Текст книги "О насущном. Европа и современный мир"

Для политического истеблишмента ЕС брекзит является истинным кошмаром. Не исключено, что референдум стал окончательным вердиктом, свидетельствующим, что проект европейской интеграции достиг на сегодня пределов своего количественного и качественного расширения на обозримую перспективу. Но не всё так однозначно.

Есть и «светлая сторона» – ЕС вздохнёт свободнее без упрямства Лондона по поводу углубления федеративных начал в развитии объединения. Именно Британия несколько десятилетий была главным критиком расширения Евросоюза вглубь, одновременно лоббируя его количественный рост. Открываются перспективы ускорения движения ЕС в многоскоростном режиме, когда ряд стран смогут заметно дальше продвинуться в политической интеграции, например в сфере общей внешней политики и политики безопасности, в сфере бюджетного союза. Создание Соединённых Штатов Европы – такая же вредная для этого проекта установка, как и возвращение к региональному объединению сугубо межгосударственного характера. Чтобы поддержать устойчивый баланс между этими двумя «опорами», ЕС необходимо в новой реальности эффективно распределить ответственность и бремя лидерства на своих просторах.

И здесь встаёт вопрос не только о макроэкономических диспаритетах внутри ЕС, но и о политических. Изначальным «мотором» европейской интеграции служил тандем Франции и Германии при поддержке Италии. Позже к ним присоединилась в качестве члена «большой тройки» Британия, но не столько как единомышленник, сколько как третья «вершина треугольника», которая по ходу событий сближалась то с Парижем, то с Берлином. В последние годы, в основном по экономическим соображениям, в лидеры ЕС выдвинулась Германия. В обиход вошла фраза (скорее лестная, чем критическая), что Германия стала слишком велика для Европы, но всё ещё мала для глобальной роли. С уходом в прошлое «деголлевской» Франции и с нарастанием евроскептических настроений в Британии на Берлин стали возлагать всё больше надежд как на политического лидера интеграционного объединения.

Но во многом ФРГ оказалась во власти той же формулы, что и Евросоюз в целом – экономический гигант, но политический легковес. С одной стороны, Германия сумела обратить к своей выгоде идею «пула суверенитетов» и единой валюты. С другой – в отличие от Лондона и Парижа она не сумела (или не захотела) «отвоевать» для себя автономию в проведении внешней политики не только в рамках ЕС, но за его пределами. Суверенитет Германии так и остался под «двумя замками» – «пула суверенитетов» и элементов внешнего управления. В результате она сохранила статус «неуверенного в себе лидера», у которого тем более нет желания брать на себя ещё большую ответственность.

Следовательно, с выходом Британии из ЕС высвобождается потенциал для наращивания роли в ЕС других крупных стран, в первую очередь Франции, Италии и Польши. Но вряд ли какая-либо из них в данный момент на это способна. Во Франции отрицательные рейтинги президента бьют рекорды. Итальянская экономика находится в плохом состоянии, а политическое будущее страны не прояснится до следующих парламентских выборов в 2018 г. Неизвестен ответ на вопрос, сможет ли вновь взойти политическая звезда М. Ренци, закатившаяся после проигрыша референдума по реформе верхней палаты парламента. Польша во главе с правым правительством и президентом испортила свои отношения с ЕС из-за действий, которые в Брюсселе расценивают как авторитарные и недемократические.

Существует ли после брекзита непосредственная опасность «эффекта домино»? Представляется, что вряд ли. В остальных 27 странах – членах Евросоюза пока ни одна правящая политическая сила не ставит перед собой задачу провести подобный референдум, а тем более не стоит на платформе выхода из организации (своего рода внешнего сепаратизма). Не просматривается и ситуация прихода к власти в ближайшее время политических партий с такой программой где бы то ни было. В ЕС их много, но в отличие от тори они находятся во втором или третьем эшелоне борьбы за власть. Исход парламентских выборов в Нидерландах и президентских во Франции подтвердил такую оценку. Но, бесспорно, успех британских евроскептиков придал новый импульс евроскептическим силам.

Влияние брекзита на ситуацию с «внутренним сепаратизмом» в ЕС также неоднозначна. Каталонцы, баски, фламандцы, шотландцы и другие сообщества с сильной тягой к независимости принадлежат к лагерю убеждённых еврооптимистов. Их цели работают на умножение в будущем членов ЕС, но не на раскол и выход из него. В целом, после всплеска центробежных процессов, пик которых принял форму брекзита, происходит определённая консолидация внутри ЕС, влекомого чувством самосохранения и осознанием острой необходимости предотвратить дальнейшее ослабление организации.

Важное значение брекзита и в том, что он стал одним из отражений «глубинных течений», определяющих ход событий не только на нашем континенте. Феномен Д. Трампа в США, внешний и внутренний сепаратизм в Европе, подъём правого и левого популизма, структурные изменения партийно-политических систем во многих западных странах – это в той или иной степени симптомы новой социальной поляризации.

Социальные диспаритеты в большинстве развитых стран росли последние десятилетия. Мировой экономический кризис ускорил этот процесс. Прогрессирует размывание среднего класса, его дифференциация на более богатые и бедные слои. Всё чаще социальные протесты, голосование за критиков политического истеблишмента представляют собой «восстание среднего класса». В определённом смысле возрождается классовый характер политической борьбы.

Европу и Евросоюз впереди ждёт немало интересных и неординарных событий, которые продолжат коренным образом менять традиционные и устоявшиеся представления о жизни в Старом Свете.

7. Постсоветское пространство во власти геополитики

В уже далёком 2008 г. Россия в Закавказье оказалась перед сложным выбором: защищать гражданское население части Грузии от насилия со стороны центральной власти этой страны или воздержаться с учётом трудно просчитываемых рисков. Осознание своей ответственности за поддержание международного мира и стабильности, тем более на своих границах, возобладало. Затем Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии, что отвечало чаяниям подавляющего большинства их жителей.

Те события в западных СМИ сопровождались антироссийской истерией. С тех пор все, кто хотели узнать правду о случившемся, это сделали, и проблема Грузии в отношениях между Россией и Западом давно превратилась во второстепенную. Бесславно закончилась и политическая карьера человека, эту проблему породившего. Не только сама Грузия объявила в международный розыск М. Саакашвили, но в 2017 г. его лишили и украинского гражданства. К сожалению, наши иностранные партнёры плохо выучили уроки истории на постсоветском пространстве, главный из которых – необходимость учёта интересов России при любой попытке геополитического и геоэкономического передела в регионах ближнего зарубежья. В 2013‒2014 гг. настала очередь Украины.

Всё, что случилось с Грузией и происходит на Украине, – проблемы не XXI в. Своими корнями они уходят глубже – в эпоху распада Советского Союза, а затем Югославии и Сербии. Косово открыло ящик Пандоры – хрупкого баланса между принципами территориальной целостности государств и права наций на самоопределение. В своё время на Западе многие с непониманием относились к метафоре о распаде Советского Союза как о геополитическом землетрясении XX в. Однако в случае Украины России на деле пришлось подбирать обломки рушащегося славянского государства и почти в одиночку бороться с возрождением правого экстремизма, включая неонацизм, причём не где-нибудь, а на территории бывшей Киевской Руси, т. е. в самом центре Европы, о ценностях которой так ратуют в Брюсселе. Не надо забывать, что неонацизмом поражены и другие страны, включая прибалтийские. 16 марта 2014 г., в день проведения референдума о независимости в Крыму, в Риге состоялось ежегодное шествие в память латышских легионеров СС.

На наших глазах меняется исторический контекст современного развития Европы. Многие годы он вращался вокруг идеи о гравитационном поле Евросоюза, о его неудержимой притягательной силе для соседних государств и не только. Крым же, к изумлению западного обывателя, продемонстрировал яркий пример притягательности России. Россию на Западе многие демонизировали, но тут оказалось, что миллионы людей восторженно её приветствуют. У многих за рубежом это вызвало лишь удвоенное неприятие. России придётся держать удар, и, что уже давно очевидно, намного дольше, чем после событий в Закавказье.

ЕС и США на постсоветском пространстве продолжают играть в геополитические игры, что неоспоримо продемонстрировало их беспрецедентное давление на В. Ф. Януковича вплоть до подписания соглашения 21 февраля 2014 г. В их устах заявления о суверенитете Украины и её территориальной целостности выглядят как театр абсурда. Ведь именно их действия спровоцировали территориальный развал Югославии, Сербии, Грузии, затем де-факто территориальный распад Ирака, Ливии и Сирии. Именно они при содействии монархий Персидского залива шесть лет поддерживали не только оппозиционные силы в Сирии, но и откровенных исламистских фундаменталистов и экстремистов. Именно их действия в начале 2014 г. толкнули движение гражданского протеста в Киеве в сторону вооружённого мятежа, совершенного в основном силами агрессивных националистов и правых экстремистов.

С точки зрения многих западных политиков любые средства хороши, любая пропаганда и искажение действительности допустимы для выдавливания России из ближнего зарубежья. Но в действительности здравых голосов на Западе достаточно, их надо различать, и не скатываться к чёрно-белому восприятию западного общественного мнения. Грегор Гизи, лидер фракции левых в парламенте Германии, заявил 13 марта 2014 г. в бундестаге прямо в глаза Ангеле Меркель, что надо прекратить применять к Украине и России двойные стандарты и не замечать в угоду собственным политическим интересам возрождение фашизма. Были слышен голос и такого супертяжеловеса, как Генри Киссинджер. Патриарх американской внешней политики в газете «Вашингтон пост» 6 марта 2014 г. призвал Украину к внеблоковому статусу. Что, как не обещания членства в НАТО, толкнуло М. Саакашвили на расстрел российских миротворцев, а затем гражданского населения в Цхинвале? Если бы не воссоединение Крыма с Россией, очевидно, что к настоящему времени на полуострове – в Севастополе и не только – располагались бы де-юре или де-факто военные базы США и НАТО.

Уже с весны 2013 г. в западном экспертном сообществе изучались возможные сценарии госпереворота на Украине и распада страны. В том числе обыгрывался вариант откола от Украины её западных регионов. Хорошо помню, как иностранные коллеги из разных стран выступали за то, чтобы в этом случае вовлечь сепаратистов в переговорный процесс. Все домайдановские годы российские эксперты и политики на встречах с западными коллегами повторяли: не раскачивайте Украину, не потворствуйте центробежным процессам в ней, не делайте ставку на антироссийские настроения на западе Украины. Эти призывы не были услышаны. В результате на Украине развернулась трагедия национального масштаба, трагедия государства, так и не ставшего в его границах до 2014 г. нацией. Украина разорвана не только внутренними противоречиями, но и двумя гравитационными полями – с запада и востока.

Потеряла ли Россия Украину, вновь обретя Крым? Процесс трансформации Украины далёк от завершения. Впереди её ожидает много сложных и драматических событий. Чтобы Украине не превратиться в несостоявшееся государство, у неё нет иного пути, как стать федерацией с внеблоковым статусом с признанием русского языка как одного из государственных. Как мы знаем, у тех, кто не жалеет о Советском Союзе, нет сердца; у тех, кто стремится к его возрождению, нет головы. Перефразируя, у тех, кто не желает дружеских отношений между Россией и Украиной, нет сердца; у тех, кто против единства Крыма и России, нет ни сердца, ни головы.

8. Обретённая свобода, потерянная свобода

Постсоветская история государств Центрально-Восточной Европы (ЦВЕ) насчитывает уже больше четверти века. За это время Вишеградская группа стран превратилась в достаточно влиятельный субрегион этой части Старого Света. Следующим рубежом его окончательного утверждения стало вступление Польши, Венгрии, Чехии и Словакии сначала в НАТО, а затем в Европейский союз. При всей их индивидуальности и различиях, вишеградцы сумели найти способ выступить по ряду вопросов с согласованных позиций. Данная констатация не противоречит тому факту, что Варшава, Будапешт, Прага и Братислава могут иметь собственные интересы, порой несовпадающие, а то и вступающие в противоречие друг с другом, как и с интересами соседей.

Сотрудничество этих четырёх членов ЕС на региональном уровне можно охарактеризовать термином «мягкое», имея в виду отсутствие жёстких правил и институциональных обязательств. Во многом такой формат взаимодействия можно сравнить с БРИКС, который пока является скорее международным клубом, чем межправительственной организацией. Как и БРИКС, Вишеградская группа с течением времени обретала всё более ясные очертания. Однако, в отличие от БРИКС и похожих межгосударственных формирований, у её субъектности есть жёсткие пределы – это, в первую очередь, обязательства в качестве стран – членов НАТО и ЕС. Что касается последнего, построенного на основе межгосударственности и наднациональности при постепенном усилении последней, то его идеология не предполагала формирования внутри этого объединения группировок, которые могли бы встать на пути центростремительных тенденций. Лозунг «единство в многообразии» не означал, что углубление интеграции в принципе должно иметь пределы.

Но комплементарность Вишеградской группы по отношению к Евросоюзу соседствовала с другим явлением – с усилением в нём разношёрстности и разновекторности. С высоты сегодняшнего дня мегарасширение ЕС в 2004 г. часто оценивают уже не как демонстрацию силы этого регионального объединения, а как один из элементов его подспудно нараставшей рыхлости и неравномерности развития.

