперты долго называли внешнюю политику России.

Критика оппонентов часто сводится к примитивным тезисам и лозунгам. Так, после последних выборов в Европарламент (май 2014 г.), результаты которого бывший президент Франции Ф. Олланд назвал политическим землетрясением, большинство кандидатов на пост председателя Еврокомисии, вместо того чтобы разобраться в причинах происходящего с европейскими партийно-политическими системами, обрушились на евроскептиков с обвинениями в расизме, ксенофобии, антисемитизме и т. п. Неспособность брать на себя ответственность и признавать вину за неудачи и провалы стала характерной чертой евробюрократии и европейских политиков. Особенно разительным проявлением этого стало их стремление уйти от ответственности в феврале 2014 г. после государственного переворота на Украине.

Представляется, что в размышлениях о проблемах Евросоюза и мира в целом, об их будущем одной из базовых тем останется поиск баланса между государством и наднациональными структурами, о моделях интеграции и об их совместимости. Россия последнюю четверть века выстраивала отношения с частью Европы, расположенной к западу от границ постсоветского пространства, постоянно находясь в русле дискурса о том, что вместе с глобализацией происходит постепенное «размывание» прерогатив национальных государств. Евросоюз долгое время представлял собой яркий пример того, как национальные государства одно за другим добровольно отказываются от части своего суверенитета, передавая его «наверх». В последние годы в осмыслении этих и других процессов произошли значительные сдвиги, поставившие под сомнение универсальность ряда истин, в том числе представления о том, что ЕС – эталон развития для всей Большой Европы, не говоря уже о мире в целом.

6. День, который изменил Европу

«Шок и трепет» – так когда-то называлось военное вторжение США и Великобритании в Ирак, сотрясшее до основания международный порядок в 2003 г. Такое же название британские евроскептики могли дать операции по выводу своей страны из Европейского союза (получившей название «брекзит»). Большинство британских подданных в шоке. Трепет овладел Брюсселем перед лицом небывалого политического кризиса. Недавно выход Греции из еврозоны (грекзит), но не из Евросоюза, считался недопустимым и опасным для всех 28 государств – членов ЕС. Теперь непосредственно сам Европейский союз решила покинуть вторая по величине экономика организации, член Совета Безопасности ООН, ядерная держава и близкий союзник США.

Судьба наносит по ЕС один удар за другим, словно проверяя его на прочность. Конституционный кризис 2005 г., «великая рецессия», усмирение Греции, украинская драма, миграционное цунами. Казалось, хуже быть не может. Но Британия, все последние 45 лет носившая титул «неудобного партнёра» своих континентальных соседей, преподнесла очередной сюрприз исторических пропорций, выступив на этот раз в роли ассасина «европейской мечты». Отцы-основатели «объединённой Европы», прежде всего Жан Моннэ и Робер Шуман, наверняка пребывают в недоумении по ту сторону бытия. Что касается духа генерала де Голля, то, наверное, его лик исказила горькая усмешка.

Именно он так не хотел в 1960-х гг. пускать британского льва в «европейский загон», предчувствуя, что это принесёт серьёзные проблемы. Где-то рядом с ними разочарованно парят тени Эдварда Хита, Жоржа Помпиду и Вилли Брандта, при которых Британия с третьей попытки вступила в Европейское экономическое сообщество (ЕЭС) в 1973 г. (вместе с Ирландией и Данией).

Есть и другие параллели с вторжением в Ирак: тогда, в марте 2003 г. многие страны и специалисты предупреждали, что последствия будут удручающими. Но так же, как Дж. Буш-младший попался на удочку «созидательного разрушения» государств, так и в 2016 г. Дэвид Кэмерон заглотил наживку евроскептицизма. Как и в 2003 г., звучали многократные предупреждения, что здравый смысл диктует смену курса, что риски слишком высоки. Но Кэмерон ещё раз решил сыграть в «русскую рулетку», и на этот раз ставкой стала не Ливия, а фишка намного более крупного номинала – Британия. В 2011 г. Лондон и Париж без должного согласования с партнёрами по ЕС и НАТО направили своих военных в Ливию помогать «демократической революции», как ширмой воспользовавшись санкцией СБ ООН о воздушном пространстве, запрещённом для полётов. После того как государство рухнуло и страна погрузилась в хаос, помощники «революционеров» умыли руки и оставили Евросоюзу и ООН решать все проблемы. Авантюрой стал и референдум в Великобритании. Опять же Кэмерон фактически ушёл от ответственности, заявив о сложении с себя полномочий. Да, он поплатился своими постами премьера и лидера тори. Да, его супруга Саманта была в слезах, когда перед входом в Даунинг-стрит, 10, стояла рядом с мужем, объявлявшем о своей отставке. Но право задействовать ст. 50 Лиссабонского договора о выходе страны-члена из организации, право на ведение последующих сложнейших переговоров с Брюсселем о «разводе» и параллельно управление кризисом в связи с намерением Шотландии выйти со второй попытки из состава Соединённого Королевства Кэмерон предоставил своему преемнику.

На этом сходство двух драм не заканчивается. Стратегический просчёт премьер-министра усугубляло и то, что он вёл двойную игру, опять же как и Буш-младший в своё время. Последний для нападения на Ирак использовал предлог угрозы со стороны Саддама Хусейна, якобы обладавшего оружием массового уничтожения. Кэмерон, под благовидным предлогом модернизации Евросоюза, в действительности решал прежде всего свои внутриполитические проблемы – нейтрализовать влияние правых популистов в стане тори и прекратить переток консервативного электората к Партии независимости Соединённого Королевства.

На промежуточном этапе риск оказался оправданным – Кэмерон удержал власть на парламентских выборах в мае 2015 г. и даже приумножил её. Но если стратегия ошибочна, рано или поздно наступает «судный день». Стоит посмотреть на Ирак сегодня – фактически несостоятельное государство. Значительную часть его территории Багдад не контролирует. Стоит посмотреть на Ливию – поле битвы радикальных и менее радикальных исламистов, но смысл от этого не меняется – опять-таки несостоятельное государство. В Британии Лондон потерял контроль и над ситуацией, и в перспективе над территорией, в первую очередь шотландской. Такой результат стал следствием цепи событий, каждое из которых в отдельности было некритичным, но в сумме они привели к радикальным последствиям.

Во-первых, Кэмерон перехитрил самого себя тем, что вначале играл на поле последовательных евроскептиков, потворствуя им в своей и других партиях, а позже стал уговаривать англичан остаться в ЕС. Многие жители страны почувствовали фальшь, что только укрепило их недоверие к политическому истеблишменту. Причём лидер консерваторов вряд ли рассчитывал так «споткнуться». Ведь только год назад он получил от избирателей ясный мандат сформировать однопартийное правительство, убедив большинство из них в том, что его кабинет вывел экономику страны из кризиса и повёл по пути восстановления.

Британские избиратели не в первый раз «подводят» своих лидеров. Уинстон Черчилль по праву почивал на лаврах одного из победителей фашистской Германии во Второй мировой войне, но на парламентских выборах летом 1945 г. неожиданно проиграл лейбористам. Говорят, он был сильно расстроен «неблагодарностью» британских подданных. Но, несмотря на своё поражение, Черчилль остался в истории великой фигурой британской истории XX в. У Энтони Блэра, а теперь и у Кэмерона это вряд ли получится, хотя каждый из них успехов, и значительных, добивался. У первого реальные достижения, в первую очередь умиротворение Северной Ирландии, были перечёркнуты в сознании британцев бесславной войной в Ираке. Второй войдёт в историю как лидер, который, запутавшись в собственных аргументах и мотивах, допустил выход страны из ЕС и, возможно, положил тем самым начало её собственному распаду.

Во-вторых, Кэмерон затеял слишком сложную комбинацию, которая не только не замаскировала его непоследовательность, но и в конце концов только оттенила её. Задумка выглядела на первый взгляд изящно и в случае успеха могла позволить премьер-министру, как говорят англичане, “получить лучшее от обоих миров” (в данном случае – найти средний путь между критиками и почитателями европейской идеи). Но история распорядилась в соответствии с другой английской поговоркой – «нельзя есть пирог и одновременно сохранить его целым».

Задумка заключалась в том, чтобы Кэмерон оставался на позициях евроскептицизма, но не твердолобого и местечкового, а созидательного. Для этого было необходимо провести переговоры с ЕС о новых принципиальных уступках Британии со стороны Брюсселя, но опять же не только ради улучшения национального самочувствия, но во благо всего интеграционного объединения. Свою прогрессивную версию евроскептицизма Кэмерон обосновывал необходимостью сделать экономику ЕС более конкурентоспособной, избавить её от излишнего бюрократизма. Добившись своего в Брюсселе, Камерон должен был вернуться в Лондон триумфатором и без труда убедить британских подданных остаться в Евросоюзе.

ЕС, в первую очередь под давлением Берлина, действительно пошёл на ряд уступок строптивым островам по ту сторону Английского канала. Так, британское государство получило право сократить детские пособия тем гражданам стран – членов ЕС, которые находятся на его территории, но их несовершеннолетние отпрыски живут в других странах союза. Потенциально больше прав получал британский парламент при оценке новых законов ЕС. Страна ограждала себя от возможной финансовой дискриминации со стороны участников еврозоны. Эти и другие уступки – реальные или символические – были значительными, но не тянули на статус принципиальных.

Можно провести ещё одну параллель с событиями 2003 г. Тогда Тони Блэр развил невероятную активность в поездках по всему миру, чтобы убедить иностранных партнёров в правоте Лондона и Вашингтона в их иракской стратегии. Блэру было необходимо склонить большинство членов Совета Безопасности ООН к поддержке англосаксонской позиции. Это ему не удалось. Кэмерон в 2015–2016 гг. провёл множество встреч и переговоров с европейскими партнёрами и, казалось бы, заручился их поддержкой. Но склонить на свою сторону большинство британцев у него не получилось. В конце концов, как и Блэру, стратегический просчёт стоил Кэмерону карьеры.

Уже сам факт проведения референдума является для Британии чрезвычайным. До сих пор правительство допускало прямое волеизъявление народа только дважды – в 2011 г., по вопросу об изменении системы голосования на парламентских выборах, и в 1975 г., о членстве в ЕЭС. В последнем случае за продолжение участия страны в региональной интеграции высказалось 67 % проголосовавших; на этот раз – лишь 48 %. Эти цифры на примере британского электората показывают, насколько снизилась привлекательность ЕС для европейцев.

Сомнения Соединённого Королевства по поводу своих взаимоотношений с Евросоюзом в очередной раз в истории страны разделили её на противостоящие лагеря. Разделительные линии пролегли между партиями и внутри них – между регионами и между поколениями. Особенно явный раскол произошёл в Консервативной партии и даже в правительстве, несколько членов которого в пику премьеру поддержали кампанию евроскептиков. Шотландия в своём еврооптимизме стала прямой противоположностью Англии. Северная Ирландия, хотя и не с таким отрывом, также противопоставила себя последней. Резкий контраст проявился и в том, что настроенный космополитично Лондон оказался погружён в «английское море» евроскепсиса. Молодёжь подавляющим большинством проголосовала за сохранение членства в ЕС, а основной категорией голосовавших «за выход» стали пожилые белые британцы.

Наибольшую потенциальную опасность для страны результаты референдума представляют с точки зрения её территориальной целостности. Решение о выходе из ЕС «запускает программу» по проведению повторного референдума о независимости Шотландии. Не исключён в будущем и референдум в Ольстере о воссоединении с Ирландской Республикой. В первом случае государство больше не сможет называться Великобританией, каковой оно стало после унии Англии и Шотландии в 1707 г. Во втором случае в прошлое уйдёт название «Соединённое Королевство», приобретённое в 1800 г. после унии Великобритании и Ирландии. Тогда сохранится лишь единственный вариант – Британия (Англия и Уэльс). Относительная неудача Шотландской национальной партии на всеобщих выборах в июне 2017 г. вряд ли надолго отложит попытки вывести регион из состава королевства.

К отрицательному исходу референдума привёл целый комплекс причин. Вина Д. Кэмерона, как и эффективность кампании евроскептиков, бесспорна, но случившееся нельзя назвать недоразумением и случайностью. Уходящий премьер своим просчётом невольно обнажил жёсткую реальность – европейский интеграционный проект накопил такую сумму структурных дефектов, которые грозят отбросить его на десятилетия назад, по крайней мере в период до единого рынка (последний был создан в соответствии с Общеевропейским актом 1986 г.).

Возможный распад страны с отколом Шотландии к этому прямого отношения не имеет. Эта опасность в основном вызвана внутренними причинами, как политическими, так и социально-экономическими. Но главной мотивацией тех, кто проголосовал за брекзит, всё же были недовольство и разочарование положением дел в ЕС. Причём во многом это недовольство сторонних наблюдателей, а не напрямую «пострадавших». Британия не входит в еврозону, а следовательно, напрямую не была затронута кризисом в этой сфере европейского интеграционного проекта. Не является она и частью Шенгенской зоны, а значит, самостоятельно регулирует внешние миграционные потоки.

Главным источником подпитки евроскептицизма в стране стал принцип свободного передвижения на пространствах Евросоюза, и здесь Лондон обязан подчиняться общим правилам. То есть в отличие от греков, итальянцев, немцев, австрийцев, шведов и других наций, напуганных неконтролируемым наплывом беженцев и экономических мигрантов из третьих стран, британцы недовольны правом свободного въезда на острова граждан стран – членов ЕС. И это говорит о многом. То, что британские подданные не делают большого различия между этими двумя категориями приезжих, свидетельствует о своеобразном мировоззрении жителей Туманного Альбиона. В своём худшем воплощении оно ведёт к достаточно распространённой в стране ксенофобии.

Островной менталитет, скепсис в отношении иностранцев, до сих пор не всеми пережитая травма потери империи внесли свою лепту в результаты референдума. В мировоззрении многих британцев (в основном англичан) парадоксальным образом уживаются и давно ставший иллюзорным образ великой державы (комплекс величия и высокомерия), и прямо противоположный ему образ «маленькой Англии» (комплекс неполноценности и «осаждённой крепости»). Но оба эти образа ведут к одному результату – нарастанию изоляционизма страны, сознательному или невольному.