Текст книги "Капкан"

– Слушай, Магда, и что Алексей Иванович?

– А чего? Портфели распределил среди тех, кто его сторону принял, а кто нет – баллотируются в депутаты.

– Комов – тоже?

– У того квартира в Москве, и расчёт получил приличный, а насчёт векселей, Ветлицкий, не лез бы ты не в свои сани. Там дело тёмное, они вроде есть, а возможно, и блеф всё это. Орлов такие бумаги у себя не держит. – Магда глянула на часы: – О-о, почти час с тобой проболтали, бегу, ты же не рыпайся!

Магдалена ушла, а Ветлицкий ещё посидел немного, допил кофе, догрыз шоколадку и, глядя в окно, на сгустившийся к вечеру поток пешеходов, подумал с горечью: «Вот живут же люди, ничего им такого не надо: купил полкило колбасы – доволен, новую резину для “жигулей” – ещё лучше», – хотя и ему нужны были сущие крохи в масштабах области для издания первой книжки, а поди достань. Без Орлова не обойтись. Значит, нужно как-то ломать себя и идти кланяться в ножки новому председателю правительства.

17

В Белом доме Ветлицкий успел дошагать лишь до лестницы, ведущей на второй этаж. Вежливый милиционер спросил:

– Вам к кому?

– К Орлову.

– Нужно пропуск заказывать.

– У кого? – растерялся Андрей.

– Позвоните в приёмную и согласуйте, если так необходимо.

– А где у вас телефон?

– В углу, за колонной.

Возле указанного телефона толпились какие-то личности. Ветлицкий смутился: он представил, как будет объяснять секретарше Орлова, зачем ему нужно к шефу.

А очередь у аппарата не уменьшалась. Андрей издали наблюдал, как одни уходили, другие прибывали вновь и каждый, как показалось просителю, с интересом прислушивался к тому, о чём названивают впереди стоящие. Нет, Андрей так не сможет. Махнув рукой на такие порядки, он решил попробовать выйти на Алексея Ивановича через писательскую председательницу и уже направился к выходу, когда в фойе столкнулся с мужчиной, который был в орловской свите у них в Отрадном. Столкнулся и неожиданно поздоровался. Мужчина остановился:

– Привет, но я тебя не припоминаю.

– Я Ветлицкий, – чуть ли не как те, кто звонил по справочному телефону, представился Андрей и тут же сам на себя разозлился за подобное малодушие. – Друг Орлова! Не вспомнили?

– Ха-ха-ха? Друг! Ну как же, ты от Алексея идёшь?

– Да нет, к нему, только ваши дальше первой ступеньки не пускают.

– Понятно, пошли!

– А вас пропустят? – решил сострить на радостях Ветлицкий.

– Да ты брось ваньку валять! Я – Рамзин, теперь у Алексея в первых замах числюсь, или телевизор не смотришь?

– Не смотрю, – соврал Андрей, хотя сразу сообразил, что именно про этого помощника рассказывала ему Мирра Нестеровна.

– Со мной! – бросил милиционеру его попутчик, и они пошли на второй этаж. Пока поднимались, Андрей отметил, что на широкой мраморной лестнице постелены ковровые дорожки, «как в кино». Вообще-то он полагал, что их стелют лишь в исключительных случаях.

Из своего кабинета Эльдар Аркадьевич позвонил шефу.

– Сам к нему пойдёшь или его сюда пригласить? – усмехнувшись, поинтересовался Рамзин.

– Сам, сам! – растерялся Андрей, запоздало домыслив, что деньги выпрашивать было бы верней в присутствии всесильного помощника, у которого вроде вполне располагающее настроение, но слово не воробей, и Рамзин, не кладя трубку, кивнул на дверь:

– Двигай, да побыстрей. Двести первый, налево.

Ветлицкий, вовремя вспомнив угодливую очередь у телефона, не стал раскланиваться, а просто сказал: «Спасибо!» – и вышел. Секретарша первого зама недоумённо посмотрела вслед неучтивому посетителю и только покачала головой. Орлов же встретил Андрея, как и подобает старому ну если не другу, то по крайней мере знакомому. Долго рассусоливать не стал, вскользь спросив про Отрадное, на что проситель заметил: «Всё нормально» – ему не хотелось расписывать трудности, которых и в посёлке, и в школе было более чем достаточно.

– Говоришь, книгу дописываешь?

– Рукопись готова.

– Если память не изменяет – стихи?

– Да, стихи.

– Может, чаю хочешь? – спросил Орлов. – Хотя мне чаи сейчас распивать не время. Ты вот что, Андрей, возьми в Союзе писателей отношение или письмо, я не знаю, как это называется, и отдай Эльдару, а он выйдет с ходатайством на нашу контору, потому что денег на издательскую деятельность мы выделили в обрез, но, думаю, сборник стихов – не «Война и мир».

– И даже не «Воскресение». – Ветлицкий достал из портфельчика тонкую рукопись и протянул Орлову. Тот повертел её, полистал и кивнул утвердительно:

– Со сборником мы постараемся. Сам понимаешь: у бабок не оторвёшь и от детских пособий – тоже, но что-нибудь придумаем. Может, по векселям, которые от прошлых властей остались…

– А что, Алексей Иванович, правда, Комов много чего в ценные бумаги перевёл?

– Не очень ещё разобрался, но думаю, что дыма без огня не бывает. Нашли кое-что.

– Мне Сунцова про это рассказывала.

– Журналистка из «Енисея»?

– Ага, Магдалена.

– С такими ухо надо держать востро.

– Да, Алексей Иванович, я о чём спросить хотел, – осмелел, окрылённый обещаниями, Ветлицкий, – вам и правда их прятать приходится?

– Кого – их? – На лицо председателя набежала лёгкая тень неудовольствия и Андрей понял, что залез не туда, но остановиться с ходу не мог.

– Векселя эти комовские?

– Всё, господин литератор, заболтались мы с тобой, вот и Рамзин уже топает. Держи свою писанину.

Ветлицкий спрятал в портфель бумаги, когда в кабинет ввалился тот самый помощник, который помог молодому человеку попасть к Орлову.

– Я за тобой, Алексей!

– Собираюсь, – тоже поднялся Алексей Иванович и протянул собеседнику руку. – Значит, будь здоров, позвонишь мне этак недельки через две. Утрясём с Эльдаром Аркадьевичем твою проблему.

Андрей выскочил из кабинета как на крыльях. Сравнение это было затёртым до невозможности, но другого в голову не приходило. Хотелось петь, подпрыгивать. Он намыркивал себе под нос нечто лирическое, размахивая портфелем, и, уже спускаясь с последнего лестничного пролёта, едва не столкнулся с Магдой. Та испуганно шарахнулась в сторону, и Ветлицкий бездумно пронёсся мимо, только внизу сообразив, что это не кто иной, как Сунцова, но возвращаться не стал, а просто помахал ей рукой:

– Привет корифеям!

– Привет, привет. – Магдалена посмотрела на ликующего поэта недоумённо и, тряхнув «комсомольской» причёской, стала уверенно подниматься по лестнице.

18

По тому, что в доме горел свет, Андрей догадался – пришла жена, только у неё были ключи от входной двери, и то, что она, несмотря на разлад, изредка наведывалась, слегка смущая при этом бывшего мужа, теперь же показалось последнему едва ли не счастливым предзнаменованием благополучного конца его невезухе.

По натуре большой сибарит, Ветлицкий не мог не переживать семейного разлада, хотя относился к уходу жены терпимо, знал, что та никуда не денется, тем более ему было неловко перед Людмилой за своё безденежье.

Войдя в дом, везунчик сразу уловил аппетитные запахи, что доносились из кухни. Людмила вышла в прихожую:

– Разувайся здесь, я к тебе с обновой.

В комнате, на полу, был расстелен новёхонький палас.

– Вот купила с зарплаты, надоело на старые половики смотреть.

– С этим тоже намаешься, вычищая.

– А чего здесь маяться, пропылесосил – и дело с концом.

Андрей с удивлением взирал на то, как преобразился вид его замурзанного жилья, да и жена смотрелась на фоне такой гармонии совсем по-иному, а может, он просто отвык от неё за эти дни? Отвык и соскучился.

– Тащила такую тяжесть, – пожалел Ветлицкий свою заботливую супругу и тоже похвастался: – А я сегодня у Орлова был насчёт книги.

– Дописал-таки?

– Закончил.

– Видишь, как на тебя наш развод подействовал. Не случись подобной оказии, до сих пор бы мучился в поисках вдохновения.

Андрей понял намёк Людмилы, но ему не хотелось сейчас заводиться, и неверный муж пропустил мимо ушей её справедливое замечание.

За ужином Ветлицкий стал расписывать в красках, как он познакомился с Рамзиным и попал на приём к Орлову.

– Алексей Иванович, – бубнил с полным ртом находчивый литератор, – мне сказал: «Издадим, Андрей, обязательно», – мол, писатели – народное достояние, представляешь?

– Ты жуй получше, подавишься.

– Не боись, такой вкуснятиной не подавишься.

– Спасибо, наконец-то заметил. – Жена потупила взгляд, и Ветлицкий молча обнял её за худенькие плечи, покорную и похожую на примерную школьницу, и тут вроде бы машина у ворот заурчала. Может, показалось, а если Кира опять пожаловала? У Андрея заныло сердце – впервые не хотелось видеть свою заполошную любовницу.

В сенцах зашумели, опрокинув пустое ведро, кто-то нашаривал дверную ручку. Жена вопросительно посмотрела на Ветлицкого и не успела ничего сказать – в квартиру ввалились трое, все в униформе городской шпаны: джинсы, кожаные курточки и чёрные вязаные шапчонки, надвинутые до бровей. Увидев супругов, слегка замешкались, но из сеней подоспел четвёртый. Он-то и спросил, чуть пришёптывая:

– Дома фраер?

– Да он с тёлкой, Радик.

«Радик», – Андрею вспомнились слова Киры о левашовском начальнике охраны. Неужели тот самый, который в сквере его накрыл? А сейчас чего ему надо? Может, думал опять Левашову здесь приловить? И, желая быстрее разубедить охранников, хозяин дома шагнул вперёд и сказал примиряюще:

– Это, ребята, моя жена.

«Ребята» переглянулись, но тот, кого неосторожно назвали Радиком, сразу сообразил, что Ветлицкий их расшифровал. Сообразил и резко толкнул Андрея назад, успев заодно кивнуть одному из непрошеных гостей:

– Выйди к машине.

Парень ушёл. Стоящий ближе всех к двери так и остался её караулить, а Радик вместе с Квадратным – Андрей сразу так окрестил про себя низкорослого и широкоплечего парня – прошли в комнату. Там Ветлицкий пригласил всех садиться и сам устроился возле жены, на диване.

– Вот и хорошо, – сказал Радик, – вижу ты кент с понятием, поэтому долго базарить не будем.

– Да что вы, ребята, если чем могу быть полезен.

– Вот именно – чем? Ты сегодня наверху был?

– Наверху?

– У Орлова.

– Конечно, только я по делу ходил.

– Ты, выходит, по делу, а мы к тебе – в гости?

– Не знаю.

– Не знаешь и не догадываешься?

Андрею не понравился этот вкрадчивый, слегка пришёптывающий говорок. Слышалось в нём скрытое нетерпение, даже угроза, хотя вечерний гость до поры до времени не хотел злить хозяина.

– А чего тут гадать, пришли – так спрашивайте, только если насчёт кого-нибудь, сами видите – я с женой, – и кивнул на Людмилу. Ветлицкий всё ещё подозревал, что левашовские костоломы идут по ложному следу, вынюхивая жену хозяина.

– Значит, крутишься и мозги нам пудришь? – неожиданно сменил тон Радик. – По какому такому делу ты Орла навещал и чего он тебе отдал?

– А чего он мне отдать может? Я ему рукопись стихов приносил.

– Стихи – нехило, а бумаги какие он тебе передавал?

– Зря мы с ним вату катаем, всё равно по-хорошему не столкуемся, – заметил Квадратный.

– Да что вы, ребята, никаких бумаг, только рукопись. Полистал и вернул, обещал проплатить книгу.

Радик недобро усмехнулся и подмигнул своему подручному:

– А ну-ка, Серый, потревожь его бабу, может, тогда он сговорчивей будет.

Андрей хотел сказать, чтоб ребята при женщине не хамили, но вспомнил, что им известны его отношения с Кирой, и смолчал, а Квадратный, он же Серый, вразвалочку подошёл к Людмиле и одним движением опрокинул её на диван, задирая лёгонький сарафанчик. Люда охнула и неловко выставила вперёд обе руки:

– Не надо!

– А кто говорит, что надо? – отступил парень. – И я о том же, а мужик твой – против. Молчит, скотина.

– Ты молчишь, паскуда! – И Серый ударил Андрея неожиданно сильно в нос. Из глаз брызнули искры, кровь потекла по подбородку. Люда пронзительно вскрикнула и тут же смолкла. Левашовский охранник ей врезал тыльной стороной ладони и молниеносно закрутил подол у горла.

– Заткнись! Где бумаги спрятали?

– М-м-м… – Ветлицкий пытался что-то сказать, но лишь мычал.

– Зря ты, Серый, поэта бьёшь. У него конституция нервная. Он и сам всё выложит. Где бумаги?

– Рукопись в портфеле.

– На хрена нам стихи, документы где, что Орёл передал спрятать?

– Только рукопись – «Дождь вдвоём».

– Издеваешься? Серый, начинай! – И Андрей с ужасом увидел, как тот самый парень, который держал Люду с закрученным у горла подолом халата, одним движением, только чуть пригнувшись, сорвал с неё плавочки. – Где бумаги?

И тогда Ветлицкий бросился, но не на низкорослого садиста, а на главного бандюгана, правильно рассчитав, что Серый отпустит Людмилу и поспешит старшому на выручку. Откинувшись назад и спружинив телом от диванной спинки, Андрей изо всех сил толкнул Радика. Тот лишь руками успел взмахнуть и боднул угол русской печки. Боднул и стал валиться на пол. Ни секунды не медля, хозяин квартиры с левой двинул Серого по загривку, но промахнулся, задев кулаком перекрестье рамы. Стекло зазвенело, посыпались осколки, и тут снова закричала Люда. Парень, карауливший дверь, заметался, а со двора заскочил четвёртый, что стоял на стрёме.

– Вы, суки, весь посёлок поднимете! У них соседи за стенкой не спят!

– А, чёрт, уходим! – И Квадратный ударил Андрея в грудь чем-то острым. Дальше сознание испуганного и почти убитого поэта отказалось что-либо воспринимать, чуть позднее, правда, до него донеслось, как один из налётчиков произнёс:

– Радику конец, на хрена нам труп? Зажигай! И бумаги сгорят со всеми.

И ещё Ветлицкий успел подумать, что никто, кроме Сунцовой и Рамзина, из знакомых не знал, что он был у Орлова, но и об этих двоих вспомнилось безо всякой злости, да о рукописи пожалел, теряясь в тягучем небытии.

Часть 2. Формула одиночества

1

То, как сознание возвращалось к Андрею, чем-то напоминало появление солнца: в сплошной черноте неба сначала чуть-чуть забрезжило, потом бесплотное пятно с того края, откуда положено ждать восхода, потеплело, наполняясь живым, розоватым светом, прошло какое-то время – и вот уже тьма окончательно отступила под напором грядущего дня. Он приоткрыл глаза!

– Ах, как славно, давно пора. Итак, молодой человек, мы смотрим, мы видим, зрачок реагирует на свет.

Белый потолок палаты, чуть в стороне никелированный шток со склянкой, опрокинутой горлышком вниз, а от неё, как венозная жилка, голубоватая трубка. «Значит, я жив, – соображал Ветлицкий, – верней, в порядке только зрение и сознание, да ещё слух».

– М-м-м…

– Спокойно, больной, вам нельзя разговаривать. У вас всё в норме: руки, ноги и даже внутренности.

«Брр-р… Говорит, как мясник: “…целы внутренности”».

– Он, наверное, пить хочет?

– Ну, посмотрим, посмотрим…

2

Ресторан «Золотой сон» открывался без лишней помпезности. Его затянутые узорчатыми решётками окна смотрели прямо на редакцию «Енисея».

– Кто из наших туда идёт? – спросила Сунцова заглянувшего к ней Старцева.

– Ресторан – это бытовуха, по части Куксовой, только, может, Солодовников самолично изволит засвидетельствовать своё почтение.

– Вряд ли. Да зачем ему теперь пресмыкаться перед денежными мешками, если зампред сегодня сказал, что берёт «Енисей» под крылышко правительства.

– Опять шеф усидел в кресле?

– Ещё не ясно, но скорей всего – да! Он к Рамзину на приём ходил, а через день выяснилось, что совминовский вестник сливают с нашей газетой и, конечно, под началом Ивана Петровича.

– Ты всегда в курсе, Магда.

– Должность обязывает, сам понимаешь.

– Понимаю. Смотри, какие буквы привинчивают. – Герман выглянул в окно. В это время в кабинет зашла Куксова.

– Привет заговорщикам, что вы там высматриваете?

– Да вот гадаем, как ресторан называться будет, – ответила Сунцова.

– С первым словом сомнения нет – «Золотой…» или «Золотая…» – чуть не пальцем на стекле вывел Старцев. – У новых русских всё золотое.

– Можете расслабиться, – засмеялась Светлана, – «Золотой сон».

– Почти как у Апулея «Золотой осёл», – закуривая, процедила сквозь зубы Магдалена.

– Думаешь, они Апулея читали?

– Не все же на одну колодку деланы. Вот взять хотя бы нашу Кирочку, той ни в уме, ни в начитанности не откажешь, – не спеша выпуская струйку дыма из язвительно поджатых тонких губ, всё в той же манере возразила опытная журналистка.

– Кире не откажу, но… – Герман поднял палец.

– Хочешь сказать – таких единицы, а я по своему выпуску сужу – набрали нас на спецкурс целую группу. Одних языков иностранных – целых три учили, вроде бы на Кубу готовили, и не только Сервантесом в подлиннике стращали, но и Санчесом Кастро мозги запудривали.

– Наверное, этот Санчес родственник Фиделю Кастро? – предположил Герман.

– Если и так, то, скорей всего, очень далёкий, – усмехнулась Сунцова, – не в этом дело. Учили нас хорошо, и дух вольности был не чужд, хотя выпустили мы однажды стенную газетку, где усомнились в том, что визит Никиты Сергеевича на берега Волги помог выиграть Сталинградскую битву. Нагрянула комиссия, и троих отчислили, а остальные нашли-таки себе место под солнцем.

– Насколько я понимаю, ты в их ряды не попала? – простодушно заметила Куксова.

– Я из тех, которую выгнали, пришлось потом заочно доучиваться на педфаке. – Скорей всего, несостоявшаяся новая русская продолжила бы свою лекцию, если бы не Светлана, которая ткнула пальцем в окно:

– Магда, смотри!

У крыльца ещё не открывшегося ресторана молодой человек в чёрной куртке и надвинутой на глаза лыжной вязаной шапочке выцеливал пистолетом мечущегося между автомашинами мужчину. Наконец раздались выстрелы и последний упал, а киллер побежал в сторону городского сквера.

– Семён, Семён, – Сунцова схватилась за телефон, – бери камеру и дуй к ресторану, там с кем-то счёты сводят, – и, не кладя трубку, крикнула Куксовой: – Забеги за фотографом, а то наш Семён никак не сориентируется, а я – сейчас!

В это время из притормозившего милицейского уазика выскочили двое и открыли стрельбу по убегавшему. Уже покидая кабинет, Светлана краем глаза заметила, как бандит шлёпнулся на бетонку возле коммерческого ларька…

3

Андрея разбудили тревожные голоса. Он открыл глаза и увидел при тусклом свете больничной лампочки, как в палату вкатили больного. Пока его перекладывали с каталки на кровать, невезучий учитель тупо соображал, что новенькому чего-то недостаёт, но собственная боль в груди мешала сосредоточиться, и Ветлицкий, кажется, застонал, потому что одна из медичек повернулась к нему:

– А этот всё бредит?

– Введите ему… – кто-то произнёс название замысловатого препарата. – Да когда здесь свет будет в норме?

– Денег на лампочки не дают, вот завхоз и выкручивается.

– На лампочки – не дают, а охрану поставили круглосуточную. – В голосе говорившего чувствовалось раздражение, и Андрей предположил, что охраняют, скорее всего, его, а что стало с женой Людмилой и с тем парнем, который упал возле печки?

Медсестра сделала Ветлицкому инъекцию, поправила простыню на вновь прибывшем, и все ушли, плотно захлопнув створки дверей в палате, но снаружи кто-то сразу их приоткрыл, словно боясь, чтоб лежащие куда не удрапали… и вдруг до Андрея дошло – у его соседа нет ног. Может, под состав угодил железнодорожный или в автокатастрофу попал? Как теперь ему жить, калеке? «Ты о себе подумай, – словно кто-то со стороны подбросил Ветлицкому мыслишку, о чём подумать, – неизвестно, чем для тебя всё кончится…»

4

В городской квартире Левашовых царил настоящий бедлам. Муж неистовствовал, а Кира, наблюдая со стороны, время от времени интересовалась:

– Ты, случайно, не клад ищешь?

– Случайно… да!

– Брось психовать, отбываешь по-тихому – и на здоровье. Кто просил тебя не в своё дело лезть? Теперь мандраж бьёт. Скажи спасибо, что следаки с тебя подписку о невыезде взять забыли, а то уехал бы.

– Не взяли, потому что не знают, кто руку ко всему приложил? Помогли ребята раскрутить твоего сопляка.

– Сопляк, а Радика приложил и теперь молись, чтобы того не опознали.

– Он обгорел, говорят, порядочно?

– Всё равно могут поинтересоваться – «где ваш начальник охраны?»

– Ну, какой начальник, просто телохранитель. – Левашов взглянул на часы, но нервозность мужа передалась и Кире.

– С Радиком пронесёт, Серый останется…

– Сам виноват, что влип, но тот почти не мелькал на публике.

– На авось надеешься, а вдруг докопаются, и шеф сбежал.

– Не сбегаю я, Рамзин в курсе.

Наконец Левашов извлёк из-под стопки журналов несколько листов бумаги.

– Вот они, документы пулькинские, жаль ребят: Радика и Серого.

– Говорят – его охраняют в больнице?

– Будем надеяться, что подохнет. И ведь надо же, то мента днём с огнём не сыщешь, а тут – как по заказу. Надрочил их Орлов.

– Можно и без приколов?

– Запросто, если всё утрясётся, к лету вернусь, а пока хахалю своему кланяйся.

– Полагаешь – скучать без тебя будет?

– Если выживет – обязательно. Они без сильной руки, как псы, скучают! Да, вот ещё что, оставляю тебе доверенность распоряжаться нашей недвижимостью, мало ли что случится…

– Ты же вернёшься?

– Вернусь, но с хоромами лучше разделайся. – Альберт обвёл рукою свою городскую квартиру. – Вернусь, восстановимся.

После ухода мужа Кира молча оглядела растревоженное жильё, потом стала двигать мебель, прибирать к месту книги и, кажется, даже всплакнула. «Съезжу к маме за сыном, и катись этот Левашов куда подальше. Распустил шпану». Вспомнив про телохранителей, Кира подумала о Ветлицком, давно ли она жалела его – одинокого, и вот у неё почти то же: муж в бегах; правда, фирма ещё работает, но уже всем ясно, что Левашов просчитался. Впрочем, ещё ничего не потеряно и рано ставить на себе крест. Поразмыслив таким образом, одинокая женщина успокоилась и ещё усердней принялась за уборку квартиры.

5

Про случившееся в Отрадном Мирра Нестеровна узнала случайно. Её тайное увлечение – Виктор Блинов, капитан в отставке, бывший десантник, а нынче просто Виконт, председатель Фонда инвалидов войны Афгана, заехал за своей пассией в Союз писателей через день после того, как Ветлицкий оказался в больнице.

Статный красавец Блинов слегка походил на улыбчивого цыгана, скорей всего потому, что нечто хищное проскальзывало в чертах его правильного лица, полублатной манере держаться, тяге весело проводить время, и всё-таки с Миррой он познакомился на похоронах одного из своих друзей, которого привезли в «цинке» уже с другой, чеченской войны. Тот парень в мирной жизни увлекался поэзией, подавал надежды. Председательница писательского Союза читала стихи погибшего, и многие плакали. Даже у Блинова, прошедшего огонь и воду, защемило сердце. Поэтесса покорила афганца прежде всего своей твёрдостью духа, с того скорбного дня они и стали встречаться.

– Далеко едем? – спросила, усаживаясь на переднее сиденье, женщина.

– Сегодня близко, а ты торопишься?

– Да нет, почти как в песне, спешить мне некуда.

В квартире, куда они поднялись, Мирра ещё не была ни разу: чистенькие комнатушки, вроде бы всё на месте, а впечатление – нежилые.

– Мы что, опять в какой-то отстойник попали? Здесь, кажется, уже год никто не живёт?

– С чего ты взяла?

– Холодильник пуст, как в плохой гостинице.

– Почему как в плохой?

– Вот заладил. Да потому, что кончается на «у». В ванной-то мыло хотя бы найдётся?

– Ты же не доктор перед клиентом, чтобы руки мыть, – пошутил Блинов.

– Хоть и не доктор, а приёмные дни и у меня бывают. Например – завтра опять мальчишки придут, стихи читать будут. Смешной народ эти самодеятельные поэты. У каждого свой бзик: Влад Булгабин, который с радио, под юродивого косит, помнишь?

– Знаю, шизик, скорей всего.

– Тоже скажешь, или Ветлицкий, школьный учитель.

– Тот, который тебе в рот заглядывает?

– Ревнуешь?

– А чего мне ревновать, пусть сначала выживет, тогда посмотрим.

Мирра побледнела, и Блинов понял, что зря он ляпнул своей дамочке про её подопечного, но дело уже было сделано.

– Что за шуточки идиотские?

– Почему шуточки, – невозмутимо произнёс бывший афганец, которого не так-то просто было сбить с толку. – Говорят ему крепко досталось: бандюганы наехали, подожгли квартиру, но соседи за стеной кипеж подняли.

– Ну а дальше? Да и с чего бы наезжать на Ветлицкого-то?

– Не знаю, парня спасли, а жена…

– Сгорела?

– Не сгорела, а задохнулась, премиленькая девчонка, ребята вчера рассказывали. Хватит об этом; иди мой свои ручки – и баиньки.

Мира упрямо сжала губы, всё ещё не в силах переварить услышанное, и поэтому, когда нетерпеливый любовник ещё раз напомнил о постели, зло спросила:

– Ты что, не выспался?

– Да тебя, как девочку, уговаривать надо? Шоколадку хочешь?

– Пошёл ты со своим шоколадом куда… поближе. Почему такая несправедливость, он и мухи-то не обидит. «Дождь вдвоём».

– Что за дождь? На дворе зима.

– Рукопись стихов так называется. Я ему недавно в деньгах отказала.

– На других бочку катишь, а сама: мне – сегодня, ему – вчера… отказала. Далеко пойдёшь, если менты не остановят.

– Сам не сядь со своими ребятами и делами.

– За меня не бойся.

– Не гримасничай. Всё, поехали!

– Куда ехать-то, хотя понимают, но твой приятель в реанимации. Вот завтра у братвы узнаю, что к чему, тогда и будем дёргаться. Вполне возможно, что даже деньгами смогу помочь твоему погорельцу…

– Знаешь, Виктор, мне не нравятся твои деньги.

– Мои не нравятся, а у всякой шпаны клянчить можешь?

Мирра устало привалилась к стене:

– И не только деньги, но и квартиры эти. Я пойду, пожалуй. – Но Блинов, вовсе не желая так просто отступать, шагнул навстречу женщине, и в глазах его заплясали не то злые, не то весёлые огоньки.

– Я убью тебя когда-нибудь за всё хорошее, и вообще, хватит на мне тренировать своё словоблудие.

Мирра сначала сопротивлялась, не в силах забыть про то, о чём только что поведал афганец, но очень быстро сдалась, словно бы испугавшись сумасшедшего блиновского взгляда. Она не выдержала и зажмурилась, хотя даже это не избавило строптивую любовницу от желания вырваться и куда-нибудь убежать.

6

– Итак, молодой человек, посмотрим: шов нормален, дренаж в порядке. Трубочка не мешает? Ничего, заживёт до свадьбы, а что слабость – это вы надышались какой-то гадости. Сейчас химия всюду: синтетика, полимеры, но дело вполне поправимое. Выздоравливайте, больной.

После утреннего обхода Андрей впервые внимательно посмотрел на своего соседа. Кого-то напоминал ему профиль лежащего в двух шагах на больничной койке парня. Где Ветлицкий мог видеть эту физиономию?

Размышления прервали медички, которые вкатили в палату незнакомый аппарат, состоящий из металла и трубочек, цилиндров и прочих технических приспособлений. Вкатили и стали колдовать у койки соседа. Ветлицкий закрыл глаза, а когда их снова открыл, то заметил в дверях омоновца. «Неужели меня охраняют? – подумал поэт-неудачник. – Крепко, видать, Левашов за поиск бумаг принялся, а может, бумаги здесь ни при чём и главное – виновата Кира».

7

На работу, в редакцию «Енисея», Левашова шла неохотно. Ещё вчера ей казалось, что она и люди, её окружающие, разведены друг от друга на порядочное расстояние, а сегодня Кира почти сравнялась с той же Куксовой или Сунцовой.

Впрочем, Светлана встретила коллегу во всеоружии, и как только Левашова вошла в кабинет, то сразу получила такой заряд информации о произошедших возле ресторана событиях, что сразу почувствовала себя их непосредственной участницей.

– Представляешь, мы смотрим в окно, а он…

– Кто – он?

– Ну, парень в кожаной куртке, выскочил откуда-то сбоку и целится в пулькинского прораба, между прочим, компаньона твоего мужа.

Кира слегка смутилась:

– Тоже мне, компаньон, если только по завидовскому руднику?

– Вот и я Магде говорю, что «Золотой сон» от фирмы в Завидово, а она спорит, хотя думаю, что финтит.

– Господи. Нашла кого слушать, Магду, тем более зачем Левашову с рестораном связываться? Он сейчас в Англию улетел, связи с британцами пробивать.

– Левашов смылся?

– Не смылся, а уехал, да и в первый ли раз?

– Прости, сама понимаю, что неточно выразилась, но такое дело…

– Ты что, в следователи переквалифицировалась? Лучше рассказывай, что у ресторана произошло?

В это время в кабинет заглянул фотограф и, поздоровавшись с Кирой, спросил у Светланы:

– Я тебе фотографии рейда по городу не отдавал?

– Заходи, Семён, – обрадовалась Куксова, – я тут Левашихе о нашей одиссее рассказываю. И вот выскакиваем мы на улицу. Семён плёнку на ходу вставляет, Магда ментам подмогу вызывает, короче, раскрутились на всю катушку. Подбегаем к «Золотому сну» – человек лежит вниз лицом, не двигается, а неподалёку киллер асфальт кровянит. Тут мордовороты из ресторана выскочили, прораба подняли и вовнутрь занесли, мы за ними. Я Семёна толкаю: «Снимай!»

– Всё так, только в зале освещения не хватает, вот и пришлось со вспышкой пару раз щёлкнуть, – вздохнул фотограф. – Охранники и заметили.

– Представляешь, Кира, они убитого положили на стулья – и к нам, фотокамеру разбить хотели, а она сумасшедших денег стоит. Мы – на улицу, вышибалы – следом, с утра уже пьяные… – Светлана порылась в бумагах. – Через день повестка из горотдела пришла, как свидетелей нас приглашают, а тогда… Пока Магда к милиции не подскочила, мол, журналистов бьют, те и ухом не повели.

– Снимки-то удалось спасти? – спросила Кира ради приличия, потому что знала она побольше Куксовой.

– Камеру отстояли, а плёнку засветили. Кстати, на нас же прокуратура и наехала, что плохо содействуем следствию.

– Ну а киллер в живых остался? – спросила жена бизнесмена как можно более равнодушно.

– Да вроде в больнице, ему обе ноги прострелили, и ещё говорят, что Андрей Ветлицкий…

– Я пойду, девчата. – Семён пошуршал фотографиями на столе, отбирая нужные, и, уходя, заметил: – Жаль, плёнка пропала, там ведь и посторонние в кадре могли оказаться, дополнительные факты следствию.

– На твой век криминала хватит, – успокоила коллегу Светлана. – Вот тебе и орловские три «ЗА». – Куксова специально перевела разговор на другое, ожидая, переспросит Левашова про Андрея или нет, но Кира тоже поднялась из кресла:

– Схожу к Солодовникову, отмечусь.

– Ну, сходи, – великодушно согласилась хозяйка кабинетика, – потом кофе попьём «Элит-классик», презентовали за одну статейку. – Сказала и покачала головой, глядя вслед уходящей из кабинета сопернице.

8

Фомичёв ворвался в Союз писателей, как обычно, шумный и негодующий:

– Бумажки перебираете, а пацанов отстреливают, как куропаток во ржи!

– Что, опять? – испуганно пискнула секретарша.

– Да вас скоро всех укокошат!

– Ты чего расшумелся, Андрей Сергеевич? – Мирра Нестеровна вышла в приёмную, а из той комнатушки, которую на время сдали в аренду, выглянул молодой человек, смахивающий стрижкой на панка. – Кто нас-то грохнет?

– А вот такие и перегрохают. – Фомичёв кивнул на дверь, за которой обитали красногорцы.

– Господи, как вы шумите, – приложила палец к губам Фаинка, – неудобно, посторонние могут подумать…

– Доработались. Двадцать лет состою в Союзе и стал оглядываться на кого-то, в родных-то стенах!