Текст книги "О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии"

Про козу Мальвину

У меня в клинике работал доктор Олег Алексеевич Семенцов-Огиевский. Доктором он был хорошим и думающим. Но, помимо этого, он был очень рукастым и большим выдумщиком и почти все делал сам. Величайшим его достижением был «ушастый» «запорожец», который он модернизировал и на котором рассекал круглый год. Надо сказать, что зимой в «запорожце» было гораздо холоднее, чем на улице. В те далекие времена температура минус пять градусов почему-то не считалась в Москве аномально низкой. Минус пятнадцать просто никто не замечал, в минус двадцать начинали задумываться, а ближе к минус тридцати понимали, что на двухчасовую вечернюю прогулку с собаками желательно взять сто грамм. Олежка в такую погоду лихо подкатывал к клинике. Чтобы не замерзали окна в «запорожце», он держал их открытыми, а сам сидел в тулупе, в валенках и в шапке-ушанке, завязанной под подбородком.

Однажды за чаем он как-то загадочно спросил меня, как я отнесусь к тому, что у нас в стационаре поживет его коза с дачи. Дело к зиме, замерзнет бедняга, а так, пока он будет искать более подходящее место для нее, пусть поживет, а заодно и молоко давать будет. Я, естественно, согласился: пусть будет, тем более что веников для нее Олег обещал завезти много.

Утром на смену он приехал с козой, которая торжественно расположилась на заднем сиденье его «запорожца». Звали ее Мальвина.

Мы сразу определили ее погулять в собачий выгул, где уже находились две наши клинические собаки после операций и мой огромный старый южак[6]6
  Южнорусская овчарка.


[Закрыть] Чижик, который доживал свой век в клинике по причине старческой деменции и невозможности его содержания дома.

Обе собаки сразу бросились на козу, но, получив достойный отпор рогами, с визгом отбежали в сторону. Окрыленная успехом, Мальвина пошла осваивать территорию в надежде объяснить и Чижику, чьи в лесу шишки. Но южак есть южак, с ним лучше не связываться никому и никогда. Он поднял голову и непонятно каким образом показал козе границу, за которую ей не стоило заходить. Дважды Мальвине повторять не пришлось.

Мы, довольные, пошли в клинику. Только уселись с кофе на кухне обсудить день вчерашний, а заодно и сегодняшний, как зазвонил местный телефон.

– Алексей Анатольевич, вас к Геннадию Ивановичу, – привычно сказала регистратор.

Геннадий Иванович Воробьев – академик РАМН, директор Государственного научного центра колопроктологии, хирург. Это с его согласия при ГНЦК была открыта первая частная ветеринарная клиника в Москве. Большой любитель собак. Как он переживал, когда мне пришлось усыпить его старую дворнягу. Я помню его слова:

– Сколько же статей и книг мы с ним написали. Он гулял, а я гулял с ним и думал. Так мы и писали.

А еще я помню, как Геннадий Иванович радовался, когда на юбилей мы подарили ему щенка американского кокер-спаниеля.

Когда я зашел в приемную, то секретарша смотрела на меня как на гладиатора, идущего на смерть. Я уже привык к тому времени к утренним вызовам в кабинет директора. Если Геннадий Иванович благодушно предлагал мне присесть, я знал, что по дороге на работу он читал «Экономическую газету» и мы будем обсуждать перспективы развития рыночной экономики; если же он грозно говорил мне, что прямо сегодня клиника будет закрыта, – значит, с утра он читал «Правду». Конечно же, все обходилось. Но сегодня взгляд секретарши не сулил мне ничего хорошего.

Геннадий Иванович встретил меня, стоя посередине кабинета.

– И что у вас там происходит?

– Где? – поинтересовался я.

– На выгульной площадке.

– Да ничего, скотина гуляет.

– Вот именно, скотина. Пойдемте посмотрим.

Мы в полной тишине проследовали во внутренний двор.

– Вот это что, я вас спрашиваю? – И директор указал на Мальвину.

– Геннадий Иванович, так это же коза.

– Вижу, что не крокодил. Откуда она взялась?

– Доктор Семенцов-Огиевский с дачи привез. Ну не замерзать же ей там. Пусть пока поживет.

Геннадий Иванович в упор посмотрел на меня:

– Алексей Анатольевич, вы понимаете, что у меня пять этажей операционных не работают. Все всё побросали и в окна смотрят. У меня же не ветеринары, у меня проктологи. Они козу последний раз видели на картинке в сказке про семерых козлят.

Ситуация действительно была дурацкая. Окна всех операционных выходили во внутренний двор, и в них виднелись лица в операционных масках, прильнувшие к стеклам. Надо было выходить из положения.

– Геннадий Иванович, так пусть доктора познакомятся с представителями фауны. Не все же им созерцать предмет их профессионального интереса.

Геннадий Иванович окинул меня взглядом, который говорил: «Ну что с вас, ветеринаров, взять» – и пошел обратно к себе в кабинет.

С того момента для Мальвины наступила райская жизнь. Нескончаемый поток проктологов каждый день нес ей кучу гостинцев, а институтская кухня приносила в дар все оставшиеся овощи. Надои резко повысились, чем коза радовала нас, потому что к утреннему кофе мы имели парное молоко. Так Мальвина и жила, пока Олежка не пристроил ее куда-то за город в компанию к другим козам.

Фима и Глаша

Роман Алексеевич Гибизов зашел ко мне в кабинет несколько озабоченным. Это было видно даже по его абсолютно непроницаемому лицу.

– Алексей Анатольевич, там дама на приеме просит усыпить двух щенков.

– Если просит, то мы, в принципе, должны это сделать. Это ее собственность, распоряжается она ими как хочет. Не усыпим, так выйдет из клиники и выкинет. Станет тогда на двух бродячих псов больше. А причина какая?

– Не говорит она причину, а щенки абсолютно здоровые и, кажется, породистые.

Мне стало интересно. Я оторвался от кресла и отправился на прием. На столе лежали два достаточно крупных и явно породистых щенка. После того как я их погладил, они перевернулись и подставили мне свои животы. Теперь стало ясно, что щенок покрупнее и красивого тигрового окраса был кобелем, а тот, что поменьше, с шерстью удивительного пепельного цвета, – сукой. Дама, стоявшая рядом, выглядела замечательно. Хорошо одетая, ухоженная, со стильной стрижкой, явно сделанной в дорогом салоне. Да и взгляд говорил об уверенности в завтрашнем дне.

– Добрый день! Что привело вас к нам со столь необычной просьбой?

Начались какие-то нелепые объяснения. Тут не надо было быть психологом, чтобы понять, что никакой мало-мальски серьезной проблемы нет. Есть просто желание избавиться от собак.

– Вы знаете, жалко усыплять таких собак. Давайте мы их у вас просто заберем.

– Нет, ни в коем случае. Я хочу, чтобы их усыпили и непременно при мне.

Надо было как-то хитрить, чтобы все выяснить и спасти щенков.

– Хорошо, я сам выполню вашу просьбу, но вы тогда выполните мою.

– Какую?

– Вы мне скажете, что это за порода. Только не говорите мне, что это дворняжки, которые родились под крыльцом сторожки в коттеджном поселке, где вы живете.

– А мы не могли бы поговорить с вами с глазу на глаз?

Я посмотрел на Ромку, он, ни слова не говоря, вышел из кабинета.

– Так что вы хотели мне сказать?

– Это щенки фила бразилейро.

Опа! Тогда, в 1996 году, каждый такой щенок стоил порядка двух – двух с половиной тысяч долларов. Это какая же должна быть причина, чтобы избавиться от пяти тысяч!

– Они плохо видят, – как ни в чем не бывало продолжила дама. – Я заводчица фила. У меня помет, все видят хорошо, а эти нет. Я начинаю с ними играть, все рядом, а эти два отдельно. Ставлю миски с кормом, все наперегонки бегут, а эти два внимания не обращают, пока их не поднесут, так что они носами утыкаются.

– Ну так ничего удивительного в этом нет. – Я начал пространно рассказывать о возрастных особенностях развития камер глаза, о том, что, судя по всему, у остальных щенков камеры уже пришли в возрастную норму, а эти просто чуть отстают в развитии, что через пару дней и у этих двоих со зрением станет все в порядке.

Дама меня внимательно слушала, в душе у нее уже были сомнения, но, как тогда говорили, за базар надо отвечать: сказала усыплять – значит надо усыплять. Я должен был срочно найти выход из положения. Тут меня осенило:

– А давайте сделаем так: я возьму себе этих щенков. Через два месяца вы их осматриваете, и если они будут соответствовать всем стандартам, то вы даете все их документы, мы их продаем и делим деньги пополам.

Услышав про деньги, хозяйка подумала буквально секунду, и мы ударили по рукам.

К счастью, уже была первая половина июня, поэтому на следующий день «пара гнедых» отправилась на дачу. Тигровый кобель был назван Фимой, а красавица сука – Глашей. Что может быть лучше для щенков, чем расти на вольном выпасе, бегать целый день и спать ночью на улице в летней будке, привыкая охранять. Так вырастают настоящие собаки.

На даче щенков встретило «высокое» собачье общество, состоявшее из неуемного в своей энергии черного терьера Степы и ротвейлера Геры.

Верховодило в этой компании собакообразное существо черного окраса с кудрявой шерстью, огромными грустными глазами, короткими лапами и вытянутым хорошо упитанным телом. Размером оно было с таксу. Звали существо Наумом Моисеевичем. Нёма был настолько умен, что близкие к биологии специалисты считали его переходной особью от собаки к человеку, минуя обезьяну. Он был единственным из собак, кому не то что разрешалось заходить в дом, ему даже позволялось жить на диване на кухне, где он очень плотно питался всем тем, что там было.

Закон «на даче место собаки – на улице» распространился и на Фиму с Глашей. Правда, это их никак не смутило. Целый день они носились по участку по своим делам, присоединяясь время от времени к делам Степы и Геры. На ночь их помещали в специально сделанный для них загон, где на случай дождя был сконструирован навес. В том, что у них со зрением все в порядке, я убедился в первый день, когда они моментально нашли и присвоили себе какую-то из собачьих игрушек.

Они росли и взрослели очень быстро. Шкура, как у всех фила, стала существовать отдельно от тела. Она была размеров будто бы на пять больше, чем требовалось, и начинала двигаться гораздо позже самой собаки. Появилась характерная крадущаяся походка, когда огромная и тяжелая собака как будто летит над землей абсолютно бесшумно. Создавалось впечатление, что через препятствия щенки не перепрыгивают, а перетекают. У Фимы начал появляться характер, и он не раз пытался грозно рычать и огрызаться на Степу, чем вызывал у черныша, который не боялся никого и ничего, неподдельный интерес и уважение.

Подошло время, и я позвонил хозяйке с приглашением на осмотр и описание Фимы и Глаши. В назначенный час дама появилась со своей подругой. Когда те вошли на участок и увидели подросших щенков, то встали как вкопанные, и подруга тихо сказала:

– Ладно, они были слепыми, но ты-то куда смотрела? Это лучшие щенки твоего помета.

Скоро на Фиму нашелся покупатель откуда-то из Сибири. Я очень жалею, что не присутствовал на даче, когда собаку приехали забирать. Как рассказывал тесть, Фима для начала дважды здорово покусал своего будущего хозяина, а потом отказался садиться с ним в машину. Тестю пришлось залезть в машину самому, посадить кобеля, а потом выйти через противоположную дверь. Только так Фима уехал от нас, так и не дав на это своего согласия.

Глаша дожила остаток лета с нами на даче, а потом переехала в Москву. Она стала большой, но очень изящной собакой с удивительными движениями. Я не уставал восхищаться ее бесшумностью и умением «обтекать» препятствия. Смешнее всего было смотреть, как она спит. Собакам, кроме Нёмы, категорически запрещалось забираться на диваны и кресла, но Глаша все равно одно захватила и смотрела абсолютно невинными глазами на того, кто пытался ее оттуда согнать. Так вот, она засыпала, потом начинала «стекать» с кресла головой вперед. Как только голова касалась пола, Глаша останавливалась в «стекании» и так и спала – голова на полу, а задница на кресле.

Через месяц ее выпросил у меня сосед. Мы договорились с ним о расчете щенками, но, как всегда бывает в таких случаях, она оказалась пустая.

А то, что Фима и Глаша были лучшими щенками помета, доказали выставки. Им еще не исполнилось и года, когда Фима выиграл какую-то крупную выставку в Сибири, а Глаша была третьей после своих родителей в ринге фила бразилейро на «Евразии»[7]7
  Интернациональная выставка собак всех пород, проводимая в Москве.


[Закрыть].

Рассказики

Смотрите – не смотрите

Вечер выдался спокойный, и мы угомонились в начале первого. Блаженный момент, когда проваливаешься в сон после целого дня на ногах. Звонок в дверь вырвал меня из объятий Морфея.

Как правило, открывать ночью дверь было обязанностью ассистентов, но я вставал сам. Ребята молодые, жалко будить. Поскрипывая костями, я пошел на звонок. На пороге стояла женщина с йорком[8]8
  Йоркширский терьер.


[Закрыть] на руках.

– Проходите, что у вас случилось?

Хозяйка зашла в кабинет, глянула на меня и изрекла:

– Доктор, вы только посмотрите, какие у нее грустные глаза!

Дышите – не дышите

И опять ночь, и опять крепкий сон вполуха, и опять звонок в дверь.

На этот раз на пороге стоял мужчина и тоже с йорком на руках.

– Доктор, посмотрите, как она дышит.

– И как же?

Собака дышала абсолютно нормально.

– А вот так! – Он высунул язык и начал дышать, подражая собаке.

Для этого надо было ехать ночью в клинику.

А вот не надо никого обижать

Мужчина подходит к Маше на ресепшен и тихо, заговорщицким голосом спрашивает:

– Девушка, а почём стоит кота обидеть?

Чур меня, чур

В клинике жили белые мышки, которых вирусологи использовали для каких-то своих тайных диагностических тестов. Две из них сбежали из клетки и жили на вольных хлебах, никто их не ловил. Они бегали по коридору из стационара к Ольге на кухню, где получали свою порцию вкусняшек.

Утро воскресенья. Народ подтягивается в клинику. Лица женщин выражают озабоченность здоровьем своих любимцев, лица мужиков – ничего, кроме желания побыстрее всех вылечить, отвязаться от жены и выпить пива. В воздухе витает легкий аромат перегара. Вдруг один из владельцев, мужчина вполне интеллигентного вида, встает, помахивая ладонью перед глазами, как будто отгоняет мошкару, и подходит к ресепшену.

– Девушка, а у вас тут по коридору белые мышки не бегают?

Маша, едва сдерживая смех, но сохраняя невозмутимый вид, отвечает:

– Ну что вы, откуда?

Мужик начинает быстро и мелко креститься:

– Свят, свят, свят! Допился!

Экстрасенсорика

Мой ассистент Роман Алексеевич Гибизов был молчуном. Ну слова из него не вытянешь. А увидеть хоть какую-то эмоцию на его лице было большой удачей.

Как-то мы сидели и смотрели телевизор. И тут меня позвали на прием.

– Алексей Анатольевич, – сказал Ромка – да вы смотрите. Я приму, если что, позову.

Не было его минут двадцать пять. Вдруг дверь открылась, и к нам ввалился давящийся от смеха, вытирающий слезы Ромка. Мы с удивлением уставились на него.

– Сейчас отсек энергетический хвост кобелю.

– Это как?

– А вот так! – И Ромка сделал рубящее движение ладонью, как каратист, ломающий кирпичи.

Оказывается, дама привела на прием абсолютно здорового кобеля. Ромка, естественно, ничего не нашел и начал говорить умные слова. Дама его внимательно слушала, а потом спросила с надеждой:

– А может, это аура?

– Конечно, у него же энергетический хвост, – Ромка понял, что перед ним беда, и начал подыгрывать.

– А можно его отсечь, доктор?

– Прямо сейчас? – Такого поворота событий доктор точно не ожидал.

– Да.

– Вы знаете, это не так просто.

– Доктор, ну давайте попробуем.

Ромка выдавал экспромт прямо на ходу. Он закрыл дверь в кабинет на ключ.

– Это чтобы нам никто не помешал, – пояснил он.

После чего он сделал абсолютно серьезным свое и так непроницаемое лицо и начал творить руками такие пассы, что если бы этим искусством овладели Чумак и Кашпировский, то мощность зарядки ими воды для лечения всяких хворей достигла бы мощности как минимум АЭС средней величины. Хозяйка прониклась серьезностью происходящего и замерла, смотря на доктора широко открытыми глазами.

Ромку раздирал смех. Его хватило еще минут на пять, после чего надо было выходить из положения. И тогда… Ромка взмахнул рукой…

Дверь открылась. Из кабинета вышел «уставший» Роман Алексеевич, вытирая со лба невидимый пот, а дама, оплатив в кассе счет за сложную манипуляцию, с благодарностью доктору на устах пошла спокойная домой.

Самый первый урок

Шла вторая половина 80-х годов прошлого века. Я работал на улице Юннатов. Любители животных со стажем до сих пор помнят, как мантру, этот адрес: улица Юннатов, 16а – адрес Мекки столичной ветеринарной мысли того времени. Здесь располагались Мосгорветстанция, ветеринарная клиника, Мосгорветлаборатория, много вспомогательных служб и подразделений, а также отдел ветпомощи на дому. Это был единственный в Москве отдел, который оказывал круглосуточную помощь животным. Наши возможности тогда были крайне ограниченными. В арсенале в основном были но-шпа, анальгин, димедрол, все остальные препараты врачи покупали сами в соответствии с потребностями. Поэтому лечили мы по принципу: «Есть тревога на лице, есть магнезия в шприце».

Ко мне в кабинет вошла женщина с коробкой в руках. Надо сказать, что ни о каких переносках тогда и речи не было, поэтому мелких животных возили либо в коробках, либо в сумках, либо на руках. Коробка была прикрыта куском материи, и, сняв его, я увидел жуткую картину – в коробке лежал котенок месяцев четырех от роду. Его брюшная стенка была порвана в клочья, вывалившийся наружу кишечник покрыт песком и с множественными рваными ранами. Вспоминая этого котенка, я понимаю: даже сейчас, имея многолетний опыт в абдоминальной хирургии и все необходимое под рукой, я не смог бы спасти животное.

– Как это случилось?

– Он упал с третьего этажа на штакетник.

Я стоял, смотрел в коробку и понимал: травмы несовместимы с жизнью, это приговор.

– Доктор, он безнадежен?

– Да.

– Тогда давайте усыпим его.

С моих плеч свалилась гора. Сказать владельцам, что их животное надо усыпить, очень сложно, а подчас и просто нельзя.

Люди не хотят слышать и понимать, что сделать ничего невозможно, а даже если и возможно, то качество жизни как животного, так и их, будет ничтожным.

Владельцев приходится подводить в разговоре к такому решению. А тут женщина сама попросила меня.

Я набрал шприц.

– Вы можете идти.

– Да ничего, я постою.

Минут через пять после инъекции все было закончено.

– Доктор, какой вы счастливый, – услышал я ее голос.

Я остолбенел.

– Вы только что прервали мучения живого существа. А я работаю в детской онкологии в реанимации…

Я смотрел на нее и не мог сдвинуться с места.

– Спасибо вам, – и она вышла из кабинета.

И в этот момент меня пронзила мысль о гуманизме. Нет, не о социалистическом гуманизме, которым нам тогда проели все мозги телевидение и газеты, а о гуманизме настоящем, человеческом. О том, что гуманизм – это не сюсюканье, а подчас мужество в принятии решений, подчас даже очень жестоких.

О космосе в мошонке

Как это всегда бывает, именно под вечер в клинику зашел мужчина с довольно крупным кобелем среднеазиатской овчарки. Мне много приходилось работать с этими собаками в доветеринарный период в питомнике Автомобильного завода имени Ленинского комсомола, а короче АЗЛК, поэтому я не понаслышке знал их злобу, бесстрашие и неукротимый нрав. А еще сталкивался с этими собаками в горах Таджикистана, где два лета трудился рабочим в археологической экспедиции. Когда ночью слышишь их рык вблизи лагеря, охота выйти по нужде из палатки сразу пропадает. Но надо видеть этих гигантов, когда они заходят в клинику. Так мы в детстве тихонько заходили в кабинет советского стоматолога, пытаясь убедить доктора, что уже ничего не болит. Сама покорность и невинность.

После традиционных приветствий и первоначальных записей в историю болезни я поинтересовался причиной визита. Кобель с виду был абсолютно здоровым.

– Доктор, посмотрите на его мошонку. Она какая-то большая стала.

Я посмотрел туда и увидел, что между задних лап у собаки действительно болтается огромная мошонка, явно с опухолью внутри. Мануальный осмотр только подтвердил мои опасения.

– К сожалению, не могу сказать вам ничего хорошего. Это опухоль, которую надо оперировать. Другое дело, что опухоль может быть доброкачественной, тогда вопрос метастазирования и дальнейшего лечения отпадет сам собой.

У меня есть привычка все подробно объяснять владельцам, чтобы те знали, что будут делать с их животным и что ожидает их самих. Поэтому я на пальцах начал растолковывать, что придется удалить оба семенника вместе с мошонкой. Но есть маленький шанс, что мошонку удастся сохранить и тогда будет видимость того, что кобель не кастрирован. Я даже дошел до того, что, если все пройдет без осложнений, то есть возможность установить протезы семенников.

Хозяин внимательно слушал меня. Он соглашался с каждым моим словом, время от времени задавая вопросы. И когда я уже закончил свой рассказ, хозяин как-то встрепенулся и спросил:

– А вот если мошонку сохранить, то там же будет пустота?

– Да, – бодро ответил я. – Но природа все предусмотрела. Она не терпит полостей, которые не предусмотрены ею самой, и эта пустота начнет заполняться соединительной тканью.

– Ага, а если туда проникнет космос?

Мой поток красноречия прекратился, как будто закрыли кран в ванной. Вот о космосе я-то и не подумал. Да откуда он вообще взялся, этот космос? В голове сразу появилась догадка, что кто-то из нас хорошо проштудировал методичку под многообещающим названием «Как управлять Вселенной, не привлекая внимания санитаров». Но я точно знал, что это был не я. И тут до меня дошло. На улице стояла вторая половина марта.

Теперь я все понял: разговор надо поддерживать, причем с умным видом и каменным лицом.

Как только первая космическая частица залетела в мошонку, мой ассистент Люда, которая сидела рядом и крутила салфетки, как-то резко подхватила марлю, бикс[9]9
  Бикс – стерилизационный контейнер.


[Закрыть] и со словами «Если что, я в операционной» скрылась за дверью. Значит, звездные войны мне придется вести одному.

Хозяин кобеля рассуждал очень спокойно и, со своей точки зрения, здраво. Я вторил ему, боясь допустить даже намек на улыбку. Если бы в дискуссии принимали участие астрономы, астрофизики и астрологи, то они имели бы бледный вид. В означенное место у нас залетали планеты, галактики, знаки зодиака, а также комета Галлея. Все наши разговоры сопровождались каким-то странным хлюпаньем из операционной. Там постоянно что-то падало и каталось.

Как ни обидно, но любой интересный разговор подходит к концу. Так и тут. Мы точно договорились об одном: что никаких черных дыр в мошонке не будет, потому что они затягивают в себя все что ни попадя, а это ну никак не пойдет на пользу собаке. На том мы и расстались.

Через минуту после того, как наша пара покинула клинику, дверь в операционную тихо открылась, и оттуда выпала Люда. Она лихорадочно пыталась сделать вдох, размазывая по лицу косметику свеженакрученными салфетками. Ее душил смех.

– Алексей Анатольевич, ну и выдержка у вас, – только и смогла сказать она.

На что ни пойдешь, чтобы вылечить не только животное, но и его владельца.