Текст книги "После Карлоса Кастанеды. Дальнейшие исследования"

Все эти догадки, гипотезы и версии активно подтверждаются современной физической картиной мира. Как было уже неоднократно сказано, современный физик не ищет разумных обоснований магических действий (даже самых невероятных); он стремится выяснить, почему магические феномены доступны не всем и не в любое время. «Сверхъестественное» перестает быть таковым; оно скорее присуще любому человеку как компонент его психоэнергетической нормы.

С точки зрения методологии дисциплина дона Хуана безупречна. Ее трудно назвать магией, хотя бы потому, что ее эффекты проверяемы и опровергаемы. К. Поппер в свое время достаточно четко сформулировал это положение: научным является любое знание, которое теоретически или практически может быть опровергнуто. История нагуализма (в изложении Кастанеды) знала по крайней мере несколько подобных кризисов – ситуаций, когда опыт демонстрировал, что накопленное прежде знание либо целиком, либо в отдельных своих частях оказывалось ложным и требовало ревизии. В таком случае я назвал бы нагуализм специфической наукой о восприятии и способах при помощи восприятия менять структуру энергетического метаболизма собственного тела.

Если мы беремся рассуждать об энергетическом метаболизме живого существа, то вынуждены помнить, что любой энергетический процесс, протекающий в живой материи, вовсе не призрачен и его проявления вполне возможно фиксировать. Иначе наши рассуждения не далеко ушли бы от теософских, а трансформация, о которой идет речь, превратилась бы всего лишь в абстрактное понятие.

Самая непосредственная проекция энергетических изменений для структуры нашего типа – это изменения в биохимической динамике живого существа. Достаточно вспомнить о том, как измененный энергетический метаболизм у сверхсамовнушаемых христиан приводит к возникновению стигматов – патологических изменений кожного покрова в тех местах тела, где по легенде у распинаемого Христа должны были появиться раны. Стигмат – это ярко выраженная патология на определенном участке кожи. Правда, он скорее напоминает язву, чем рану; тем не менее только активное участие биохимических процессов могло бы вызвать столь красноречивое свидетельство.

Молитва, сопровождаемая яркой визуализацией, – достаточно эффективный метод перестройки определенных энергетических процессов внутри организма. Энергетические процессы манифестируют себя через усиленное выделение одних ферментов, или гормонов, и ослабленное выделение других. В случае возникновения произвольных язв речь идет, возможно, о многократном возрастании гистамина в определенных участках ткани. Как бы то ни было, измененный режим восприятия – это не только изменение активности энергетических структур, но и перестройка определенных биохимических циклов.

Обратившись к биохимии, мы, конечно, вспомним о той во многом загадочной роли, что сыграли в развитии традиции дона Хуана «растения силы». Во-первых, важнейшие «растения силы», упоминаемые Кастанедой, произрастают в Западном полушарии. Этот факт еще ни о чем не говорит, но заставляет призадуматься. Во-вторых, в одной из книг Кастанеды дон Хуан говорит, что «на протяжении столетий маги экспериментировали с растениями силы, чтобы научиться видению».

Конечно, речь идет об эпохе становлении нагуализма, о времени древних магов – сейчас обстановка сильно изменилась. И все же: дон-хуановское знание зарождалось при непосредственном участии таких биохимических агентов, которых не сыщешь ни в Европе, ни в Азии, ни в Африке. Как пейотль, так и псилоцибиновые грибы можно найти лишь в Латинской Америке.

Это довольно любопытные растения. Они являются природными психоделиками – веществами, сильно изменяющими восприятие и структуру сознания. Европейские ученые впервые столкнулись с одним из этих веществ, искусственно синтезировав его. Это был диэтиламид d-лизергиновой кислоты (ЛСД-25). От всех иных препаратов, воздействовавших на психику, он отличался поразительной глубиной вызываемых им изменений в работе восприятия и аппарата эго на фоне крайне незначительных помех для функционирования внимания и центральных структур самосознания. Такое сочетание – низкая токсичность, которая сохраняет непрерывность сознания и критические способности разума, плюс невиданное доселе изменение режима восприятия – никогда не встречалось ни в одном препарате, известном психофармакологам.

