Текст книги "За любые деньги…"

Он купил саквояж пять дней назад, когда увидел, как в банк на Лонг-стрит приехали кассиры из соседнего города. Парней было трое, и каждый держал в руках именно такой дорожный чемоданчик. Потом Гейр заметил какого-то явно столичного пижона с таким же саквояжем усаживающегося в коляску, и почти тут же пожилого джентльмена, только что покинувшего банк на Лонг-стрит. Гейру вдруг показалось, что любой уважающий себя деловой человек должен иметь именно такой дорожный чемоданчик. Ему до жути понравилось сочетание кожи, хромированной стали, и расширяющаяся вниз, похожая на сытое брюхо, форма дорожной сумки. Раньше он почти не обращал на внимание на подобные мелкие вещи, и все чемоданы и баулы, которые попадались ему в качестве добычи, выбрасывал как лишнюю улику. Но любовь к саквояжу – хотя она пришла ниоткуда и непонятно как – вдруг оказалась настолько огромной, что Гейру не пришла в голову еще одна, куда более умная мысль: задуматься о причинах этой нелепой страсти.

Гейр купил саквояж в магазине рядом с банком. К его удивлению, там продавали только подержанные вещи (или слегка подержанные, продавец оправдывался тем, что Литл-Сити не такой уж богатый город), но саквояж, который предложили ему, был почти новым. На всякий случай Гейр ревниво осмотрел еще пять чемоданчиков, но, в конце концов, был вынужден согласиться с продавцом.

Порывшись в кармане висевших на гридушке штанов, Гейр достал ключ и отпер саквояж. Деньги были на месте. Они лежали грудой – пачка на пачке – и Гейр был готов поклясться могилой своей матери, что вчера они лежали именно так, и никак иначе. Он тронул деньги пальцем, и верхняя пачка слегка сдвинулась с места.

«Послушные сукины дети, – улыбнулся Гейр. – Эти ребята хорошо знают своего хозяина».

Взнос от фермеров из Большой Долины довел выручку Гейра до двадцати тысяч. Сумма казалась ему круглой, ровной для счета и едва ли не совершенной по своей сути.

«Заку Китсу полагалось целых четыреста долларов, – подумал Гейр и поморщился. – Прости, Зак, но твоя доля умерли вместе с тобой. Хотя сами деньги, как ты видишь, целы и лежат в сумке, а не в земле».

Мысли Кинга снова вернулись к возможным неприятностям в дороге и вдруг показались ему досадными до кислинки во рту. Он не без усилия отогнал их.

«Там видно будет, – решил Гейр. – Только Зак Китс любил обдумывать такие вещи заранее, но вчера он получил свою пулю».

Гейр захлопнул саквояж и положил на него большие руки. Пора было вставать, дать пинка стулу, торчащему посреди комнаты и собираться в дорогу. Но то ли не заладилось немного странное утро, то ли в настроении Гейра вдруг появилась какая-то трещинка, его мысли снова и снова возвращались к смутной, витающей в воздухе, угрозе.

Гейр снова вспомнил женское лицо в компании Чарли Хепберна и уже в который раз помянул черта.

«Что тебе далась эта баба?! – рассвирепел он. – Ну, смотрела она на тебя… Ну и что? Разве другие бабы не смотрят? Да, она не танцевала как эти другие, не крутила своей задницей перед посетителями… Но все-таки зачем-то приперлась в Литл-Сити в компании Чарли. Я, и не только я, никогда не видели Чарли в компании с женщинами… Хотя, что мне до этого? Да провались она к дьяволу!»

Гейр резко встал. Он уже шагнул было к стулу, и приготовился пнуть его, как вдруг его остановила другая странная мысль. Точнее говоря, мысль была даже не странной, а совсем уж сумасшедшей, потому что Гейру показалось, что между его утренним странным состоянием после сна и женским лицом, в компании Чарли Хепберна, было что-то неуловимо общее. Гейр замер, стоя перед стулом и выставив вперед левую ногу. Он напряг мозги… Гейр Кинг думал что было силы, морщил лоб, но не мог справиться с загадкой. Как бы он не старался найти ее решение или хотя бы понять ее общий смысл, тут же, как штора, поднималась пугающая темнота. В конце концов, наморщенную на лбу кожу свела судорога усталости.

– А-а-а, сволочь!.. – взревел Гейр.

Он ударил ногой стул. Стул поднялся в воздух, полетел в окно и вырвался наружу в стае блестящих стеклянных осколков.

Тьма рухнула. Гейр налил полстакана виски, залпом выпил его и вытер мокрые губы тыльной стороной ладони.

«Перегулял и перепил, – решил он. – Бывает… И особенно с утра. Но пройдет. Штаны не забудь, – уже с усмешкой посоветовал он сам себе, берясь за груду одежды. – Дорога не близкая и без штанов будет нелегко».

Едва взяв в руку рубашку, он тут же отбросил ее и снова потянулся к бутылке виски на столе.

– Гейр, что там у тебя? – послышался из-за разбитого окна спокойный голос Дакоты.

Гейр выпил виски.

– Стул, сволочь, под ногу подвернулся, – Гейр смотрел на бутылку виски и думал, не налить ли себе еще.

– А мне показалось, что баба от тебя выпорхнула, – засмеялся Дакота.

– Какая баба?

– Лишняя! Потом гляжу – стул. Голова не болит после вчерашнего?

– Иди к дьяволу!

Гейр соображал, что скажет своим парням, когда они почувствуют от него свежий запах спиртного. Он категорически, в том числе и самому себе, запрещал прикасаться к виски перед дорогой. Настроение Гейра снова помрачнело.

«Впрочем, ладно, придумаю что-нибудь, – решил он. – Скажу, что эта сучка-мексиканка плохо справлялась со своими обязанностями, и мне пришлось поколотить ее. А когда она разревелась – влить в нее виски. Ну, и самому пришлось выпить… Эти дуры не любят пить в одиночку».

Очередная доза спиртного приятно обожгла рот. Гейр сразу забыл о так и не решенной загадке, разбитом окне и предстоящей дороге. Надевая сапоги, он сердито сопел, ни о чем не думал и злился только на грязь на голенищах…

5.

Пламя жадно лизало сломанную ветку, брошенную в костер Максом Финчером. Одна ее сторона тут же почернела, а на сломе, где ежился десяток изломанных белых игл, тут же вспыхнуло легкое, прозрачное пламя. Макс швырнул в костер еще пару сучьев и хмуро уставился на разгорающийся огонь.

К костру подошла Джоан. Девушка присела на корточки напротив гостьи и посмотрела ей в лицо.

– Здравствуй, Джон, – улыбнулась Абигайль.

На смуглом, с острыми, но приятными чертами лице Джон появилась ответная улыбка и она молча кивнула.

– Вы ей понравились, – коротко взглянув на девушку, буркнул Гарри. – Наверное, Чарли уже рассказал вам, что моя несчастная Джоан глухонемая от рождения. Ее мать была индианкой, а отцом – мой брат. Говорят, что такие браки иногда случаются в других местах, но только не у нас. Здесь несколько иные правила жизни, мисс Абигайль. Нашим местным ребятам не понравилось, что мой брат Вильям женился на скво, а краснокожим, что их сестра сожительствует с белым. Шаманы тех и других заявили, что девочка родилась глухонемой именно по этой причине. Короче говоря, все кончилось очень дурно, мисс, мой брат и его жена погибли, и я уже пятнадцать лет воспитываю Джоан один.

– Девочка очень красива, но почти незаметно, что ее отец – белый, – сказала Абигайль.

– У Джоан голубые глаза, как у ее отца. Что же касается матери, то она была из племени сибонеев. Но не из тех островных разбойников, которых называют себя таино. Материковые сибонеи были, может быть, были самыми лучшими воинами и разведчиками в мире. Никто лучше них не мог пробраться в лагерь врага, идти по его следу или устроить засаду. Эти уникальные задатки перешли к моей малышке от матери. Когда Джоан было всего шесть лет, она увидела, как мальчишка в соседнем доме мучает кошку. Маленький мерзавец словно специально решил подразнить Джоан. – Делая многозначительную паузу, Гарри выпустил из трубки густейшее облачко дыма. – Ночью Джоан пробралась в спальню мальчишки и забрала кошку. Она сделала все тихо и ловко, как настоящий воин-сибоней. Перед уходом Джоан повесила штаны мучителя на свечную люстру, а когда утром он попытался снять их, люстра упала, и матери мальчишки пришлось выдирать расческой свечной воск из волос своего непутевого чада. Короче говоря, получился скандал… – губы Гарри растянула широкая улыбка. – Но иногда мне нравятся скандалы. Особенно когда приходится защищать маленьких девочек и котят. Макс, ты помнишь, чем это все кончилось?

– Разумеется, стрельбой, Гарри.

– Поправлю: совсем маленькой стрельбой. Отец мальчишки вздумал грозить мне револьвером за проникновение девочки-полукровки в свой дом. Но у него не было никаких улик кроме порванных штанов, сломанной люстры и расчески перемазанной воском. Макс Финчер был тогда еще преподобным пастором. Присутствуя при нашей ссоре, он взывал к миру!.. – Гарри явно повеселел. – Мне пришлось пару раз пальнуть в воздух, чтобы кое-кто вспомнил, что, во-первых, мир – хрупкая штука, а, во-вторых, тот, кто протянет хотя бы палец к крошке Джоан, может запросто лишиться всей пятерни. А преподобный отец Макс в это время…

– Дрова кончаются, – резко оборвал шерифа Макс.

– А нужен ли нам костер, Макс? Ночь уже кончилась, и никто из нас не хочет кофе, – кресло-качалка жалобно скрипнула и сделала пару движений вперед-назад. – Впрочем, ты можешь сходить за хижину Джо и покрошить томагавком пару сухих яблонь.

Мисс Абигайль показала какой-то знак на пальцах Джоан. Та быстро ответила ей другим знаком. Абигайль улыбнулась девушке и «сказала» ей еще что-то. Та засмеялась в ответ.

– Вы знаете язык глухонемых, мисс? – без особого удивления поинтересовался Гарри.

– Да, немного.

– У вас был глухонемой родственник?

– Не совсем. Это был соседский мальчик…

– И вы выучили язык жестов ради него?

Абигайль молча кивнула.

«Все!.. – с тоскливой нотки подумал Макс. – Даже идиоту понятно, что наша гостья не хочет говорить на эту тему. Но сейчас наш добродушнейший Гарри, в который раз начнет рассказывать о том, как трудно будет жить глухонемой девочке, если он, Гарри Хепберн, не устроит судьбу бедняжки».

Макс встал и направился за хижину «Святоши» Джо. Он вернулся через четверть часа, таща на спине огромную вязанку дров. Благодатный пот заливал глаза помощника-труженика, в то время как его начальник беседовал с красивой, молодой женщиной. Но к удивлению Макса Гарри Хепберн порядком подрастерял свое спокойствие и говорил резким, учительским голосом.

– … Разумное терпение, мисс Абигайль, это и есть самая величайшая добродетель в нашем сумасшедшем мире. Я утверждал это всегда и даже если меня вдруг потащат на виселицу именно за грех терпения, я посоветую его и своему палачу.

– Так все-таки что же важнее, терпение, о котором вы сейчас говорите, вера в Бога, которая для вас не совместима с разумом или человеческий разум? – спросила молодая женщина.

Очевидно, спор начался сразу ухода Макса и он не понял, о чем именно идет разговор сейчас. Макс подкинул дров в угасавший костер, извинился у гостьи за гору дыма и надолго припал к фляжке с водой.

– Разум! – Гарри Хепберн торжественно поднял над головой свою трубку и потряс ей как древком флага. – Именно человеческий разум, мисс Абигайль, я ставлю выше всего. Только он рождает терпение, а затем и разумную веру в нашего Создателя.

«Сейчас Гарри скажет, что человек немыслим без разума, а обезьяна – это человек без мозгов», – усмехнулся Макс.

Но Гарри Хепберн заговорил о фермерах из Большой Долины.

– Как я уже говорил вам, мисс Абигайль, возле нашего городка, в Большой Долине, живут две сотни семей занимающихся скотоводством. Некоторые из них не так давно приехали с Северо-востока, а большинство еще пару лет назад рыли уголь где-нибудь в европейском Сааре. Что ж, будем считать, что им повезло. Это хорошие, трудолюбивые ребята. Труд делает человека сильным как бык, но быку, как известно, трудно противостоять волкам. Короче говоря, мисс Абигайль, суть моей сегодняшней проблемы, как шерифа, заключается в том, чтобы уберечь миролюбивых ребят от банды Гейра Кинга. Казалось бы, две сотни взрослых мужчин смогли и сами постоять за себя, тем более что в банде Кинга всего тридцать головорезов. Но ребята из Долины хорошо пасут коров и плохо стреляют. Я абсолютно уверен в том, что если фермеры откажутся платить дань Кингу, он тут же, для острастки, пристрелит десяток работяг. Конечно же, у них есть друзья, а в семье каждого подрастают мальчики. Начнется война и в ней полягут еще три, а может быть и все четыре десятка человек. В том числе и мальчики пятнадцати-семнадцати лет. Вам понятно чего я боюсь, мисс Абигайль и что я боюсь не за себя? Впрочем, Чарли уже рассказывал вам все, но, насколько я понимаю, я тоже должен высказать вам свою точку зрения.

Молодая женщина кивнула.

– А если вы вызовите на подмогу солдат? – осторожно спросила она. – Я уверена, что они легко справятся с бандой.

– Допустим, я так и сделаю. Но что получится в итоге? В соседнем штате есть банда поменьше – Кривого Бена. Как только наша бравая солдатня перестреляет мерзавцев Кинга, Бен тотчас явится на его место. И я не уверен, что так будет лучше, потому что парни Кинга не трогают женщин и молодых девушек. И еще… – Гарри почмокал губами, высасывая дым из трубки. – Понимаете в чем дело, мисс, я уже не раз слышал от людей побывавших в тюрьме, что если заключенный не сможет постоять за себя сам, ему не поможет его друг, каким бы авторитетом среди заключенных тот не обладал… Кстати говоря, мисс, вы меня слушаете?

– Разумеется, да, – мгновенно ответила Абигайль.

Джоан плела венок. Ее быстрые пальцы ловко перебирали стебельки цветов, в то время как пальцы мисс Абигайль быстро «рассказывали» ей о чем-то. Девочка не смотрела на свое вязание, выполняя его автоматически, и сосредоточила все свое внимание на «вязании» мисс Абигайль.

Макс взял прутик и дотронулся до руки Джоан. Та чуть вздрогнула и подняла глаза. Пальцы Абигайль на секунду замерли.

– Я ничего… Я – так… – виноватым шепотом сказал Макс. – Вы говорите, говорите.

Он подпер щеку ладонью и со скучающим видом уставился на шерифа.

– … Но выход есть! – продолжал между тем свою речь Гарри Хепберн. – Этот выход – в разумном терпении. Пройдет лет пять-шесть, фермеры станут настоящими ковбоями, научатся толком палить из своих ружей, а их мальчики подрастут. Гейр Кинг может подчинить две сотни необученных военному ремеслу мужчин, но когда их станет шестьсот, Гейр Кинг умрет.

– А время, Гарри? – спросил Макс.

– Какое время?

– То, о котором вы говорите – пять-шесть лет. За это время мальчики научатся бояться, а их отцы – гнуть шею перед бандитами.

– Не научатся, – лицо шерифа стало твердым. – Я не позволю.

– А почему, допустим, должно пройти пять лет, а не семь или даже десять? – Макс нервно передернул плечами. – И, кстати говоря, как можно научить человека побеждать свой страх, если он вынужден постоянно гнуться перед мерзавцами?

– Ты глуп, Макс. Человека не сложно сделать смелым, если он знает, за что он рискует жизнью.

– За десять долларов, которые ему вдруг не захочется отдавать Гейру Кингу?

– За свободу, Макс.

Мисс Абигайль на секунду прервала свой бессловесный монолог с Джоан и взглянула на шерифа. В этом взгляде было что-то недоуменное, учительское и растерянное, а когда молодая женщина перевела глаза на Макса, тот вдруг подмигнул ей в ответ.

– Все так, Гарри, – Макс притворно вздохнул. – Быть рабом среди людей, мягко говоря, не совсем здорово. Но, говоря о свободе, вы забыли про одного человека.

– Про кого же?

– Про самого себя, шериф. Вы – да и я вместе с вами – выбрали себе уютное и тихое место над схваткой. Мол, время все расставит по своим местам. Но разве мы с вами и в самом деле местные боги, а не обычные люди? Вы наверняка уже вычитали в книжках, что самая трудная победа – победа человека над самим собой или, хотя бы, над обстоятельствами, которые часто окружают нас, как сеть. А как мы будем бороться с собой, шериф, если мы, по сути, вне игры?

– Такие рассуждения слишком часто становятся оправданиями для слабаков, – уверенно возразил шериф. – Что значит победа над собой и кто будет судьей в этой схватке, Макс? А что значат как какие-то там обстоятельства, если человек – не мямля, а именно человек – должен, просто-таки обязан, преодолевать их. И в первую очередь внешние обстоятельства, а не какие-то там придуманные им самим внутренние. – Шериф перевел взгляд на мисс Абигайль. – Совсем недавно я говорил вам о том, что не понимаю смысла молитвы, и вы, мисс, ловко поймали меня на том, что утром я все-таки молился. Браво, мисс Абигайль! Вы нашли во меня те, так называемые, внутренние обстоятельства, о которых только что упомянул Макс. Но давайте рассмотрим, что за чувства заставили меня сделать это…

– Не чувства, а обстоятельства, – напомнила Абигайль.

– К черту обстоятельства, я не боюсь никаких обстоятельств! – взревел Гари Хепберн. – А если у меня возникают какие-то проблемы с этими чертовыми обстоятельствами, я вынимаю свой кольт. Теперь что касается моей утренней молитвы, о которой я благополучно забыл. Я просто боялся, понимаете?.. – Гарри Хепберн на секунду замер, словно признание в слабости поразило и его самого. – Да, я просто боялся, но опять-таки боялся не за себя, а за Джоан. Чарли постарался убедить меня, что в предстоящем деле с Гейром Кингом нет никакого риска для девочки, но Джоан все-таки только ребенок. Может быть, очень ловкий, очень смелый, но не совсем умный. Теперь ответьте мне, что такого унизительного в том, что я трусил за Джоан и просил за нее у Господа Бога, в которого искренне верю?

Макс перебирал тонкие ветви сухой яблони, с каким-то особым вниманием рассматривая их. Он с треском сломал пару веток и бросил их в костер.

Шериф внимательно смотрел на лицо Абигайль Нортон.

– Ну?.. – строго и уже с добродушной улыбкой спросил он. – Что же вы скажете, мисс Абигайль?

Молодая женщина чуть наклонила голову и потерла пальцем висок.

– Понимаете, в чем дело… – медленно начала она. Заметив, что Джоан внимательно смотрит на ее губы, пытаясь уловить смысл сказанного, Абигайль высоко подняла голову: – Знаете, какая разница между вами и вашим помощником, мистер Хепберн?

– Не сомневаюсь, что эта разница есть, – кивнул шериф. – Но при чем тут какая-то разница между мной и Максом, если мы говорим о человеке вообще, об его свободе, трусости и об отношении к неким внутренним и внешним обстоятельствам?

– Притом, что все люди разные, – на лице мисс Абигайль вдруг появилась тень грусти. – Заметьте, мистер Хепберн, я не говорю, что люди бывают плохими и хорошими, я говорю о том, что они разные. Сейчас я задам один вопрос вам и вашему помощнику Максу, и вы многое поймете.

Шериф дернул плечом.

– Ну, задавайте…

Абигайль какое-то время молчала, глядя на свежие веточки в костре, которые бодро лизало пламя.

– Как вы думаете, мистер Хепберн, если бы все люди верили в Бога, так, как верите вы сами, это было бы хорошо или нет?

Гарри Хепберн выслушал вопрос с философским спокойствием.

– Да, – немного подумав и пыхнув табачным дымом из трубки, сказал он. – Я не сомневаюсь, что это было бы хорошо. Человеку не стоит забывать ни о своем разуме, ни о науке, ни о вере в Бога.

Абигайль посмотрела на Макса Финчера.

– А как думаете вы, Макс?

Очевидно, помощник шерифа успел подумать над вопросом и резко замотал головой:

– Нет! Пусть люди верят, но только не так как я.

– Перестань корчить из себя обиженного Иуду, – поморщился шериф. – Ты нормальный человек, Гарри, и ты занимаешься полезным делом. Кстати, мисс Абигайль, что вы хотели сказать… нет, точнее, прояснить своим непонятным вопросом?

– Я хотела только подтвердить вашими ответами то, что люди разные, – молодая женщина улыбнулась. – И вы сейчас вы в этом убедились. Дело не в том, чего и почему боится человек, чего он хочет или к чему стремится. Очень часто человеческие желания зависят от обстоятельств, череды причин и следствий. А вот не зависеть от них умеет далеко не каждый…

Гарри заулыбался:

– Мудрено говорите, мисс… Но я не верю, что человек может постоянно быть выше обстоятельств. Подняться над ними, например, как подняться на высокую гору, человек может и должен. Человек обязан победить своего врага, построить железную дорогу и… я не знаю… ну, например, одержать победу на выборах и пройти в Сенат. Но не на небе же мы с вами живем, – Гарри жадно затянулся табачным дымом. – Например, я хочу счастья Джоан и сделаю все для того, чтобы ей не пришлось жалеть через год или два, что она вышла замуж за городского дурачка. Я хочу создать те обстоятельства, которые самой Джоан не нужно будет преодолевать каждый день – нищету и пьянство дурака-мужа. Надеюсь, вы понимаете меня? Возможно, я и совершу какой-то грех, поднимаясь на эту крутую «гору», но его совершу только я, а не Джоан. Вот почему я верю в человеческий разум и терпение. Не только преодолевать обстоятельства, а создавать свои, новые и быть свободным, вот это и есть удел по-настоящему сильного человека. Я не думаю, что моей племяннице нравится мое решение относительно ее замужества, но я старше и умнее ее. Чтобы вы меня лучше поняли, я спрошу вас, а что такое человек, мисс? Только обезьяна с мозгами. Но именно этот мозг, а точнее говоря, разум первопричина всего!..

Гарри заговорил быстрее, потом еще быстрее и его взволнованная речь вдруг стала маловразумительной.

«Это с ним бывает, когда он слишком волнуется, – подумал Макс. – И это единственное, чего Гарри стыдится потом. Мол, опять в эмпиреи улетел… Впрочем, стыдится он только по одной причине – что его разглагольствования слышали другие. А если молчком и только в мыслях – это можно».

Мисс Абигайль, казалось, перестала обращать внимание на пылкую речь Гарри. Она порылась в дорожном саквояже и вытащила толстую тетрадку. Словно возникнув из воздуха, в ее руке появился карандаш.

Гарри мгновенно замолчал и удивленно захлопал глазами.

– Будете записывать за Гарри? – улыбнулся Макс.

– Нет, я только хочу написать письмо одному моему знакомому, – легко ответила на улыбку мисс Абигайль. – Надеюсь, в вашем городе есть почта?

– Почта есть в любом городе, мисс, – Гарри Хепберн подавил вздох облегчения. Он понял, что слишком увлекся разговором, и, чтобы сменить тему, принялся выразительно, подавшись всем телом вперед, разглядывать саквояж гостьи. – Где вы купили эту забавную вещицу, мисс? Никогда не видел таких штук в наших местах.

– В Лилт-Сити. Там много таких.

– Разве? Надо бы заехать туда и…

– Через полтора часа Гейр Кинг будет здесь, – ни на кого не глядя, перебил шерифа Макс Финчер.

– Я напишу письмо за пять минут, Макс, – сказала Абигайль. – А потом вы возьмете лопату и поможете мне выкопать пару неглубоких ямок.

– На дороге внизу? – Макс кивнул головой вниз, под гору.

Абигайль кивнула:

– Мистер Чарли Хепберн уже помог мне все устроить, но все-таки нужно поправить некоторые мелочи.

– Да уж, вы постарайтесь, – чуть помрачнел Гарри Хепберн. – Слова – словами, но я вас честно предупредил, что не допущу даже тени риска для Джоан.

Мисс Абигайль заполняла страницу мелким красивым подчерком. Джоан пересела и теперь смотрела на письмо через плечо молодой женщины. Судя по ее лицу, она была готова прыснуть от смеха. Макс Финчер закончив ломать сучья, отряхивал обшлаг штанины. Гарри курил и рассматривал уже совсем светлые, невесомые облака.

«Черт бы меня побрал, – с досадой подумал Гарри, – надо же, как она меня завела, а?!.. Умна, ничего не скажешь. Нащупать слабинку в характере Гарри Хепберна не каждый сможет».

Гарри мельком взглянул на потупленное лицо Абигайль.

«Да, любопытная, в умственном отношении дамочка, ничего не скажешь. Ведь даже я, Гарри Хепберн, почему-то уверен, что с ее «спектаклем» все будет хорошо. У этой заезжей красотки слишком умные и спокойные глаза, чтобы Гейр Кинг вот так, запросто, смог проскользнуть мимо нее. Кстати, она же в цирке работает… А там можно научиться многим забавным трюкам и фокусам».

Гарри вспомнил об обещании мисс Абигайль, что в кульминационный момент Гейр Кинг и его люди не только не смогут приблизиться к Джоан ближе, чем на тридцать шагов, но и не будут смотреть в ее сторону.

«Вот он, главный фокус! – решил Гарри. – Интересно, как это все она собирается устроить?»

Гарри напряг свое воображение, но у него вдруг сильно защекотало в носу, и он чхнул.

– То, о чем вы сейчас думали, правда, Гарри, – засмеялся Макс.

Мисс Абигайль закончила писать свое коротенькое письмо, вложила его в конверт, и, тоже улыбаясь, взглянула на шерифа.

– Я думаю, Макс угадал, шериф, – подтвердила она.

– А откуда вы знаете, о чем я думал? – проворчал Гарри.

– Вы думали о том, как я собираюсь провернуть «фокус» на дороге, – ответила мисс Абигайль. – Но вы ошиблись. Никакого фокуса, как такового, не будет.

– Что, совсем не будет? – не без сарказма поинтересовался шериф.

– Точнее говоря, почти. И даже если сейчас мы трое – я, вы и мистер Макс Финчер – уйдем отсюда, Джоан сможет спокойно забрать деньги у бандитов.

Гарри открыл было рот, но не нашелся, что сказать.

– Тогда это не фокус, а простое колдовство, – серьезно сказал Макс.

– Нет, это простой расчет, основанный на отвлечении внимания и естественном поведении человека, – мисс Абигайль встала и взяла саквояж. – Идемте на дорогу, Макс, и захватите лопату. Обстоятельства, с которыми скоро столкнется Гейр Кинг, должны выглядеть естественно.

«А если любой человек – то есть вообще любой человек из нас – в сущности, маленький бог?», – вдруг подумал Гарри Хепберн, рассматривая спину своего помощника и дорожное платье мисс Абигайль. Мысль пришла ниоткуда и показалась шерифу странной и даже нелепой. Мысль тут же продолжилась, и Гарри подумал, что если есть маленький бог, о должен быть и Большой.

«А тогда что же делать со всеми этими обстоятельствами, о которых я тут только что плел?.. И что значат какие-то там обстоятельства, если Большой Бог просто – очень просто и очень искренне – любит маленького?»

Мысль была настолько неожиданной и необычной, что прежде чем спохватиться, Гарри успел подумать даже о Джоан и ее дружке-сапожнике.

«А может быть…»

«При чем тут это?! – резко оборвал Гарри противоестественную для себя мысль. – Тебя что, опять занесло в эти чертовы эмпиреи, да?!»

Когда Абигайль Нортон и Макс Финчер, уже взявший у нее саквояж, скрылись за желтоватой скалой, Гарри выругал себя за глупость, хотя так и не понял за какую именно. Потом он вдруг принялся читать молитву «Отче Наш», но тут же снова чертыхнулся и зачем-то обозвал мисс Абигайль заносчивой актеркой.

Джоан положила руки на согнутые колени, оперлась на них подбородком и смотрела на угли костра. Гарри какое-то время наблюдал за задумчивым, вдруг ставшим неподвижным и серьезным, лицом племянницы и так и не решился расспросить ее о том, о чем говорила ей Абигайль Нортон и что именно она писала в своем письме.

«Почему эта фокусница решила написать письмо именно тут, а не, допустим, на вокзале в Нью-Ричмонде за удобным столом? – собственные, казалось бы, вполне обычные мысли уже порядком начинали раздражать Гарри, и он сердито запыхтел трубкой. – Господи, да я зол, как сто чертей! – тут же признался себе он. – Наверное, это от неопределенности и – будь честен с собой, Гарри – опять-таки из-за страха. Ты сидишь без дела, чего-то ждешь и не представляешь, что будет дальше, потому что это «дальше» уже не зависит от тебя. Как она сказала?.. Мол, даже если мы трое уйдем отсюда, Джоан сможет взять деньги у Кинга. Ну, ничего себе, заявка!..».

Гарри полез в карман за кисетом и новой порцией табака. Джоан уловила краешком глаза легкое движение и подняла глаза. Спокойный и чистый взгляд девушки успокоил Гарри. Его сомнения и страхи отшатнулись в сторону, как дым от прикосновения ветра и там, за дымом, неожиданно блеснуло яркое, новорожденное солнышко.

Мысли Гарри вернулись к загадочному письму мисс Абигайль.

«Но как ты расспросишь Джоан, если не знаешь языка глухонемых? – не без нотки горечи подумал шериф. – Ведь ты так и не выучил эти идиотские пассы пальцами…»

Гарри действительно не знал языка глухонемых, потому что он был единственным человеком в городе, понимающим Джоан по выражению глаз и лица. Гарри мог даже спорить с племянницей, они оба очень тонко чувствовали нить этого спора и оба не удивлялись этому. Их частые разговоры, когда слышался только громкий, возмущенный голос Гарри, забавляли в городе многих людей, а кое-кто при этом и вертел пальцем у виска. Чарли Хепберн, не раз становившийся свидетелем таких словесных баталий дяди и племянницы, как-то сказал:

– Безусловно, Гарри хочет быть умным как сам черт, но ему мешает его ангел-хранитель, которого, впрочем, сам Гарри откровенно недолюбливает.

Это была единственная критическая фраза, которую прилюдно высказал Чарли Хепберн о своем брате за много-много лет. И не исключено, что он пожалел о том, что произнес ее вслух. Дело в том, что набивая трубку, Гарри снова принялся читать «Отче Наш». Его «слышала» только Джоан, легко понимая едва заметные движения губ Гарри Хепберна.

6.

Всех трех фермеров из Большой Долины, на этот раз взявшихся сопровождать Гейра Кинга, звали Джонами. Самый высокий из них Джон Вестон, был высок, худ, угрюм и немногословен; Джон Габби по прозвищу «Убери курицу» не был ни высоким, ни худым, ни угрюмым, но к словам (как своим, так и чужим) относился не менее критично, чем Длинный Джон. И только Джон Грег – неунывающий толстяк – любил поболтать, а за неимением собеседников (путешествие с Гейром Кингом здорово укоротило бы язык любого болтуна) часто объяснялся с лошадьми. Но на этот раз общение Джона Грега с одной из уже запряженных лошадей прервал пинок Гейра Кинга.

Грег резко оглянулся и, столкнувшись с мрачным взглядом главаря бандитов, виновато улыбнулся.

– Уговариваешь кобылу выйти за тебя замуж? – без всякого выражения спросил Гейр.

Дакота Энн, стоявший слева от Гейра, захохотал. Улыбнулся даже верзила Джеб Лесоруб, отчего его лицо вытянулось и стало похоже на лошадиную морду.

«Не за себя, а за Джеба», – чуть было не ляпнул Джон Грег, но вовремя спохватился. Он почесал пятерней ушибленное место пониже поясницы и открыл дверцу дилижанса.

– Прошу вас, сэр, – как можно более вежливо пригласил бандита Грег.

Дилижанс был небольшим, всего лишь шестиместным, но за счет этого предоставлял путешественникам какие-то удобства. Пол устилал ковер, две скамьи были обиты кожей, а на них валялись мягкие шерстяные подушки. Если человек сидел на скамье один, при желании он мог лечь и даже вытянуть ноги, хотя и не на полную длину. Сверху, в потолок был врезан небольшой люк на случай слишком жаркой погоды, а, стекла в дверцах скользили вверх-вниз по узким щелям, при случае усиливая приток свежего воздуха.

Гейр тяжело опустился на скамью и тут же уставился в окно. Дакота и Джеб сели напротив.

– Ты что-то уж слишком хмур сегодня, Гейр, – заметил Дакота.