Конечно, по большинству вопросов новоявленные члены ЕС были лояльны Брюсселю; они достаточно глубоко погружены в интеграционную среду ЕС. Но в полной мере их лояльность европейской интеграции проявлялась до середины прошлого десятилетия. Впоследствии желание «четвёрки», как и многих других новоиспечённых членов ЕС, с той же целеустремлённостью следовать по пути углубления интеграции, заметно поубавилось. Одно из наглядных проявлений этого – вопрос о членстве в еврозоне. Пока лишь только одно из государств Вишеграда – Словакия – отказалось от своей национальной валюты. И хотя все остальные взяли на себя обязательство рано или поздно вступить в еврозону, время, которое для этого требуется, похоже, с их точки зрения, не сокращается, а увеличивается.

И всё же, несмотря на беспрецедентные проблемы Евросоюза последних лет, решение четырёх восточноевропейских государств присоединиться к западноевропейскому интеграционному проекту имело для постсоветской истории и России огромное и не только символическое значение. В самом деле, при расширении ЕС (как и НАТО) в восточном направлении происходило не столько объединение Западной Европы с частями Центральной и Восточной, сколько добровольное поглощение последних на принципах и правилах, разработанных в Брюсселе. В результате произошла перекройка геополитической карты Европы, невиданная с 1945 г. О значении выхода из зоны советского, а затем российского влияния прибалтийских стран можно сказать, казалось бы, то же самое. Но по сравнению с вишеградской «четвёркой» эта «тройка» уступала им по своему весу и в количественном, и в качественном отношении даже с учётом того, что среди «новобранцев» прибалты были в 2004 г. единственными постсоветскими республиками. К тому же членство в ЕС стало уже вторыми, социально-экономическими «воротами» на Запад (первыми были военно-политические – натовские).

Волна расширения 2004 г., как и вступление в ЕС Болгарии и Румынии в 2007 г., привела к небывалому за полвека изменению в расстановке сил в Восточной Европе как в экономическом, так и в военно-политическом отношении. Теоретически для России происходившие изменения, с точки зрения «потери» или «приращения» интересов, необязательно должны были иметь негативные последствия. Но это при условии, что Москва имела бы возможность следовать в том же направлении, что и вишеградская четвёрка, встраиваясь в ряды коллективного Запада. Однако ни её география и размеры, ни история, ни мировоззрение, ни отношение к ней самого Запада такой возможности не предоставили. В результате последнюю четверть века Москва и четыре бывшие социалистические столицы должны были устанавливать новый баланс интересов, взаимодействуя в изменившихся условиях.

Интересно отметить одну примечательную особенность поведения восточноевропейцев. Одним из главных, если не определяющим, побудительным мотивом их движения «на запад» было желание избавиться от роли «младшего брата» и восстановить свою независимость от Кремля и свободу действий. Однако этот мотив соседствовал, казалось бы, с противоположным устремлением – стать членом организаций, в которых, пусть и по разным причинам, но национальный суверенитет – понятие относительное: в НАТО – из-за асимметрии в отношениях между США и другими участниками блока, в ЕС – из-за «пула суверенитетов». Другими словами, членство опять же за счёт возвращённого себе на рубеже 1980–1990-х гг. суверенитета ради гипотетических или реальных приобретений.

В то же время, будучи встроенными в западноевропейскую интеграцию, вишеградские государства (как и ЦВЕ в целом) не были исключительно объектом этого процесса. Со временем они сами стали изнутри определённым образом влиять на него. В том числе и благодаря возрождению притягательности в условиях многостороннего кризиса Евросоюза идеи государственного суверенитета (по крайней мере – автономности в принятии тех или иных решений, большей свободы рук). В столицах «четвёрки» изменились представления о «добавленной стоимости» интеграционного проекта; её члены стали более выборочно подходить к тому, что в действиях брюссельской бюрократии отвечает их национальным интересам, а что нет.

У внимательного наблюдателя ещё до расширения 2004 г. могли возникнуть сомнения в отношении его последствий для дела сплочённости ЕС. Разногласия по поводу вторжения в Ирак в 2003 г. показали, что умножение членов организации, очевидно, усилит многоголосие в ней. Появились понятия «старой» и «новой» Европы. С 2008 г. мировой экономический кризис, переросший в Европе в кризис суверенной задолженности, масштабная безработица и другие напасти, а с 2014–2015 гг. и кризис миграционный, разделил Европу не только на «северную» и «южную», но на «западную» и «восточную». Да, преувеличивать противоречия между членами ЕС не стоит; Вишеград как часть ЦВЕ прочно вплетён в ткань интеграции. Но не видеть того, что пестрота взглядов и интересов внутри ЕС превысила все ожидаемые пределы, не меньшая ошибка.

Как и Евросоюз-28, Вишеград можно представить как полицентричную структуру со значительной асимметрией. Если в ЕС наибольшей «гравитационной силой» обладает Германия, то в «четвёрке» – Польша. Именно Варшава стремилась все последние годы утвердить себя в качестве восточноевропейского тяжеловеса, своего рода пятого или шестого лидера ЕС после Германии, Британии, Франции, Италии и Испании. Причём в Восточной Европе Польша претендовала на ведущие позиции, а в установлении погоды в отношениях с Россией – на монополию. Для Вишеграда, да и для всей ЦВЕ это имело двоякие последствия в зависимости от того, совпадали ли позиции Польши с мнением соседей или расходились.

Если в своё время в категорию «новая Европа» попали все четыре страны, как позже опять же все они избежали участи таких полубанкротов, как Греция или Кипр, проект Восточного партнёрства внёс в их ряды разногласия, дифференцировал их в глазах внешнего мира. По вопросу о модальностях взаимоотношений с Москвой антироссийский настрой Польши всё сильнее расходился с позицией других членов «четвёрки». Разделительные линии появлялись не только внутри Вишеграда, но между его участниками и другими странами – членами ЕС. Так, уже длительное время с его стороны звучит критика Венгрии в связи с политическим развитием этого государства. С 2015 г. похожему нажиму по вопросам о правовых и демократических стандартах подвергается Польша. В июле 2017 г. Еврокомиссия запустила официальный процесс проверки действий Варшавы на предмет их соответствия верховенству права.

Будучи достаточно своевольным игроком в ЕС, Вишеград проявил себя как один из источников евроскептицизма. Это стало очевидным ещё в ходе переговоров о заключении Лиссабонского договора, а затем его ратификации. Особенно активно вела себя Прага в связи с проблемой «декретов Бенеша».

В очередной раз открытое сопротивление намерениям Брюсселя вишеградцы оказали в отношении плана Еврокомиссии по «квотированию беженцев», распределение которых должно было стать обязательным. В сентябре 2015 г. премьер-министры «четвёрки» в совместном заявлении указали, что насаждение солидарности недопустимо, а позже Словакия подала в суд ЕС в Люксембурге иск против Совета министров Евросоюза, оспаривая решение, которое всё же было принято.

За последнюю четверть века страны ЦВЕ и Вишеграда много получили от присоединения к проекту западноевропейской интеграции. После распада социалистического лагеря и смены общественного строя новоиспечённые политические элиты привели свои государства вначале в НАТО, а затем в ЕС. Но за это пришлось заплатить и определённую цену в виде встраивания в новые для них стратегические проекты – социальный, экономический, военно-политический. Одни свободы они обрели, другие потеряли. В политических, военных, экономических взаимоотношениях с Россией вишеградцы поставили себя в зависимость от общей конъюнктуры на Западе, где тон по-прежнему задают США и крупнейшие государства ЕС. В истории Европы политическое влияние Вашингтона ещё никогда не простиралось так далеко на восток. В разной степени эта конъюнктура поддерживает в Европе остаточное мышление времён холодной войны, замшелые страхи и фобии. Так, Прага, Будапешт и Братислава (чего не скажешь о Варшаве) в новых для себя реалиях оказались лишь сторонними наблюдателями того, как разжигался украинский кризис, а затем вводились санкции против России. Во многом вишеградцы оказались заложниками геополитических планов и решений, принимаемых не в их столицах (ситуация, возникшая в истории этих государств не в первый раз). Таким образом, делегирование части суверенитета, на этот раз Западу, а не Востоку, принесло как свои плоды, так и проблемы.

Идея «конца истории» уже давно превратилась в недоразумение. Ясно, что и современное положение дел, расклад сил на международной арене продолжат меняться. Так же как постсоветский мир не похож на биполярный, мир середины XXI столетия будет сильно отличаться от нынешнего. Хотелось бы, чтобы в обозримом будущем Россия и страны ЦВЕ, включая Вишеград, наладили между собой партнёрские и взаимовыгодные отношения.