В дальнейшем этноботаника обнаружила еще несколько растений, из которых можно было выделить вещества подобной структуры – и все они росли, в основном, в Западном полушарии. Подобную функцию исполнял мескалин в кактусе пейотль (его воздействие красочно описано Кастанедой), псилоцибин в грибах, растущих на территории современной Мексики. Затем в различных растениях Латинской Америки были найдены ДМТ (диметилтриптамин) и еще несколько производных триптаминового ряда. Их назвали индольными галлюциногенами, и все они вызывали схожие эффекты, иногда оставляя позади уже известный ЛСД-25.

Американские шаманы, как видите, имели возможность соприкоснуться с радикально отличными способами восприятия, что европейским и азиатским шаманам было практически недоступно. Возможно, именно здесь заключена тайна возникновения столь необычного и уникального знания.

Теренс Маккенна, много лет экспериментировавший с псилоцибином и другими психоактивными веществами, на собственном опыте открыл многие их эффекты. Он был настолько потрясен альтернативными реальностями, к которым получил доступ благодаря триптаминовым галлюциногенам, что назвал этот многообразный мир видений – «Совершенно Иное». Вот как он описывает воздействие этих веществ на структуру личности в своей книге «Пища богов»:

«Долгое и частое нахождение под действием психоделического опыта, прорыв «Совершенно Иного» на земной план… влияли на растворение той части психики, которую мы, современные люди, называем «эго». Где бы и когда бы функция «эго» ни начинала формироваться, она была для данной психики сродни известковому образованию или какой-то блокировке энергии. Потребление психоделических растений в контексте шаманской инициации растворяло, как растворяет и сегодня, как бы узлом завязанную структуру «эго» в недифференцированное чувство, именуемое в восточной философии термином «дао»… Чтобы правильно оценить наше затруднительное положение, нам необходимо понять, что значила для нашей человеческой природы эта утрата дао, утрата коллективной связи с Землей».

Связь с Землей, с Миром, со всем живым предоставила древним индейским магам такую перспективу развития сознания, которая никогда не приходила в голову евразийским колдунам, шаманам и жрецам. Окончательный итог этих экспериментов – открытие видения – показал, что Реальность выглядит совершенно иначе. А это заставило магов специально изучать собственное восприятие, чтобы выяснить, почему ординарное сознание не в состоянии воспринимать Реальность так, как она выглядит на самом деле. В результате они открыли истинную пару – тональ и нагуаль – и направили свои усилия на достижения нагуаля без помощи «растений силы», в чем и преуспели за несколько тысяч лет непрестанных исследований.

Сегодня мы имеем подлинную альтернативу: либо бесконечно продолжать копировать структуру сознания своих предков, осваивать один и тот же срез Реальности, доступный утратившей подвижность точке сборки, – то есть и дальше усложнять технологические способы познания и освоения данного нам кусочка Мира, либо рискнуть и сделать шаг в Неведомое, где нас ждет трансформация сознания и восприятия и радикальное изменение структуры эго.

Разумеется, второй путь во многом подразумевает следование дисциплине дона Хуана, внимательное и трезвое изучение измененных режимов восприятия, в конечном счете – трансформацию энергообмена человека до такой степени, что не-человеческие миры становятся доступными ему, порождая совершенно новый тип отношений между человеком и Реальностью.

Большинство людей страшится перемен, тем более касающихся их собственной психики, – так что путь дона Хуана предназначен далеко не для каждого.

Это самое великое странствие из всех, когда-либо открывавшихся человеку. Это – Тайна и Вечное Изменение, что и есть подлинная магия.

Глава 8. Место, где находится истина

Так говорит Господь: остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему, и найдете покой душам вашим. Но они сказали: не пойдем.

Книга пророка Иеремии, 6:16

Карлос Кастанеда возник в литературном мире как нельзя более кстати. Однако будь он шарлатаном или мистификатором, Карлос, скорее всего, остался бы верен изначально выбранной теме – недаром многие читатели испытывают разочарование, познакомившись с его третьим произведением («Путешествие в Икстлан»). Та часть читателей, что ожидала от Кастанеды новых психоделических откровений, махнула рукой: ни мескалин, ни псилоцибин не появляются более на страницах мистика и антрополога. Что же касается четвертой книги («Сказки о силе»), то она для многих читателей стала последней: Кастанеда неожиданно превратился в философа, а речи дона Хуана стали чересчур умны для публики, ожидавшей очередного триллера, наполненного экстравагантными галлюцинациями.

Будь Кастанеда мистификатором, чье стремление – побольше заработать на собственных книгах, он, скорее всего, наполнил бы последующие книги содержанием именно такого рода. Основная часть его дальнейших публикаций обязательно включала бы в себя увлекательные экзотизмы: приготовление отваров, мазей и напитков, содержащих сильные галлюциногены, таинственные ритуалы и заговоры для привлечения союзников и пробуждения магических способностей, «намерение» и «воля» стали бы объектом специальных действий, секретам которых Карлос уделял бы основной объем своих магических опусов.

Но кастанедовская магия с каждым томом все менее походит на магию – по крайней мере в том виде, как мы ее представляем. Знание дона Хуана постепенно превращается в философию; дон-хуановская практика – в психоэнергетические манипуляции с довольно сложным психологическим подтекстом. Массовый читатель, искавший в книгах Кастанеды авантюру, захватывающие приключения, пугающие и таинственные, разочаровывается все больше и больше. «Объяснение магов» оказалось трудно понимаемым, а энергетическая модель Вселенной – слишком научной и требующей слишком большой работы над собой, чтобы из фантазии превратиться в нечто практически достижимое. Зачем, в таком случае, Кастанеде усложнять понимание дисциплины, если он сам является ее автором? Достаточно вставить в «знание дона Хуана» сверхъестественную силу и на нее возложить всю ответственность за успешность предлагаемой практики – и сам неуязвим для критики, и приверженцам своим даришь надежду на будущие достижения.

Однако Кастанеда не желает быть очередным дарителем несбыточной мечты, и в этом – его интеллектуальное мужество, его готовность принять поражение и победу с одинаковым бесстрастием. Поэтому его нельзя назвать ни новым «гуру», ни основателем новой религии, ни «учителем жизни» из плеяды проповедующих психологов. Таким же образом Карлос относится к академической науке: тональ любого человека нуждается в основательной чистке, чтобы получить эмпирический опыт, подтверждающий знание дона Хуана, а тональ ученого, загипнотизированного академическим образованием, – тем более.

Ученые же воспринимали подобное равнодушие Кастанеды как своеобразный снобизм и отвечали ему тем же. Большинство из них ознакомилось, в лучшем случае, с первыми двумя книгами этого автора и пришло к быстрому, но несправедливому заключению: Кастанеда пишет о галлюцинациях, вызванных псилоцибиновыми грибами или мескалином, а также о гипнотических видениях, навеянных опытным шаманом из индейского племени яки.

Ученая публика игнорирует Кастанеду даже в том случае, когда сталкивается с эффектами, им описанными, и объяснимыми только при условии, что экспериментатор принимает в качестве рабочей гипотезы знание дона Хуана Матуса. Их «слепота» имеет разнообразные причины. Иногда корень неприятия дон-хуановского учения лежит глубоко в бессознательном – гораздо глубже, чем зависть и раздражение. В конечном счете это не так уж важно: ведь на этой земле множество шарлатанов, с куда меньшим успехом изображающих ученых или колдунов, магов или антропологов.

Я видел обожателей оккультизма, которые испытывали судорожное раздражение от чтения Кастанеды. Часто это раздражение смешивалось с приступами беспричинного и неосознаваемого страха. Любопытнее всего то, что подобные метаморфозы происходили с людьми, прочитавшими первые три книги Кастанеды с искренним увлечением и удовольствием. Всякий раз, когда эпопея доходила до знаменитой «истинной пары», т. е. до «Сказок о силе», с бывшими поклонниками Карлоса случалось нечто вроде идиосинкразии. Они бросали читать своего любимца, с открытой неприязнью принимались ерничать, бессмысленно издеваться как над Кастанедой, так и над его персонажами, критиковать прочитанное безо всякого повода. Из темных глубин их личности вдруг выползала ненависть до того сильная, что сводило скулы. Спустя год бывшие сторонники Кастанеды оказывались среди поклонников Рериха, новых зороастрийцев, даже баптистов или пятидесятников.

Подобная эволюция происходила и с учеными, которые, помимо своей основной дисциплины, предавались духовным исканиям и были в этих исканиях искренни. Множество физиков, биологов, биохимиков и др., как и столетия тому назад, воплощают собою архетип Фауста – они ищут самый Высокий Смысл для того бытия, в котором им суждено находить и разрешать проблемы, конструировать эксперименты и вылавливать в них еще неведомые человеку закономерности, сочинять и решать формулы – словом, по кусочку вытаскивать на свет божий научную истину. Архетип Фауста для ученого самый плодотворный и, наверное, самый трагический образ; образ, уцелевший в буре столетий, вопреки всему сохранивший в себе синтез ученого и колдуна.

Именно таким был ученый во все времена существования науки – за ним тянулась невидимая мантия древнего мага, который тщился раскрыть самую великую Тайну природы, овладеть ею и таким образом приравнять себя к Богу. Наука (какой бы тривиальной ни была эта мысль) выросла из магии и по сей день несет в себе все магические претензии, как аппендикс. Некоторым удалось отсечь от себя душевную смуту, задавить в себе Фауста насмерть; некоторым – только приукрасить его новейшей терминологией и удалить в тот уголок души, что специально предназначен для праздных мечтаний. А есть и такие (их большинство), что предпочтут красивый титул и несколько собственных монографий на книжной полке – они, на мой взгляд, учеными не являются.

Итак, ученые, для которых духовные искания – такой же предмет головной боли, как, скажем, поведение элементарных частиц в электромагнитном поле, тоже читают Кастанеду, со скрежетом зубовным преодолевая интеллектуальный снобизм. И что же? Ничуть не отличаясь от любителей-самоучек, они застревают в томе третьем («Путешествие в Икстлан»), пытаются его одолеть какое-то время, потом все же берут, как некую крепость или препятствие, после чего долго переводят дух. Но том четвертый («Сказки о силе») – самый чудесный, самый впечатляющий, где искомая Истина угадывается, маячит на горизонте – останавливает их интерес, отвращает их ум, и в дальнейшем ничего уже не вызывает, кроме недоумения и сожалений по поводу впустую потраченного времени.

Дальнейшее отношение к Кастанеде легко предсказуемо. Разочарованный читатель может вновь обратиться к первым, полюбившимся книгам и пуститься в поиск «растений силы» – большие галлюциногены без труда впускают любого в царство Тайны и бесконечных странствий. «Путь воина» проще понимать как аллегорию, а дона Хуана – как вымышленного персонажа. Остается только отдать должное ловкости Кастанеды, который в увлекательной автобиографической форме соединил самые разные оккультные учения и этим сколотил себе состояние.

Отчего же горячая любовь почитателей Кастанеды так быстро превращается в насмешливый скепсис? То, что значительная часть академической науки не приемлет его изначально, – естественно, и я уже коснулся этого вопроса. Что, однако, происходит с теми, кто успел ощутить очарование дон-хуановского знания после первых двух книг?

Вы заметили, что переломный момент наступает при чтении «Сказок о силе», то есть когда объяснение магов добирается до тоналя и нагуаля. Именно здесь читателю становится «скучно». Удар магического знания заставляет отвернуться – тональ не любит, когда ему напоминают о существовании чего-то намного большего и бесконечно более сильного, чем он сам. Тональ не любит, когда ему указывают, что время от времени надо удаляться в тень. На мой взгляд, это самое верное доказательство тому, что дон Хуан точно попал в цель. Мы сталкиваемся с бессознательным сопротивлением огромной силы.

С одной стороны, тональ прекрасно осведомлен о существовании нагуаля, поскольку непрерывно имеет с ним дело, превращая его невербализуемый и непостижимый энергетический поток в объекты, с которыми можно производить эффективные действия; он знает, какую силу, какую массу полей он исключает из осознанного восприятия, и страшится этой силы. С другой стороны, эго, личность, в собственном пространстве не терпит ничего расщепляющего, раздваивающего. Эго – это только «Я», и только в качестве Единственного наша психика драгоценна: Я выбираю, Я совершаю поступки, и – самое главное – Я живу в мире, который сам построил. И поэтому Я не хочу (и не могу) терпеть вторжения Иного, которое, скорее всего, перевернет, разрушит мой Мир, а отношение «Эго – Мир» – самое ценное из всего, мною созданного, самое ценное для выживания как физического, так и психического.

И действительно: на создание этого весьма тонкого союза, этого энергоинформационного симбиоза тональ человечества потратил не менее 30 тысяч лет. Концепция дона Хуана, принятая всерьез, – это прорыв в неизвестное Иное и крах того энергообмена, того баланса, что формировался на протяжении всей известной нам истории человеческого вида.

Дрожь и конвульсии тоналя, его смятение и ужас, спрятанные глубоко под корой, в бессознательном, – все это можно понять. Однако интеллектуальная трусость, маскирующая этот глубинный ужас, для ученого выглядит мелко и недостойно. Поскольку Кастанеда предложил ответы на такие вопросы, к которым прежде нельзя было даже подступиться. Он предложил новые вопросы и новые ответы, а это означает, что в работах Кастанеды мы находим иную мыслительную парадигму, отличную от европейской (парадигмы Ньютона и Декарта, Эйнштейна и попытки создать пост-эйнштейнианское мышление) и азиатской (индо-буддистской, даосско-дзэнской, оформленных, несмотря на их своеобразное совершенство, все же только метафизически – а одной спекуляции для подлинного переворота во всех областях мысли мало).

Как раз по вышеуказанным причинам мы вправе ожидать своеобразной реакции на брошенный Кастанедой вызов. Евроамериканский тональ должен прекратить «кошмар нагуализма», не допустить его полноценного вторжения в мир западной мысли. Две реакции уже произошли: ответные удары были нанесены по самым важным центрам кастанедовской системы. Первый заключается в планетарном запрещении индольных триптаминовых галлюциногенов. Подобный запрет был бы понятен, если бы речь шла о массовом применении этих веществ в психофармакологии. Но к ним был закрыт доступ для ученых, которые в лабораторных условиях изучают измененные состояния сознания. Разумеется, нашли целый ряд поводов для такого запрета – и все же причина, как я думаю, странная. Есть куда более опасные психотропные вещества – их, конечно, не используют в массовой медицине, но ученым с ними работать разрешено. Я уже не говорю о сильных наркотиках, которые выпускает фармацевтическая промышленность, их используют и изучают ученые. Большие индольные галлюциногены попали в список самых страшных и опасных ядов. Порой нам пытаются внушить, что они даже страшнее героина. Причем все вышеперечисленные вещества даже не вызывают биохимической зависимости, так что, строго говоря, их и наркотиками-то назвать нельзя.

Конечно, не книги Кастанеды вызвали запрет больших галлюциногенов. Официальная версия опирается на то, что употребление галлюциногенов приводит к мутациям. Видимо, так оно и есть. Но мне (как и вам) известно и другое: разрушительные (в первую очередь для мозга и ЦНС) мутации вызывает этиловый спирт. Попросту – водка, виски, джин, ром, даже сухое вино, если его пить много и часто. В отношении мутаций водка давно опередила любой индольный галлюциноген, однако я не слышал даже о проектах ее запрета.

Вторая реакция на книги Кастанеды – гораздо интересней, я бы даже сказал, изящней.

Как вы знаете, самый быстрый и впечатляющий проход во второе внимание лежит через сновидение. У дона Хуана подразумевается:

1) достижение осознанности в сновидении;

2) поиск объектов или лиц, которые могли бы послужить «мостиком» между миром сновидения и миром обыденного сознания;

3) использование «мостика», чтобы добиться интеграции двух разных режимов восприятия;

4) использование навыков, полученных в сновидении, наяву, что и послужит свидетельством реальности ваших достижений.

Идея осознанного сновидения сама по себе совершенно невинна. Вы можете хоть каждую ночь переживать осознанное сновидение, но никогда не станете сновидящим магом, поскольку вас никто не научил переносить хоть что-то (например, недоступную наяву информацию) из сновидения в реальность бодрствующего сознания. С другой стороны, само пребывание в осознанном сновидении (lucid dream) – очень яркое и волнующее переживание.

Обычно люди видят осознанные сновидения несколько раз за всю свою жизнь. Вот и ловушка – простая, как все гениальное. Стивен Лаберж и его единомышленники из Стэнфордского университета принялись разрабатывать методику, которая позволила бы каждому за небольшой срок научиться входить в осознанное сновидение. Они, безусловно, добились своего, потому что вхождение в lucid dream – первая и самая простая процедура в технологии сновидения у дона Хуана. В дальнейшем они приложили все усилия, чтобы отвлечь сознание сновидца от возможного проникновения внешних сенсорных сигналов. Они, подобно хорошим коммивояжерам, сделали все, чтобы сконцентрировать внимание сновидящего на том, что нужно им, – на приключениях, фантазиях, на проработке травмирующего материала, что, безусловно, помогает излечиться от фобий, навязчивостей, неуверенности в себе, прочих неврозов, т. е. превратили сновидение в яркую и заманчивую сказку, где всегда можно быть главным героем, или в психотерапевтический сеанс, где вместо гипнотического сна используется естественный (что должно быть намного эффективнее), а гипнотик сам создает исцеляющую ситуацию (и это тоже намного эффективнее, поскольку никакой гипнотизер не знает вас так же хорошо, как вы сами).

Галлюцинирующие способности перцептивного аппарата во сне имеют колоссальные ресурсы. Так как сигнал порождается внутри сознания, он не фильтруется и не организуется так, как это нужно тоналю. Тональ наедине с собой способен продемонстрировать всю свойственную ему силу – яркость красок возрастает, каждая ситуация становится необыкновенно правдоподобной (ведь она создана полностью по вашим правилам, до мельчайших деталей). Чем дальше, тем глубже вы погружаетесь в мир собственных галлюцинаций – все ярче и разнообразней раскрывает тональ свое содержание. Дайте ему время, и он покажет вам всю вселенную. Только имейте в виду: ночь за ночью вы будете созерцать свой внутренний мир и поражаться его удивительной красоте. В этой коробке можно прожить целую жизнь, и все же ни один синапс не воспримет реального сигнала снаружи. Поэтому никакой интеграции не произойдет. Сон останется сном, явь – явью, магия нагуаля – в книгах Кастанеды.

Это и есть вторая реакция на магию дона Хуана. Сновидение, в отличие от «растений силы», запретить нельзя – это штука тонкая, внутренняя. Давайте же превратим сновидение в приключение, от которого никому вреда не будет, а только польза с психотерапевтической точки зрения. В конечном счете, сновидение как магия дискредитирует себя; ведь данная технология исключила возможность «магических» эффектов с такой невинностью, будто их никогда и не было. Взгляните сами, как бы говорят нам Лаберж и его коллеги, вот это – осознанное сновидение. Где же здесь магия? Хорошо, что не все столь наивны, как хотелось бы создателям Института сна и сновидений. А за разработанные методы «вхождения» – спасибо. Они на первых порах вполне могут пригодиться.

Кроме того, я думаю, всем нам очень повезло, что академическая наука страдает снобизмом, а оттого – близорукостью. Иначе Кастанеду запретили бы раньше, чем в нем разобралось нужное количество людей. Теперь запрещать его книги, во-первых, поздно, во-вторых, опасно, ибо это подтвердит ценность заключенной в них информации.

Психоанализ, кроме всего, продемонстрировал всю глубину инфантилизма, в который погружено человечество. Он показал, в каком количестве подпорок нуждается современный человек, чтобы чувствовать себя психологически комфортно. Благодаря великим психоаналитикам, особенно К. Юнгу, мы хоть в какой-то мере смогли понять, насколько все еще стремимся назад, в утробу матери, насколько нуждаемся в защищенности и не хотим оказаться лицом к лицу с Реальностью, нас окружающей. Это стремление отражено в огромном количестве человеческих мифов, более того – оно, по сути, породило и продолжает поддерживать религиозное сознание в целом.

В иудаизме это стремление получило выражение в интенсивном желании вернуться в Царство Отца – что есть рай, как не вечные отцовские объятия? А наша история, исполненная страданий и заблуждений, только ждет своего завершения в этих объятиях, и притча о блудном сыне – это всего лишь отражение мучений вечного инфантила, для которого свобода странствий – свобода, заключающая в себе массу опасностей, искушений, ошибок, иногда гибельных, – ужас, который необходимо прекратить, кошмарный сон, где возможно только одно пробуждение: на коленях перед мудрым, всепрощающим Отцом, спасающим от ответственности выбора, от заблуждений, от вечного страха совершить ошибку. Он все возьмет на себя, поскольку старше и мудрее. Прийти к нему, пасть на лице свое, покаяться в грехах и глупости своей непроходимой. И Он все простит, и накормит, и отправит чистить хлев – потому что там тепло и уютно, там вечное детство… И если кто обидит, всегда можно попросить помощи у Отца – Он восстановит справедливость, и накормит, и вновь отправит чистить хлев… Мечта инфантильной нации, не так ли? А Иисус взойдет на крест и будет распят – за всех, неразумных, заблудших детей.

И недаром священник – это пастырь, а паства – то же, что и несмышленый скот, его надо пасти, а то разбредется, заблудится (т. е. опять же станет «заблудшим»). И весь род человеческий – стадо неразумное, за которое надо решать, которое надо вести куда-то, то есть пасти. Да и сам Иисус – не более чем Агнец в руках Господних, Его жертва Себе же. Кто знает, кому суждена эта чаша, а кому нет? Только Он – Отец Всеведущий и Справедливый.

В Индии, где религии древнее, роль Отца исполняет Великая Мать. Припасть к ее источнику, вновь вернуться в ее утробу, раствориться там, исчезнуть в блаженном Свете, породившем весь этот призрачный мир, – вот сущность высшего состояния индуса, как бы он ни называл такое состояние – нирвана, самадхи и т. п.

Почти все человечество стоит в очереди, пытаясь узреть сокрывшегося в облаке Родителя. Взрослые дети ждут, когда им откроется путь назад – к Тому, кто возьмет все на себя, к которому возносятся все эти бесконечные плачи. «Услышь мя, Господи…»

Карл Юнг – величайший психолог XX века – использовал методику психоанализа и превратил пансексуализм Фрейда в подлинно экзистенциальное учение о человеке. Он убедительно показал, что комплексы, открытые Фрейдом, отражают не столько невротическую реальность, сколько тягостный груз детского в бессознательных областях психики; он же сосредоточил наше внимание на глубине той драмы, которую вынужден переживать человек, отрываясь от инфантильного пространства, чтобы вступить в мир взрослого, несущего всю ответственность за свою судьбу индивида:

«…Человек не может без существенного вреда для своего духовного здоровья слишком долго пребывать в инфантильной среде, – писал он, – т. е. в лоне семьи. Жизнь властно зовет его выйти наружу и начать самостоятельную жизнь; и тот, кто не следует этому суровому призыву… тому угрожает опасность невроза. А раз невроз разыгрался, то он становится все более и более полновесной причиной для бегства от борьбы с жизнью и для пребывания навсегда в морально отравленной инфантильной среде».

Если индивид отдается стремлению «потонуть в источнике, давшем ему жизнь», он, по сути, ищет смерти – как это ни парадоксально. «В наивысочайшем своем стремлении к гармонии, равновесию, к философскому углублению и артистической «восхищенности» он все же ищет смерть, неподвижность, пресыщение и покой». Эта мысль Юнга вполне соответствует бессознательному настроению, царящему в бессознательном распространенного вида религиозности и мистицизма. Оккультная практика создает психотехнические приемы, ведущие к реализации подобного состояния духа. Рождение религии, по Юнгу, возникло благодаря «испуганному отступлению перед жестокой действительностью». И вот «благодаря возвратному устремлению человек снова убеждается в “защищающей его родительской власти”» – результат такого убеждения в том, что он, дабы избавиться от страха, переносит родительскую власть на «благосклонность невидимого»: так развивается его вера в себя, а «обращенное вспять томление» становится томлением по верховному родителю Всего, т. е. инфантилизм меняет форму, но сохраняет сущность.

В духовном отношении мистическая доктрина Кастанеды – это первое отречение от «родительской власти»; оно действительно трагично, но неизбежно, если мы хотим оставить колыбель и окунуться в океан подлинной Реальности. Бескомпромиссность дон-хуановского учения болезненна, но одним махом перерезает пуповину, которой другие мистики предпочитают не касаться.

Толтеки не доверяли иллюзиям и галлюцинациям восприятия мира. Они искали доступ к Безбрежности и называли ее «местом, где находится истина». Я использовал многие методы, которые ведут в это место, и кое-что изложил в данной книге. Их последовательное применение может вызвать неуютное чувство – по причинам, описанным выше. Вы остаетесь без родительской опеки и отправляетесь в одинокое странствие по чужим и странным мирам нагуаля. Теренс Маккенна ярко обрисовал беспрецедентность ситуации, в которой оказалась наша цивилизация: