Текст книги "Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика"

В указе имелось краткое упоминание о готовящейся для главного надзирателя инструкции. Работа над ее написанием продолжалась около трех недель и закончилась к 17 ноября. По всей видимости, непосредственное участие в ней принимала Екатерина II. Главной причиной перевода таможенных сборов в казенное «смотрение» в инструкции названо отсутствие точных сведений о величине собираемых в стране пошлин, а целью – выявление дополнительных способов повышения собираемости благодаря «верному присмотру»[182]182
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3606. Л. 29–36.


[Закрыть]. Сделанное пояснение, несомненно, говорит о намерении верховной власти вернуться к практике таможенных откупов, но уже на гораздо более выгодных для казны условиях.

В полученной Минихом инструкции особое внимание уделялось предотвращению любых попыток притеснений и злоупотреблений торговцев со стороны таможенников «под страхом неизбежного штрафа и жестокого наказания» последних: «…Первейшим себе предметом иметь Вы должны то, чтоб при осмотрах товаров и при взятье пошлин ни малейших приметок, затруднения и под каким-то претекстом ни было отнюдь никаких притеснений и тягостей торгующим…»[183]183
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3606. Л. 32–32 об.


[Закрыть]

Как оказалось впоследствии, отстаивание двух основополагающих норм – неукоснительного государственного контроля над таможнями и соблюдения определенных гарантий в рамках установленных экономических свобод – способно принести свои плоды. Как позднее признавала сама Екатерина II в уже цитированном в начале настоящей главы отрывке из ее Записки «Об учреждениях, введенных в России в ее управление», сбор пошлинных платежей только через одну Петербургскую таможню превысил сумму 3 млн руб. в год[184]184
  Сборник РИО. Т. 27. С. 170–177.


[Закрыть].

Вполне удовлетворенная достигнутыми результатами, прагматичная императрица уже и не помышляла о продолжении эксперимента с таможенными откупами. Весьма показательна ее реакция на просьбу Г. А. Потемкина, которому она не привыкла в чем-либо отказывать. В 1770-х гг. (точнее, в промежутке между 1774 и 1778 г.; более точную дату источники не дают возможности установить) тот похлопотал за купца Михаила Фалеева, обратившись письменно к Екатерине. По словам Потемкина, Фалеев оказал немалые услуги стране, поставляя для нужд заграничной армии продовольствие, фураж и осуществив перевод для нее более полумиллиона рублей серебром и золотом практически безвозмездно («без всякаго лажа», по словам источника), поскольку казна рассчиталась за перевод медной монетой. В качестве награды за усердие Фалеева Потемкин просил отдать купцу на откуп сбор таможенной соляной пошлины «…с провозимой из Крыма и других мест в Новороссийскую и Азовскую губернии, в Малую Россию и в Польшу соли, собираемую ныне в казну при таможнях по 10 коп. с пуда, из сложности десяти лет с наддачею на каждый год к получаемой в казну сумме по 5000 руб. впредь на десять лет…»[185]185
  Сборник РИО. Т. 42. СПб., 1885. С. 380–381.


[Закрыть]. При этом Потемкин обращал внимание не только на очевидную выгоду для казны от подобной операции, но и на отсутствие какого-либо «отягощения» для народа, поскольку Фалеев брал на себя обязательство не превышать размер установленной пошлины (10 коп. с пуда). В ответ Екатерина, не вдаваясь в доводы Потемкина, коротко, как отрезала, написала на полях прошения: «Пока жива, никакой таможни не будет на откупе»[186]186
  Сборник РИО. Т. 42. СПб., 1885. С. 380–381.


[Закрыть].

Сказанные слова – выражение принципиальной позиции облеченного высшей властью в стране человека, сделавшего окончательный выбор. Выбор, во-первых, в пользу установления твердого порядка на основе обязательных для всех единых правил без каких-либо исключений, а во-вторых, в пользу усиления государственного начала и контроля применительно к сфере таможенного управления. Данная сфера не может представлять собой лакомый кусок, произвольно отдаваемый отдельным лицам или частным компаниям в угоду чьим-то желаниям и прихоти, как случилось при Елизавете Петровне. Новая императрица твердо и жестко давала понять: экономическая свобода – универсальный принцип, который должен действовать на едином экономическом пространстве в интересах всех граждан; но он отнюдь не всеобъемлющ, поскольку государственные и частные интересы далеко не всегда совпадают; поэтому территорию тех и других необходимо разграничивать и охранять от взаимного переплетения и проникновения.

Однако с самого начала Екатерину II более всего заботил сугубо практический вопрос: какая форма устройства таможенной системы – государственная или частная – может действовать наиболее эффективно с точки зрения собираемости налогов. В упомянутой записке «Об учреждениях…» она ставила его предельно просто, абстрагируясь от любых теорий. Сама императрица так вспоминала об эпизоде, связанном с возникновением претензий у Сената к петербургской таможне уже после того, как та, наряду с прочими, перешла в казенное «смотрение»: «По вступлении дела ко мне я спросила, менее ли она собирает денег, нежели за сколько отдана была Сенатом на откуп, или более? Нашлось, что полмиллиона более. Я тогда Сенату сказать велела, что пока таможня более откупной суммы собирает, нет причины Сенату пенять таможне»[187]187
  Сборник РИО. Т. 27. С. 175.


[Закрыть]. То есть в середине 1760-х гг. уже окончательно развеялись все иллюзии насчет способности частных компаний взять на себя исконно государственные функции. В действительности, конечно, все складывалось далеко не так легко и просто, как хотела представить дело императрица спустя много лет. Сделанные ею в первые годы царствования выводы дались непросто. Ей пришлось пройти через мучительные сомнения и колебания. Но определившись с выбором, она не отступала от него в дальнейшем.

Главное значение июльского указа заключается в подтверждении принципиальной позиции самодержавной власти, выработанной под давлением непростых обстоятельств конца 1750-х и начала 1760-х гг. Они вынудили сделать первые шаги в сторону пересмотра прежних довлеющих на правительство представлений и устаревающих догматов, касающихся в первую очередь всеобъемлющей контролирующей и регулирующей роли государства. И обратиться к пробивающим себе дорогу общеевропейским ценностям эпохи Просвещения, исключающим любые разумные ограничения хозяйственно-экономической деятельности человека. Разумеется, до «экономического человека» в понимании Адама Смита оставалась немалая дистанция. Но движение в этом направлении началось.

Несомненно и другое. Указ Екатерины II от 31 июля в целом обнаруживает стремление законодателя наполнить большинство широковещательных заявлений мартовского указа более конкретным содержанием. При этом абсолютизация провозглашенной экономической свободы не допускалась. Эйфория от свободолюбивых деклараций уступает место буднично-взвешенным и практически осмысленным соображениям. Допускаемая свобода обставлялась некоторыми рамками в виде определенных условий и ограничений, а иногда и прямых запретов, необходимых с точки зрения общегосударственной пользы в понимании верховной власти в самый начальный период правления Екатерины II. В этом смысле июльский указ выглядит в гораздо большей степени сбалансированным документом.

Глава III. Экономическая программа правительства Екатерины II

Впервые месяцы после воцарения Екатерины II едва ли можно было ожидать заметных усилий со стороны новой власти, направленных на усовершенствование экономического механизма. Многие последующие годы пребывания на троне новой императрицы показали: не в ее характере принимать быстрые решения. Она предпочитала сначала все тщательно взвесить, выяснить различные мнения, обсудить предложения, поступившие в ответ на ее поручения, самой тщательно поработать над важнейшими решениями, умело согласовав при этом собственные мысли с другими, наиболее здравыми и рациональными суждениями. В итоге тщательной коллективной подготовительной работы находились необходимые решения, отвечавшие ее замыслам.

Отсутствие быстрых видимых перемен вовсе не свидетельствовало о невнимании к экономическим проблемам со стороны императрицы или о нежелании вторгаться в существовавший хозяйственный организм. Он представлялся отнюдь не идеальным. И как только отзвучали торжественные мелодии на церемониях по случаю вступления на престол провозглашенной императрицы Екатерины II, она сразу же взялась за кропотливую работу.

7 августа 1762 г. Сенат получил распоряжение монархини в форме настоятельной просьбы безотлагательно «потрудиться для пользы обществу» и решить несколько насущных вопросов, преимущественно экономических: о новом снижении цены на соль, о медной легковесной монете и о дальнейшей судьбе таможен, т. е. о возвращении их под управление казны после провальной затеи правительства Елизаветы Петровны с передачей на откуп компании Шемякина всех таможенных сборов в стране[188]188
  Сборник РИО. СПб., 1885. Т. 42. С. 440.


[Закрыть].

Впрочем, часть этих вопросов – об очередной попытке снижения цены на соль и упорядочении находившихся в обращении медных денег – можно было бы вполне отнести не только к сугубо хозяйственно-экономическим, но и к политическим, объяснив их постановку конъюнктурными соображениями новой власти, желавшей произвести благоприятное впечатление на народ. Но такое предположение имело бы под собой некоторые основания, если бы власть, во-первых, постаралась публично известить подданных о своих намерениях, а во-вторых, если бы спустя всего несколько лет Екатерина II не инициировала серьезные соляную и монетно-денежную реформы, добившись их осуществления.

О первом намерении приступить к масштабным хозяйственно-экономическим преобразованиям недвусмысленно известил указ императрицы от 8 декабря 1763 г.[189]189
  ПСЗ. Т. XVI. № 11985.


[Закрыть] Этим указом она возложила на тайных советников Неплюева, кн. Шаховского и гр. Миниха обязанность по созданию и организации работы новой Комиссии «для рассмотрения коммерции Российского государства». В дальнейшем она стала именоваться Комиссией о коммерции и пошлинах. Указ придал ей особый статус, определив в подчинение непосредственно самой императрице. Та обещала комиссии покровительствовать в ее работе и даже присутствовать на отдельных заседаниях. Указ ставил перед комиссией довольно общую задачу: рассмотреть всю коммерцию Российского государства и определить, «…в чем оная утесняется или в чем недостаточна».

Почему именно коммерция обратила на себя первоочередное внимание – понять несложно. В господствовавших экономических воззрениях своего времени именно в сфере обмена предлагалось искать пути для прироста общественного богатства. Торговля, особенно внешняя, рассматривалась наиболее эффективным инструментом государственного обогащения. Екатерина II поначалу едва ли сочла нужным и своевременным дополнить традиционные представления собственными, которыми к тому времени, безусловно, располагала. В указе она ограничилась изложением только двух основополагающих принципов в деятельности комиссии: 1) всеми способами добиваться расширения номенклатуры экспорта различных российских продуктов («произращений») как в натуральном виде, т. е. сырья, так и в переработанном; 2) способствовать повышению взаимного доверия («кредита») среди русского купечества не только внутри страны, но и со стороны иностранцев.

В указе упоминалось и о прилагаемых к нему «примечаниях и рассуждениях». Членам комиссии надлежало воспринимать их не в качестве обязательного руководства, но рассматривать как полезные ознакомительные материалы при выработке собственных предложений. Кроме того, в состав комиссии вводились «люди способные в столь пространном деле», а именно: статский советник Клингштет, прокурор Коммерц-коллегии Пушкин и надворный советник Одар.

Первые документы Комиссии о коммерции

Не опубликованные при указе «примечания и рассуждения» сохранились. Они отложились в фонде Комиссии о коммерции и составили два отдельных дела. Остановимся сначала на первом, которое датировано сентябрем 1763 г. и имеет общий заголовок «Проект краткой инструкции о коммерции и о казенных доходах или финанции»[190]190
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 30.


[Закрыть]. В действительности под этим заголовком помещены два отдельных документа: «Инструкция комиссии о коммерции и казенных доходах» и записка «О учреждении доходов казенных или финанции».

«Инструкция комиссии о коммерции и казенных доходах» представляет собой, по существу, черновой набросок, написанный крайне неразборчивым почерком. В нем множество зачеркиваний и вставок, нет никаких подписей и дат. Он не является канцелярской копией. Перед нами автограф, но почерк явно не руки самой императрицы. Вместе с тем содержание документа прямо указывает на ее авторство. Очевидно, «Инструкция» написана наспех под диктовку Екатерины II, скорее всего, кем-то из ее статс-секретарей.

Вторая записка – «О учреждении доходов казенных» – переписанная набело копия. Ее содержание также не оставляет сомнений в авторстве императрицы.

Оба документа заключают в себе довольно общий набросок первоначального плана совершенствования и реорганизации важных элементов экономики. Формально речь шла о коммерции и выявлении всевозможных способов государственных доходов. В действительности же в обеих записках собраны мысли императрицы, позволяющие судить о ее значительно более широком замысле преобразований в экономике. Они еще нечетко сгруппированы и могут даже показаться хаотичными, наполненными второстепенными деталями. Но она, приступая к работе, и не ставила перед собой задачи выработать готовый план. Напротив, учреждая Комиссию о коммерции, в первую очередь ожидала от нее выработки подобного плана в процессе обстоятельных дискуссий.

Останавливаясь на первой задаче – совершенствовании («поправлении») внутренней и внешней торговли, – Екатерина II выдвигает важный отправной тезис, которому позднее, в последующих рассуждениях, будет неизменно придавать большое значение: основным предметом «российского торга» являются продукты земледелия. Поэтому необходимо проявлять заботу как об увеличении численности самих земледельцев, так и о «…приведении нашего земледелия по способностям земли и климатов в лучшее совершенство» посредством в первую очередь методов просвещения, «…всеми мерами приучивая народ наш, внушая оному или издаваемыми книгами или публикациями наставления»[191]191
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 30. Л. 1.


[Закрыть].

Вторым обязательным условием развития торговли она усмотрела улучшение транспортной сети за счет ремонта не только больших, но и местных проселочных дорог, «поправления» мостов, расчистки судоходных рек и выявления новых, самых коротких водных путей, строительства соединительных каналов. Кроме того, Комиссии о коммерции рекомендовалось разработать законы, ограждавшие купцов от любых помех со стороны представителей местной власти во время транспортировки товаров и неправомерных сборов на переправах.

Среди давних нерешенных транспортных проблем по-прежнему отмечалось отсутствие у российского купечества собственного внешне торгового флота. К тому же российским купцам, в отличие от иностранных, явно недоставало «купеческого искусства». С этой целью комиссии предстояло подумать о налаживании обучения самих купцов и их детей за границей для получения необходимой практики и «…приобретения себе кредита и знакомства с чужестранными купеческими канторами»[192]192
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 30. Л. 2.


[Закрыть].

Из конкретных внешнеторговых направлений особо важным признавался Китай. Требовалось наметить меры, позволявшие российскому купечеству самостоятельно вести «китайский торг» вместо эпизодически снаряжавшихся туда караванов в сопровождении воинских команд, основывать на китайской территории фактории и иметь там постоянные конторы по примеру европейских стран. Такое предприятие называлось отчасти «делом политическим» и потому в будущем требовало дипломатического урегулирования.

Комиссии поручалось «разобрать с довольным прилежанием и проницательством» ситуацию, касавшуюся необходимости и целесообразности заключения торговых трактатов «с другими державами». Речь, несомненно, шла в первую очередь о заключении нового торгового трактата с Великобританией. Уже истек срок заключенного в 1742 г. оборонительного трактата между двумя странами[193]193
  ПСЗ. Т. XI. № 8685.


[Закрыть], который продлевал на 15 лет действие первого русско-британского договора 1734 г. «О дружбе и взаимной между обеих держав коммерции»[194]194
  ПСЗ. Т. IX. № 6652.


[Закрыть]. Поэтому требовалось принятие какого-то решения, подтверждающего силу предыдущего договора.

Великобритания являлась важнейшим торговым партнером России, закупавшим у нее в больших количествах не только сырье, но и продукцию канатных заводов, а примерно с середины века – полотняных мануфактур. Причем России на протяжении многих лет удавалось поддерживать активный торговый баланс в обоюдной торговле, выполняя тем самым главную практическую задачу господствовавшей в то время теории меркантилизма. Во многом благодаря данному обстоятельству англичане получили заметный приоритет и ряд преимуществ по сравнению с другими европейскими торговыми партнерами. Первый торговый трактат 1734 г. разрешил британским негоциантам вести торговлю не только при портах, но и внутри России. В отличие от купцов других стран им позволялось оплачивать пошлину за вывозимые из России товары не ефимками, а российской серебряной монетой по фиксированному курсу 125 коп. за ефимок. Они также могли расплачиваться за купленную в России продукцию российскими деньгами, вырученными от продажи своих товаров. Им предоставлялось право на транзитный провоз товаров в обе стороны для торговли с Персией с уплатой «проезжей» пошлины в размере всего 3 %. Особое положение английских купцов в России обеспечивала их подсудность исключительно Коммерц-коллегии. Их книги и письма не подлежали досмотру, за исключением тех случаев, когда это требовалось для судебных разбирательств, причем силами определенных Коммерц-коллегией четверых иностранных купцов с безупречной репутацией. Наконец, и в частной жизни британские подданные также пользовались существенными преимуществами. Согласно ст. 16 трактата 1734 г. они могли самостоятельно строить или покупать дома для собственного проживания, которые в этом случае освобождались от чрезвычайно обременительной для их владельцев обязанности своего времени – воинского постоя. Такой привилегии, как правило, не удостаивались ни другие иностранцы, ни большинство российских домовладельцев.

Разумеется, столь заметным преимуществам англичан противились не только их прямые конкуренты из других европейских стран, но и русское купечество, находившее поддержку во властных структурах. Об этом как хорошо известном обстоятельстве Екатерина II лишь коротко обмолвилась: «…В том разныя и противныя между собою мы слышим мнения»[195]195
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 30. Л. 2 об.


[Закрыть].

Остальные пункты набросанного императрицей плана составлены еще более кратко, в тезисной форме. Она рекомендовала комиссии «…способы изыскать к облехчению в хождении медной монеты», т. е., надо полагать, к унификации находившихся в обращении медных денег одного номинала, но разного весового содержания, определив при этом необходимую величину полновесных медных монет для внутреннего оборота, а также подумать о целесообразности введения в обращение самых мелких монет для повседневного пользования.

Ставился вопрос об учреждении специальных «кратких и справедливых судов» для купцов, чтобы избавить их от затяжных и разорительных судебных процессов.

Подлежал обсуждению и вопрос о пересмотре таможенного тарифа, «тягостного» для купцов и «не полезного» для государства. Тариф следовало изменить, руководствуясь простым принципом: «не надобное нам обложить высокою ценою, а надобное сходною».

Хорошо известная финансовая зависимость русского купечества от иностранного, проистекавшая от недостатка капиталов первого, заставляла думать о создании в городах купеческих банков. Причем императрица, затрагивая эту тему, фактически соглашалась на купеческое самоуправление такими банками, допуская их передачу «под присмотр купцов знатных». Однако банковские активы предусматривалось обеспечить только медными деньгами. Тем самым облегчалось и решение технически сложной, но далеко не первостепенной задачи, касавшейся транспортировки крупных сумм неподъемной наличности. Применение такой формы кредитования купечества могло способствовать некоторому росту товарооборота и денежного обращения. Но вряд ли привело бы к совершенствованию всей российской денежной системы и ее сближению с более сбалансированными европейскими системами, у большинства которых медные деньги в большей степени выполняли свойственную им функцию разменной монеты. В российских реалиях, при острой нехватке в стране серебра и, соответственно, печатаемой из нее монеты, по-прежнему не допускалось и мысли о возможном использовании серебряной денежной массы под будущие кредиты. Даже для той части купечества, которая занималась внешней торговлей и нуждалась в оперативном доступе к европейской валюте без всяких дополнительных, достаточно обременительных обменных операций, хотя именно купеческая заграничная торговля являлась важным источником притока в казну серебряных ефимков.

Коротко и не вполне ясно очерченный замысел Екатерины II по созданию банков для российского купечества лишь отдаленно может напоминать реализованный в 1758 г. проект П. И. Шувалова, в соответствии с которым учреждалась «Банковая контора для обращения внутри России медных денег», более известная в обиходе как Медный банк. Проект всесильного вельможи и неутомимого прожектера в соответствии с монетаристскими установками своего времени ставил главной целью дополнительное привлечение в казну серебра посредством предоставления кредитов при ставке 6 % годовых с условием погашения 75 % заемных сумм серебряной монетой. Кредиты предназначались отнюдь не одному купечеству. Напротив, ими успели воспользоваться прежде всего представители сановно-придворной знати, активно стремившиеся развернуться на поприще доходного горно-металлургического производства и под благовидным предлогом обновления старых заводов и строительства новых заявлявшие о нехватке средств для инвестиций. Инициатор проекта и по совместительству владелец гороблагодатских заводов П. И. Шувалов не преминул взять из казны более 473 тыс. руб. (по другим данным, свыше 503 тыс. руб.). Любопытно, что не пренебрег лакомым кредитом решительный оппонент шуваловского проекта канцлер и президент Коллегии иностранных дел граф М. И. Воронцов. Он поспешил взять в Медном банке 164,5 тыс. руб. Не остался в стороне и его брат граф Р. И. Воронцов, взявший 186 тыс. руб. Генерал-прокурор Сената А. И. Глебов позаимствовал 200 тыс. руб., камергеры С. П. Ягужинский и А. Строганов – соответственно 150 и 110 тыс. руб. Среди торгово-промышленной верхушки, допущенной к распределению государственных кредитов, встречаются знакомые фамилии откупщика таможенных сборов Н. Т. Шемякина (314 тыс. руб.), директоров Персидской компании (102 тыс. руб.)[196]196
  Юхт А. И. Русские деньги от Петра Великого до Александра I. М., 1994. С. 132–135; РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 110. Л. 35–41.


[Закрыть]. Масштабная раздача казенных средств из Медного банка в виде долгосрочных кредитов (первоначально на 10 лет; позднее этот срок под давлением оппонентов проекта при его доработке был сокращен до 3 лет) скорее напоминала узаконенное казнокрадство.

Позднее Екатерина II в упоминавшейся уже записке «Об учреждениях, введенных в ее правление», вспоминая об этом эпизоде, говорила о нем с нотками резкого осуждения, обращая внимание на полную бесконтрольность в нецелевом расходовании заемщиками государственных ссуд, попросту промотанных в столице[197]197
  Сборник РИО. Т. 27. С. 174.


[Закрыть]. Надо полагать, в случае реализации идеи императрицы, изначально не выходившей за рамки вполне конкретной задачи по ослаблению финансовой зависимости русского купечества от иностранного, эта задумка вполне могла положить начало становлению более развитой системы финансово-кредитных учреждений.

Отдельный пункт екатерининского плана предусматривал возможность развития рыбных промыслов у берегов Белого моря, открывая дорогу соответствующему перспективному коммерческому направлению. Однако, как отмечалось в предыдущей главе, нежелание правительства вкладывать государственные средства в беломорские промыслы и его стремление полагаться исключительно на инициативу занятого в промыслах весьма небогатого местного населения, вызывало сомнения в успехе предприятия.

В плане обращалось внимание на недооценку постепенно приходившей в упадок торговли города Риги после того, как Лифляндия вошла в состав Российской империи. Судя по всему, императрица обратила внимание на данное обстоятельство, признанное серьезным упущением, после знакомства с написанным в 1760 г. «Рассуждением о российской коммерции» Федора Сукина и отдельно приложенным к нему докладом Сенату о рижской и прусской торговле[198]198
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 28. Л. 2–21 об.


[Закрыть]. Ф. Сукин, занимая в то время должность секретаря Сената, в марте 1759 г. был командирован в Пруссию для ознакомления с особенностями местных установлений и порядков в торговле. Тщательно изучив их, он представил в Сенат «Описание о прусской торговле», в котором отметил причины упадка рижского торга – прежде всего высокие ввозные пошлины, препятствующие привозу польских товаров. Императрица просила Комиссию о коммерции учесть данное обстоятельство, поскольку «…государству полезно будет, когда Лифляндия польскими продуктами, а не Гданск и Пруссия обладать будет»[199]199
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 30. Л. 3 об.-4.


[Закрыть], и найти способы повернуть товарные потоки в сторону Риги.

Определенное беспокойство внушала слабая вовлеченность в коммерцию малороссийских жителей. Причем их «стесненность» в этом отношении императрица считала прямым следствием недостаточного приобщения к земледелию («малороссийские жители, слышим, что в коммерции своей весьма стеснены, и для того почти совсем отстали от земледелия»). Высказанное ею на этот счет мнение по-своему показательно и потому заслуживает внимания: «Того ради, соображая с их правами, выправки учинить, каким бы образом и в каких продуктах и куда им путь отворить, дабы народ тем поощрить к земледелию и государству прибыль зделать»[200]200
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 28. Л. 4.


[Закрыть]. Во-первых, Екатерина II рассуждает здесь как вполне типичный бюрократ своего времени (за народ нужно подумать и решить, какие продукты ему целесообразно производить и где ими с наибольшей выгодой торговать). Позднее ее позиция изменится, и она станет выступать против любого вмешательства в хозяйственную жизнь подданных, рассматривая частные инициативу и потребности лучшими регуляторами экономических отношений. Во-вторых, способствовать активизации коммерции могут исключительно земледельческие занятия населения Малороссии. Вдобавок только они обеспечивали прибыль государству.

Несколько отвлекаясь от перечня конкретных недостатков российской коммерции, императрица далее обращала внимание на необходимость заблаговременного выявления новых, «запасных» торговых партнеров и новых предметов экспорта. Такие мысли вызвали полученные известия о попытках Англии, основного российского внеш не торгового партнера, наладить в ее далеких американских «посессиях» производство льна, пеньки… В этом месте императрица, задумавшись, вписала поверх строки: «юфти», а затем добавила: «и тому подобные товары и продукты»[201]201
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 30. Л. 4.


[Закрыть].

Примечательно, что примерно во второй половине 1760-х гг. в английском парламенте состоялись специальные слушания, посвященные состоянию русско-британской торговли, о которых императрица в момент составления плана знать не могла. На вопросы английских парламентариев отвечал британский купец Н. Каванах, много лет торговавший в России. Сохранился перевод протокольной записи, присланный члену Комиссии о коммерции гр. А. Р. Воронцову русским посланником в Лондоне А. С Мусиным-Пушкиным[202]202
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 38; Русско-британские торговые отношения в XVIII веке / отв. ред. А. А. Преображенский; сост. и автор введения А. В. Демкин. М., 1994.


[Закрыть]. Судя по задаваемым вопросам, английская сторона, в свою очередь, проявляла немалую обеспокоенность относительно возможной потери в ближайшем будущем русского рынка некоторых видов сырьевых необработанных материалов, особенно льна и пеньки. И потому размышляла о поиске адекватной замены на других европейских рынках.

Аналогичную озабоченность, но уже с российской стороны выражал Г. Н. Теплов. В записке, поданной в Комиссию о коммерции в феврале 1764 г., он не исключал возможности потери главного торгового партнера ввиду просочившихся слухов о намерении англичан начать в «северных американских посессиях» производство льна, пеньки, смольчуга, поташа, ревеня, юфти, смолы и пр. продуктов, которые они в основном закупали в России[203]203
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 32. Л. 27–27 об.


[Закрыть].

Еще не зная о беспокойстве англичан, императрица, чтобы компенсировать возможные будущие торговые потери в случае успеха начинаний британцев, сочла необходимым оказывать «поощрение» в первую очередь парусным и полотняным российским фабрикам ради увеличения выпуска их продукции. А потом добавила: «Шерсть и шелк суть так же такие продукты, из которых можно новые в коммерции делать источники»[204]204
  РГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 30. Л. 4.


[Закрыть]. Если российские мануфактуры, производившие изделия из отечественной шерсти (сукно, каразея, стамед, фланель и др.) и заслуживали некоторого «поощрения» в соответствии со схемой будущей экономической модели Екатерины II, которая к моменту написания набросков данного плана еще только начинала складываться, то шелкоткацкие фабрики в эту схему никак не вписывались. Немного позднее императрица начала весьма скептически отзываться о них, поскольку использование недешевого импортного сырья считала чем-то вроде забавы и особой пользы для экономики страны в нем не видела. Похоже, составляя план, она выражала не свои мысли или же вынуждена была считаться с господствовавшими долгое время в правительственных кругах протекционистскими настроениями из тактических соображений, еще не чувствуя себя достаточно уверенно на троне. Тем более чуждым ее собственным взглядам являлось «поощрение», под которым понималась государственная поддержка российских мануфактур в виде разного рода привилегий и льгот.

В следующем пункте плана императрица вновь возвратилась к своей излюбленной аграрной тематике. На этот раз ее занимала перспектива введения основ свободы хлебной торговли. Собственно, эта идея уже высказывалась, причем на самом высоком законодательном уровне – в разбиравшемся выше указе Петра III от 28 марта 1762 г., в той его части, которая, по всей видимости, была написана Д. В. Волковым. Оставив в стороне пафосные заявления указа о чуть ли не безграничном российском хлебородии, она сочла нужным лишь вновь сослаться на пример Англии, которая «самое свое худое земледелие исправила в народе своем свободным выпуском хлеба в другия государствы». По ее мнению, Россия может сделать то же самое без «оскудения народного», выработав «добрые и основательные» правила.

Не прошел мимо внимания императрицы даже такой в то время малораспространенный и достаточно экзотичный вид хозяйствования, как виноградарство, которым она рекомендовала не пренебрегать применительно к природным условиям южных районов Малороссии, в нижнем течении Дона, а также земель на Нижней Волге, близ Астрахани.