Электронная библиотека » Алексей Иванов » » онлайн чтение - страница 6

Текст книги "Бронепароходы"


  • Текст добавлен: 24 июля 2023, 15:20


Автор книги: Алексей Иванов


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Шрифт:
- 100% +
03

Вольские пароходы швартовались к другим пароходам, стоящим возле дебаркадеров самарских пристаней, – какой где пристроился. Хамзат Мамедов перебрался на берег, на улицу, огляделся и махнул рукой извозчику.

– На Щепновку, друг, – сказал он, влезая в рессорную коляску.

Мамедов казался грузным, как матёрый медведь, но, подобно медведю, двигался неспешно и ловко. Мясистое лицо его обросло чёрно-седой щетиной. Толстый нос делал Мамедова похожим на безобидного деревенского увальня, однако тёмный взгляд персидских глаз давил с какой-то непреклонной силой.

Коляска катилась по Набережной улице вдоль Волги мимо причалов, купален, плотомоен, штабелей брёвен, рыбных садков, лодок и складов. Навстречу попадались ландо с дамами под зонтиками, офицеры, мальчишки-лоточники, чиновники с семействами на моционе и провинциальные щёголи – будто не было никакой революции и большевистского простонародья.

Нобелевский городок располагался на стрелке реки Самары, на месте бывшей деревни Щепновки. Мамедов издалека увидел огромные клёпаные цилиндры резервуаров, выкрашенные в белый цвет, и кирпичную башенку водокачки. Городок был обнесён аккуратной деревянной оградой. Мамедов смотрел с ясным чувством правильности того, что здесь сделано.

Карл Петрович Нюстрём, управляющий Самарским отделением, принял гостя в своём просторном кабинете с готическими часами.

– Мы здесь отрезаны от новостей компании, – сказал он, усаживаясь в кресло. – Что происходит в Баку? Нефтепромыслы национализированы?

– Да, любэзный, – усмехнулся Мамедов. – Там совсэм плохо. Деватсот скважин с дэбетом, а большевики нычего нэ могут взять. Рабочие на мытингах. Пэрегонные заводы стоят. Пароходы стоят. Нэфт сначала слывали в ямы, потом нэкуда стало, льют в морэ.

А вас, я вижу, нацьонализация пощадыла?

– Повезло, – подтвердил Нюстрём. – Ленин подписал декрет двадцать пятого мая, а пятого июня совдеповцы уже бежали из Самары от чехословаков. Словом, не успели ничего у нас растащить или разрушить.

– И как под учредыловцами жить, Карл Пэтрович?

– Отношения у нас нейтральные. КОМУЧ признаёт частную собственность. Но проблема, Хамзат Хадиевич, в другом. КОМУЧ сам занимается вопросами сбыта, а это для коммерции неприемлемо.

Мамедов поворочался, устраиваясь в кресле удобнее.

– Прочная лы власть у КОМУЧа?

– Он держится на штыках чешского легиона, – пояснил Нюстрём. – И в обществе поддержки у него нет. У всех свои претензии. Буржуазия недовольна тем же, чем и мы. Офицерство не принимает демократию. Рабочие до сих пор одурманены идеями коммунизма.

Крестьяне обозлены мобилизацией.

– Жал, – заметил Мамедов. – Пры всэх нэдостатках КОМУЧ нэплох.

– Судьба КОМУЧа решится на фронтах, а там у него пока успех. Красные отступают. Сызрань теперь наша, Уфа наша, вся железная дорога от Самары до Челябинска тоже наша. В Оренбурге и Уральске казачьи правительства.

Мамедов в сомнении покачал головой.

– Заволжья мало, – сказал он. – Я видел Россыю. Болшевики побэдят.

– Давайте будем оптимистами, – возразил Нюстрём.

– Эманьил Людьвигович считает, что надо пэрестраиваться под власт Совэтов. Потому я и здэс, дорогой.

Советская власть после долгих колебаний национализировала нефтяную промышленность, однако на время оставила её под управлением прежних хозяев. Мамедов знал, что Нобель надеется отыграть собственность обратно.

Мамедов трезво осознавал значение товарищества «Бранобель». В любом уездном городе России и в любом затерянном селе имелись керосиновые лавки «Бранобеля»: керосиновые лампы освещали всю страну. Нобелевские дизели крутили станки на сотнях российских фабрик. На мазуте и бензине Нобелей работали двигатели пароходов, автомобилей и аэропланов. Россия не могла обойтись без Нобелей. Но большевики выкинули их вон. А Нобели не хотели отрекаться от дела, в которое они вложили столько упорства и веры.

Нюстрём извлёк из портсигара папиросу, всунул в мундштук и закурил.

– Слушаю вас, Хамзат Хадиевич.

– Эманьил Людьвигович жэлает вынудить болшевиков вэрнуть ему «Бранобэль» на прэжных основаньях. Йили хотя бы заключить концессью.

– Большевики понимают только язык силы.

– Ещё они должны понять размэн.

– Что вы имеете в виду? – прищурился Нюстрём.

– КОМУЧ отрэзал болшевиков от Баку. Нэфтаные караваны по Волге нэ пройдут. У болшевиков нэт нэфти. Нобэль может прэдложить йим Арлан.

Башкирское село Арлан находилось в низовьях Белой недалеко от Камы.

– Нефтеносен ли Арлан? – усомнился Нюстрём.

– Доказатэлства должна добыть экспедицья Турберна. А Турберн до сых пор нэ получил баржу с буровым оборудованьем. Так что судба компаньи, Карл Пэтрович, завысит от этой баржи. Я должен доставыть её Турберну. Болшевики мнэ нэ помогут. Но учредиловцы должны помочь.

– Это же против их интересов! – удивился Нюстрём.

– У ных тоже нэт нэфты. Убэдите их, мой друг, что Арлан достанэтся йим. От Уфы до Арлана по Белой только дэнь пути на пароходе.

– Сарапул ближе, – возразил Нюстрём.

– Но красные просто забэрут всё. А бэлые соблюдают частное владенье.

Нюстрём размышлял.

– Что ж, Хамзат Хадиевич, – сказал он, – будем спасать нашу баржу!

Мамедов встал, подошёл к окну и отодвинул занавеску. Яркое солнце, ухоженные дома служащих, тополя, столбы с проводами, рельсы с вереницей цистерн, причалы – правда, без остроносых наливных барж, слепящий простор Волги, белое облако. Здесь, в государстве Нобелей, был мир, в котором всегда что-то строили – буровые вышки, заводы, моторы, дороги, суда. Здесь был разумный порядок. Достаток. Справедливость. Он, Хамзат Мамедов, не умел изобретать новые машины или руководить промышленными предприятиями. Зато он умел убивать ради тех, кто созидает.

04

Затон не вместил всех судов, и пассажирские пароходы выстроились друг за другом вдоль пристаней Сарапула – «поволжской», «самолётовской» и КАМВО; компаний Курбатова, Якутова, Любимова и Сироткина. При взгляде с другого края широкой Камы пароходы сливались в общую светлую полоску.

Лёгкая прогулочная лодка поворачивала в воложку за островом. Военком Ваня Седельников держал румпель руля, Волька и Утёмин гребли, а Маркин и не порывался сесть к веслу – он же командир. Ляля улыбалась: Николь думает, что она, Ляля, допустит к себе только мужчину из начальства, поэтому изображает начальника. Смешной он, Николь. Хороший, но смешной.

Беглая «Межень» стояла на двух якорях у Девятовской мельницы. Ляля внимательно рассматривала судно. Чёрный корпус, широкая дуга колёсного кожуха, белая надстройка с многооконной рубкой и чуть склонённой трубой. На носу – крамбол с якорем, на мачте – красный флаг, вместо буксирных арок – длинный пассажирский салон, за кормой – задранная шлюпка на шлюпбалке. Впрочем, угловатой лёгкости большого парохода Ляля не почувствовала.

– Помню, как на «Межени» к нам Столыпин приплывал, – уважительно сказал Седельников. – Великая княгиня Елизавета Фёдоровна тоже…

На борту парохода замелькали моряки – это команда заметила гостей.

– Эй, на шканцах, прими швартов! – повелительно крикнул Маркин.

Моряки на «Межени» посовещались, а потом подцепили лодку багром.

На невысокий борт парохода первыми вскарабкались Волька и Утёмин. Маркин подсадил Лялю, влез сам и подал руку Ване Седельникову.

По причине жары моряки на «Межени» были в одних тельняшках или голые до пояса, но все – в бескозырках с названиями балтийских кораблей. На загорелых телах угрюмо синели татуировки с якорями и штурвалами.

– Сдай наганы, – надменно потребовал долговязый матрос, видно вожак.

На переносице у него сидело непривычное для флотского пенсне, из-под бескозырки с лентой «Гангут» свешивались длинные, как у попа, волосы.

– Это шиш вам, братишки, – весело ответил Волька. – А ты кто такой?

– Я командир. Фамилия моя Рехович. Теперь вы назовитесь.

Маркин, не желая ссориться, назвал всех своих спутников.

– Баба! – внятно раздалось в толпе моряков.

В кратком слове прозвучали сразу и приговор, и удовольствие.

Моряки «Межени» заухмылялись.

– Я вам не баба, – дерзко и спокойно ответила Ляля. – Для нормальных мужчин я товарищ женщина. А для вас – флаг-секретарь флотилии.

Она сама ещё в Нижнем придумала себе такую должность.

– И голосистая! – добавили в толпе с издёвкой.

Ляля ожидала такого отношения. Она сразу почувствовала, что эти, на «Межени», трусят – а потому и напоказ глумятся над тем, кого считают слабее. Но она-то не слабее – она и сильнее, и храбрее.

И подомнёт их под свою волю.

– Айда в кубрик, – погасил раздор Маркин. – Потолкуем про ваш бунт.

«Межень» не поднимала бунта, она просто сбежала. Бунт подняли левые эсеры. Ляля с Раскольниковым были на том съезде Советов в Большом театре, когда чекисты арестовали всю левоэсеровскую фракцию. В ответ на арест восстал Михаил Муравьёв, командующий Восточным фронтом. Он находился в Казани. На пароходах он отправил два полка в Симбирск. Сам главком и его матросская охрана загрузились на «Межень», прихватив кафешантанный оркестр и певичек. Но веселье длилось недолго. В Симбирске, объявив свою республику, Муравьёв сунулся в губернский исполком, в бывший кадетский корпус, а там большевики устроили ему засаду. Муравьёва застрелили. Быстро протрезвевшая «Межень» немедленно дала дёру до Сарапула и затаилась.

Кубриком на «Межени» считалась императорская салон-столовая. Ляля увидела измызганные занавеси на окнах, изящные стулья в стиле Людовика XV, оттоманку и банкетный стол с грязными стаканами. Пахло табачным дымом, жареной рыбой и «балтийским чаем» – водкой с кокаином. Матросы и Рехович уселись по одну сторону стола, Маркин со своими – по другую.

– Большевики – узурпаторы, – холодно изрёк длинноволосый Рехович. – Партия эсеров – за народоправие. Нам не по пути.

– Да плюньте на эсеров, – благодушно ответил Маркин. – Их шалману всё одно амба, а на вас, братва, у советской власти зуба нет. Ну, сдурили. Бывает. Однако ж вы дунули не в Самару и не в Уфу к белочехам – значится, наши. Короче, давайте назад на базу. Я – комиссар, я за вас заступлюсь.

Но Лялю не устраивал мирный исход. Она ощущала злое возбуждение. Ей хотелось подвига, яркой победы, о которой потом будут рассказывать.

– А если среди вас идейный враг, так мы его здесь и шлёпнем, – прямо заявила Ляля. – Нам для такого дела полк не нужен, сами справляемся.

– Ну, Михаловна… – изумлённо замялся Маркин.

А Ляля смотрела на Реховича. Этот самозваный капитан ей не нравился. Догматик. Умничает, полагает себя равным с ними – командирами флотилии.

– Вы, я вижу, ценная. – Рехович блеснул на Лялю стекляшками пенсне. – Только женскому полу на флоте делать нечего. Жениха, извиняюсь, ищете?

Ляля была довольна, что Рехович не удержался, свернул на тему баб.

– Товарищи интересуются вопросом о браке? – Ляля с вызовом обвела яркими глазами осклабившихся матросов «Межени». – Могу просветить.

– Исключительно взволнованы, – процедил Рехович.

– Не о бабах речь, – вклинился Маркин, но на него не обратили внимания.

– А давай, товарищ агитатор, для почину поженимся, – с наглецой вдруг предложил полуголый и татуированный матрос. – Любовь – дело почтенное.

Военком Ваня Седельников покраснел – то ли от гнева, то ли от стыда.

– Позаботься о нуждающихся, товарищ женщина! – влез другой матрос.

Ляля не боялась этих людей. Под рукой у неё был браунинг, да и свои не должны подвести. Утёмин стреляет быстро и метко, и у него нюх на опасность. Волька Вишневский тоже не лопух: бывший разведчик, сейчас он не ощущает угрозы и с удовольствием ждёт, как острая на слово Лялька разделает всех противников. А Николь – вот размазня! – улыбается матросам заискивающе.

Рехович медленно встал и сдёрнул с окна грязную занавеску.

– Поспешите, товарищ представитель из центра, – сказал он. – Нас тут много, друг друга торопим. Вот вам и простынка для прелюбодейства.

Рехович с презрением бросил занавеску на стол перед Лялей.

Это было оскорбление, и Ляля его ждала. Она царственно простёрла руку с уже приготовленным браунингом и выстрелила в Реховича. Она знала, что выглядит прекрасной и смертоносной, как эриния с факелом. Но зазвенело разбитое окно – Ляля промахнулась даже с расстояния в пять шагов.

Матросы «Межени» шарахнулись от стола, сваливая посуду, а Рехович, пошатнувшись, цапнул кобуру на бедре. И тотчас грянул второй выстрел – это военком Ваня Седельников раньше остальных выхватил свой военкомовский маузер. Реховича отбросило на простенок, он уронил пенсне и сполз на пол. А юный Ваня побледнел, испугавшись своего поступка.

Утёмин, Вишневский и Маркин уже стояли, направив на матросов наганы.

– Ша! – предупреждая, рявкнул Волька.

А Лялю не смутило, что она промахнулась.

– Ну, есть ещё охотники советскую власть на излом взять? – громко и торжествующе спросила она.

05

До революции в больших речных городах состоятельные семейства летом завтракали на пароходах: каждый день – на новом. По утрам торжественные белые лайнеры ожидали гостей у резных дебаркадеров. Судовые рестораны состязались друг с другом в изысканности убранства и разнообразии блюд. Блестели столовые приборы. Солнце нежно сияло сквозь занавеси двусветных окон, обещая благополучный и добропорядочный день… А в июле 1918 года Самара оказалась последним городом России, где ещё сохранилась добрая традиция пароходных завтраков. Только рестораны позволяли пассажирским судам зарабатывать хоть какие-то деньги, когда все рейсы упразднили.

«Витязь», знаменитый лайнер общества «По Волге», был пришвартован к пристани напротив пивоваренного завода фон Вакано. С борта парохода открывался вид на краснокирпичные заводские корпуса с мансардными окнами и высокими трубами, над которыми вертелись флюгеры. В ресторане, украшенном пальмами в кадках, за круглым столом сидели трое: Мамедов, Георгий Мейрер – командир боевой флотилии и Василий Филипповский – начальник отдела торговли и промышленности в правительстве КОМУЧа.

– Не сочтите за неучтивость, господа, но я и вправду голоден как волк, – признался Филипповский и махнул рукой официанту: – Человек, подойдите!

Официант со злорадной улыбкой положил Филипповскому – министру – карту кушаний, где многие блюда были вычеркнуты карандашом.

– Филе соте, битков, лангетов и дичи желать не извольте, – сказал он.

– Просто гурьевскую кашу, – ответил Филипповский.

– Французских фруктов нет-с.

– Значит, без фруктов.

– Иди, любэзный, – отослал официанта Мамедов. – Господа, нэ тяните.

– Ваша идея, Мамедов, – самоубийство! – резко заявил мичман Мейрер.

Ему было чуть за двадцать. Длинноносый, ушастый и худой, по виду гимназист, а не моряк, Мейрер изо всех сил старался выглядеть суровым. Мамедов догадался, что этот юнец просто смущается перед Филипповским – лейтенантом флота, который на броненосце «Орёл» прошёл через грохочущие водопады Цусимы и японский плен, а потом сделался ярым революционером.

– Не преувеличивайте, – сказал Филипповский.

Мамедов предпочёл отнестись к Мейреру серьёзно. Да, мальчишка, да, горячий и самолюбивый, но судить надо по делам, а не по годам. Едва чехи вошли в Самару, Мейрер сам, без всякого поручения, принялся формировать боевую речную флотилию. Вместе с товарищем, таким же зелёным мичманом, на моторном баркасе-рыбнице Мейрер объехал самарские затоны, пароходные стоянки и зимовки и перегнал в город несколько брошенных буксиров. Каким-то образом он убедил чехов дать ему артиллерию и на двух своих пароходах установил по орудию – получились канонерки. Они-то и встретили под Сызранским мостом армаду беженцев из города Вольска.

Мамедов решил успокоить мичмана:

– Опасность есть, уважаемый, но мы будем осторожны. Нам ведь только, слушай, мимо Симбирска пройти. А на Каме красные ночью спят.

– Рейд вполне возможен, – добавил Филипповский. – Вы сами, Георгий Александрович, ходили на пароходе в тыл большевикам.

Мичман недовольно засопел, но возражать не стал.

Из полумрака буфета за веерами пальм снова появился официант.

Теперь он бережно держал завёрнутую в полотенце бутылку вина.

– Вам подарок от капитана, Василий Николаич. Прикажете откупорить?

– Не надо, оставьте. – Филипповский посмотрел на Мейрера. – Георгий Александрович, вы должны понимать значение нефти для нашей борьбы…

– А я прекрасно понимаю! – Мейрер ответил надменным взглядом. – К вашему сведению, господин Филипповский, мой отец руководил астраханской конторой Восточного общества!

Восточное общество было учреждено управляющими Рязано-Уральской железной дороги; их нефтекараваны ходили от Баку до Саратова, где на реке при станции располагались причалы для наливных барж и плавучие перекачки. Караваны обслуживали бакинские промыслы Манташевых, Лианозовых и Гукасовых. Пять лет назад коммерческие банки, кредитовавшие пароходства, в угаре создания синдикатов соединили общество с компанией «Кавказ и Меркурий» в трест КАМВО – самое большое речное предприятие империи.

– Извините, если задел, – сказал Филипповский. – Но я ответственно прошу вас проявить должное уважение к моему требованию. Официально ваши суда числятся во временной собственности Комитета. И Комитет решил оказать содействие господину Нюстрёму и товариществу «Бранобель». Вы должны передать одно судно господину Мамедову. После прибытия вольской флотилии беженцев у вас, Георгий Александрович, вполне достаточно пароходов для ваших дивизионов верхнего и нижнего плёсов.

Объявив денационализацию, КОМУЧ возвращал суда бывшим владельцам, но далеко не все владельцы находились в Самаре. Судами без хозяев КОМУЧ распоряжался по своему усмотрению, обязавшись оплатить возможный ущерб от своих действий, если хозяева найдутся. Нюстрём уведомил правительство КОМУЧа, что принимает выплаты за один буксир на счёт «Бранобеля».

– Предупреждаю, что лучшие суда не отдам, – ревниво сказал Мейрер.

– Лишь бы пароход нэ тонул и колёса крутились, – согласился Мамедов.

Скорее всего, буксир, взятый у Мейрера, не вернётся в Самару – потому Нюстрём и не пожелал выделить Мамедову пароход из флота «Бранобеля».

– И пулемёты хочу, – мягко напомнил Мамедов.

Мейрер пристально поглядел на этого вкрадчиво-самоуверенного азиата, больше похожего на грузчика-амбала с пристаней Баку, чем на агента фирмы Нобелей. Не много ли он о себе думает?

– Поделитесь трофеями, взятыми после тарана, – сказал Филипповский.

Недавно в ночном рейде буксир «Вульф», на котором шёл Мейрер, смял и потопил разведывательную «горчицу» красных. «Горчицами» на Волге называли небольшие и вёрткие винтовые катера для работы в порту.

– Хорошо, – недовольно смирился Мейрер. – Я уступлю вам «Русло», буксир купца Чкалова. Он сейчас на смене баргоута у стенки Журавлёвского завода. Пришлю два пулемёта и боезапас. Надеюсь, это вас удовлетворит?

– Вполне, дорогой, – слегка поклонился Мамедов.

06

Конечно, «Межень» не была императорской яхтой. Она была разъездным судном управляющего Казанским округом. Под царя «Межень» перелицевали в тринадцатом году, когда праздновали трёхсотлетие Романовых. Николай II с семейством плыл от Нижнего до Костромы, до Ипатьевского монастыря. Ляля видела в «Ниве» фотоснимки императорской флотилии: пароходы, увешанные гирляндами флажков. А теперь своя флотилия будет у неё, у Ларисы Рейснер, и она, Лариса, уже взяла себе «Межень». Кто был никем, тот оказался всем.

Пулемётная очередь с «Межени» выбила цепь белых фонтанчиков перед носом «Фельдмаршала Суворова», и лайнер тотчас сбросил пар. Два судна неповоротливо сблизились посреди широкой реки и громоздко счалились, почти соприкасаясь «сияниями»: «Межень» полностью погрузилась в синюю тень большого парохода. Маркин и Ляля выбрались на колёсный кожух. Они ждали капитана «Суворова». А на галерею лайнера встревоженно высыпали пассажиры – крестьяне-мешочники и прилично одетые господа.

Пожилой и седоусый капитан спустился из рубки, придерживая китель: правая рука у него висела на перевязи, и китель был просто наброшен на плечо.

– Почему на ходу? – строго спросил Маркин. – Навигация запрещена!

– Домой двигаемся, господин моряк, – устало пояснил капитан, – в Спасский затон. У команды там семьи, кормить надо. Войдите в положение.

– А пассажиров зачем набрал? Капитализм обратно разводишь?

– У людей тоже нужда, – просто ответил капитан. – А нам заработок.

Разумеется, капитан был прав, но Маркин хотел придраться.

– Кто тебя в рейс выпустил?

– В Осе уездный комиссар просто отогнал от пристани.

– Бумагу разрешительную дал?

– Не дал, – покорно признался капитан.

Аристарх Павлович уже понял, что с большевиками спорить нельзя. Да, он увёл пароход из Перми, но чего добился? При прорыве погиб старпом, а комиссары послали на камские пристани телеграммы, что «Суворова» надо задержать. И в городе Осе пароход задержали. Команду посадили в подвал уездного Совета. Его, знаменитого капитана Фаворского, гноили в каталажке, будто базарного карманника!.. Семнадцать дней с квашеной капустой, вшами и парашей!.. А затем случилось что-то непонятное. В Перми – или в Нижнем, или в Москве – большевики упразднили речком, который занимался делами пароходств, и все распоряжения речкома отменились. В том числе и приказ об аресте «Суворова». Команду выпустили и приказали проваливать. Рупвод – новое управление пароходствами – «Суворовым» не заинтересовался.

Из толпы пассажиров на галерее за переговорами Аристарха Павловича с командиром «Межени» внимательно наблюдал Костя Строльман. Он пытался вспомнить: красивая девушка рядом с командиром – где он её видел?…

Ляля была уверена, что пассажиры «Суворова» любуются ею. Она и сама с удовольствием разглядывала пароход – огромный и такой белый на ярком солнце, что мелкие волны вокруг сверкали отблесками. Ляля думала, что сейчас она подобна флибустьеру – в её власти беспомощный и богатый фрегат. О флибустьерах писал стихи Гумилёв. Честолюбивый до бешенства, храбрый до безумия и неверный как бог. Великий поэт. Благородный подлец. Её первая отчаянная любовь. Она звала его Гафиз, а он её – Лери. Знал бы бессердечный Гафиз, что его милая Лери сейчас – словно Мэри Рид, королева пиратов!

– Пароход надо обыскать, – беспощадно распорядилась Ляля сразу и для Маркина, и для капитана «Суворова». – Оружие и ценности реквизируем.

Маркин не возразил против обыска. Он чувствовал себя виноватым – не он застрелил Реховича, который оскорбил Лялю, – а потому хотел угодить.

– Как прикажете, господа товарищи, – глухо ответил Аристарх Павлович.

Ляле нравилось ощущать демоническую природу силы. Важен был не результат, а месмерическая энергия, наполняющая душу свежестью. Ляля молча и торжествующе смотрела, как матросы «Межени» сгоняют пассажиров и команду «Суворова» точно стадо на верхнюю палубу и переворачивают всё в каютах. Бабы-торговки орали, мужики ругались, а люди образованные были поумнее и подчинялись безропотно. Матросам даже стрелять не пришлось.

– Михаловна, оно ведь разбой, – не вытерпев, тихо сказал Ляле Маркин.

– Николь, а ты почувствуй, что такое революция, – мечтательно ответила Ляля. – Не как передел собственности, а как стихия нового сотворения!

Маркин только вздохнул. Лялька – девка совсем шальная.

С галереи «Суворова» Волька Вишневский вытолкнул на колёсный кожух «Межени» молодого человека в потрёпанном мундире путейского инженера.

– Лариса Михайловна, ваш знакомец, – весело представил его Волька.

Молодой человек сердито смотрел Ляле в глаза.

– «В упругой грации жеманного Кановы, в жестокой наготе классических камней…» – вдруг процитировал он, и Ляля вскинулась: звучали её стихи!

А Костя Строльман вспомнил, где видел эту красногвардейскую девушку. В столице, на творческом вечере в «Академии стиха» при журнале «Аполлон».

– Мы знакомы, сударь? – величественно спросила Ляля.

Костю нисколько не трогала её красота. Костя кипел от обиды, потому что матросы отобрали у него всё, что при нём было.

– В Петрограде я слушал вас на поэтических чтениях, – ответил Костя. – Вы должны сохранить высокие сердечные порывы тех времён. Я требую вернуть мне кольцо моей матери. Его изъяли незаконно.

Ляля вспыхнула, а потом заледенела.

– Понадеялись моими стихами выкупить своё имущество? – Ляля окатила Костю презрением. – Вы банальный мещанин. Убирайтесь на свой пароход.

Настроение у Ляли испортилось. Она не стала дожидаться развязки с «Суворовым» и спустилась с кожуха вниз в салон-столовую, который теперь служил ей каютой. Она чувствовала себя очень одинокой. Люди вроде этого путейца порабощены материализмом, точнее, потерей благополучия. А те, кто делает революцию, слишком просты. Кто её поймёт? Раскольников? Да, он сложный, но по натуре – ловкий царедворец. Гумилёв? Холоднопламенный Гафиз слишком жаден до впечатлений жизни – до сражений, женщин, дальних стран и стихов. Ему мало одной Лери. И он далеко. Они никогда не соединятся.

В салон осторожно вошёл Маркин и деликатно постучал в стенку. Ляля не оглянулась. Маркин невесомо положил на стол что-то мелкое.

– Ежели понравилось, так бери, – заботливо сказал он. – Тебе можно, Михаловна. Ты царицей рождена, всё твоё.

– Николь, ты добрый, но пошлый, – ответила Ляля.

Маркин ничего не понял, вздохнул и убрался прочь.

Снаружи донеслись голоса и пароходный гудок. Салон качнулся, в окнах по правому борту посветлело – это освобождённый «Суворов» отодвинулся от «Межени», открывая склоняющееся к закату солнце. Ляля поднялась на ноги. На столе блестело золотое колечко с бриллиантом. Ляля взяла его и накрутила на палец, изящно помахала рукой, разглядывая обнову. Что ж, красиво.

Ляля откинула занавеску. В свете заката уходящий по реке белый лайнер казался розовым и янтарным, ветер сбивал набок дымовой хвост. А на стекле окна чуть заметными линиями был начерчен вензель – переплетённые «аз» и «фита». «АФ» – значит, «Александра Фёдоровна», императрица. Порезать стекло мог только алмаз. И алмаз у Ляли тоже был. Поверх вензеля «АФ» Ляля принялась выцарапывать буквы «люди» и «рцы»: «ЛР» – «Лариса Рейснер».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 3.8 Оценок: 13

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации