Текст книги "Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика"

Вопрос о таможенном откупе

Самое любопытное в истории с двумя указами, близкими по духу и содержанию, но различными по форме, – полное отсутствие в екатерининском законодательном акте упоминаний о прошении Никиты Шемякина и Саввы Яковлева продлить откуп на все таможенные сборы в стране. Собственно, формальным поводом для ответа на данную просьбу и стало появление указа Петра III от 28 марта. Екатерина же заняла выжидательную позицию, еще не определившись в своем отношении к таможенным откупам. Известно, однако, о данном ею распоряжении Сенату тщательно рассмотреть вопрос «…о таможенных сборах, на откупу ль им быть или по-прежнему в казенное содержание взять…»[144]144
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3606. Л. 3.


[Закрыть]. Оно последовало именно 31 июля 1762 г., что, разумеется, не случайно. Весьма вероятно, на первых порах такая практика отдачи на откуп всех таможенных поступлений могла импонировать императрице ввиду простоты таковой. Казна освобождалась от обременительной и хлопотной необходимости содержать всю таможенную систему. Да и на проблему широко распространенного контрабандного провоза товаров через российские пограничные таможни можно было закрыть глаза хотя бы до лучших времен.

Однако ни Екатерина II, ни представители ее администрации не могли не знать о весьма нервной реакции, вызванной указом Сената от 28 января 1760 г., согласно которому обер-инспектор Темерниковской компании Н. Т. Шемякин наделялся монопольным правом на беспошлинную внутреннюю и внешнюю торговлю шелком[145]145
  ПСЗ. Т. XV. № 11028.


[Закрыть]. Реакция незамедлительно последовала прежде всего со стороны владельцев шелкоткацких мануфактур и торговцев, осуществлявших ранее самостоятельные закупки шелка-сырца в Персии. Несмотря на то что сенатский указ на словах пытался учесть интересы рядовых предпринимателей, дозволяя им беспошлинно закупать шелк исключительно для нужд собственных предприятий, но не «дерзая» направлять его на продажу, такого рода компромисс не устроил мануфактуристов. Они не располагали возможностями для ведения самостоятельной торговли с Персией, тогда как цены на шелк внутри России не замедлили резко возрасти из-за установленных по условиям контракта с компанией Шемякина высоких ввозных таможенных пошлин (23 % от цены). Таковы оказались последствия введения монополий Персидской компании и компании Шемякина (первая, например, с момента своего основания 15 июня 1758 г. не отправила в Москву, крупнейший центр шелкоткацкой промышленности России, ни одного пуда шелка; ее примеру последовал и Шемякин). В 1759 г. цена на шелк в Москве перевалила отметку в 100 руб. за пуд, тогда как в предыдущие годы не поднималась выше 70–80 руб. на лучший персидский шелк так называемого гилянского сорта и 65 руб. шемахинского. Поэтому владельцы шелкоткацких мануфактур совместно с армянскими купцами Астрахани в октябре 1760 г. подали жалобу в Сенат с просьбой ликвидировать монополию Шемякина[146]146
  Юхт А. И. Торговые компании в России в середине XVIII в. // Исторические записки. Т. 111. М., 1984. С. 269–270.


[Закрыть].

Кроме того, 7 декабря 1760 г. на заседании Конференции при высочайшем дворе рассматривалось «доношение» владельца петербургской галантерейной и позументной фабрики Семена Роговикова. В нем он предрекал пагубные последствия для всех российских шелковых и позументных фабрик от опрометчивого шага по предоставлению Шемякину права единолично устанавливать цены на импорт и экспорт шелка. При этом обращалось внимание на полное отсутствие у Шемякина производственного опыта в качестве хозяина мануфактуры. Тогда как Роговиков, по собственному заверению, таким опытом обладал, вложив в свое успешно действовавшее предприятие более 100 тыс. руб. собственного капитала. Для противостояния компании Шемякина он предложил создать ее подобие на тех же кондициях, с той лишь разницей, что откроет дорогу туда любым заинтересованным мануфактуристам, «…от чего всем фабриканам никакой обиды и подрыву быть не может»[147]147
  РГАДА. Ф. 248. Д. 8139. Л. 187.


[Закрыть]. Весьма показательно, что Роговикову импонировал и другой вариант, о чем он тут же без тени смущения поведал в форме делового предложения: он был готов взять на себя пошлинный откуп вместо компании Шемякина, «наддав» сверх ранее установленной правительством годовой откупной суммы 30 тыс. руб.[148]148
  РГАДА. Ф. 248. Д. 8139. Л. 187 об.


[Закрыть] Такой оказалась цена антимонопольным высказываниям петербургского фабриканта, готового при первом удобном случае перейти в лагерь монополистов. Надо думать, и правительство знало им цену.

Как бы то ни было, притязания Шемякина получили достаточно широкий резонанс. Однако жалобы мануфактуристов не возымели действия и никак не отразились на содержании в целом, безусловно, антимонопольного по характеру указа Екатерины II от 31 июля 1762 г., равно как и на предшествующем указе Петра III.

По мнению А. И. Юхта, затея Шемякина с монополией на беспошлинную торговлю шелком стала прелюдией к более масштабной операции – повторному взятию на откуп всех таможенных сборов в стране[149]149
  Юхт А. И. Торговые компании в России в середине XVIII в. С. 269–270.


[Закрыть]. При этом вряд ли в планы обер-инспектора изначально входило выполнение данных им обещаний, ибо он так и не привез в Россию из Закавказья ни одного пуда шелка.

Любопытна аргументация, к которой прибег Шемякин, чтобы заручиться поддержкой влиятельной части сенаторов. После подачи им 12 сентября 1759 г. прошения на высочайшее имя началось предварительное рассмотрение документа в Сенате и на Конференции при высочайшем дворе (о ходе слушаний на Конференции имеются лишь отдельные краткие упоминания).

В первых же строках шемякинского документа обнаруживается стремление создать впечатление о довольно бедственном состоянии российских шелкоткацких мануфактур. При этом указания на испытываемые ими подлинные трудности перемежались с явными преувеличениями и откровенными вымыслами. Так, признавая очевидный факт значительного роста численности шелкоткацких фабрик со времен Петра I, Шемякин вместе с тем бездоказательно уверял, что они не только не достигли «совершенства», но и служили «…надежным путем к разорению всем тем, кто собрав и знатные другими торгами капиталы, отваживал в шелковых манифактурах искать своего щастия[150]150
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2985. Л. 1011 об.


[Закрыть]». Он явно сгущал краски и когда называл непомерную сумму в 100 тыс. руб., требовавшуюся для заведения каждой новой шелковой фабрики (причем на такую сумму могла расщедриться разве что казна на свой «страх»), и когда обращал внимание на необходимость отвлечения громадных средств – не менее 50 тыс. руб. – для создания фабрикантами обязательных запасов шелка из-за нестабильного состояния сырьевого рынка. Конечно, фабриканты не могли обойтись без определенных запасов шелка и красильных материалов. Однако в действительности не имели возможности затрачивать на эти цели крупные суммы из оборотного капитала даже в периоды сравнительно низких цен на рынке сырья по причине отсутствия свободной наличности. На самых крупных московских шелкоткацких мануфактурах расходы на закупку сырья, по имеющимся данным на середину 1760-х гг., редко превышали 12–15 тыс. руб. в год[151]151
  См.: Ковальчук А. В. Мануфактурная промышленность Москвы во второй половине XVIII в. (Текстильное производство). М., 1999. С. 239–245.


[Закрыть]. Вместе с тем в периоды резкого взлета цен фабрикантам действительно приходилось направлять на создание сырьевых резервов до 80–90 % оборотных средств по отношению к стоимости произведенной продукции, а иногда и значительно больше.

Таким образом, подметив наличие реальной проблемы, Шемякин явно преувеличил ее масштабы. И сделал это намеренно, чтобы придать весомость своему предложению: взамен предоставления ему исключительного права на беспошлинный ввоз в Россию шелка в основном из Персии в течение 30 лет (а также золота и серебра; на них Сенат в итоге не дал дозволения) он брал на себя обязательство бесперебойно снабжать российские мануфактуры шелком необходимого качества, причем полностью готового к употреблению, то есть прошедшего все стадии предварительной подготовки, включая крашение и прядение. Перспектива, обрисованная Шемякиным, открывалась весьма заманчивая. Он, заимствуя передовой опыт Франции в организации шелкоткацкого производства, который всячески пропагандировал, предлагал избавить российских мануфактуристов от хлопотной необходимости создавать сырьевые запасы и отвлекать на это избыточную часть столь необходимых оборотных средств. Фабрикантам оставалось сосредоточиться только на изобретении новых рисунков и самом процессе ткачества[152]152
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2985. Л. 1013 об. – 1017.


[Закрыть].

Сенаторы, обсуждавшие проект Шемякина[153]153
  Своими подписями протокол Сената скрепили: граф Михаил Воронцов, граф Петр Шувалов, князь Иван Щербатов, князь Алексей Голицын, князь Иван Одоевский.


[Закрыть], отчетливо видели заложенное в нем противоречие петровскому Регламенту Коммерц-коллегии 1724 г. Для придания ходу рассмотрения дела внешней объективности они даже цитировали соответствующий пункт Регламента, вменяющий в обязанность Коллегии следить за тем, «дабы никакие монополи[и] или откупы товаров к предосуждению общей пользы позволены не были»[154]154
  ПСЗ. Т. VII. № 4453 (пункт 28, подпункт 4).


[Закрыть]. При желании данный пункт мог легко явиться веским и законным основанием для отказа Шемякину. Однако члены Сената явно склонялись к иному исходу дела и постарались найти аргументы в пользу начинания Шемякина. Представленные ими объяснения нельзя квалифицировать иначе как формальные, причем согласованные с решением Конференции при высочайшем дворе от 7 декабря 1759 г., на которое имеется краткая ссылка[155]155
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2985. Л. 1032.


[Закрыть]. Поводом для интерпретации законодательства послужил второстепенный пункт прошения Шемякина, в котором тот испрашивал дозволение на торговлю с Китаем некоторыми видами пушнины – белками, мерлушками и «камчатскими бобрами» – с целью прямого обмена на шелк из-за отсутствия в практике русско-китайских торговых операций расчетов посредством векселей. Сенат принял во внимание следующие доводы: никаких запрещений или ограничений на торговлю белками и мерлушками не существовало; следовательно, речь должна идти о предоставлении компании Шемякина одного лишь исключительного права на торговлю «камчатскими бобрами», ранее осуществлявшуюся только казной; поэтому никакого ущерба другим торговцам последовать не могло в случае предоставления компании Шемякина такого права. На этом основании делался общий вывод: «Сие о непозволении к предосуждению общей пользы монопол[и]ей не следует, ибо от того не токмо вреда, но паче общенародной прибыток ясно предусматривается»[156]156
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 2985. Л. 1031 об. – 1032.


[Закрыть]. При этом из всего контекста удивительным образом исчезло упоминание о главном предмете притязаний Шемякина – исключительном праве на торговлю шелком.

Итак, Шемякин добился поставленной промежуточной цели не без помощи задействования «административного ресурса». 28 января 1760 г. соответствующий сенатский указ был опубликован под названием «О дозволении обер-инспектору Шемякину вывозить в Россию и отправлять за границу беспошлинно всяких сортов шелк и другие товары, потребные для шелковых фабрик»[157]157
  ПСЗ. Т. XV. № 11028.


[Закрыть]. Доходы от беспошлинной торговли шелком явились серьезным подспорьем для осуществления главного плана – повторного взятия на откуп всех таможенных сборов в стране.

В первый раз принципиальное решение об отдаче таможенных сборов на откуп было принято еще в конце 1757 г. Причем предварительные обсуждения данного вопроса в правительственных инстанциях, судя по всему, не велись. 29 декабря 1757 г. недавно учрежденная Конференция при высочайшем дворе была поставлена перед фактом уже принятого решения. Из экстракта протокола Конференции явствует, что никакого заранее объявленного конкурса и публичных торгов с целью выявления наиболее выгодных для казны предложений и условий откупа не проводилось. Тем не менее в документе содержится краткое упоминание о поступившем от обер-инспектора Шемякина дополнительном условии в виде ежегодной «наддачи» в размере 150 тыс. руб. к основной откупной сумме. Кроме того, Шемякин брал обязательство выделять еще по 20 тыс. руб. в год на содержание Московского университета[158]158
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 1. Ч. 1. Д. 3060. Л. 6–6 об.


[Закрыть]. Следовательно, какой-то закулисный торг все-таки имел место. И возможно, при участии Ивана Ивановича Шувалова, фаворита Елизаветы Петровны, известного покровителя Московского университета. Еще задолго до опубликования указа о заключенном контракте с компанией Шемякина (указ появился только 15 мая 1758 г.[159]159
  ПСЗ. Т. XV. № 10837.


[Закрыть]) последовало распоряжение всю указанную сумму «наддачи» «…никуды в росходы не держа, взносить в комнату ея императорского величества», т. е. не присоединять к другим статьям государственных расходов.

При таких обстоятельствах состоялась беспрецедентная по масштабам акция передачи всех государственных таможенных сборов («кроме Сибири и Оренбурга», как говорилось в контракте) в руки одной частной компании. В нее помимо самого Шемякина вошло 12 человек, в основном первостатейных купцов различных провинциальных российских городов. Позднее к ним добавилось еще двое членов.

На первых порах компания исправно вносила в казну положенные сборы. Правда, изначально, при подготовке контракта, их точный годовой размер так и не был определен. Не прописан он и в указе от 15 мая 1758 г., что объясняется поспешностью, с которой готовился указ. Очевидно, верховная власть была крайне заинтересована в заключении контракта без малейших проволочек, с 1 января 1758 г. Указ лишь обязал Коммерц-коллегию «учинить выправки» по таможенным книгам за 1755–1757 гг. и на их основании вычислить помесячно средний размер таможенных сборов за эти годы. Полученные таким образом показатели впоследствии обрели статус нормативных для окончательных расчетов компании Шемякина с казной. По оценкам Сената, сделанным немного позднее, в 1763 гг., годовой размер таможенных сборов должен был составить весьма внушительную сумму – свыше 2 млн руб.[160]160
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3606. Л. 3 об.


[Закрыть] Ее существенная часть, согласно строго оговоренным условиям контракта, принималась казной в виде золотых и серебряных монет. Более того, в указе на этот счет имелась специальная оговорка, откровенно ставящая под сомнение ценность находившейся в обращении российской медной монеты: «А чтоб вступающую к ним (в компанию Шемякина. – А. К.) в збор золотую и серебреную манету не могли они обменивать на медную манету, чрез чтоб тою медною манетою по вступлении в платеж казну не отяготить, в том им поступать по их присяге с таким подтверждением, дабы та золотая и серебреная манета совершенно в казну вся сполна доходить могла»[161]161
  ПСЗ. Т. XV. № 10837.


[Закрыть].

Первые осложнения во взаимоотношениях компании Шемякина с казной наметились уже летом 1758 г. Вызванный в Сенат 25 июня главный откупщик заявил о возникших непреодолимых препятствиях в сборе пошлин с иностранных купцов серебряной монетой – ефимками. Из-за обмеления рек во время летней навигации груженые российскими товарами барки якобы не могли подойти к иностранным морским судам, и последние были вынуждены возвращаться с пустыми трюмами[162]162
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 3060. Л. 826 об. – 827.


[Закрыть]. Препирательства по этому поводу продолжались и в дальнейшем. Шемякин всячески стремился освободиться от «ефимочной» части взносов в казну. В июне 1760 г. он вновь попытался привлечь внимание Сената к «реструктуризации» таможенных откупных платежей, ссылаясь на сокращение внешнеторгового оборота во время военной кампании и нежелание иностранных купцов, прежде всего английских, расплачиваться иностранными серебряными и золотыми монетами за русские товары и их упорное стремление заменить их российскими деньгами. Поэтому Шемякин просил не только о замене ефимочного пошлинного сбора с иностранных купцов российскими деньгами по курсу 1 руб. 25 коп. за ефимок (такой курс был установлен в Таможенном тарифе 1757 г.), но и о приеме в казну обязательных пошлинных платежей от его компании теми же деньгами по указанному курсу. Сенат, поколебавшись в ходе состоявшегося 24 июня и 4 июля 1760 г. обсуждения просьбы, все же пошел навстречу и утвердил следующую схему: с привозных английскими купцами товаров взимать пошлину до конца года российскими деньгами, но с вывозных, причем всеми купцами, включая английских, – только ефимками; в случае отсутствия у купцов наличных ефимков они обязывались оставить вместо них залог российскими деньгами по курсу 1 руб. 35 коп. за ефимок с тем, чтобы до конца летней навигации непременно внести вместо залога ефимки[163]163
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 3060. Л. 1040–1040 об., 1046–1048.


[Закрыть].

Сделанные Сенатом временные послабления таможенным откупщикам отнюдь не выражали готовность правительства постепенно отказаться от одной из основополагающих монетаристских установок на накопление вещественного богатства в виде драгоценных металлов. К тому же приток в страну полновесных иностранных серебряных и золотых монет позволял казне извлекать дополнительный доход за счет эксплуатации монетной регалии, т. е. изготовления более «легких» денег при перечеканке на государственных монетных дворах. Поэтому в дальнейшем Сенат продолжил давление на компанию Шемякина, всячески стремясь заручиться письменными обязательствами от лица ее обер-инспектора относительно взноса в казну к определенным срокам положенного по контракту количества ефимков. Так, при посредничестве Коммерц-коллегии он настоятельно пытался взять с Шемякина «подписку» о ликвидации «ефимочной» задолженности до конца 1760 г. Однако тот под разными предлогами от нее уклонялся[164]164
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 3060. Л. 1085–1086.


[Закрыть].

Справедливости ради нужно отметить, что ценность иностранной драгоценной монеты вовсе не абсолютизировалась российским правительством. Из нее не создавался некий фетиш. Напротив, имел место вполне прагматичный взгляд на иностранную валюту, менявшийся под воздействием новых обстоятельств. Так, позднее, в 1764 г., Сенат согласился с доводами Коммерц-коллегии, посчитав невыгодным для казны требовать с Шемякина возврата накопившейся задолженности ефимками в размере более чем 700 пудов, а предпочел взыскать ее российскими деньгами по прежнему курсу 1 руб. 25 коп. за ефимок. В тот момент курс ефимка существенно упал, и реальная стоимость монеты после перечеканки на русских монетных дворах составляла не более 1 руб. 17 коп. с каждого ефимка[165]165
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3589. Л. 60–61.


[Закрыть].

Между тем наряду с «ефимочной» постепенно начала увеличиваться и общая задолженность откупщиков. В августе 1760 г. ее сумма, согласно рапорту Коммерц-коллегии, превысила 153 тыс. руб. Сообщалось также о намерении «накрепко принудить» Шемякина, дабы тот немедленно погасил задолженность. Но, несмотря на все меры словесного «понуждения», долг компании перед казной к декабрю того же года вырос до 362 тыс. руб. (составив российскими деньгами 225 тыс. руб., остальная же часть пришлась на ефимки общим весом более 195 пудов)[166]166
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Ч. 1. Д. 3060. Л. 1092–1092 об., 1124.


[Закрыть].

К моменту воцарения Екатерины II положение не претерпело сколь-нибудь существенных изменений. Никакие увещевания и грозные указы срочно погасить откупную задолженность не давали видимых результатов. Правительство пребывало в некоторой растерянности, не находя выхода из сложившейся ситуации. По этой причине июльский указ 1762 г. хранил на сей счет полное молчание.

Наконец в августе 1762 г. Сенат выразил сомнение в способности компании Шемякина своевременно погасить задолженность и поэтому предложил перейти к более жестким мерам, приставив к главе компании и его директорам караул, «…чтобы были в таможне неисходно»[167]167
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 171.


[Закрыть].

Почувствовав, что тучи сгущаются, 12 августа того же года подал прошение императрице Савва Яковлев, заявив о нежелании находиться в составе директоров компании и выходе из нее. При этом не забыл осторожно заметить о своем краткосрочном пребывании на посту директора (всего четыре месяца) и неучастии в «приходе и расходе денежной казны».

В эти же дни, 8 и 12 августа, Сенат приступил к рассмотрению различных выписок и ведомостей, касавшихся деятельности откупщиков таможенных сборов и собранной ими за 4 года наличности. Как оказалось, за это время в казну поступило почти 2,5 тыс. пудов ефимков и свыше 6 млн 100 тыс. руб. российскими деньгами. Вместе с тем казна недополучила ефимками более 1000 пудов серебра и российскими деньгами около полумиллиона рублей (478 830 руб.)[168]168
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 225–226 об., 234–234 об.


[Закрыть]. Столь неутешительные результаты дали основание Сенату заявить о ненадежности компании Шемякина. К тому же выявились различные «пронырства» откупщиков, приведшие к «явным непорядкам и вымышленным ухищрениям». Они прежде всего заключались в том, что «…вместо собранных ефимков платеж был российскими деньгами, а особливо в такое время, когда еще и дозволения на то дано не было. И те ефимки под видом якобы для отдачи в Коммерц-коллегию от кассира, не давая указов, брали к себе». Нелестных слов удостоился и глава компании обер-инспектор Шемякин, который «…добраго о зборах порятка не установил… но вместо всего того небрежение, беспорядок в таможенных делах и великие долги на нем и казенные недоимки оказались»[169]169
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 235–235 об.


[Закрыть].

На основании изученных материалов и сделанного заключения Сенат подготовил доклад, представив его на утверждение императрице 22 августа 1762 г. В тот же день он был «конфирмован», а 26 августа опубликован[170]170
  ПСЗ. Т. XVI. № 11658.


[Закрыть]. Шемякин «яко главный в таможенном откупе» публично признавался виновным в «беспорядочном правлении» и нарушении условий контракта. Для «скорейшаго и справедливейшаго в предписанном откупе ращету» и выявления всех «сумнительств» в деятельности компании в Петербурге создавалась «особая комиссия» во главе со статским советником Алексеем Яковлевым. Не дожидаясь от нее новых подробностей расследования, Сенат объявил о передаче всех портовых и сухопутных таможен в «казенное смотрение». Его осуществление поручалось А. Яковлеву с помощниками – надворным советником Николаем Самойловым и крупным ярославским текстильным мануфактуристом Иваном Затрапезновым. Иными словами, речь еще не шла о возвращении государству всех функций таможенного управления и контроля в полном объеме. Но первый шаг в этом направлении был сделан. Вместе с тем указ отчетливо давал понять о сохранении у императрицы определенных надежд на возможность перераспределения части функций в пользу частной компании. Об этом напрямую свидетельствовало высказанное от лица императрицы в последнем абзаце указа намерение «…все портовых и пограничных таможен сборы в содержание отдать надежной и капиталистой компании, составляющей знатное число людей, не более как лет на шесть…». Таковым желающим предлагалось сделать свои предложения правительству не позднее сентября 1763 г. Поскольку никаких откликов на данное намерение не последовало, правительство сочло необходимым повторить обращение императрицы в именном указе от 5 марта 1763 г. (в ПСЗ указ не опубликован)[171]171
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 490.


[Закрыть].

В то же время работа Комиссии о таможнях шла полным ходом. 19 декабря 1762 г. она представила в Сенат пространный рапорт с результатами расследования. Документ особо интересен сделанным заключением о существовании прямой связи между образованием Персидской компании и снижением объема пошлинных сборов таможенными откупщиками. Комиссия напоминала о невыполненном Персидской компанией обещании собрать посредством выпуска акций капитал на сумму в 600 тыс. руб. для надежного обеспечения торговых операций с Персией. В действительности же она не привлекла и десятой части необходимых средств. Следовательно, пропорционально уменьшился и торговый оборот, а за ним и пошлинные сборы. «А до учреждения оной компании как российскими, так армянскими, персицкими и другими купцами в Персию и во все тамошния места торг производился знатной и европейских товаров чрез Астраханской порт отпускался ежегодно на великия суммы, с которых товаров при Санкт-Петербургском и других портах и пограничных таможнях збиралась немалая сумма», – делала вывод комиссия[172]172
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 400 об. – 401.


[Закрыть]. И хотя она не располагала точными сведениями, ход ее рассуждений соответствовал действительности. Правда, в своих умозаключениях комиссия, на первый взгляд, вышла за рамки конкретно стоявшего перед ней предмета рассмотрения. В этой связи потребность членов комиссии высказать свои соображения по данному вопросу тем более выглядит симптоматично и скорее всего говорит об укоренении антимонопольных настроений в среде столичной бюрократии, в данном случае не самого высокого ранга[173]173
  Помимо названных ранее А. Яковлева и Н. Самойлова в состав комиссии вошли артиллерии советник Сергей Козьмин, чиновник Соляной конторы надворный советник Алексей Балк и титулярный советник Прокофий Асеев.


[Закрыть].

Работа Комиссии о таможнях, разумеется, не могла оставить безучастными Шемякина и его компаньонов. В начале июня 1763 г. они обратились к императрице с жалобой на действия комиссии, обвинив ее в необоснованных придирках и притеснениях, препятствовавших не только повседневной работе таможенных откупщиков, но и создающих «помешательства» всей российской коммерции[174]174
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 587–587 об.


[Закрыть].

Жалоба откупщиков задела Екатерину II, что называется, за живое. 10 июня она в частном письме обратилась к сенатору Ивану Ивановичу Неплюеву, посчитав необходимым дать некоторые пояснения, поскольку содержавшиеся в жалобе упреки восприняла и на свой счет. Следует полностью привести один фрагмент письма, в котором заявлена принципиальная позиция императрицы: «Вы сами знаете, что коммерция по большой части процветает вольностию и свободою, и что нашего никогда намерения не было такия строгости в сие откупное коммерческое дело вводить, чтоб одни тут приказные порядки наблюдаемы были. Но главный предмет наш тот, чтоб таким ли или другим образом, только бы интерес наш, положенной на откупщиков, в казну нашу доходил, а в порятках, каковыя оными откупщиками учреждаются для зборов, отнюдь им, яко знающим торг и купечество, помешательства не делать. Коммерция есть дело по натуре своей такое, что одного часа непорядочным учреждением кредит ея повреждается, который многими годами трудно напоследок бывает возстановить, ибо вся сила онаго зависит от корреспондентов, кредитующих с надеждою, которые единожды будучи устрашены каким-либо притеснением, не скоро паки в таковыя места поверяют свои капиталы»[175]175
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 586–586 об.


[Закрыть]. Поэтому императрица просила Неплюева разобраться в существе выдвинутых откупщиками претензий и в случае их справедливости немедленно устранить все препятствия, чинимые в сборе пошлин членами Комиссии о таможнях.

И. И. Неплюев, несколько обескураженный таким поворотом дела, не приступая к рассмотрению жалобы, поспешил приостановить все намеченные действия комиссии, которые могли бы дать откупщикам новый повод к заявлению об испытываемых ими притеснениях. Личное письмо к нему императрицы Неплюев облачил в форму сенатского указа (неопубликованного) и от себя дополнил предписанием повременить с назначением офицеров в таможни для наблюдения за всеми совершаемыми там процедурами. Кроме того, отрешались от дел трое контролеров, назначенных Комиссией о таможнях. Наконец, ей поручалось выявление достоверных сведений о величине откупных сборов за истекшие пять лет и о наличии задолженности перед казной со стороны откупщиков[176]176
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 588–589.


[Закрыть].

В действительности жалоба Шемякина и компании не имела под собой достаточных оснований и позднее была признана клеветнической. После доклада, представленного Сенатом императрице 22 июля 1763 г., жалоба перестала привлекать к себе внимание. По существу, оно переключилось на поставленный в докладе гораздо более важный вопрос: нужно ли положить конец практике отдачи государственных таможенных сборов на откуп или же продолжить ее? Впервые по этому поводу Сенату пришлось высказываться в ответ на распоряжение императрицы от 31 июля 1762 г. Екатерина тогда просила представить обоснованную точку зрения относительно целесообразности использования той или иной формы таможенных сборов, т. е. казенной или «партикулярной». Сенат, зная о предпочтениях самой императрицы, не решился на изложение собственного мнения и занял двойственную позицию. С одной стороны, признавалось «…небесполезно быть сему збору в смотрении партикулярных людей во убежание всех при казенном содержании росходов и многих трудностей и, напоследок, опасно по великой обширности Российской империи и многих в пошлинном зборе недоборов…». Но с другой – представлялось крайне рискованным делом вверять огромную, более чем двухмиллионную, сумму сборов в руки недостаточно надежных людей, «…как и самым уже делом при нынешним в худых обстоятельствах откупе оказалось»[177]177
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 878–878 об.


[Закрыть].

В целом сенатский доклад от 22 июля 1763 г. не скрывал разочарования итогами сотрудничества правительства с частной компанией Шемякина. Даже факт полностью взысканных с нее долгов вплоть до июля 1763 г., признанный главой Комиссии о таможнях А. Яковлевым, не принес удовлетворения. Прежде всего потому, что уже не мог развеять сомнений относительно способности компании неукоснительно выполнять свои обязательства перед казной в дальнейшем. Подобного мнения в целом придерживался и президент Коммерц-коллегии Яков Евреинов, хотя и не считал компанию в этом смысле совершенно «безнадежной». Общая же оценка ситуации Сенатом выглядела скорее пессимистично: без усилий возглавляемой А. Яковлевым комиссии вряд ли бы удалось ликвидировать казенную задолженность; поэтому нельзя оказывать компании Шемякина прежнее доверие и оставлять ее действия без надлежащего контроля. К тому же беспокоило отсутствие надежных сведений о подлинной величине таможенных сборов в стране с целью «исчисления» безубыточной для казны средней суммы откупных платежей за последние три года. Таковыми сведениями Коммерц-коллегия по-прежнему не располагала. В течение оставшегося полугода до окончания срока действия контракта, полагал Сенат, следовало установить тщательный контроль за деятельностью откупщиков несмотря на оказывавшееся ими противодействие, а тем временем решить судьбу таможенных сборов: возвратить ли их в казну или же снова отдать на откуп[178]178
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 588–589, 660 об. – 664 об.


[Закрыть].

Судя по всему, Екатерина II по-прежнему склонялась ко второму варианту. Иначе не распорядилась бы 22 августа 1763 г. опубликовать новое объявление, адресовав его всем желающим взять в «партикулярное содержание» таможенные сборы, представив соответствующие предложения в Сенат с «…основательными как для казны, так и для коммерции неотяготильными кондициями…». 26 августа это объявление было опубликовано, «…но токмо охотников к тому никого не явилось»[179]179
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3590. Л. 878 об. – 879.


[Закрыть].

В октябре 1763 г. Сенат вновь вернулся к данному вопросу, представив императрице очередной доклад. На этот раз сенаторам фактически даже не пришлось заявлять о своей позиции. При почти полном отсутствии у частных лиц и компаний желания снова взять на откуп таможенные сборы (такое желание выразил лишь один из директоров компании Шемякина) ситуация разрешалась сама собой. Решение о возвращении государству с начала 1764 г. своей исконной прерогативы взимания таможенных сборов не нуждалось более в обсуждении. И все же И. И. Неплюев в приложенном к докладу особом мнении счел необходимым высказаться на этот счет. Подобный исход дела выглядел в его глазах самым приемлемым на тот момент вариантом. В первую очередь потому, что казна не располагала надежным инструментарием для точного подсчета откупной суммы ввиду отсутствия полных и достоверных данных о величине реально взимаемых пошлинных сборов[180]180
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 42. Д. 3606. Л. 4 об.-5.


[Закрыть].

24 октября 1763 г. Екатерина II вынесла положительную резолюцию на доклад Сената. И доклад, и резолюция при публикации составили единый документ, напоминающий по форме указ – «О бытии таможням в казенном содержании и об определении надзирателей для присмотра за сборщиками или откупщиками»[181]181
  ПСЗ. Т. XVI. № 11955.


[Закрыть]. В нем, по существу, была реализована идея плавного возврата от системы сбора таможенных пошлин частной компанией к старой, государственной. Созданная компанией Шемякина таможенная структура, включая весь аппарат сборщиков и служителей, не ликвидировалась в одночасье, а, напротив, сохранялась в прежнем виде еще на один год. К ней добавились только надзиратели для установления необходимого контроля за таможенниками. Возглавить создаваемую контролирующую структуру императрица поручила действительному тайному советнику, президенту Коммерц-коллегии графу Миниху. Причем ему назначалось жалованье не с момента его вступления в должность, а с момента вступления на престол Екатерины.