Текст книги "«Поездка за город» Роман"

Я протянул ей пять бумажек по сто.–”Вот возьмите.”–”Положите на стол.”– Я сделал, как она просила, и молча покинул комнату: прощание могло быть намёком на повторный визит, чего я не хотел ни в коем случае: странные ощущения всё ещё не проходили, и во всяком случае я не чувствовал улучшения ни в одной из частей тела: скорее это было расстройством организма. В предбаннике оказалось пусто: уже только в коридоре я застал треплющихся Алика и Пашу, сразу замолчавших и уставившихся на меня.

“Ну и как оно?”–”Каком.”–”Н-да?”– Алик вопросительно посмотрел на меня, а потом на провожатого – с большим интересом следившего теперь за мной.–”Я не понял: то ли она гипнозом пользуется, то ли ещё чем. В-общем: с трудом ушёл.”–”Так ведь она лечит!”– Провожатый наконец не выдержал.–”Да? Может – лечит, а может – и калечит: я пока не разобрался.”–”Да что вы: вы все её патенты видели, а? А отзывы: у неё же книга отзывов лежит – я сам видел! – так там такие люди расписались! Вы же не понимаете!”–”Но одно я хорошо понял: деньги вытягивать она большая мастерица!”–”Да разве это деньги?”– Мне очень не понравилась последняя фраза: к собственным запасам он относился гораздо деликатнее, предпочитая пополнять их любыми способами и средствами – в том числе и за наш счёт – и не исключалось и даже было весьма вероятно, что в отделении магов и гадалок он получал определённый процент за новых привлечённых клиентов – чем и объяснялась излишняя горячность и настойчивость.

Что-то нашло на меня: явно надувательство проступило и накрыло всё тяжёлым туманом, сквозь который я с трудом узнал собственный голос, почему-то вдруг охрипший.–”А может: ты тогда с нами поделишься, если ты такой богатый?”– Я схватил его за воротник рубашки, сразу дёрнувшейся куда-то вниз и в сторону вместе с ловким и находчивым хозяином: злым и жёстким взглядом он отбил мой неожиданный натиск, резко вывернулся и освободился. Почти падая на пол он всё-таки удержался на ногах и сразу рванул по коридору в незнакомую нам сторону.

Даже Алик – не отличавшийся избытком цивилизованности – оказался шокирован моим поступком: он с изумлением смотрел на меня, забыв про нашего провожатого в этом вертепе, так и не до конца изученном нами. Паша куда-то скрылся: затухающий топот ног почти сразу растворился в шуме здания, поглощённого обработкой и перевариванием очередной порции клиентов и людей страждущих, готовых на всё для удовлетворения низких страстей и желаний. Мы были повержены и растоптаны: моя несдержанность лишила нас последней надежды, так и не исчезнувшей до конца, вот только теперь неясно было: сможем ли мы сами добраться до вожделенного места, отделённого от нас массой препятствий и опасных заслонов.

“Ну ты даёшь: совсем спятил!”– Алик не сдерживал больше эмоций: теперь уже не он оказывался виновником очередного срыва, и вполне можно было проявить долго накапливаемое недовольство. Он с яростью двинул в стену ногой: она тоже была причастна к нынешним поражениям, как и весь городок, столь тихий и мирный вначале, и только постепенно обнажавший волчий оскал с острыми клыками и плотным частоколом зубов, сквозь который мы так и не смогли прорваться и пару раз больно прихвативший нас.

“Нехорошо мне что-то было.”–”Да? А мне, ты думаешь, просто здорово?”–”Я думаю, ещё не всё потеряно: давай вернёмся к проходной, наверняка ведь охранники всё знают.”–”Ты думаешь?”– Алик скептически ухмыльнулся, но вряд ли можно было придумать ещё что-то путное и разумное в нашем нынешнем положении: кто же из посетителей стал бы делиться с нами столь ценной и секретной информацией, и только местные сотрудники – за определённую, разумеется, плату – ещё как-то могли проникнуться к нам симпатией и полным доверием.

Однако не всё оказалось так просто и доступно: мы благополучно добрались до игорного зала, охранники на входе в который почему-то не захотели пускать нас внутрь, так что пришлось со всеми подробностями расспрашивать о дороге в бар, откуда уже было рукой подать до нужного нам места. Они проигнорировали тонкие намёки на интересовавшее нас: явная недоброжелательность по нашему адресу была видна невооружённым глазом, так что мы не решились вполне внятно и определённо высказать нашу просьбу: крепкие высокие ребята в цивильных костюмах могли неадекватно отреагировать на неё и продолжить серию наших сегодняшних неудач и неприятностей.

Но на этом неудобства не заканчивались: как оказалось, выход из здания находился на противоположном конце, и требовалось ещё некоторое время на его поиски. “Так что вам в другую сторону, ребята.” Для облегчения же поисков нам предложили достать полученные сразу за проходной бланки, содержавшие – в качестве бесплатного приложения – также основной план здания, размещавшийся на обратной стороне. Мы с облегчением развернули их и поблагодарили сотрудников: теперь мы могли и сами пуститься в свободное плаванье, доверившись надёжной и проверенной карте. Оставалось найти того, кто поставит на ней крестик в нужном месте, обозначив пока недоступное и закрытое для нас помещение, чтобы мы сами попытались проникнуть туда и разрешить деликатные и тонкие вопросы.

Совсем не так сложно оказалось найти бар: свернув пару раз мы выбрались на основную трассу – в широкий светлый туннель, проходивший через большую часть здания. Бывший проводник – судя по всему – водил нас окольными обходными тропами, срезая углы и запутывая следы. Мы уже видели край стойки: всё тот же господин обеспечивал новых клиентов лоциями в неспокойном бурном море, и можно было именно с ним уже внятно и определённо обсудить интересовавшее нас.

Однако он сделал вид, что впервые слышит о чём-то подобном, заметно оскорбившись и надувшись как индюк. “Да как вы смеете: у нас солидное уважаемое заведение, а не что-нибудь там подпольное!”–”А может: охранники на проходной знают?”–”Да вы что: совсем спятили? Вот я сейчас их позову – кнопку нажму, видите? – так они вас в два счёта выкинут, за подобные-то предложения!”– Похоже, он не шутил: он уже показал, что подносит палец к заметной красноватой выпуклости на краю стола, давая нам возможность одуматься, и я решил не доводить дело до крайности.

“Да ладно вам: это мы так – смеёмся. А где у вас выход-то?”–”Прямо по коридору: а дальше по схемке посмотрите. Ох, шутники.”– Неожиданно он расслабился и откинулся на спинку кресла.–”А кто вас всё-таки интересует: брюнетки? Или, может, блондинки?”– Резкая перемена обухом огрела меня, и даже Алик, похоже, лишился дара речи: мы потрясённо смотрели на развалившегося в кресле сотрудника центра, скалящегося светлой белозубой улыбкой и совершенно игнорирующего двух молодых девушек, работавших совсем близко.–”А ещё вам чего угодно получить: героинчику, или, может, экстази вас устроит?”– Я молча покачал головой.–”Ах, нет? Ну жалко, жалко: а то запасы большие, все шкафы вон забиты, девать уже некуда.”–”Вы это серьёзно?”– Несколько секунд он сидел в той же позе, подобно хамелеону меняя эмоциональную окраску.–”А я тоже шучу: разве не имею права? А вы, ребятки, идите, идите: вон коридор, а выход уж как-нибудь сами найдёте.”– Он снова стал строгим и подтянутым сотрудником центра, отвечающим за очень важный и значительный участок работы: уткнувшись в бумаги на столе он полностью забыл о нашем существовании, так что нам действительно оставался только путь к выходу, пока он на самом деле не выкинет какого-нибудь фокуса.

Гораздо лучше мы поладили с охраной у выхода из здания: в мягкой форме нас попросили оставить по возможности заполненные бланки, предложив на выбор пару ручек и карандашей. “Вам же рассказали о наших правилах?” Мы устроились у стойки: поставив галочки в нужных местах я взглянул на листок Алика, усердно трудившегося над своей задачей. Напротив пункта “казино” он нарисовал матерное слово из пяти букв, дополнявшееся менее скабрезным – уже из шести – напротив “магов”, теперь же он старательно – огромными увесистыми символами – заполнял листок по диагонали, выводя ещё более длинное существительное, подводящее всему итог. В конце он поставил три восклицательных знака; я благоразумно накрыл творение Алика своим бланком и положил в ящик, где уже скопилась впечатляющая груда бумаги. Никакого видимого интереса к нашим трудам охранники не проявили, и вполне можно было рассчитывать, что неприличность обнаружится только позже, когда уже соответствующие сотрудники возьмутся за обработку и регистрацию материалов.

Уже начало вечереть: снова появились тучки, быстро летевшие небольшими стайками под порывами могучего ветра; старые листья и частицы пыли завивались фонтанчиками, уходившими вдаль и распадавшимися на элементарные составляющие: им было куда лететь дальше, и никакие препятствия не стояли у них на дороге, и только дождик мог помешать их вечному движению, смешав на время с другими частицами и сделав тёмной грязью. Мы явно были в худшем положении: лишь единственная дорога – на станцию и дальше в столицу – имела для нас смысл и оставалась свободна от уже известных и незримых пока опасностей. Мы выбрались из переулка: улица выводила нас на главную трассу с недалёкой уже станцией железной дороги. Даже здесь был слышен шум уходящей электрички, уносившей последние надежды и подводившей итог сегодняшней экспедиции: оценки, вписанные Аликом в зачётную ведомость, вполне адекватно отражали результаты и навсегда закрывали для нас этот городок: только крайняя необходимость могла теперь снова заманить нас сюда. Мы обсудили последнее происшествие: мерзкий тип явно издевался над нами, используя служебное положение и нашу незащищённость перед местными мордоворотами, составлявшими службу охраны: безусловно, где-то там находился и бордель, и не покладая рук трудились и обеспечивали всех желающих торговцы героином, экстази и марихуаной, и наверняка процветали и другие – более экзотичные – способы времяпровождения, вот только мы не оправдали надежд и вышли из доверия у требовательных и придирчивых хозяев, получив пинком под мягкое место.

Весьма странно выглядело и то, что вход и выход находились в противоположных концах довольно длинного здания: возможно, владельцы не хотели соприкосновения только что пришедших клиентов и тех, кто проигрался в пух и прах, спустив немалые денежные средства. Вид прогоревших и разорившихся мог отрицательно сказаться на аппетитах новичков, скорректировав их желания и намеченные планы: всё подчинялось кассе, которую следовало пополнять всеми возможными способами и средствами: клиент загонялся в тяжёлый хорошо отлаженный пресс, и каждый новый поворот ручки должен был выцеживать из него ещё хоть немного сладостного сока, собиравшегося в огромную ёмкость, не давая ему уйти и превращая в сухую лепёшку на выходе.

Мы ещё легко отделались: любители рулетки имели шанс спустить любые, самые значительные деньги, и вряд ли помощь кого-то из магов могла позитивно повлиять на траекторию шарика, направив его в самое нужное отделение. Хотя я даже что-то выиграл: нельзя было исключить, что нас не пустили в игорный зал именно по этой причине, посчитав профессиональными игроками, способными обратить ситуацию в свою пользу.

Вряд ли наш проводник являлся штатным сотрудником предприятия: ловкий пройдоха и шулер просто удачно вписался в созданное чужими трудами грандиозное прибыльное дело. Подобно рыбе-прилипале он тёрся у брюха могучей зубастой акулы, благосклонно позволявшей подбирать недоеденные останки и не трогавшей его самого: он ведь мог оказаться полезным, завлекая глупую неопытную рыбёшку в широко раскрытую пасть, выдаваемую за грот в тихом уединённом месте. Со вкусом насаженные вокруг лилии и гребешки успокаивали и внушали доверие, не позволяли усомниться в чистоте и надёжности происходящего, направляемого в действительности по заранее определённому маршруту: акульи челюсти смыкались, кроша и перемалывая новую добычу, а шустрая и увёртливая рыба-прилипала успевала выскочить и доклёвывала мелкие крошки, тихо и плавно опускавшиеся на дно.

Мы не хотели больше давать повода: уже совсем близко гудел очередной поезд, обещая скорое избавление. Дома остались позади: только площадь с водонапорной башней и рынок отделяли нас теперь от спасительной гавани. Дорога шла мимо рынка: палатки и ларьки выстраивались нестройными шеренгами, расцвеченными плакатами и рекламой: как политической, так и чисто коммерческой направленности. Нам не хотелось ничего покупать здесь: велика была вероятность нарваться на очередную подделку, и мы просто двигались мимо, рассеяно проводя глазами по предложенному барахлу. Внезапно Алик остановился: он сделал резко стойку, подобравшись и оправившись; он уже посылал несмелые улыбки, когда я наконец обнаружил причину такого поведения, довольно похабного и странно выглядящего со стороны: молоденькая девушка – лет двадцати – высовывалась из-за ларька и явно заигрывала, привлекая и всеми силами распаляя моего друга и попутчика. Она строила ему глазки, ласково грозила пальчиком – то ли предостерегая от дальнейшего, то ли наоборот – призывая приблизиться. Один раз она даже высунула язычок – быстрым пропеллером прокрутившийся и исчезнувший в красивом ротике, обведённом тёмно-красным бордюром. Похоже, он попался: явно ничему не научило его предыдущее, окрашенное в сумеречные тона: на моё замечание он грубо окрысился, стремясь к уже абсолютно конкретному и определённому. Конкретная земная девушка – довольно привлекательной наружности – наконец-то подавала ответные сигналы, отвечавшие насущным интересам и потребностям: они уже говорили на языке, доступном всем живым существам, которых природа по непередаваемой мудрости разделила на две половины, заставив пребывать в вечном движении и поиске, никогда не кончающемся и способном лишь на время задерживать ход. Он наконец-то был востребован, и как олень во время гона не обращал внимания на возможные препятствия и угрозы. Девушка приглашающе кивнула и отступила вглубь: тонким пальчиком она поманила Алика – ведь не здесь же он собирался прикладываться к святому источнику, дающему ласку и успокоение? Он поддался: мне оставалось лишь идти ему вслед, сопровождая в вселенском весеннем безумии, где – не исключалось – мне тоже мог обломиться драгоценный выигрышный билет, способный позабавить и утешить. Они уже о чём-то шептались и договаривались: я не мог разобрать невнятные еле слышные звуки и просто следил за маршрутом: уже три раза мы сменили направление, забираясь всё дальше вглубь обширного разлапистого скопления.

Здесь уже были палатки, наполненные одеждой и обувью, и продавцы самых разных национальностей наперебой старались привлечь нас пёстрыми и дешёвыми шмотками. Но разумеется, нам было не до них: где-то в глубине нас дожидалось со вкусом приготовленное ложе, хозяйка которого наверняка имела значительный опыт в своей специфической сфере деятельности: длинные ядовито-фиолетовые коготки едва ли годились для обычной повседневной жизни, а кареобразная форма причёски вместе с цветом волос – где сквозь искусственную черноту проглядывали рыжие огненные пряди – вполне завершали сложившийся ясный образ.

Мы опять свернули – теперь направо: узкий проход шёл между двумя палатками, уходя в темноту. Вот мы наконец и добрались? Девушка двигалась первой, я замыкал шествие. Проход стал чуть шире: мы вползали в какое-то неясно очерченное пространство, где почему-то не оказалось кроватей или хотя бы лежанок с матрасами: я попробовал оглядеться, и тут же получил могучий удар в спину, заставивший растянуться в серой дорожной пыли.

Нас уже окружили со всех сторон: четверо мордоворотов – среди которых уже не было девушки – крепко держали нас в объятьях, а ещё один – невысокий, но крепкий – с интересом ощупывал взглядом очередные – по всей видимости – жертвы хитроумно задуманной комбинации. Наконец он закончил осмотр.

“Ну чего стоите? Сымайте давайте, сымайте.”–”Что?”–”Как что: куртки, штаны.”–”А может не надо?”–”Я те дам: не надо! Ну-ка, Витёк.”– Один из стражей размахнулся и двинул мне в солнечное сплетение. Я сразу повис у стражей на руках, почувствовав удушье. Меня отпустили, дав сесть на колени. Сквозь лёгкую муть я услышал голос Алика: он что-то верещал про то, что всех их запомнит и ещё сюда вернётся – уже со спецбригадой, способной разнести весь гадюшник к такой-то матери и их лично закатать в бетон: после чего сразу же словоизвержение резко прекратилось. Судя по звукам, дело не ограничилось одним только ударом: пару раз он ещё вскрикнул, не поминая больше ничьих родственников или знакомых. Стражи уже стягивали с меня куртку и внимательно ощупывали карманы джинсов: обнаруженный тайник с сотней долларов вызвал заметное оживление, так что мне ни разу даже больше не досталось: меня лишь попросили перевернуться на другой бок, чтобы проверить содержимое оставшихся карманов. Однако грязный платок был малопримечательной находкой: и откуда же им было знать о тайнике в завёрнутой штанине – моей последней надежде в этот тёплый весенний день, завершавшийся так тягостно и плачевно?

Но штаны не произвели на мордоворотов заметного впечатления: протёртые швы и обтрепавшиеся канты превращали их в не самый выгодный товар, тем более что и фирма-изготовитель мало что значила для обычного рядового клиента. Стандартная азиатская поделка – довольно привлекательная на вид – была подобна сотням и тысячам других, разбросанных по бескрайнему пространству: мне позволили оставить их всё-таки себе. “Да вы что, ребята: нам же ещё в столицу ехать! Как же мы без штанов?”

Последний аргумент, а также наша дальнейшая покладистость сделали своё дело: мы подробно описали укромные места наших сумок, где хранились оставшиеся денежные запасы. Тут же они оказались обнаружены: предводитель уже вполне миролюбиво обращался с нами, позволив Алику также не раздеваться до трусов. “Но, я надеюсь, вы больше нигде ничего не припрятали?” Мы дружно поклялись: мы и так уже лишились трёх или четырёх сотен долларов – не считая ещё более ценных курток и сумок. “Да куда мы могли их ещё засунуть: и мы ведь не миллионеры.“ Он задумчиво посмотрел на нас. “Ладно, верю. В-общем, так: минут двадцать вы тут ждёте, потом можете валить. Ах да, ещё часики: давайте-ка сюда.” Нам пришлось расстаться и с наручными часами. “Ну ничего: время вы на глазок определите.” Он аккуратно сложил новую добычу в сумку: остальные вещи уже были распределены между подручными, и никуда не торопясь они покинули поле боя, оставив нас зализывать раны и предаваться тяжким раздумьям.

Теперь уже я имел полное право выместить злобу на Алике: именно его блудливость и привела нас к новому конфузу. “Я ж тебя пытался остановить: ты совсем рехнулся?”–”Да это обычная шлюха была: и кто же знал-то?”–”Подсадная утка, а не шлюха: чтобы ловить глупых селезней.”– Он тяжко вздохнул.–”Хорошо хоть без штанов не остались: недалеко бы мы тогда отсюда ушли.”–”Это точно.”–”У тебя хоть что-нибудь сохранилось?”– Алик молча кивнул, пристально вглядываясь в неясную темноту: там мог ещё скрываться тайный соглядатай, обязанный проконтролировать наше поведение. Про местонахождение тайника я спрашивать не стал: если в самом деле за нами следили, то можно было нарваться на продолжение обыска, и тогда уже вряд ли мы своим ходом добрались бы до дома. Мы и так здесь слишком многого лишились: следовало логично объяснить теперь потерю сумок и таких дорогих курток, и хорошо ещё было то, что паспорта мы сегодня оставили дома, вполне сознавая возможный риск экспедиции.

Нам всё-таки стоило подождать условленное время: слегка помятая одежда нуждалась хоть в какой-то чистке, так же как и наши телесные оболочки. Даже у меня в нескольких местах болело и покалывало, Алику же в этот раз досталось значительно больше: пара синяков скрывалась где-то в районе грудной клетки и живота, а разбитая скула кровоточила и понемногу вспухала, грозясь расплыться синей медузой. Мы проверили серьёзность травмы: он всё же мог нормально двигать челюстью, и вряд ли кроме сосудов оказалось повреждено что-то более существенное. Здесь мы не могли заняться лечением, и даже простая элементарная вода вряд ли была нам доступна: если только известные всем благодетели – разбогатев и почувствовав раскаяние – всё же соорудили на станции специально оборудованное помещение, снабжённое достижениями цивилизации вплоть до зеркал и туалетной бумаги.

Однако – как выяснилось в ближайшей палатке – наши чаяния были напрасны: лишь дощатый барак – разделённый на две половины с рядом равных овальных отверстий и перегородками между ними – представлял данную службу на прилегающей к станции территории. “А за водой: это вам на колонку надо.” Мы расспросили, где находится колонка: путь оказался неблизкий и заковыристый. “А здесь – только минеральная вода в бутылках.” Мы вежливо поблагодарили, принимая информацию к сведению. Местонахождение милиции мы выяснять не решились: возможное расследование выдало бы нас с головой, к тому же мы были здесь явными чужаками, не сумевшими вписаться в местные реалии и только портившими всем праздничное выходное настроение.

Мы стали выбираться к выходу: среди разгула и хаоса непросто было обнаружить кратчайшую дорогу, и мы наметили определённое направление, в любом случае ведущее нас на свободу. Палатки с одеждой перемежались здесь павильонами с бытовой техникой – выставляемой чуть ли не на проходе – так что даже немного удивляла подобная беспечность. Далеко не везде видны были бдительные продавцы, и случайный прохожий наверняка мог бы прихватить коробку-другую и не спеша удалиться с видом довольного и уверенного в себе посетителя местной барахолки, нашедшего то, что было очень нужно.

Они явно провоцировали нас – обобранных этим городом и жаждавших мести и каждому отдельно, и всей совокупности домов, дорог и магазинов, превращённых злой волей в труднопроходимые джунгли: мерзкие пауки наставили повсюду почти не видных глазу ловушек, периодически задерживавших нас в этот тёплый майский день, попутно выдаивая и стараясь освободить от всего самого ценного. Мы переглянулись: Алику безусловно было созвучно подобное настроение, и его угрозы в адрес обобравших нас мордоворотов не были пустыми и напрасными. Но ведь месть могла начаться уже сегодня и сейчас? Похоже, он решился: развал с правой стороны как раз оставался без видимого присмотра, вмещая кроме бытовой техники и горку разнообразных напитков. Большая ёмкость с пивом в наибольшей степени устраивала его сейчас: он выудил из горки длинную пузатую бутылку и сразу ускорил шаг. Никто не смотрел в нашу сторону: мы торопливо удалялись с места одновременно позора и мести, уже не присматриваясь к выставленному на обозрение: теперь нашей целью была платформа с гудящей вдалеке электричкой, способной обеспечить поспешное и резкое отступление. Мы перешли на лёгкий бег: последний ряд ларьков отделял нас от открытого незанятого пространства, когда неожиданное движение прямо по ходу заставило затормозить и остановиться.

Некто в защитном костюме – только сейчас замеченный и даже не проявившийся пока окончательно – держал нас за руки и не пропускал к спасительной платформе. Алик снова уже верещал и требовал прохода – на что вполне обозначившийся уже охранник грозил суровыми карами и лишениями. “Да я щас братков позову: а у них разговор короткий!” Значит нас на самом деле держали под контролем и просто готовили ловушку, всегда готовую захлопнуться? Но в зоне нашей видимости больше не было людей, представляющих для нас опасность: мы обменялись с Аликом понимающими взглядами и сразу перешли в наступление. Мы всё же были сильнее одного не самого крепкого охранника: Алик отцепил державшую его руку, а я даже смог заломить крепкую волосатую конечность, слегка пригнув вовсю бушевавшего теперь аборигена. “Ты успокойся, браток.” Однако предложение только раздразнило его: охранник сам заверещал теперь, призывая на помощь и грозя уже вещами совсем неприятными и даже слегка шокирующими.

Электричка уже стояла на платформе: нам никак не стоило задерживаться здесь дальше, и я взял на себя инициативу: точно прицелившись, я изо всей силы пнул местного служителя в толстый упитанный зад, пустив его в громоздившуюся неподалёку кучу коробок: это давало хоть какую-то фору, способную обеспечить отрыв. Бросив бутылку мы рванули к спасительной гавани: запоздалые трели уже не могли остановить нас и только подстёгивали горячее желание навсегда уйти отсюда. Перед нами расступались и давали дорогу: кто бы смог остановить людей, изо всех сил рвущихся на свободу и достаточно грозных и опасных на вид. Оставалось последнее препятствие: короткая лесенка выводила на перрон с закончившей уже грузиться электричкой, и со страхом и ужасом мы увидели, как захлопываются двери, отрезая нам путь к бегству, и спасительная электричка медленно и плавно трогается с места.

Мы уже видели их: наше бегство не прошло незамеченным для других обитателей, совершенно забытых в тёплый майский день, и только последнее наше движение оказалось в зоне их внимания. Двое служителей закона – только сейчас обнаружив своё присутствие – спешили явно в нашу сторону с безусловно недобрыми намерениями. Значит, их уже оповестили? Когда нас грабили и избивали – можно было лишь догадываться о том, что где-то должны быть и наши заступники и защитники, расставящие всё по местам и готовые дать всему верную и правильную оценку: ведь сколько раз мы встречались уже с откровенным жульничеством и вымогательством, с вещами откровенно противозаконными и аморальными, и где же были все они со всей их грозной силой? Только теперь мы наконец-то вызвали интерес – по всей видимости направленный конкретной определённой стороной: здесь ведь нарушались не наши интересы, а наоборот – именно мы покушались наконец-то на святое – что и заслуживало немедленного и прямого ответа.

Однако мы не собирались сдаваться просто так: мы рванули по платформе в сторону наименьшего скопления людей, где можно было наверняка прорваться и уйти. Сзади засвистели и затопали: они явно собирались догнать нас и предъявить претензии. Впереди тоже заоглядывались: на нас уже смотрели, так что мы снова изменили направление: аккуратно спрыгнув, мы побежали по шпалам туда, куда ушёл поезд: главное было сейчас убраться куда угодно и любой ценой от праведного естественного гнева, вызванного нашим последним деянием. Шум стал тише и отдалённее: по всей видимости, они не решились последовать за нами и всё-таки остались наверху. Значит мы теперь в полной безопасности? Стоило подумать о том, как мы будем теперь возвращаться домой: ведь не по шпалам же до ближайшей станции или даже до столицы, где наверняка нас будут ждать с распростёртыми объятиями. Пока же надо было скрыться от преследователей: мы миновали станцию и бежали теперь мимо длинного забора, скрывавшего станционное хозяйство. Свист окончательно затих: вовсе не хотелось им, видимо, так уж надрываться и проявлять повышенное рвение, не вполне соответствующее получаемой зарплате и тяжести нашего проступка. У них ведь могли оказаться и другие дела и заботы, на фоне которых мы были лишь мелким незначительным отклонением от правил, которое можно было даже проигнорировать.

Мы свернули на тропинку, бегущую параллельно колее: хорошо утоптанная трасса казалась лучше неровной лестницы из шпал, местами уходящих в землю, а местами торчащих правильными выпуклостями, мешающими передвигаться. Явно не по линейке выравнивалась всё конструкция в момент её возведения, так что даже возникали некоторые опасения – а как же ходят здесь поезда, не сползая регулярно под откос и калеча вагоны и пассажиров, в числе которых были сегодня и мы. Поезда обладали, по всей видимости, огромным запасом прочности, позволявшим им скользить по ненадёжной опасной траектории: вполне возможно, что дело было в форме колёс, а также в скорости передвижения: любой автомобиль – самой примитивнейшей и отсталой марки – выиграл бы соревнование с тем мастодонтом, на котором мы прибыли ранним утром в этот город.

Но сейчас уже начинался вечер, предвещая нам неясные перспективы: возвращаться на станцию было слишком опасно, и лучше всего было найти машину и водителя, согласящегося совершить такую длинную поездку. Впереди как раз находился переезд; машины так и двигались в ту и другую сторону, и наверняка мы смогли бы договориться – за соответствующую сумму – о такой простой и очевидной вещи.

Мы остановились в тени кустика: надо было достать последние имевшиеся запасы, а также слегка облегчиться перед дальней дорогой. Вокруг было тихо и спокойно: никто не преследовал нас, и только огромная серая ворона орала с ветки ближайшего высокого дерева. Возможно, мы слишком близко оказались к её родовому гнезду, и она выражала крайнее недовольство и опасение. Значит, местные вороны тоже не желают нас больше видеть? Это выглядело уже просто оскорбительно: я поднял кусок гранита и швырнул в нужном направлении. Разумеется, я промахнулся: наглая птица сорвалась одновременно со вхмахом руки и отлетела на соседнее дерево, куда я уже никак не смог бы добросить. “Да что ты ерундой занимаешься?”–”А пусть не орут тут всякие.”– Алик явно не оценил моего поступка: застегнув ширинку, он ещё раз проверил деньги, переложенные в карман брюк; теперь мы были готовы двигаться дальше.

Но совсем недолго продолжалась наша радость и довольство собою: выбравшись почти на дорогу, мы обнаружили милицейскую машину, как раз подруливавшую к нам и явно собиравшуюся остановиться. Значит облава куда серьёзнее и глобальнее? Это не могло оказаться случайностью или недоразумением: выскочившие сотрудники – при табельном оружии и с дубинками в руках – уже вполне внятно кричали в нашу сторону что-то скабрезное и угрожающее, призывая одновременно остановиться. Они быстро приближались: эти молодцы явно занимались физподготовкой со всей серьёзностью и ответственностью и были в хорошей форме. Я встал первым: в этот раз мы проиграли по-настоящему, и глупо было оказывать сопротивление уже настоящим служителям закона: нашим главным защитникам в мирной жизни.

Однако грубовато повели себя те, о ком я был такого высокого мнения: налетев с разгону, они без разговоров применили своё главное орудие производства. Два удара палкой заставили меня упасть на землю, и ещё один – ногой в живот – принудил забыть обо всём и сосредоточиться на яркой дикой вспышке, сразу же отрезвившей и поставившей на место представления о том, как всё должно быть в этом лучшем из возможных миров.