Текст книги "Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика"

Губернатор, вникнув в ситуацию, еще более прояснившуюся после смерти Ф. И. Кобякова, счел необходимым поделиться своими мрачными предположениями: «А может быть, те казенные деньги остались у них, обер-директора и директоров, для их собственного по их известному несостоянию содержания, ибо по смерти перваго их знатного компанейщика, вышеписанного Кобякова, капитала и пажити, кроме дворов, по осмотру за казенной долг не оказалось и на две тысячи рублев. Ево ж, Кобякова, в ту компанию капитал положен не наличными деньгами, но взятыми от прежней Судовой компании морскими судами, кои обыкновенно тленности подвержаны, а особливо чрез долгое употребление по ветхости их едва ль поныне и годны быть могут»[71]71
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 691.


[Закрыть]. Неронов, перечисляя известные ему факты, обращал внимание на присущий действиям директоров компании авантюризм, а некоторые их поступки называл не иначе как «плутовскими». Едва ли он мог подобрать более мягкие выражения, описывая, например, эпизод с инсценировкой ограбления обоза с золотом и серебром, якобы отправленного из Сызрани Ф. И. Кобякову. В действительности обоз никто и не думал снаряжать из-за отсутствия выменянного золота и серебра. Уловка потребовалась лишь для того, чтобы уверить петербургскую Монетную экспедицию в его наличии, сославшись при этом на трудности и опасности транспортировки в Петербург драгоценного груза.

В. Неронов не ожидал от Персидской компании перехода к активным действиям и в 1761 г., поскольку не заметил ни малейших признаков подготовки ее судов к началу весенней навигации. Не следовало рассчитывать и на приток капиталов извне. Никто из российских купцов, «…паче же московских, от которых великие торги в Персию были…», не пожелал в нее записаться. «И по сему явно, что за не отпуском той компании товаров персидской пред сим великой торг совсем подорван и истреблен…», – пришел он к неутешительному выводу[72]72
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 691.


[Закрыть]. Единственным спасительным средством в сложившихся обстоятельствах могла бы стать незамедлительная отмена предоставленной компании торговой монополии хотя бы на 1761 г., считал астраханский губернатор, о чем и доложил Сенату. Временная отмена привилегии позволила бы предотвратить разорение многочисленных купцов и мещан, причем не только местных, но и прибывших из различных российских «верховых» городов с готовыми для отправки в Персию товарами.

Обоснованность претензий владельцев шелкоткацких мануфактур к Персидской компании, виновной в резком сокращении импорта шелка-сырца и его подорожании на российском рынке, подтвердил отряженный Сенатом в Мануфактур-коллегию для «поправления российских фабрик» надворный советник Д. М. Одар[73]73
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 715 об. – 716.


[Закрыть].

В довершении всех бед, свалившихся на шелкоткацких мануфактуристов, правительство указом от 28 января 1760 г. предоставило исключительную привилегию на беспошлинную торговлю шелком компании Н. Т. Шемякина, взявшей на откуп все таможенные сборы в стране (о чем подробнее будет сказано ниже)[74]74
  ПСЗ. Т. XIV. № 11028.


[Закрыть]. Указ распространил действие привилегии и на все три торговые компании-монополии, включая Персидскую. К тому же Шемякин вопреки громким обещаниям так и не привез в Россию ни пуда шелка[75]75
  См.: Юхт А. И. Указ. соч. С. 116–118.


[Закрыть]. Формально от пошлин освобождались и владельцы мануфактур, имевших право самостоятельно закупать шелк-сырец только для нужд своих фабрик. Однако реализовать это право им было крайне затруднительно из-за отсутствия реальных возможностей вести самостоятельную внешнюю торговлю. Поэтому вводимая указом в интересах компании Шемякина высокая ввозная пошлина на шелк-сырец – 23 % от стоимости – неминуемо сказалась на его удорожании на российском рынке. Данное обстоятельство увеличило число недовольных проводимой правительством политикой ограничения свободы торговли и раздачи привилегий узкой группе лиц.

Усилившиеся в торгово-промышленной среде протестные настроения стали находить все большее понимание и у представителей бюрократии. В их числе – астраханский губернатор В. В. Неронов. К его голосу прислушались и в более высоких правительственных сферах.

В Сенате при обсуждении 15 июня, 4 и 10 июля 1761 г. жалобы армянских купцов и мнения астраханского губернатора наряду с донесениями различных ведомств (Коммерц– и Мануфактур-коллегий, Комиссии о коммерции) большинство сенаторов высказалось за отмену монополии Персидской компании и возобновление свободы торговли с Персией. Причем вопрос о полной ликвидации компании тогда еще не ставился. Соответствующий протокол подписали кн. М. И. Шаховской, И. И. Костюрин, гр. Р. И. Воронцов, гр. А. И. Шувалов, И. И. Неплюев. Однако для представления на подпись императрицы сенатского доклада требовалось полное согласие всех сенаторов. Его достичь так и не удалось. Высказались против А. Г. Жеребцов и бывший генерал-прокурор Сената кн. Н. Ю. Трубецкой. Первый использовал для возражений сомнительные аргументы формально-правового характера, а второй, будучи в то время во главе Сената, видимо, не хотел признавать ошибочность изначально занятой позиции в отношении Персидской компании. Кроме того, под разными предлогами уклонились от подписания протокола гр. П. И. Шувалов и гр. М. И. Воронцов[76]76
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 802–806, 811–812, 834–835, 841-841 об.; Юхт А. И. Указ. соч. С. 119–121.


[Закрыть].

Весьма вероятно, не последнюю роль в принятом большинством сенаторов решении сыграло мнение конференц-секретаря Д. В. Волкова, высказанное им в письме президенту Комиссии о коммерции И. Г. Чернышеву от 19 декабря 1760 г.[77]77
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. М., 1880. С. 117–126.


[Закрыть] На письме отсутствовала печать конфиденциальности. Скорее наоборот. В нем как в сугубо деловом послании изложены некоторые принципы будущей экономической концепции правительства, с которыми вполне могли быть ознакомлены и другие лица, причастные к выработке правительственной линии.

Так, Д. В. Волков коснулся проблемы «персидского торга». Мимо него как секретаря Конференции при высочайшем дворе не могла пройти коллективная челобитная армянского купечества, написанная приблизительно двумя месяцами ранее. Возможно, он располагал и другими источниками информации на этот счет. Во всяком случае, его краткие и выразительные оценки выдают не только хорошую осведомленность, но и умение сформулировать необходимые выводы.

Заключение Д. В. Волкова по отношению к Персидской компании звучало резко и категорично: «…По странному несчастью или потому, что экономические дела с политическими соглашаемы не были, отдан сей торг в такую компанию, что директорским сей компании именем можно честнаго человека выбранить, которая сама собою никакой коммерции производить не может, а всем другим препятствует, и сей полезной торг совсем остановила»[78]78
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. М., 1880. С. 120.


[Закрыть]. Волков не мог или не считал нужным дать разумное объяснение этому факту. Его недоумение усиливалось нежеланием власти воспользоваться «замешанием» в Персии и «…ко обогащению государства населить Астрахань, Кизляр, Царицын и другия ближния к Астрахани места как разными персидскими художниками[79]79
  Художниками в источнике названы мастера-ремесленники.


[Закрыть], так и самими капиталистами». Напротив, получен противоположный результат: «…Астрахань обедняла, а и поселившиеся тамо богатые иностранцы разъехались»[80]80
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 120–121.


[Закрыть]. Обходя стороной, видимо, вполне известные ему самому причины случившегося, Волков лишь обращал внимание на высокую цену, заплаченную в свое время Россией за право для своих подданных беспрепятственно и беспошлинно торговать на всей территории Персии. Кроме того, он особо подчеркивал изначально присущий «персидскому торгу» свободный характер: «Толь свободный торг и толь дорого купленный, принадлежит всему государству, и какие тамо разорения и грабежи ни были, сия часть коммерции всегда, однако ж, была велика, и многия тысячи людей питались оною»[81]81
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 120.


[Закрыть].

Вытекавшие отсюда лаконично сформулированные предложения предусматривали следующие меры: 1) решительную и немедленную ликвидацию Персидской компании без сожалению потраченных на нее 100 тыс. руб. казенных денег, «…ибо к получению оных и без того надежды нет»; 2) установление на несколько лет беспошлинного режима для астраханского порта, «…ибо пошлин собирается тамо и без того мало»; 3) предоставление привилегии «разным около Астрахани лежащим местам» на 20 или 30 лет с целью привлечения туда иностранцев, которых надлежало освободить от любых налогов и податей и предоставить право на беспрепятственное заведение любых фабрик.

Защищая свободу «персидского торга», Д. В. Волков счел нужным оговориться: подобная свобода некоторыми воспринималась как «бедствие», поскольку «великие делались от несогласия купцов подрывы». Не оспаривая данного утверждения, он задается вопросом: «…Не можно ли нам получить тамо маленькой Мадрас или Пондишери?» С этой целью предлагалось сосредоточить всю торговлю российских купцов при немногочисленных персидских портах и в присутствии русского консула заранее согласовывать и утверждать цены на привозимые товары[82]82
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 121–122.


[Закрыть].

Забегая несколько вперед, все же необходимо заметить: основное содержание многих упомянутых предложений Д. В. Волкова (как и некоторых других, в частности, о ситцевых и сахарных фабриках) позднее оказалось включенным в текст императорского указа Петра III от 28 марта 1762 г., громко заявившего о введении в России принципов экономической свободы.

Таким образом, Д. В. Волков одним из первых среди представителей влиятельной столичной бюрократии, причастной к выработке правительственной экономической стратегии, высказал идеи, отчасти предварившие решение Конференции при высочайшем дворе от 5 января 1761 г. В целом основной акцент в них сделан на либерализацию законодательства, ограничивавшего рост российской внешней торговли. Автор в своем письме ратовал за устранение искусственных барьеров, мешавших экспорту ряда товаров – в первую очередь хлеба, железа, леса. Но при этом призывал действовать с необходимой гибкостью и осмотрительностью, не впадать в крайности, чтобы не оставить страну без достаточных запасов того или иного важнейшего продукта.

Таможенное регулирование Волков рассматривал в качестве необходимого инструмента, использование которого способно активизировать экспорт отечественных товаров. Те из них, «…кои каким-либо образом были доныне запрещены и так от времени из коммерции выбыли, что не скоро их и покупать станут…», он рекомендовал немедленно начать вывозить за границу беспошлинно или же взимать с них минимальную, «совсем нечувствительную» пошлину. Предлагаемая мера находилась в явном диссонансе с общим многоголосием российских последователей меркантилизма, считавших достаточно высокие пошлины основным и самым надежным средством увеличения доходов казны. И он, разумеется, в полной мере это осознавал.

А потому счел необходимым сделать одно любопытное замечание. Оно прозвучало в виде предложения отделять потребности казны от интересов государства, отдавая предпочтение последним: «Если бы казна теряла, например, двести тысяч рублей, а государство приобретало тем миллион[83]83
  Имелись в виду прямые потери казны после отмены пошлинного обложения или значительного снижения его ставок, с лихвой восполняемые в будущем за счет увеличения внешнеторговых оборотов.


[Закрыть], мне кажется, сию потерю находкою почитать можно»[84]84
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 124.


[Закрыть]. Что в данном случае имелось в виду? Представляется, под государством понималось не определенное институциональное образование, а в первую очередь его население (или по крайней мере его значительная часть), которое должно являться основным предметом заботы правительства.

Подобное разграничение Д. В. Волков позволил в своем письме дважды. Первый раз, когда поднял вопрос о важности отстаивания принципа активного внешнеторгового баланса: «Что продолжающаяся война весьма истощила не казну, но государство деньгами, то всем известно. Сколько ж (уповаю я) и сие неоспоримо, что возвращения оных в государство не учинится и при долговременном мире, буде баланс коммерции не станет оставаться в нашу сторону, а особливо что роскошь и страсть ко всем чужим новостям несказанно возрастает»[85]85
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 118.


[Закрыть].

Что касается заботы о поддержании активного торгового баланса, то здесь Волков не оригинален. Это положение давно стало едва ли не общим местом в рассуждениях сторонников меркантилизма на экономические темы, причем, что немаловажно, было воспринято властью не только в качестве важного теоретического постулата, но и руководства к действию. Тем не менее, казалось бы, логично вытекавшее из него «объявление войны» так называемой «роскоши» ко времени написания письма еще не воспринималось всеми публицистами однозначно как необходимая мера противодействия растущему импорту дорогих предметов личного потребления. Однако по мере увеличения ввоза в страну товаров из данного сегмента противники неоправданного расширения импорта укреплялись во мнении насчет пагубного для экономики страны проникновения на ее рынок дорогих заморских изделий. Прямые отголоски борьбы мнений можно найти даже в законодательстве. Новый император Петр III в упомянутом указе от 28 марта 1762 г., наверняка с подачи своих советников, и в их числе Д. В. Волкова, публично высказался против «роскоши» и даже обещал подать личный пример борьбы с ней. Впрочем, он не ставил вопрос о применении административных мер противодействия как несоответствующих духу указа об экономической «вольности».

Как выразитель либеральных взглядов Д. В. Волков не упустил возможности высказать свое скептическое отношение к «казенному торгу», хотя и коснулся данного вопроса вскользь, тезисно. Не прибегая к доказательствам, он лишь сослался на имевшийся прошлый опыт (или «искусство», по его выражению), которое «…нам доказало, что всякой торг в казенном содержании упадает…»[86]86
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 119.


[Закрыть]. Исходя из своих представлений, он настаивал на скорейшем принятии решения о беспошлинном отпуске хлеба за границу и на передаче его в исключительное ведение городов при условии создания каждым городом необходимых запасов хлеба. Таким образом, сосредоточение экспортной хлебной торговли в городах представлялось наилучшей альтернативой «казенному торгу». Тем самым города получали своего рода торговую привилегию.

Вопрос о привилегиях – наиболее сложный и, на первый взгляд, непоследовательно изложенный Волковым. С одной стороны, он решительно выступил против монополии Персидской компании, а значит, и против ее исключительных привилегий в торговле (следует заметить, он ни разу не употребил слово «монополия», но его высказывания на этот счет предельно ясны). А с другой – вполне допускал существование привилегий несколько иного рода и не противился им. Так, он предложил «снабдить привилегиею» Василия Макарова[87]87
  Источники довольно часто именуют его Василием Макаровым сыном Хастатовым. Он являлся достаточно известным и крупным предпринимателем в торговле и промышленности, возглавлял Темерниковскую компанию, владел шелкоткацкой мануфактурой в Москве. Едва ли Волков мог не знать его полного имени, но в письме предпочел использовать укороченный вариант.


[Закрыть], пытавшегося получить шелк с переданных ему казной шелковичных деревьев, произраставших на землях между Астраханью и Кизляром. Посредством этой меры Волков надеялся переманить туда «лучших людей» из Персии без каких-либо казенных затрат[88]88
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 122–123.


[Закрыть]. В другом фрагменте письма, как уже отмечалось выше, он предлагал сделать астраханский порт на несколько лет «совсем вольным», а прилегающим к Астрахани землям дать привилегии, освобождающие прибывающих туда иностранцев от всех налогов.

Такого рода привилегии, отстаиваемые Волковым, практически не ущемляли посторонние интересы, искусственно не устраняли конкуренцию, а, напротив, стимулировали развитие того или иного хозяйственного начинания. К тому же речь шла не о долгосрочных, а об ограниченных по срокам действия преимуществах.

Вместе с тем нарушавшие чью-либо хозяйственную свободу привилегии Волков без колебаний отвергал и осуждал. Он высказался против существования привилегий петербургской Красносельской ситценабивной мануфактуры и некоторых сахарных фабрик, на этот раз подробно обосновав свои критерии: «Обыкновенно полезны государству бывают те [фабрики], где много людей кормится и где свои продукты в дело употребляются. Не имеем мы своего шелку, но над ним много людей работают, а сверх того имеем надежду и свой шелк получить. Напротиву того, ситцевая фабрика употребляет в дело одну красносельскую воду и, лишая многих подданных промыслу печатания холстов, вводит только в государство безпошлинно иностранные товары. О сахарных фабриках тож ничего лучше сказать нельзя; ибо, конечно, ни сахарнаго песку, ни ситцевых полотен у нас в государстве нет. Я потому смело говорю, что сии лишния фабрики или без всяких церемоний уничтожить, или пространныя их привилегии весьма сократить надобно»[89]89
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 125.


[Закрыть]. Столь ясное и принципиальное высказывание конференц-секретаря, заслуживающее воспроизведения без сокращений, перекочевало в текст указа от 28 марта 1762 г. минуя значительные редакционные поправки. В указе, правда, усилены саркастические нотки в отношении «лишних фабрик» и опущен заключительный вывод о необходимости их ликвидации.

В литературе высказывалось мнение о тяготении Д. В. Волкова к «партии» П. И. Шувалова, отстаивавшей идеи свободы торговли и расширения прав купечества. Отмечалась также его идейная близость с А. И. Глебовым, едва ли не главным идеологом верховной власти в период правления Петра III. Глебову, в частности, приписывалось авторство указа от 28 марта 1762 г.[90]90
  Рубинштейн Н. Л. Уложенная комиссия 1754–1760 гг. и ее проект нового уложения «О состоянии подданных вообще» // Исторические записки. Т. 38. М., 1951. С. 218–219, 239.


[Закрыть] Кстати, при воцарении Екатерины II Волков предпочел дистанцироваться от Глебова. Другая влиятельная дворянская группировка ассоциируется с именами канцлера Михаила Илларионовича Воронцова и его брата Романа Илларионовича, особенно последнего. Она известна своим стремлением оттеснить купечество на задний план, лишить его всех экономических прав, принудив передать дворянам торговые и промышленные предприятия.

Если следовать подобной схеме, идейная направленность выразителей разных настроений во многом определялась их принадлежностью к той или иной группировке. Так, например, Д. В. Волков на основании одного лишь неоднократно цитированного выше письма И. Г. Чернышеву изображен сторонником «…максимального развития купеческого торга и купеческого промышленного предпринимательства»[91]91
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 239.


[Закрыть]. Скорее всего, данное утверждение вполне справедливо. Однако, выдвигая его, нельзя целиком полагаться на один лишь указанный источник. Сам Волков в своем письме всячески избегал разговоров на тему о сословных преимуществах. Лишь один раз он мимоходом коснулся ее в связи с высказанным предложением, касавшимся передачи всей торговли хлебом исключительно одним городам, заметив при этом: «…Всемерно надобно, чтоб дворянство ни прямо за море хлеба не отпускало, ниже иностранным купцам продавать могло. Я истинно от всего сердца дворянство почитаю и хочу ему всякаго добра, но я добром дворянским не почитаю, когда б мы сделались купцами, а купцы наши должности исправляли»[92]92
  Архив князя Воронцова. Кн. 24. С. 124.


[Закрыть]. В данном случае он лишь продемонстрировал приверженность четкому разграничению и соблюдению прав каждого сословия. В будущем Екатерина II станет последовательно отстаивать эту позицию.

Поскольку речь зашла о существовании некоего идейного противостояния двух дворянских группировок, необходимо рассмотреть мнение другой стороны по вопросу об экономической свободе, монополиях и привилегиях. В наиболее развернутом виде его представил Р. И. Воронцов. Поводом к написанию «Предложения», поданного Воронцовым в Сенат 21 июня 1761 г., послужило рассмотрение в Сенате итогов деятельности все той же Персидской компании, в котором Воронцов принимал непосредственное участие (по этой причине документ включен в дело «О персидском торге»). Однако его содержание вышло далеко за рамки одной названной темы.

Воронцов предваряет свое пространное сочинение торжественным вступлением сродни исполненной в прозаической форме возвышенной оде, на все лады прославляющей коммерцию, и при этом не забывает по заведенному обычаю отметить особые заслуги Петра I в отеческой заботе о ней. Приступая непосредственно к анализу причин неудачи Персидской компании, он с самого начала задает своему рассуждению спокойный, выдержанный тон, присущий академическому сочинению и лишенный колкостей и саркастических насмешек в духе Д. В. Волкова. В его позиции проглядывают общие черты с высказываниями астраханского губернатора В. В. Неронова (если не принимать в расчет плохо скрываемое раздражение последнего действиями Персидской компании), когда в качестве основных причин назывались недостаточность капиталов директоров компании, отсутствие у них опыта торговли с Персией, их несговорчивость между собой («…вместо нужнаго в компании единодушия столько между собою несогласны, что они друг друга обманывая и один другому делая убыток, кажется, будто они сами обещались привести в упадок свою компанию»[93]93
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1151.


[Закрыть]), неискренность в отношениях с правительством. Воронцов также отмечал ошибку правительства, наделившего компанию неподобающими и незаслуженными привилегиями, не настояв при этом на включении в контракт обязательного условия о немедленном прекращении срока действия привилегий в случае невыполнения компанией обязательств по увеличению торговых оборотов с Персией. (Здесь уместно задаться вопросом, почему сам Воронцов, участвуя в сенатских обсуждениях кондиций компанейщиков, говорит о допущенной ошибке как-то отстраненно, издалека, не ощущая собственной ответственности?) Зато он не без удовольствия (и, возможно, скрытого умысла) пускается в назидательные разъяснения относительно полезного опыта иностранных держав – Португалии, Англии, Голландии. Там, по его уверению, привилегий удостаиваются только те компании, «…которые сами собою, на собственных своих судах и на собственной свой кошт и страх наемными людьми заведут с какою-нибудь страною новое купечество или откроют путь в какое-нибудь место или землю, до того времяни земляками их не знаемую, и первые заведут с жителями оной незнаемой земли коммерцию. Но и то не навсегда, но на некоторое время, и притом без малейшаго государственнаго убытку и отягощения народнаго, а по окончании срочнаго времени позволяют туда торговать и другим, кто только пожелает»[94]94
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1155.


[Закрыть]. Такой порядок представлялся Воронцову наиболее справедливым и приемлемым. «Персидский торг», таким образом, никак не соответствовал названным критериям. «Итак, не знаю, для какой пользы четыре человека предпочтены купечеству целыя Российския империи, и для чего дозволено обогащаться четырем человекам с обидою всех купцов, с повреждением коммерции и с уменьшением государственных доходов?»[95]95
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1155.


[Закрыть] – задается он вполне риторическим вопросом. По мнению Воронцова, во избежание еще большего ущерба, наносимого одним существованием Персидской компании, следовало бы ее немедленно уничтожить и объявить неограниченную свободу торговли на персидском направлении. Однако по не названным им и скорее всего надуманным соображениям такая мера якобы могла и вовсе пресечь весь торг, а также нанести «великую обиду» владельцам компании, употребившим некоторый капитал на починку старых и строительство новых судов. Поэтому предлагался компромиссный вариант: сохранить компанию, оставив за ней право на исключительную торговлю только двумя видами товаров, а остальные позволить вывозить в Персию «всем российским купцам и всем кто пожелает невозбранно».

Не довольствуясь сказанным, Воронцов тщательно проработал немало деталей по организации персидской торговли, во многом опираясь и на известный ему опыт зарубежных компаний. Предлагаемые им меры направлены на помощь исключительно российскому купечеству. В этом отношении он не дал повода заподозрить себя в неискренности, имея в виду одновременное вынашивание планов по вовлечению российского дворянства в восточную торговлю, как и вообще более активное участие «первенствующего» сословия в экономической жизни. Во всяком случае, в записке Р. И. Воронцова нельзя найти следов, указывающих на ее связь с выдвинутой воронцовской партией в самом конце правления Елизаветы Петровны продворянской экономической программой, которую сам Воронцов, по мнению Н. Л. Рубинштейна, якобы продолжал отстаивать и при воцарении Екатерины II[96]96
  Об этой программе, увязывая ее появление с разработкой Манифеста о вольности дворянской во время работы елизаветинской Уложенной комиссии, писал Н. Л. Рубинштейн. По его мнению, с большой долей вероятности в числе авторов программы мог быть Р. И. Воронцов. Она предусматривала предоставление дворянам преимущественных прав в экономической сфере и, в частности, принудительную продажу купцами своих предприятий дворянам. См.: Рубинштейн Н. Л. Указ. соч. С. 238–240.


[Закрыть].

С установлением режима вольной (в понимании Воронцова) русско-персидской торговли связывался и приток в Астрахань жителей из соседних государств, особенно если «…астраханскому мещанству и купечеству дадутся надлежащия вольности и выгоды, которыя бы побудить могли к выходу из чужих краев армян, персиян и других народов для поселения в Астрахань». Вслед за Д. В. Волковым он считал необходимым использовать «нынешния замешательства, произходящия в Персии», которые «немало споспешествовать будут к достижению сего преполезнаго желания»[97]97
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1160.


[Закрыть]. И тут же вновь счел необходимым вернуться к теме привилегий Персидской компании, назвав их совершенно бесполезными на том основании, «…что одним богатым мещанином[98]98
  Имелся в виду глава Персидской компании Манвель Исаханов, записанный в мещанство Петербурга.


[Закрыть] не только целое государство, но ниже один город не обогащается. Особливо в таком случаи, когда средства, служащия к обогащению одного, другим ево согражданам бедность и отягощение приносят»[99]99
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1160 об.


[Закрыть].

О необходимости «исправлять» вольный торг исключительно силами купцов и мещан Р. И. Воронцов, как ни в чем не бывало, продолжил говорить и тогда, когда речь зашла о развитии торговли с Хивой и Бухарой «по левую сторону Каспийского моря», не пересекая границы интересов Персидской компании. Он говорил это так, как будто не существовало его собственной Среднеазиатской компании (официально она называлась «Торгующей в Хиву и Бухару компанией», образованной по указу Сената 30 марта 1760 г. и получившей монополию на торговлю по левому берегу Каспия до границ с Персией[100]100
  ПСЗ. Т. XV. № 11046; РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 837–839.


[Закрыть]). Словно заметив свою оплошность, он тут же как глава компании заявил о готовности поступиться ее интересами. Такой прием понадобился для того, чтобы перейти к обоснованию наличия истинных прав на обладание исключительными привилегиями. Однако здесь Воронцов во многом откровенно лукавил. И когда приписывал своей компании право первенства на открытие торгового пути в Среднюю Азию через Хиву и Бухару (на самом деле, он существовал уже со второй половины XVI в.). И когда представлялся противником всяческих привилегий, но при этом продолжал отстаивать монопольное право на торговлю хотя бы двумя видами товаров и перевозку торговых грузов других купцов на судах его компании[101]101
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1164–1164 об.


[Закрыть].

Верный себе, Воронцов на тех же основаниях (то есть при условии сохранения монополии на торговлю только двумя определенными товарами) предлагал продлить существование и Темерниковской компании, учрежденной указом Сената от 24 февраля 1757 г. для торговли с Турцией (ее официальное название – «Российская в Константинополь торгующая коммерческая компания»)[102]102
  ПСЗ. Т. XIV. № 10694.


[Закрыть]. Поэтому последовательность, с которой он отстаивал существование всех трех привилегированных компаний, возможно, объясняется стремлением вывести из-под удара собственную. Об этом откровенно обмолвился и сам Воронцов, чтобы упредить возможные подозрения в свой адрес. В таком случае возникает вопрос об искренности его риторики насчет преимуществ экономических свобод.

Все же, думается, Воронцов особо не кривил душой, высказываясь одновременно и за свободу торговли, и за сохранение в сильно урезанном виде некоторых привилегий компаний-монополий. Едва ли можно полностью согласиться с А. И. Юхтом, считавшим личную заинтересованность сановного вельможи единственным мотивом выдвинутого им компромиссного варианта[103]103
  Юхт А. И. Указ. соч. С. 123–124; нельзя согласиться и с другим попутно сделанным замечанием автора относительно неприемлемости для Р. И. Воронцова одних лишь купеческих компаний-монополий. В своей записке он нигде ни прямо, ни косвенно не высказывался за существование дворянских прав на монополии.


[Закрыть]. Вряд ли Воронцов как автор самого развернутого сочинения (кстати, до сих пор не опубликованного) на злободневные экономические темы стал бы пускаться в пространные рассуждения исходя лишь из собственных корыстных интересов в предчувствии скорой ликвидации всех компаний-монополий. Тем более в июне 1761 г., за полгода до кончины Елизаветы Петровны, когда влияние Воронцовых и при дворе, и в Сенате значительно усилилось. Конечно, упоминавшееся выше решение Конференции при высочайшем дворе от 5 января 1761 г. не могло не насторожить Р. И. Воронцова. Тем не менее сомнительно, чтобы при жизни императрицы он мог ожидать скорого наступления на монополии, включая собственную компанию.

В гораздо большей степени Воронцовым двигали государственные, а не личные интересы. Руководствуясь первыми, он не мог не замечать наносимого торговле и промышленности страны ущерба действиями владельцев отдельных монополий и привилегированных предприятий, и потому выступил принципиальным противником привилегий. Вместе с тем он продолжал находиться в плену представлений об успехах крупнейших западноевропейских торговых компаний, принявших активное участие в захвате колоний. Безусловно, прав С. М. Троицкий, заметивший: «На усиление интереса Воронцова и других прожектеров к расширению восточной торговли несомненно оказали большое влияние проникавшие в Россию из Европы сведения о захвате Англией, Францией, Голландией и Испанией заморских колоний, приносивших им баснословные прибыли»[104]104
  Троицкий С. М. Указ. соч. С. 87.


[Закрыть]. Отсюда проистекало стремление позаимствовать опыт европейских стран, сочетавших прямую военную экспансию народов других континентов с развитием торговых связей с ними посредством крупных компаний, пользовавшихся государственной поддержкой, в том числе в форме отдельных привилегий. Поэтому и Воронцов оказался восприимчив к подобному опыту, считая уместным рекомендовать его правительству. По его мнению, под прикрытием направлявшихся на территорию среднеазиатских государств торговых караванов следовало действовать «к покорению под Российскую державу» обитавших там народов. С этой целью он советовал развивать исключительно дружеские отношения с местным населением, постепенно добиваясь разрешений на строительство складских амбаров, затем отдельных укрепленных поселений, «…дабы можно было со временем под видом купцов привозить туда небольшия гарнизоны»[105]105
  РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Д. 2985. Л. 1165–1165 об.


[Закрыть].

Такие рекомендации дали основание С. М. Троицкому отнести Воронцова к лагерю «наиболее реакционных идеологов абсолютной монархии», стремившихся расширить категорию эксплуатируемого населения за счет соседних народов и развития «колониальной» торговли с ними[106]106
  Троицкий С. М. Указ. соч. С. 87–88.


[Закрыть]. Наверное, руководствуясь сугубо классовым подходом, к тому же в его наиболее упрощенной форме, и можно было предъявлять Воронцову и ему подобным столь строгие претензии морально-этического свойства. Однако при этом в расчет совершенно не принимались действовавшие при жизни Воронцова нормы морали, которые отнюдь не запрещали, а, напротив, подталкивали к вынашиванию подобных «экспансионистских» замыслов. Для государственных деятелей своего времени типа Воронцова в планах по увеличению числа подданных российской короны не было ничего зазорного. К тому же в них не просматривается отчетливо выраженной агрессивной составляющей.

С позиций «государственника», приверженца идеи общего блага, Воронцов выступил против ущемления прав астраханского мещанства и купечества на рыбные промыслы: «Не можно почти без жалости представить нынешняго состояния астраханских жителей, особливо сравнивая оное с тем, в каком оные пред сим незадолго находились, ибо сколько прежде данными им вольностьми и рыбными промыслами они довольствовались, столько напротив того теперь отнятием прежних привилегий низвержены в прекрайнюю бедность, так что не только они не в состоянии производить прежних своих промыслов, но и податей казенных платить чем не имеют», – заключил он. Однако Воронцов руководствовался не только эмоциями, но подкреплял их экономическими расчетами. После того как рыбные промыслы были изъяты из ведения магистрата Астрахани и перешли в содержание казны, а та в свою очередь отдала их на откуп частным рыбопромышленникам, кривая объемов добываемой рыбы пошла резко вниз. Незамедлительно произошло повышение цен на рыбу внутри России, а также на рыбий клей – весьма важную экспортную статью (он преимущественно отправлялся в Англию). Следствием стало уменьшение потребления рыбы, а вместе с ним и соли. В результате, по приблизительным расчетам Воронцова, доходы казны не увеличились, а, напротив, сократились из-за уменьшения окладных сборов за рыбные промыслы и соляных сборов. Кроме того, особую тревогу вызвала вполне реальная перспектива полной утраты доходов от экспорта рыбьего клея. Как стало известно из английских газет, правительство Великобритании обещало крупную награду изобретателю состава, не уступающего по своим свойствам закупаемому в России рыбьему клею.