Текст книги "«Поездка за город» Роман"

Зато здесь вовсю цвела и пахла сирень: пышно распустившимися кустами были заполнены сады и палисадники, и даже на улице она занимала немало места, так что мы посчитали допустимым отломить несколько толстых фиолетовых веток. Мы плотно связали их, приготовив два пышных букета: перед такими вениками мало кто смог бы устоять, и с их помощью – безусловно – дорога была бы хорошо расчищена и соответствующим образом украшена.

Несколько кварталов ещё надо было пройти до цели: мы слегка запыхались, тяжело заполненные желудки давили к земле, не давая нам разбежаться, а избыточное количество выпитого – особенно Аликом – наконец тоже оказало действие. В подвернувшихся кустиках мы сделали своё дело: вряд ли кто-нибудь в ближайших домах мог рассмотреть нас во всех деталях и подробностях, на дороге же сейчас никого не было, так что мы не слишком опасались пристального внимания и добросовестно отнеслись к задаче: у нас сегодня были ещё большие дела, требовавшие собранности и полной концентрации.

Теперь нам стало значительно лучше: с пышными букетами под мышкой мы уверенно двигались к цели, отягощённые только одним: мы никак не могли вспомнить, а нет ли поблизости подходящего продовольственного магазина. Здесь не было даже ларьков, и местные жители должны были ходить за продуктами питания куда-то дальше. Мы явно нуждались в помощи – немедленной и квалифицированной – и многое отдали бы за точную информацию; однако никого не было сейчас на улице – несмотря на середину выходного свободного дня – так что мы решились постучаться в окошко дома, выходившего прямо на дорогу.

Нам ответили: оказалось, что ближайший магазин находится примерно там же, куда мы стремились сейчас всей душой и заодно телом. Мы поблагодарили: это выглядело весьма кстати, и в случае необходимости можно было ещё сгонять за нужными нам предметами. Без сомнения, уж там мы должны были обнаружить всё интересовавшее нас: городок, куда мы приехали, был как-никак райцентром под боком огромного обширного мегаполиса, раскинувшего щупальца во все стороны света, и вряд ли ассортимент здесь заметно отличался от того, к чему мы привыкли.

Деревенские дома наконец закончились: теперь мы попали в район, где трёх– и четырёхэтажные хрущёбы подходили к самой дороге, продолжаясь дальше вглубь направо и налево. Здесь было больше цивилизации: асфальтированные дорожки соединяли главную магистраль с площадками перед домами, также окультуренными и приведёнными в соответствие: здесь уже был настоящий полноценный город.

Нам объяснили, где искать: с правой стороны от дороги – где мы как раз двигались – должна была находиться некая пристройка. Время поджимало, и мы уже быстро пошли между двумя рядами домов, внимательно оглядываясь и выискивая.

А потом мы увидели его: огромный плакат уже издали кричал на всю округу – “Всё только наилучшее!” – привлекая со всех сторон и призывая раскошеливаться, однако не одних только людей касалось это горячее воззвание: подойдя ближе мы с удивлением обнаружили наконец-то место, куда так стремились.

Это был вонючий, пропахший кошками и собаками подвал: мелкие ступеньки вели к мощной металлической двери, сейчас прикрытой, а вход в чистилище защищал белый толстый бультерьер, привязанный за поводок к ограждению.

Цербер был явно настороже: он оглядывал нас по очереди мутными выкаченными глазами, изредка облизываясь. Хозяин поступил совершенно по-свински: понятно было, что в магазин такого барбоса пускать не следовало, но теперь мало кто решился бы спуститься вниз мимо гнусной бандитской рожи: он не сидел, а перетаптывался на месте, и неизвестно было, что может последовать за проявлениями повышенного интереса: он перекрывал всю лестницу, не давая нам возможности попасть внутрь.

Рядом с ним на асфальте разливалась лужица; другие следы жизнедеятельности мы обнаружили на ступеньках ниже: небезопасно было спускаться в это царство скорби и отчаяния, однако другого выхода просто не было: без презентов нас могли неправильно понять и неадекватно отреагировать.

Алик полез первым: никто не заставлял его напрасно рисковать, ему просто не хотелось тратить время, и без того скупо отмеренное нам судьбой: выставив сумку перед собой, он двинулся вперёд. Барбос с интересом повернул голову и переступил: огромная белая крыса принюхивалась, возможно предполагая, что в сумке находится что-то вкусное и приятное, и неизвестно было, как она отнесётся к нам после разоблачения и разочарования, которые обязательно последуют. Она всё ещё молчала: сильное вытянутое тело наклонялось, демонстрируя почти голый крысиный же хвост, очень мелко дрожавший, что не предвещало ничего хорошего. Поводок уже был натянут, и Алику надо было пересечь контролируемую барбосом зону: он заступил черту, и сразу же последовала атака: бультерьер взвился в воздух и открыл огромную широкую пасть, и только сумка спасла моего друга и попутчика: цербер ткнулся в неё мордой и сразу же отлетел, потому что натянувшийся туго поводок – слава богу! – выдержал нелёгкое испытание и вернул его туда, где он стоял только что в предвкушении и ожидании.

Он сразу вскочил: теперь мы ясно видели угрозу, нераспознанную до того: мы – пришельцы – нагло вторглись на его территорию, и он изгонял нас. В принципе мы понимали его и соглашались с ним: эта загаженная лестница и площадка были нам совершенно ни к чему, вот только в ближайших окрестностях – насколько мы поняли – больше не было подходящих местечек, и надо было дожидаться хозяина.

Мы встали в нескольких метрах: теперь бультерьер начал успокаиваться, видимо, он – по всем признакам явно кобель – не был таким уж злым и агрессивным, и только наше возбуждённое состояние так подействовало на него. Я уже встречался раньше с подобными трудностями; но теперь уж он точно не пустил бы нас, так что в любом случае приходилось ждать его невоспитанного наглого владельца.

Наконец дверь открылась: за время ожидания Алик уже высказал ряд пожеланий: он предлагал отправить барбоса на бойню, чтобы из него там наделали колбасу и котлеты, в ответ на что барбос только зевал и почёсывался: явно не понимал он столь лестных предложений, предпочитая самому употреблять названные продукты в пищу. Наверняка не самым нищим был хозяин этого крокодила: широкий узорчатый ошейник – с блеснувшей на солнце металлической пластиной – безусловно подтверждал высокий статус хозяина, и когда в открывшемся проёме обрисовался соблазнительный силуэт – мы сразу поняли, что это он и есть.

Высокая блондинка с длинным уступчатым каре заставила нас дружно замереть, и только барбос отвлёкся и переключился наконец на более достойную кандидатуру: в предвкушении он вовсю размахивал длинным сужавшимся к концу помелом, давая знать об успешно выполненной миссии, хозяйка же не спеша поднималась по лестнице, повергая нас в трепет чёрными лосинами и всем остальным, скрывавшимся под лосинами и натянутой гладкой кожей.

“Ну что, мальчики: не обижали моего Арчи? Он у меня хороший… мальчик, вот только в общественные места его не пускают.”– Она отвязала уже успокоившегося бультерьера и помахала нам ручкой, вильнув на прощание всеми соблазнительными местами. Мы так ничего и не сказали: как я понял, Алик впервые в жизни видел красулю, и даже он растерялся и не попробовал наладить контакт, хотя совершенно очевидно было, что и на него также она произвела сильнейшее впечатление.

Это было то, ради чего мы оказались здесь в тёплый весенний день, однако в данном случае у нас наверняка не было шансов: подобная цыпа безусловно имела мужа или хотя бы любовника. Попрись мы за нею – неприятностей явно было бы не избежать: дома в квартире – куда наверняка она возвращалась с покупками – безусловно должен был дожидаться её хозяин и повелитель, и встреча с двумя кобелями сразу – собачьей и человеческой породы – совсем не казалась нам подарком судьбы. Так что мы решили не отвлекаться и продолжить подготовку к главному мероприятию сегодняшнего дня.

Она была очень даже ничего, и по признанию Алика, даже ему удавалось лишь один или два раза заарканивать подобные создания, причём он оказывался в роли жалкого нищего, молящего о доброте и снисхождении, хотя потом – когда дело продвигалось достаточно далеко – отношение и восприятие заметно менялось. Небесные создания высасывали из него все соки – действуя наподобие пылесоса – только вот если пылесос убирал всю грязь и пыль, то здесь дело происходило как раз наоборот: всё самое ценное, что мог дать мой друг и попутчик, оказывалось выжато и оприходовано, он становился похожим на тень, худея и бледнея с каждым днём, пока однажды добровольное рабство не подходило к завершению: его выкидывали, как сморщенную хлебную корку, и тогда наконец он приходил в норму, постепенно восстанавливаясь и оживая после минувшего кошмара. Он давал себе твёрдое слово никогда не заигрывать с подобными: полноценная жизнь на два фронта могла повредить кому угодно, а их требовательность помимо всего прочего едва не ставила крест на счастливой семейной жизни, так что в последнее время Алик стал предпочитать варианты попроще. Теперь он старался выбирать таких, кто не выдвигал особых условий и соглашался находиться в тени – на периферии его повседневной жизни – и не превратился бы в центробежную силу, могущую разорвать его вполне счастливый семейный союз. Он высоко ценил надёжность тыла и возможность прийти домой, где его всегда с нетерпением ждут и надеются, и вовсе не хотел разочаровывать кого бы то ни было: он был хорошим парнем, и хорошим мужем и отцом.

Мы наконец оттаяли: по ступенькам мы спустились до самого низа и наконец-то проникли за заветную дверь. Маленький предбанник отделял нас теперь от конечной цели. Мы толкнули дверь: она легко отошла и пустила нас дальше: в небольшой светлый зал с нависшим низко потолком и двумя продавщицами за высокими стойками.

Нас внимательно оглядели: как чужаки мы явно находились под подозрением, и стоило сразу же развеять его. Продавщица справа отвечала за напитки: длинная батарея в несколько рядов растягивалась на всю глубину павильона, и преодолением эшелонированной обороны решил заняться Алик. На мою долю достались конфеты, вместе со всеми продуктами питания занимавшие левую сторону: всевозможная еда плотно забивала полки, и в пёстрой мешанине упаковок и этикеток непросто было обнаружить интересовавшее нас. Я попросил показать всё имеющееся: продавщица ткнула пальцем в нужном направлении, не решаясь достать коробки. Тогда я поинтересовался самыми дорогими и крупными упаковками: она наконец выдала три увесистые цветастые пачки, и среди них уже я выбрал одну: с распустившимися розами на крышке.

Кроме того: конфеты обзывались коньячными, и могли сослужить дополнительную службу в деле охмурения и доведения до требуемой кондиции. Я попросил специальный пакет; мне уложили: пока я расплачивался, сзади подошёл Алик: он уже выполнил свою часть миссии, и теперь поторапливал, ссылаясь на и без того долгую задержку в пути, уже на самых подступах к заветной цели.

Мы были во всеоружии, и сразу быстро поднялись на поверхность: надпись, вещавшая на всю округу, не обманула нас, и только прилегающая территория – вся загаженная и покрытая хламом и мусором – оставляла странное впечатление: наверняка это были следы и остатки посещения магазина, возносившегося ярким маяком в море хаоса и невежества, привлекая и созывая бабочек и мотыльков. Встреченная нами девица была редкостным экземпляром: в моём собрании – увы – не встречалось столь ярких созданий: белоснежные волосы-крылья аккуратно обмахивали маленький чудесный носик-хоботок под искрящимися блюдцами зелёно-карих глаз, переливающаяся хитиновая оболочка скрывала гибкое уверенное тело, и небольшие, но сильные лапки крепко держали всё завоёванное в этой жизни, где ни мне, ни Алику не было места и мы могли восприниматься лишь назойливой помехой со стороны: вроде мух, оводов или слепней.

Моя жена – Ольга – была совсем другого типа: брюнетка среднего роста, в последнее время она всё больше превращалась в шатенку, начав с нескольких прядей в густых недлинных волосах. Трансформация безусловно нравилась мне: ей и самой хотелось попробовать изменить себя, и самым естественным направлением – навязываемым заодно и шустрой услужливой рекламой – было порыжение, или скорее покраснение. Багровые оттенки рыжего больше подходили ей: достаточная сила и резкость сочетались с тёмными надёжными тонами, блондинки же и приближающиеся к ним шатенки должны были гармонировать с мягкостью и отстранённостью: неземные летучие создания – обычно всё же наделённые острыми коготками и направленной волей – предполагали значительно больше хлопот и усилий для привлечения и удержания, на что мы никак не были согласны и готовы.

Сохранение и поддержание семейных отношений мы считали в-основном женской обязанностью: ведь ещё у пращуров женщина должна была заботиться о поддержании огня и сохранении чистоты в пещере, и приготовление пищи также явно лежало на них, как и уход за маленькими детьми и престарелыми; и хотя мамонты давно уже не бродили по широким равнинам, а защита требовалась всё больше от хамства и наглости – мы никак не сомневались в своём первенстве и приоритете своего мнения. Физиология казалась важнейшим фактором: ведь женщина в гораздо большей степени зависела от мужчины, чем мужчина от женщины, и абсолютно ни при чём здесь были материальное положение, или грубая физическая сила, или интеллект, где наше превосходство также выглядело понятным и очевидным: это был в первую очередь наш мир, и хотя в последние десятилетия и совершался крен в невыгодном нам направлении, мы вовсе не собирались сдавать исконных, природой обусловленных позиций.

Совершенно не означало это, что мы отводили женщинам узкую резервацию, столь удачно обозначенную немцами: дети, кухня и церковь были только обязательной основой, программой-минимум, которую для начала следовало выполнить, чтобы затем уже пускаться в свободное плаванье. Если дети были святой обязанностью, предназначенной всем женщинам – и только им! – без исключения, то на кухне мы могли и помочь – в трудную минуту и при большом наплыве – попадая под чуткое и внимательное руководство. Мы спокойно брались за достаточно простую, муторную работу, оставляя наиболее ответственное любимым жёнам и подругам, благосклонно принимавшим наше участие. Церковь же – последний пункт программы – оставалась на усмотрение каждого: если Серёгина жена являлась усердной прихожанкой, заставляя и нашего общего друга и товарища иногда заглядывать туда же и ставить свечку, то мы обходились самым минимумом: по совету родственников – на всякий случай – и я, и Алик крестили дочерей, что же касается наших жён: то изредка и они могли отправиться в какой-нибудь храм, не придавая, правда, этому особого значения. Здесь мы не являлись им помощниками, предпочитая занятия более мирские и приятные: страсть Алика к пиву логично дополнялась амурными похождениями, а также картами и костями, мои же интересы выглядели более возвышенно и обширно: кроме перечисленного – занимавшего в моём арсенале существенно меньшее место – я не забывал про литературу – прежде всего фантастическую – а также компьютерные игры. Старый разваливающийся ящик – даром полученный от кого-то из родственников жены – с огромным трудом загружался и тянул только совсем уж примитивные и плоские развлечения – как минимум десятилетней давности – не давая насладиться виденным по телевизору. Ольгу пока устраивала такая машина – помогавшая ей в переводах и других близких занятиях – и мы только намечали откладывать деньги на другую, уже современную конфигурацию.

Что касается профессии и карьеры – то я не был сторонником каких-то запретов и ограничений: если женщина – вроде Ольги – справлялась с обязательной программой, то я ничего не имел против её долгих отлучек и поездок далеко от дома. Только привходящие обстоятельства вносили тревогу и разлад: она ведь была женщиной и работала под руководством мужчины – шустрого подвижного боровка, не проявлявшего ко мне при редких встречах даже минимального уважения. Ей было непросто выдерживать животный напор: хитрые глазки – как я заметил – сразу становились маслянистыми при рассматривании женщин, и я был уверен, что такой тип воспользуется любыми проявлениями слабости и неуверенности.

Я советовал поискать новую работу: с дипломом иняза вполне можно было рассчитывать на более порядочного руководителя. К тому же явно не по максимуму оплачивался её не самый простой труд: знание двух языков давало ей примерно столько же, сколько моя работа на стройке, но помимо основного заработка я имел возможность и желание иногда ещё и заняться халтурой, дававшей дополнительное. Профессия плиточника оказалась выходом и спасением несколько лет назад: я покончил тогда с тягостными иллюзиями относительно больших и лёгких денег, и приходилось довольствоваться деньгами не такими большими и совсем нелёгкими. Однако я твёрдо стоял теперь на ногах: почва не могла больше расплыться и поглотить – как некоторых – что выглядело ценным приобретением, и я сносил тяжесть и не хотел больше перемен.

Что касается Алика, то не во всём он был солидарен со мной, что объяснялось довольно просто: он не заканчивал – как я – университета, и вообще не имел высшего образования, считая его напрасным излишеством. Мелкий городок – к югу от великой столицы – давно уже простился с ним, делегировав Алика сразу после армии, где – разумеется – он накручивал многие километры за баранкой, совершенствуясь в давно выбранном направлении. Как я понял, именно там он свёл нужные знакомства, позволившие очень быстро найти подходящее пристанище, надёжную крышу, способную защитить и в дождь и в холод, что с другой стороны предполагало добросовестное и профессиональное отношение к труду. Он легко выдержал все испытания, и вместе с профессионализмом в работе принёс в столицу несколько домостроевский комплекс взглядов и представлений: насколько мне было известно, он никогда не занимался приготовлением еды, и даже разогревать суп или картошку ему должна была именно жена, не говоря уж про стирку или уборку, являвшиеся её и только её святой обязанностью. Он зашибал деньги: притаскивая домой помимо зарплаты и премий зарабатываемое ещё и левыми делами, он считал свою миссию выполненной, отдаваясь в немногое оставшееся время прихотям и интересам, где главным направлением были женщины.

Весьма достойный экземпляр как раз сейчас и предстояло отыскать нам в скоплении повторяющихся дорожек и домов, и Алик уже с напряжением всматривался в номера на жестяных табличках, не везде, к сожалению, сохранившихся: несколько раз вместо таблички мы обнаруживали нарисованные на стене цифры – почти метровой высоты – и оставалось только надеяться, что они не перевраны и соответствуют реальности. Мы шли по следу: сколько ни петлял нужный нам номер, но мы несомненно приближались и сокращали дистанцию: трубили рога, летели во весь опор лошади, а Алик – в качестве гончей – рвался уже изо всех сил, чувствуя приближение добычи и скорую схватку, и неожиданно он остановился и сделал стойку.

Он сразу узнал дом по особенности одного из балконов, находившегося рядом с требуемой квартирой: он был весь зелёный снаружи, а за высокими прочными стёклами – как и раньше – цвела распустившаяся всеми цветами оранжерея. Тот балкон, который был нам нужен, не имел особых отличий: также застеклённый, изнутри он был задрапирован жёлтой шторкой, полностью скрывавшей интересовавшие нас внутренности; но нам некогда было рассусоливать, и мы ринулись в подъезд, на бегу стараясь привести себя в порядок.

Мы сразу немного запыхались: насыщенный событиями день начинал оказывать действие, так что после второго этажа мы уже притормозили. Я почувствовал неуверенность: ведь это была подруга Алика, и кто давал гарантию, что я получу всё желаемое и не останусь с носом? Я снова высказал ему свои сомнения; но Алик просто отмахнулся, весь в предчувствии и предвкушении. Адреналин уже выплёскивался и побивал все мыслимые рекорды, переполняя его сосуды почти ощутимыми комочками и сгущениями, и он уже вряд ли мог ответить что-то путное. Мы поднялись на третий этаж и встали; Алик кивнул на нужную дверь и полез в сумку за расчёской. Я сделал то же: быстро прилизавшись, мы вынули такие дорогие и почти бесценные сейчас подарки: купленное Аликом шампанское оказалось дорогим французским вином, конфеты же – российского происхождения – были явно вкуснее и качественнее любого импорта, в сочетании же с огромными букетами и нашими сияющими лицами они обязаны были сразить любую из женщин и привести её в желательное состояние.

Алик нажал кнопку. Сразу же открылось: на пороге стоял мужик в “адидасе”, раза в два толще и шире меня, не говоря уж про Алика, выглядевшего рядом как блоха на фоне жирной наглой жабы. Жаба зашевелилась и нависла, но Алик, похоже, потерял всякое чувство опасности, и когда он открыл рот, я понял, что сейчас нам будет очень плохо.

“Можно Аню?”–”Анечку?”–”Анечку, Анечку.”– По-настоящему страшное пролилось сверху – с высоты двух метров: я уже видел знакомый жлобский прищур, и традиционные хищные повадки, и за спиной амбала мелькнула встревоженная тень, не решаясь вылезти и перевести беседу в цивилизованное русло; и снова грохнуло и заскрежетало, уже совсем близко.–”А больше тебе, мужик, ничего не надо: например, в морду?”– Теперь только Алик осознал ошибку, неоспоримую угрозу, всё приближающуюся и готовую накрыть тяжёлым валом. Он шагнул назад: амбал замахнулся – уж он бы влепил так, что ещё долго Алику пришлось бы работать на аптеку – и тогда я решился: со всего маха я швырнул шикарный и теперь ненужный веник в наглую широкую морду, и потом пустил туда же коробку конфет, сразу развалившуюся пополам, рассыпая ценное содержимое, и успел дёрнуть друга и попутчика за руку: побросав под ноги вовсю матерившемуся преследователю цветы и потом шампанское – громко хлопнувшее и заглушившее чистейший отборнейший мат – Алик догонял меня, как и я стремясь уйти подальше от основной магистрали в ближайший лесок: в беге по пересечённой местности мы должны были не уступать ему, а безлюдность и тишина просто обязаны были защитить нас от встреч с другими амбалами и жлобами.

Мы сильно запыхались, стараясь уйти от погони, и уже в глубине лиственного леса – где нас вряд ли могли найти – мы остановились. Амбал – скорее всего – давно махнул на нас рукой: вряд ли он даже покинул стены дома, не говоря уж о необходимости пробежаться по заросшим тропинкам и дорожкам. Таким могучим слонам следовало передвигаться только пешим шагом, раздавая направо и налево угрозы и предостережения, подкреплённые общей массой, а также толщиной мускулов. Нам достаточно повезло сейчас: он очевидно превосходил нас силой, умение же драться являлось основой его профессиональной подготовки, так что даже вдвоём мы скорее всего проиграли бы сражение.

Нельзя сказать, что мы были слабаками: и Алик, и я – пусть в меньшей степени – вполне могли постоять за себя: но только при столкновениях с такими же дилетантами, с мастерами же мордобоя или специалистами по единоборствам нам, разумеется, лучше было не сталкиваться нос к носу. Последняя подобная стычка – при моём участии – принесла мне переломы двух рёбер, не считая многочисленных ссадин и кровоподтёков, так что я мог только поздравить себя с успешным прорывом. Но Алик при этом заслуживал хорошей взбучки: по его вине мы едва не вляпались в серьёзную историю с туманными последствиями – к тому же далеко от дома и совсем не там, где обязаны были находиться согласно официальной версии. Неужели он не мог позвонить бывшей подруге и выяснить удручающий факт – её очевидное замужество: тогда бы мы не питали изначально ложных надежд, постаравшись обнаружить другие источники и каналы, с гораздо большей вероятностью способные привести нас в нужную гавань.

Вряд ли мы смогли бы зацепиться на дне рождения у Владимира: я получил вполне внятный от ворот поворот, что же касается Алика: то его усилия были изначально обречены на провал. Совсем не так просто оказалось реализовать основной замысел, главную цель сегодняшней поездки в тихий мирный городок, становившийся – по мере знакомства – совсем не таким тихим и мирным. За недолгое время мы встретили как минимум двоих представителей не вполне официальных, но достаточно могущественных структур, причём если первый оказался – совершенно неожиданно – моим родственником, то общение со вторым едва не кончилось трагически. Мы избежали опасности, и следовало подумать: а стоит ли дальше рисковать и подвергать себя реальным и кажущимся угрозам.

Пока ещё было не слишком поздно: рыбалка – по легенде – должна была занять у нас весь день, и только поздно вечером ждали Алика сегодня с богатым и щедрым уловом. В этом отношении мне везло ещё больше: квартира, оставленная утром, несколько дней должна была оставаться пустой и незаполненной, так что мои перспективы выглядели ещё радужнее: можно было – в случае чего – остаться здесь и на ночь, и даже на весь следующий день – воскресенье – и только необходимость идти в понедельник на работу ставила естественный ограничительный барьер. Но мои желания не заходили так далеко: если что-то нам и светило теперь в этом городке, то этого следовало добиваться всеми силами и средствами, пока ещё – слава богу – не использованными нами до конца и отягощавшими тайные места и углубления нашей одежды.

Я прикинул оставшиеся резервы: доллары – сто и пятьдесят – пока не участвовали в наших манипуляциях, и только рублёвые запасы были использованы достаточно активно. Стоило провести ревизию; я открыл сумку и достал кошелёк: пять или шесть сотен ещё оставались не истраченными по назначению, а две тысячи жгли правую и левую ляжки, скрываясь в маленьких скрытых карманчиках в джинсах. Я предложил Алику сделать то же самое: он уже отдышался и пришёл в себя, и вполне способен был теперь тоже подумать о продолжении наших странствий. В конце концов: неудача постигла его у одной из многочисленных – уже бывших – подруг, и могли обнаружиться и другие варианты, не отягчённые лишними неприятностями и неудобствами.

Алик закончил подсчёты: при тщательном изучении у него оказалось даже больше денег, чем у меня: не случайно на стройке он считался богатеньким Буратиной, всегда способным выручить и дать взаймы. С такими запасами мы могли ещё на многое рассчитывать, и надо было только определиться с направлением развития и вектором приложения сил: не хотелось бы натолкнуться ещё на очевидные угрозы и препятствия – аналогичные уже встреченным нами на долгом тернистом пути.

К сожалению, в ближайших окрестностях у Алика больше не оказалось старинных знакомых и подруг: мы не могли нагрянуть неожиданно в какое-нибудь место, где нас уже заранее ждали бы – всегда радуясь и не питая одновременно напрасных иллюзий и надежд. Мы не могли дать большего, да и не собирались этого делать: абсолютно никакого желания менять существующее положение мы не испытывали, воспринимая сегодняшнее отклонение как неизбежную остановку на долгом пути – когда хочется просто отдохнуть от обыденного и скинуть давящий плечи груз: давно уже я не делал подобных привалов, обязательных и способных дать новый импульс, интерес к жизни, понемногу растворявшийся в окружающем пространстве; чтобы не засохнуть, требовались новые ощущения и знакомства, и как раз сейчас – после первых неудач – имело смысл поискать новые варианты и продолжения.

Я поделился с Аликом своими мыслями: он выразил полное согласие и одобрение. “Вот только где искать-то?” На эту тему стоило серьёзно подумать: мы нечасто бывали здесь, и очень плохо представляли местонахождение самых привлекательных в нужном отношении точек. Однако прикинув, мы решили двинуться к станции: там было что-то вроде местного культурного центра с магазинами, кафе и прочими заведениями, и скорее всего именно там можно было надеяться на приятное неожиданное знакомство.

Мы проверили стороны света: наша задача теперь сводилась к тому, чтобы обойти стороной скопление домов – где нас ждал столь недружественный приём – и при этом попасть на главную магистраль, ведущую к станции. Высокие берёзы скрывали последние следы цивилизации, и нам пришлось немного поплутать, выбирая подходящую тропинку. Наконец мы наткнулись на нечто приемлемое: слева – сквозь яркую листву – виднелись кусочки домов и долетал ровный знакомый нам шум, а вдоль трассы – насколько мы заметили, рассматривая дорогу вдаль – были разбросаны бутылки, банки, бумажные обрывки и прочие следы присутствия земной цивилизации.

Теперь мы были на верном пути: надо было только не налететь на какого-нибудь представителя очень распространённой тут – судя по всему – профессии: не исключено было, что все они могли поддерживать между собой связь, и в таком случае мы не были в полной безопасности. Вряд ли, конечно, у них существовала чётко отлаженная система, позволявшая в случае необходимости объединяться и вместе нападать на общего врага: в конце концов они ведь делились на банды и группировки – находившиеся во взаимной вражде – и только чрезвычайные обстоятельства могли бы заставить их пойти на сближение.

Мы не считали себя таким уж сильным раздражителем: двое парней, решивших временно сойти с привычной орбиты и спуститься немного ниже – что здесь могло быть интересного для людей, ворочавших миллионами и влиявших на судьбы этого мира? Мы не покушались на их приоритеты, поскольку и сами – пускай чуть-чуть – были вовлечены в не всегда светлые дела с сомнительной подоплёкой и не всегда ясными последствиями. Таковы уж были общие правила, и только следовавшие им могли надеяться на больше чем просто выживание. И никогда мы не смогли бы отправиться сюда, если бы слишком щепетильно относились к самому главному и существенному для нас – зарабатыванию всегда недостающих и очень дорогих разноцветных бумажек.

Тропинка вела всё дальше, явно не удаляясь от главной магистрали, но и не приближаясь к ней: она шла параллельно, почти не изгибаясь и давая возможность заранее предвидеть опасность и затеряться в кустах или в тени деревьев – берёз и осин. Здесь было много орешника, проросшего группами и густыми скоплениями, и наверняка подвергавшегося осенью набегам со стороны аборигенов. Сейчас он цвёл, привлекая пчёл и насекомых, бороздивших пространство вокруг нас: здесь попадались и бабочки, и мотыльки, вот только нам нужны были летучие создания иного рода, вряд ли залетавшие в густые зелёные дебри. Эти существа во многом были подобны лесным прообразам: они также любили пить нектар, и обволакивать себя дурманящей хрупкой пыльцой, и нежиться в лучах тёплого дневного светила, танцуя на восходящих воздушных потоках, и потом опускаясь почти до самой грешной земли, но всё же не падая окончательно: тонкими лапками и усиками они держались – до конца – за листья и ветки, выкарабкиваясь и выползая пока это было только возможно, потому что окончательное падение означало смерть: с последующей утилизацией жуками-падальщиками и муравьями.