Текст книги "Чистые формы невозможного. Идущий в никуда"

Светлый Ангел шагал по облакам и весело насвистывал себе под нос. Странник тоже должен был получить свой урок!

Совершенство

– О, Майкл, тебя можно поздравить?!

– С чем, Том?

– Как это с чем? Ведь ты теперь стал мамочкой!

Дружный смех лаборантов заставил улыбнуться и Майкла. Конечно, это была простая формальность, но, с точки зрения генетики, это было абсолютной правдой.

– Тогда, Том, тебе придется повторить это шестнадцать раз.

– Ооооо… Ты, как всегда прав, Майкл. Хорошая тема для шутки. Я поздравил с рождением шестнадцать мамочек, а они все оказались папочками.

Хохот вновь наполнил блок «А». На этот раз уже смеялись все. Том Миллер вообще был мастером шутки и отличным товарищем. Майкл знал его еще с университета. Они жили в общежитии в одной комнате. И даже в самые тяжелые времена Том не унывал и веселил ребят своим проницательным юмором.

И в то злосчастное утро он был на высоте, смеша девушек из экономического отдела. Кто же мог предвидеть, что случиться столь ужасное.

Вечером того же дня они с Томом сидели в пищеблоке, когда на мгновение погас свет и врубилась аварийная сирена. Динамик под потолком прокашлялся и голосом Яны Стинг заговорил:

– Внимание! Внимание! Всему персоналу комплекса срочно явиться в расположения своих служб и занять места согласно аварийному предписанию. Работникам Блоков А, B, С срочно явиться на рабочие места в аварийном снаряжении по коду 2. Полковнику Мэйсону и всей службе охраны принять необходимые действия по плану Сигма. Доступ желтой категории. Повторяю…

Майкл и Том переглянулись и рванули по коридору к промышленному крылу базы. Но добежать успели только до лаборатории биосинтеза. В коридорах уже распоряжались ребята из службы охраны. Все коридоры, ведущие к промышленному крылу, были заблокированы гидравлическими дверями повышенной прочности. Им преградил путь майор Медиган.

– Дальше проход закрыт, господа.

– Как закрыт? Нас же срочно вызвали в блок А.

– Дальше проход закрыт, господа!

– Вы не понимаете. Мы там работаем. Мы должны быть на рабочем месте. Мы генетики. Там вся наша аппаратура. Нам нужно в блок А.

– Мы все понимаем. Блока А больше нет.

– Что значит «нет»?

– Это не в вашей компетенции, доктор Росс. Красный доступ. Подождите в аудиторном зале или где еще. Вам сообщат, если вы понадобитесь.

– Но…

– Ни каких «но», доктор Росс. Это приказ.

Майкл вопросительно посмотрел на Тома. Тот пожал плечами, развернулся на девяносто градусов и направился в лабораторию биосинтеза.

– Том, ты куда?

– Как куда? К синтетикам. Пошли со мной, может быть, новости узнаем. Что происходит вообще?

– Ты, думаешь, они знают?

– Ну если не знает профессор Бергман, то не знает никто.

– Точно. А я и не подумал об этом.

– Поэтому у тебя есть я.

Том похлопал Майкла по плечу и вошел в лабораторию биосинтеза. Майкл шагнул следом. В лаборатории было гораздо больше народу, чем должно было быть по расписанию. Все сгрудились тесной кучкой вокруг профессора Бергмана и внимательно слушали то, что он им рассказывал. А профессор был явно чем-то взволнован. Он расхаживал из стороны в сторону и усиленно жестикулировал.

Личность профессора Бергмана была очень неординарна. Он был выходцем из Советского Союза. После Великой Отечественной Войны, во время сталинских репрессий, его отцу пришлось иммигрировать в Австрию. Там он и вырос. И хоть он и получил европейское образование и стал вхож в элиту европейской науки, его русско-еврейские корни и ностальгия давали о себе знать. На базе, за глаза, его называли Сумасшедший Док. Он был внешне невероятно похож на ученого-гения из модной молодежной комедии «Назад в будущее». Как любой гений, он был ужасно не собран и рассеян. С ним постоянно происходили какие-нибудь происшествия. Растрепанные седые волосы и полный огня взор служили поводом для всевозможных шуток и острот. Но великолепное знание микробиологии, химии, атомной физики, генетики, евгеники и еще кучи других наук делали его непревзойденным мастером синтеза биологических систем и очень ценным общим специалистом. К тому же он приходился родственником и другом начальнику комплекса Георгию Ньюману и первым узнавал все новости. Поговорка «если не знает Бергман, не знает никто» уже вошла в привычные выражения работников комплекса. Если кому-то было необходимо узнать что-то важное, то шли именно к Бергману. И он охотно помогал людям в их маленьких проблемах. Увидав Тома и Майкла, он извинился перед слушателями и сразу же поспешил им навстречу.

– Миша, как хорошо, что Вы к нам заглянули. Вы пришли так вовремя. Я как раз пытаюсь объяснить господам из отдела снабжения, что такое искусственно усиленная генная мутация. Вы мне не поможете?

– Профессор, я с удовольствием Вам помогу, но только не сейчас.

– Хорошо, Миша, наверное, Вы сильно заняты.

Было заметно, что Бергман обиделся на столь категоричный отказ Майкла. Он вообще был достаточно ранимым человеком, очень легко обижался, но так же легко прощал.

– Подождите, Илья Данилович, нам необходима Ваша помощь.

Майкл был единственный, кто знал, как трепетно профессор относился к своим корням. Потому что сам имел русские корни по бабушке и имел особое расположение у Бергмана. Поэтому называл его по имени и отчеству, так несвойственное всем англо-германским языкам, когда хотел подчеркнуть особое своё отношение. Он знал, что для престарелого профессора это было, как бальзам на рану. Услышав своё отчество, Бергман обернулся, и улыбка расплылась на его лице.

– Конечно, Миша. Чем я могу помочь?

– Илья Данилович, скажите, пожалуйста, что происходит? Почему перекрыты все тоннели к промышленному крылу? Майор Медиган сказал, что блока А больше нет. Что это значит?

Бергман снял очки и потер переносицу. Он всегда так делал, когда попадал в неоднозначную ситуацию и не знал, что ему делать.

– Понимаете, Миша, я вообще-то не имею права разглашать данную информацию.

– Илья Данилович, но ведь там наша лаборатория, там Линда и Феликс, там весь наш труд.

– Хм… нда… Давайте отойдем в сторонку, Миша.

Они прошли в небольшую комнатку в левой части лаборатории, которая считалась личным кабинетом Бергмана. Профессор закрыл за собой стеклянную дверь и сел на стул. Выражение его лица стало на редкость серьезным и мрачным.

– Присаживайтесь ребята. Как неприятно мне вам все это рассказывать, но думаю, вы имеете право это знать.

Друзья сели на диван и устремили свои взгляды на профессора. Еще ни разу они не видели профессора в таком мрачном расположении духа. Должно было произойти что-то действительно плохое, чтобы так огорчить этого милого старикана. Молчание затягивалось. Бергман все не решался начать и в смущении протирал свои большие очки в оправе из черепашьего панциря. Первым не выдержал Том.

– Профессор, скажите нам наконец, что же произошло.

Бергман тяжело вздохнул, надел очки и откашлялся.

– Майор Медиган сказал вам правду, блока А больше нет. Там произошел взрыв. Все, кто был в блоке, погибли. И Линда, и Феликс, и мистер Картон, и бригада вирусологов из отдела АВО, и еще шесть человек из отдела охраны.

– О Боже! Какой взрыв профессор? Что там могло взорваться? Ведь там только биологические пробы и инструментарий. Вы что-то недоговариваете, Илья Данилович.

– … Да, Миша, Вы правы. Так и быть я расскажу вам, в чем дело. Но не дай бог вам, ребята, проболтаться о том, что вы услышите. Учтите, я рискую не только своим местом руководителя лаборатории, но всей своей карьерой, рассказывая вам об этом. Да и вам не поздоровится, если узнают.

– Конечно, профессор. Можете быть в нас уверены, как в себе.

– Ха, вот как раз в себе я меньше всего и уверен. Иначе не стал бы вам ничего рассказывать.

– Мы не подведем Вас, Илья Данилович.

– Я верю Вам, Миша. И Вам, конечно, тоже Том.

– Так что же там в действительности произошло?

– Там действительно произошел взрыв. Вернее, его взорвали, разнесли весь блок из гранатометов.

– Из гранатометов? Зачем? Ведь там же были люди?

– К тому моменту там уже не было живых, за исключением ЕГО.

– Кого ЕГО? О чем Вы, профессор?

– Ладно, ладно, ладно. Тогда все по порядку. Но, чур, не перебивать, я и сам запутаюсь.

Майкл и Том переглянулись и одновременно кивнули. Они понимали, что услышат сейчас что-то настолько важное, что служба охраны тщательно скрывает. Все понимали, что комплекс является засекреченным военным объектом и что любая утечка информации может привести к непредсказуемым последствиям.

Профессор надел очки, наклонился немного вперед. Его пальцы нервно теребили край белого лабораторного халата.

– Значит так. Сегодня утром в 11:48 проба №8 начала подавать «признаки жизни». В теле появились синоптические реакции. Вы знаете, что посредником передачи возбуждения от одной нервной клетки к другой является нейромедиатор. Каждая нервная клетка вырабатывает только один тип нейромедиатора. Есть целые скопления нервных клеток, которые общаются исключительно с помощью ацетилхолина. Их называют холинэргическими структурами. Есть группы нервных клеток, которые общаются между собой исключительно с помощью дофамина. Их называют дофаминэргическими структурами. Ацетилхолин является основным нейромедиатором периферической нервной системы. Холинэргические нейроны являются передатчиками чувствительности как в головном, так и в спинном мозге, вызывая ответные реакции (рефлексы). Активизация холинэргических синапсов периферической нервной системы позволяет увеличить скорость двигательной реакции и быстроту рефлекторного ответа.

– Простите, профессор, мы все это знаем, мы тоже генетики.

– Да, конечно. Простите ребята. Это старая профессорская привычка. Так вот, соответственно вы знаете, что от количества ацетилхолина в синоптической цепи зависит скорость двигательной реакции и сила мышечного сокращения. Активизируя нервные клетки, синтезирующие в качестве нейромедиатора ацетилхолин, либо увеличивая содержание последнего в синоптической цепи, можно добиться усиления силы и подвижности нервных процессов, активизации памяти, повышения боевого настроя и агрессивности, повышения скорости двигательной и мыслительной реакции, более быстрого ответа на внешние раздражители, повышения чувствительности – обострение осязания, обоняния, вкуса, увеличения мышечной силы и выносливости, повышения тканевого иммунитета. Дофамин, как нейротрансмиттер, ускоряет регенерацию нервных тканей. Вот… мы с ребятами и подумали, что если создать нервную клетку, в которой присутствуют оба процесса одновременно. Клетки ЦНС становятся взаимозаменяемыми и ускоряют процессы обмена импульсами в десятки раз. Мы работали над этим почти два месяца.

– Подождите, профессор, какие два месяца? Вы же говорили про утро.

– Так это реакции начались утром.

– Ни чего не понимаю. А при чем тут все, что Вы рассказываете?

– Как это при чем? Мы же создали эту клетку!!!

– Ну и что?

– Том, что Вы? С этой клетки-то все и началось. Сегодня утром мы ввели полученные ДХ клетки в имеющиеся генетические образцы. И в одном из них проявились синоптические реакции. Вы понимаете, Том, какой это успех? Это же открытие века. Возможно самое великое открытие.

– Илья Данилович, как все Вами сказанное соотносится с происходящим в комплексе? Из-за чего весь отдел охраны стоит на ушах? Почему тогда взорвали блок А?

Профессор Бергман покачал головой. Горящие глаза мгновенно остыли и стали печальными, как у побитой собаки. Он тяжело вздохнул и снял очки. В уголках глаз выступили слезы.

– Все пошло не так, Том. Все пошло не так. Он убил их. Очень быстро убил. Бедная Линда, она была так красива.

– Кто убил?

Том взял Майкла за руку чуть выше локтя и повернул к себе лицом.

– Неужели ты не понял? С экспериментом что-то пошло не так. Ты забыл, что это военный комплекс? Что он занимается разработкой нового вооружения, в том числе и биологического и химического оружия.

Том повернулся к Бергману.

– Это вирус, профессор? Насколько он опасен?

– Нет, Том, это не вирус. Это гораздо страшнее вируса. Это биологически активный агрессивный организм с многократно повышенной способностью к регенерации и ускоренной МАПОМ (молекулярная модель аккумуляции прогрессивного отбора мутаций).

– Организм???

– Именно, Том, организм.

– Но, профессор, Вы точно ничего не путаете. Это же секретный военный комплекс, а не съемочная площадка для фильма «Обитель зла».

– Перестаньте, Том! Я, конечно, старый смешной профессор, но я еще не выжил из ума. Я видел его собственными глазами.

Первые двадцать минут, после добавления в образцы клеток ДХ, ничего не происходило. Мы уже подумали, что реакции не будет, и нужно придумывать что-то новое. Два образца сразу начали разлагаться, и Феликс решил их уничтожить. Он случайно уронил пустые пробирки, взял щетку и наклонился, что замести их в совок. Здесь все и случилось. В одном из контейнеров неожиданно началась бурная реакция деления. Вышибло крышку, и клеточная масса выплеснулась прямо на Феликса. Он дико закричал. Мы не успели даже понять, в чем дело, как сработала автоматическая защита и двери в мембриональную камеру заблокировались. Буквально за десять-пятнадцать секунд от Феликса ничего не осталось, только бурая булькающая лужа на полу. Он полностью разложил его. Понимаете, до молекулярной основы. До протеинов и аминокислот.

Тут началась суматоха, прибежала охрана. Было вызвано дежурное отделение вирусологов из АВО, две спецбригады зачистки из Отдела Ликвидации Последствий. Бедная Линда вопила внутри камеры. Я думаю, она была совсем невменяемая от увиденного. Это было жуткое зрелище. Военные всех, кроме меня, выгнали из лаборатории и закрыли в медицинском отсеке до момента дознания. Полковник Мэйсон мне всю плешь проел своими вопросами. Ах, Миша, я совсем был не готов к такому повороту событий. Я думал в тот момент, что хуже уже быть не может. Но я ошибался.

В течение 3-х часов ребята из АВО делали анализы внутренней среды мембриональной камеры. Потом наконец-то пришли к решению, что опасности вирусных и химических заражений нет. Отправили двух чистильщиков для ликвидации АБА.

– Ликвидации чего?

– АБА – активная биологическая аномалия.

– И что? Дальше-то что?

– Не дергайте меня, ребята. Я и так нервничаю. Думаете это так легко…

– Простите, профессор.

– О чем я говорил?

– О чистильщиках.

– Да. Точно. Они отправили двух чистильщиков, с огнеметом и химикатами, для ликвидации этой самой АБА и для того, чтобы вытащить оттуда Линду. Они только и успели, что открыть дверь. Все произошло очень быстро. Я даже не заметил как. Просто эта масса как будто прыгнула с пола на них. Одно мгновение – и на полу блока лежит бурая желеобразная масса, огромная куча отвратительного дрожащего холодца. Я увидел, как Линда упала в обморок, бедная девушка не выдержала такого ужаса.

Через несколько минут это штука начала сжиматься и покрываться чем-то виде корки. Она постоянно меняло форму и цвет. Уже через полчаса посреди лаборатории лежало нечто, напоминающее по форме миндальный орех. А потом случилось самое странное и загадочное, но от этого не менее ужасное. Орех начал распускаться, как цветок. Все замерли. Мы не могли оторвать глаз от этого зрелища. Я не видел ничего более красивого. Лепестки трепетали словно живые, да они и были живыми. Они переливались всеми цветами радуги и пульсировали с определенным ритмом. Танец цвета нас просто заворожил. Мы были словно загипнотизированы им. Я видел, как с пола поднялась Линда. Её лицо светилось от счастья, глаза сияли. Потом она разделась, совсем разделась, догола. Она медленно вошла в центр этого… хм… «цветка» и встала, широко расставив ноги. Снизу в цветке набухла почка. Потом появился росток. Рос до тех пор, пока не… в общем, он вошел в Линду… как мужчина в женщину. Но самым поразительным был неподдельный экстаз на её лице. Когда он проник в неё, Линда издала такой вопль удовольствия, что даже я, старый осел, возбудился, как прыщавый юнец. Потом «цветок» закрылся и поглотил Линду навсегда. Еще несколько минут после того, как он закрылся, мы все прибывали в полубессознательном состоянии. Когда я пришел в себя, я понял весь ужас увиденного. ОНО съело Линду. Причем не просто съело, а поработило её сознание. Завлекло, словно муху, в свои сети. Да, наука знает нечто подобное на Земле. Например, Nepenthes ventricosa, Darlingtonia, Dionaea, Drosera, Sarracenia. Все эти растения – хищники. Но… что бы такое… Ребята из АВО определили в помещении лаборатории несколько известных в природе эндорфинов, так называемых «гормонов счастья».

Военные передали всю информацию в центр, запросили разрешение на полное уничтожение 5-й лаборатории и стали минировать все вокруг. Ответ пришел в два часа: УНИЧТОЖИТЬ! Все это время орех преспокойненько стоял в лаборатории и не подавал признаков жизни.

– Простите, профессор, но вы сказали «биологически активный организм», а выходит, что это растение.

– Том, почему Вы все время меня перебиваете? Я же сказал организм! Поверьте биологу с пятидесятилетним стажем. Тем более Вы не дослушали самого главного.

– Все, я заткнулся, больше не скажу ни слова.

– Так-то лучше. В принципе рассказывать особенно больше нечего. Полный сумбур. Я видел только, как орех упал на пол. А потом, снеся стену, как бумажный лист, в помещение ворвалось ужаснейшее создание. Клешни, челюсти, хвосты, шипы. Военные открыли огонь из всего имеющегося оружия. Грохот стоял такой, что я не то что понять, что происходит, не мог, а даже головы поднять. Меня схватили под руки и поволокли. Слышал стрельбу, крики, команды… а потом рвануло так, что я оглох и ослеп. В себя пришел уже вот здесь, на этом самом диванчике. Больше мне ничего не говорят. Знаю только, что все коридоры, ведущие в промышленную часть комплекса, заблокированы намертво и что прибыло какое-то спецподразделение из центра. Теперь всем заправляют они. Делают вид, что занимаются выяснением обстоятельств случившегося, но на самом деле готовят какую-то серьезную акцию. Из всего этого я делаю вывод, что ту тварь уничтожить не удалось и она где-то там, в промышленном крыле.

Майкл сидел, вжавшись спиной в стальную перегородку сливного канала. Все мышцы сводило судорогой от долгого сидения в неудобном маленьком пространстве. Холодный липкий пот страха пропитал всю одежду. Волосы до сих пор стояли дыбом от кошмара, увиденного в лаборатории биосинтеза. Кишки, куски мяса, заляпанные кровью стены, воздух, пропитанный смертью, и это дикое, страшное создание, явившееся из самого ада. Оно разорвало их в клочья, превратив в кровавые сгустки гниющей плоти.

Все двести шестьдесят человек, персонал этого комплекса, все погибли, уничтоженные этой бездушной тварью. Что будет, если тварь вырвется наружу?! Идеальная машина убийства под кодовым названием «Абсолют-8». Она превратит мир в кровавый хаос. И нет никого и ничего, что могло бы его остановить. Полковник Мэйсон испробовал весь арсенал базы, пока был жив, чтобы уничтожить это существо. Автоматическое оружие, крупнокалиберные пулеметы, гранаты даже не поцарапали броню Абсолюта. Четыре квадратных километра, все промышленное крыло базы, разнесенное в пыль термоядерным зарядом, лишь на пятнадцать минут задержали его. Даже прямое попадание боевого тактического лазера, проделавшего километровую дыру в скальной породе, не остановило его. Теперь это монстр бродит где-то рядом и ищет его. И найдет – рано или поздно.

И виной всему он – Майкл Росс. Это он создал схему генетического развития абсолютного организма. Это он разработал и удачно внедрил молекулярную модель аккумуляции прогрессивного отбора мутаций – МАПОМ. И что самое страшное, что именно он приходится биологическим отцом этого существа. Ведь именно его ДНК было взято за образец для эксперимента «Абсолют-8». Всего было шестнадцать образцов. Но по каким-то непонятным причинам именно его проба дала такие непредсказуемые результаты. Остальные пятнадцать проб так и остались в процессе развития и были уничтожены взрывом вместе с промышленным крылом базы.

Он на всю оставшуюся жизнь запомнит это бьющий в нос запах крови, страшные от боли глаза Тома, проткнутые насквозь одной из лап монстра, и тихий безумный шепот разорванного пополам, но еще живого Бергмана:

– Это существо идеально. Ни сомнений, ни чувств, ни веры. Будущий единственный житель Земли. Ребенок новой эволюции. Оно само СОВЕРШЕНСТВО.

Стена позади Майкла лопнула, как скорлупа яйца. Свет электрических ламп на мгновение осветил громадное жуткое существо. Сердце стукнуло в последний раз и остановилось, раздавленное могучей лапой.

Существо сидело, склонившись над раздавленным в кашу телом Майкла Росса, и размышляло:

– Как жаль, что формирование моей личности могло закончиться только со смертью моего отца. Как жаль, что я слишком поздно осознал себя. Как бы мне хотелось, что бы все было совсем не так. Но такова воля случая. Эти бедные существа, называющие себя людьми, так хрупки и трогательны. Они умели смеяться и грустить, они верили и надеялись, любили и ненавидели. Они могли умирать и возрождаться вновь в новых поколениях. У них есть все, чего нет, и не может быть у меня. Они так прекрасны. Они так идеальны. Дети матери природы. Они само СОВЕРШЕНСТВО.